Ты — мое рядом

      Сквозь наушники снова слышится шум. Стук, скрежет, лязг. Аль-Хайтам отрывает взгляд от витиеватых букв, выведенных на страницах книги, сложенных в слова и предложения, смотрит на часы и устало закрывает глаза. Кавех, заработавшись, снова решил уйти в ночь: он редко работает допоздна (точнее — до рассвета) несколько дней подряд, но в этот раз, видимо, собрался пойти на рекорд. Хайтам не любит, когда он так много работает. Не потому, что это мешает ему спать, вынуждает лежать в постели в наушниках или ворочаться с бока на бок в попытках уснуть, а потому, что Кавех не видит границ. Он всегда отдается делу с головой, забывая о собственных потребностях, даже таких базовых, как еда и сон.       Нередко в подобные дни Хайтам приносит еду прямиком в мастерскую, чтобы хоть так Каве не забыл поесть. Часто заходит вечером к нему, чтобы за руку утащить в постель и едва ли не насильно уложить спать, — Аль-Хайтам не любит ложиться один. И каждый день под вечер, когда Кавех уже устает от работы настолько, что почти лежит на макете, Хайтам разминает его плечи, отвлекая от бесконечных чертежей, унося его мысли куда-то далеко, где нет работы и бесконечных забот.        Кинув между страницами закладку, Хайтам закрывает книгу и откладывает на столик. Он цепляется пальцами за спинку дивана и подтягивается, отрывая себя от мягкой и такой удобной в этот момент подушки, свешивает ноги и сует голые ступни в тапочки. Хватает трех широких шагов, чтобы оказаться у двери в мастерскую. Пальцы тарабанят по ней, отбивая какой-то ритм, и, только когда Кавех подаёт голос, Хайтам заходит внутрь. В свете тусклой лампы, сгорбившись над огромными листами, высится фигура архитектора.       — Если ты пришел пытаться увести меня спать, то я не пойду, — бурчит под нос Кавех, проводя карандашом длинную прямую линию по линейке. — У меня горят все сроки, завтра надо сдать это заказчику.        Хайтам снимает с головы наушники, вешает их на шею и проходит в комнату. Хозяин мастерской не любит, когда кто-то вторгается в его «личное пространство», но Аль-Хайтаму изредка позволяется прокрадываться внутрь. Особенно, если он приходит с чем-то хорошим, вроде тарелки заботливо очищенных и нарезанных фруктов или с приступом нежности в виде нестерпимого желания поцеловать Каве, — тогда не просто можно, а нужно. Тогда Кавех не просто отвлекается, он увлекается. Порой настолько, что обхватывает ногами пояс Аль-Хайтама, садясь прямо на свои чертежи, и жадно целует до тех пор, пока у младшего не рвет крышу от этих поцелуев. После этого, как правило, приходится делать работу заново. Но никто о случившемся не жалеет и десятка секунд.       — Много еще? — зевая, интересуется Аль-Хайтам и подходит ближе.        Кавех задумчиво чешет затылок, подлезая пальцами под заколки. Полностью расчертить лицевой фасад здания — звучит просто, но на деле… Каве свешивает голову и почти плачет, оценив объем работы, который ему еще предстоит сделать. По щеке и вправду скатывается одинокая слеза, которую он тут же вытирает рукавом рубашки. Он подходит к Хайтаму, кладет голову на плечо и тяжело вздыхает. Глубокий вдох, и внезапно накатившая паника сменяется спокойствием. Ему всегда помогала эта хитрость, Каве обнаружил ее еще в студенческие годы. Во время написания исследовательской работы он зашивался и терял счет времени, которое ускользало от него так быстро, словно крупицы песка сквозь пальцы. Тогда в минуты мнимого бессилия рядом всегда оказывался один и тот же человек. Хайтам учился на другом даршане, был младше и почти ничего не говорил, но всегда был внимательным слушателем. Он слушал, слушал и слушал поток уставшего и измученного сознания Кавеха, не перебивая. А когда голова юного архитектора клонилась под тяжестью мыслей, Аль-Хайтам не отодвигался, а, наоборот, подставлял ему свое плечо. Тогда все мысли, терзавшие разум Кавеха, тотчас успокаивались. Старший тогда шутил, что с Хайтамом ему никакие успокоительные не нужны.        И правда, Кавех больше никогда не покупал успокаивающих трав.        Как и много лет назад архитектор кладет голову на родное плечо, и дыхание его сразу становится ровнее. Ощущение Аль-Хайтама рядом до сих пор дает чувство опоры. Дышится сразу легче. Дышится глубже. Кавех приходит в себя и поднимает голову, моргает несколько раз и мягко целует в щеку своего младшего.       — Спасибо, — благодарит он, наконец улыбаясь. — Пока ты не пришел, я не понимал, насколько устал.        Руки Хайтама ложатся на талию Каве и плавно ползут выше, гладя по бокам. Он поднимает их вверх и опускает на плечи архитектора.       — Сядь, — не то просит, не то приказывает Аль-Хайтам, одним тоном голоса давая понять, что любые попытки слинять будут пресечены. Но Кавех и не думает сопротивляться. Он послушно садится на стул спиной к Хайтаму и убирает падающие на плечи волосы в хвост, затягивая его болтающейся на запястье резинкой. Хайтам тут же берется за дело, давно ставшим ему привычным. Пальцы ловко ныряют в вырез рубашки на спине и скидывают ткань с плеч, после чего вжимаются в кожу. Сильными, но в то же неторопливыми и даже нежными движениями он разминает затекшие мышцы. Кавех стонет, шипит от боли и извивается, но все равно подставляется под крепкие ладони. Со временем болезненные ощущения сменяются теплом, разливающимся по телу от мест, где кожа Хайтама прижимается к коже Кавеха. Старший начинает довольно урчать. Он буквально плавится под пальцами Аль-Хайтама, теряя любую возможность говорить и внятно излагать свои мысли. Все, что он может, — издавать невнятные звуки, по которым можно понять только одно: ему хорошо. Хайтам сжимает пальцы на основании шеи, ведет вдоль выступающих позвонков, вызывая у Кавеха легкую дрожь, наклоняется и мягко целует светлую макушку.       — Мой спаситель, — жмурясь, Каве довольно тянется и поворачивается к Аль-Хайтаму, широко улыбаясь. Улыбка ему идет больше измождения.       — Я пойду, — Хайтам отходит к двери и глядит в сторону архитектора, который уже снова берется за линейку с карандашом. — Заканчивай и приходи. Без тебя сон не идет.        Кавех кивает, проводя новую серую линию по бумаге. «Я скоро!», — обещает он, и Аль-Хайтам скрывается за дверью. Без Каве сон и правда не идет.