Медицинские заметки при парасомниях

Первое, что должен заметить человек, проходящий по этим черным от сажи коридорам — это невероятно тяжелый воздух, которым очень сложно дышать, ибо кажется, что вместе с вдохом твои легкие наполняются пеплом. Пахло жженой кожей. Чувствовался шум маленьких ножек насекомых, быстро бегающих от одного конца комнаты к другому. На стенах были бордовые пятна, засохшие от жара: комната была будто полностью наполнена горячим дымом из жерновов печи, который поднимал наверх огромные клубы обсидиановой пыли. Что именно засохло, кровь ли или другие алые жидкости, в данный момент понять было невозможно — глаза застилало пеленой от текущих слёз, радужка пыталась защититься от грозной атмосферы. Может, это было даже не на Земле, а на какой-нибудь Венере? Но это было бы глупо, тогда откуда тут насекомые? А видел ли он вообще этих насекомых, помимо стука их о поверхности и призрачных прикосновений к собственной коже?.. Кто-то говорил, что видел лица на зданиях или слышал шум от передвигающихся теней, но он считал это случаем коллективной парейдолии. Никто не знал, что произошло в этом ужасном месте и никто не хотел оставаться тут надолго. Но его оно пленило. Почему? В ушах ужасно зашумело. Голова начала раскалываться. Ему все равно, что с ним случится. Дверь заскрипела. Ему все равно, что с ним случится. Дазай лежал на полу под одеялом, слетев со своего футона. Ему ещё повезло, ибо однажды он так упал с кровати, хорошо впечатавшись лицом в пол, чуть не сломав нос. Падал он, конечно, редко, но что-то подсказывало, что нутряная интуиция кричит в набат о приближающейся опасности в лице психиатрической проверки у Мори Огая. Фукузава и так долгое время как мог смазывал углы, чтобы его огромное ходячее недоразумение, обмотанное бинтами как живая мумия, имело право на такую работу. Стоит, наверное, наконец подумать о ком-то, кроме себя? Было бы неплохо. Было бы очень неплохо. Хотя, в первую очередь, ему стоило хотя бы встать с пола, на котором он так хорошо распластался. Вставая, Осаму представлял, что по силе падения мог бы, наверное, оставить там даже кратер. Это вызвало у него едкий смешок. Да, пожалуй, он мог только сломать что-нибудь в своем теле, вроде пары костей на крестце или в ногах, может, дойти только до ушиба, но не потревожить этот тяжелый железобетонный пол, такой холодный и такой неприступный. Быстро расправляясь с гигиеническими потребностями и намоткой бинтов с параллельным откусыванием части марли зубами, Дазай накинул на себя легкую одежду. Его раздражало, что зеркало висело чуть ниже его лица, отчего приходилось наклоняться, но сильно напрягаться и переделывать что-то ради такой мелочи не хотелось. Зазеркальное, помимо его худощавых рук и безразмерной одежды, отражало ещё странный тусклый свет, некий серовато-зелёный полумрак, который заполнил всю комнату. Осаму пытался спастись от этой бесцветной ауры невероятного уныния, проводя много времени то на балконе, то в большом кресле в гостиной, но рано или поздно, по закону Хаббла, это безнадежное ощущение упадка, расширяясь с неизвестной скоростью, должно было заполнить весь дом целиком. Спастись невозможно, остается лишь принять свою судьбу, полную безвкусия и невыразимой ангедонии... Как-то в его голове это звучит не то чтобы слишком поэтично, а очень даже страшно. И эсхатологично? В любом случае, Осаму решил не продолжать эту мысль. Он махом раскрыл входную дверь и почувствовал не то чтобы приятный или прохладный, но ветер. Это мгновенно усугубило состояние его и так запутанной причёски, встреча с расческой для которой была слишком безнадежной. Но вместе с таким минимальным вниманием к собственному облику, у Осаму в черепной коробке проживало какое-то особое, будто генетически заложенное в нём ощущение некоторой наглой дозволенности, какой-то особенной, именно что Дазаевской дозволенности, которую могут проявлять домашние коты, залезая на руки к своим ничего не понимающим хозяевам, полностью захватывая их внимание. Из-за этого многие не обращали внимание на отросшие волосы, никогда не глаженную одежду и огромные, заплетающие все тело в обширную сеть или паутину, бинты. Была ли подобная развязность частью его харизмы? Очевидно, что была, ибо некоторые уверенные поступки могут вызывать чуть ли не магнетическое воздействие на окружающих. Было ли это частью тактики всеобщего захвата внимания? Вместе с хорошими способностями к произвольной речи и конвенционально красивыми внешними данными: да. Такие лирические отступления могут быть лишь частью попытки объяснить читателю возможные причины в поведении его героев ради более легкого сопереживания или вживления в роль, а не частью моего повышенного словоблудия и растягивания повествования, обещаю. В любом случае, несмотря на прохладу, на улице все равно пролетал душок конца весны – начала лета, поэтому природа казалась тусклой, будто готовясь к началу дальнейших тайфунов или засухи, а цикады в компании своего симфонического оркестра готовились к продолжительному трещанию. В общем, погода не особо хотела поддерживать Дазая в его увлекательном пути. Верь в лучшие дни! Деревце сливы верит: Весной зацветет. Нет, не то хокку. Сейчас ведь начало лета. Крылья бабочек! Разбудите поляну Для встречи солнца. В любом случае, после поездки в метро Осаму несколько растерялся на незнакомой станции, но достаточно быстро сориентировался, вспомнив фразу Ацуши о "самой большой вывеске в мире". Это было не высокое, но широкое здание, окрашенное в светопоглощающий черный цвет. В принципе, это было вполне по вкусам Мори. Там было несколько входов, как понял Дазай, один был для нестационарных клиентов, второй для стационарных. А третий, в центре, должно быть, кабинет Мори Огая?.. В принципе, около первого входа даже столпилось некоторое количество курящих и болтающих людей. Значит, в месте, где нет людей, должен находиться кабинет директора. "Какая же безупречная у меня логика!", подумал Осаму, открывая стеклянную дверь. За ней находился широкий серебряный лакированный коридор с отдельными матовыми элементами. Наверное, в них можно было смотреть, как в зеркала. Все казалось слишком вычищенным и глянцевым. От дизайнерских растений в прямоугольных бетонных горшках и отдельных флорариумов на выступающих элементах пахло свежестью. Казалось, что внутри такой чистоты не должен находиться такой, как Дазай. Хорошо, что всего лишь казалось. Тут находилось множество закрытых дверей и неизвестных фамилий, но одна из них была в сознании Осаму явным клеймом. Мори Огай. Дазай или преувеличивает, или совсем уходит в паранойю, но выбора не было. Дазай медленно приоткрыл дверь, осматривая помещение, наполненное редкими и резными вещами, кленовой мебелью и восседающей в середине фигурой, отпивающей кофе из большой кружки. Кажется, будто интерьер сделан из ядовитого дерева, ибо иначе Осаму просто не понимает, почему от одного нахождения в этой комнате его так выворачивает. Мори Огай, являясь владельцем клиники, умел обставить кабинет таким образом, чтобы передать вкус, но укрыть дерьмовый характер. Он уже заметил Дазая и спокойно перевел взгляд в его сторону, поэтому бежать было уже поздно, пришлось вместить своё тощее туловище в проем. — Интересно. Спустя столько времени мы все-таки встретились вновь. Удивительно, что ты так долго смог убегать от меня к другим психиатрам, учитывая мое давнее знакомство с твоим начальником, — Начинал беседу с колкости. Как обычно делает Мори Огай. — Проходи и садись, твой прошлый анамнез и выписки я уже получил. Дазай медленно прошел вглубь комнаты, осматриваясь, будто ожидая, что он наткнется на какую-нибудь ловушку. Ожидаемо, что для удобства анамнез из офиса решили перенести сразу, но Осаму не особо хотелось, чтобы Огай и его шаражкина контора знали его подноготную. Если что, можно было бы не упоминать эпизоды принятия наркотиков, где-то приврать о депрессии и самоповреждениях… Но Мори высматривал его реакцию и слабо улыбался, в его глубоких черных глазах уже отражался неприятный огонёк. Опять из-за собственного недосмотра Осаму попал в такую мерзкую ситуацию. — Итак, дорогой мой пациент, посмотрим, что мы имеем. Родился в городе Госёгавара, префектура Аомори. Имел несколько эпизодов побега из дома в 15 и 17 лет. Были зарегистрированы 3 попытки суицида, а также случаи самоповреждения через нанесение себе порезов, препятствование заживлению ран, расцарапывание кожи, употребление токсичных веществ… — Думаю, что это было случайностью, а не чем-то запланированным, — Осаму ощупал подбородок, задумываясь. — Ты все-таки мне ответил, интересно. Но ты также случайно вскрыл себе горло ножом. Звучит неправдоподобно. Дазай откинулся на спинку стула, отчего тот издал жалобный скрип. Скрестив руки на груди, он недовольно посмотрел на Огая, но потом решил повнимательнее изучить его комнату. — Также присутствуют эпизоды промискуитета и приема наркотических средств, пристрастие к алкогольным напиткам, эпизоды рискованной езды на автомобиле… — Понятно, а минусы будут? — Мы имеем Большое депрессивное расстройство и тебе зачем-то приписали ещё развитие Рекуррентного скоротечного расстройства. Хорошо… Парасомнии, ночные кошмары, частые бессонницы. Болевой синдром, получивший развитие из-за 2 попытки суицида со вскрытием вен. Моральная травма без симптомов ПТСР. — Я благодарен тебе за то, что помог мне в 17 лет не остаться голожопым побирашкой, но из-за того, что я знаю о твоих мошеннических схемах, ты решил, что стать моим психиатром — это лучший способ не позволить мне вскрыть твои деяния и обосрать твою репутацию поднявшегося директора клиники, использующей новейшие средства для лечения. Теперь ты знаешь о моих проблемах и при нужде сможешь давить на болезненные точки и попортить мне кровь. Спасибо, Мори-сан, это именно то, чего мне не хватало так долго. — Ты как обычно проницателен, Дазай, — Огай слабо улыбнулся, но было это больше похоже на издевательскую ухмылку, ибо при этом верхняя часть его лица не пошевелилась. — И все такой же остряк. Пожалуй, мы сейчас и вправду братья по черной крови. Но ты должен понимать, что это не единственные причины, иначе бы Фукузава был бы явно против. — И какие же ещё могут быть причины? — Твоё состояние только ухудшалось, сейчас оно скатилось до признаков психотической депрессии. Поэтому стоит попробовать оказать тебе такую психотерапию, которая не была бы похожа на обычную КПТ, — Мори скрестил пальцы в белых тканевых перчатках, медленно положив на них голову. — А с этим помогут мои, как ты говорил, новейшие средства для лечения. Осаму закатил глаза, со скрипом упав на спинку стула. Ему бы хотелось уже убежать из этого конденсированного от очистителя воздуха помещения, наполненного запахом водянистого мускуса, на улицу и спрятаться в каком-нибудь темном переулке, надеясь, что его там никто никогда не найдёт. Он уже даже и не надеялся на то, что Огай понимал, насколько тот хочет его придушить. Дазай это уже напрямую демонстрировал. — Итак, всё как обычно. Приём раз в неделю, те же лекарства, но с повышением дозы. Никакого алкоголя. Мори черкал бордовой ручкой по рецепту так вальяжно, что практически не смотрел, попадает ли вообще по строкам. Позже, спустя минутное выстукивание по клавиатуре, Дазай получил отдельную выписку. — Соблюдаем рекомендации, по вопросам обращаемся. Всё как всегда. Осаму ухмыльнулся, пряча бумагу в рюкзак. Огай не ведёт сеансы психотерапии и это его успокаивало. Конечно, тот, наверное, мог нарушать конфиденциальность в собственной клинике и запрашивать информацию по приёмам, но ему казалось, что это крайняя мера. Изобразив крайнюю степень легкомысленности, Дазай спрыгнул со стула и вальяжно зашагал к большой черной двери, обитой чем-то вроде кожи. Он не думал о том, нужно ли ему на работу или отдельные клерки справятся с документацией самостоятельно, но видеть знакомые лица не хотелось, хотелось куда-то потеряться и слиться с толпой. — Сука, сука, сука… — скороговоркой выматерился Осаму, трясущимися руками пытаясь зажечь держащуюся в его зубах сигарету. — И не надеялась на то, что встреча с Мори Огаем пройдёт по-другому, — криво ухмыльнулась Йосано, выдыхая тонкую струю дыма. — Ждала тебя здесь, чтобы проверить, насколько всё плохо. — Знаешь, я уже согласен на то, чтобы ты провела мне лоботомию. — Нет, если ты начнешь пускать слюни, то тогда исчезнет самая веселая часть нашего офиса. — улыбка Акико в этот момент выглядела по особому зловещей, но не теряющей обаяние. Они криво ухмыльнулись друг другу, в тишине рассматривая серое небо. Оно было все таким же, каким было вчера и позавчера, изменились только формы облаков, закрывающих солнце и опуская всю землю в мрак. Однажды они с Акико пили вместе, а разговор медленно перешел к Мори Огаю. И та с поникшей к полу головой рассказывала ему об опыте работы с ним, отчего Дазай испытал настоящую благодарность за то, что он не единственная неспасенная душа, вышедшая из его цепких лап. — Знаешь, давай присядем вон там, было бы неплохо, — Йосано перевела взгляд на автоматы с напитками и стоящую рядом с ними небольшую скамейку. — И что теперь? Каждую неделю одно и то же или можно откупиться? — Вряд ли. Скорее всего, нужно будет выполнять рекомендации. Но Фукузава собирается просить отдельного, не связанного с Мори нейробиолога. — Нейробиолога? Ради чего вовсе начиналась эта мишура? — А ты не интересуешься там, в какую клинику ты идешь и что делаешь? Или это только медики между собой шушукаются? – Акико выкурила сигарету до фильтра, аккуратно туша её о мусорное ведро. — Вполне похоже на конспирологическую теорию о заговоре врачей. — Ладно, я понял, я дурак и не забочусь о своём здоровье, соглашаясь на всякие непонятные медицинские процедуры. Так в чем цимес? — Сеть клиник Мори выстрелила, прежде всего, за счет их погружения в сферу новых технологий. ИИ-чатбот-психолог стал настолько популярным в Японии из-за снижения нужды в человеческих взаимоотношениях и полной анонимности, что быстро стал во главе рынка, хотя подобная помощь названа бесплатной. У него всегда было хорошее чутье на выгоду, и, продумывая факт того, как в этой стране царит культ стыда и репутации, он специально снизил все возможные риски на обнаружение. Даже у горячей линии психологической поддержки можно вычислить звонящих, тут же полная анонимность, если не просить телефон силой. Это помогло, чатбот начал активно обучаться на всевозможных случаях и стал настолько умным, что многие даже подозревали у него наличие самосознания. — А, так вот откуда пошла эта хрень. Не думал, что она связана с Мори. — Дазай перевел взгляд наверх, пытаясь игнорировать скривившееся лицо Йосано. Конечно, он чуть привирал, ибо подобное невежество могло защитить от некоторых последствий, но все равно не особо лез в эту тему глубоко. Как и в многие темы, наверное. — Тебе что ли настолько это не интересно? — Нет… Интересно, но не настолько, чтобы в это так сильно копать. — А может ты просто придуриваешься и хочешь, чтобы я поверила в твое невежество, а сам потираешь руки и все уже давно знаешь? Дазай на это лишь многозначительно пожал плечами. На самом деле, вся эта шумиха произошла в тот период, когда он решил устроить специальный огромный марафон по фильмам и играм. По крайней мере, он пытался оправдать себя этим в тот самый момент. Эскапизм не основная для него стратегия побега, Дазай лишь чередовал её с другими, хотя действительно очень неудобно, что она на время оставляет внешние события без контроля. — Недавно они начали новый… стартап? Не знаю. В общем, нейроинтерфейсы, ЭКГ и попытка считать различные абстрактные конструкции. Сначала это использовали для людей с алекситимией, чтобы помочь им выразить психотерапевту их чувства правильно, но заинтересовались в явном продолжении этой движухи. — Реально технологическая сингулярность, ну что за ебань. Конечно, подобное завораживало, но Осаму не особо хотелось, чтобы в его голове рылись. И рылись в клинике Мори Огая. Колупались, вычленяли что-то пинцетом, разделяли, вычищали, делали его тайные мысли и чаяния достоянием общественности, раскрывали его тонкую и выверенную ложь, открывали что-то из его индивидуальных мыслей, резали по извилинам, разделяя на Зоны Брока... В горле запершило, и Дазай перевел взгляд на автомат с напитками. — В любом случае, мне никто не говорил о том, что именно будет происходить. — Акико даже слишком апатично смотрела вдаль, пытаясь не делать поспешных выводов, чтобы не тревожить саму себя. — Глупо. Не зря же Мори кичился своими новыми технологиями передо мной, чтобы уверить, что меня стоило послать именно к нему. И Фукузава это подтвердил. Значит, он хочет, чтобы я прошел это тестирование. — Господи, не думаю, что Фукузава-сан хотел именно принудить тебя к чему-то, так бы он давно закрыл тебя в каком-нибудь месте. Ты можешь отказаться. Просто отказаться. Осаму встал, делая вид, что полностью погрузился в выбор между черным и зелёным чаем в автомате. — Нет, мне интересно, что они придумали. В целом ты права, не думаю, что Фукузава хотел, чтобы меня пытали или проводили вивисекцию. Надо доверять людям. Тебе взять молочный улун? — Эх, как же я люблю твою дутую обходительность. Вкус мой любимый запомнил. Даже Куникида не может на тебя долго злиться. — Да, я такой очаровательный и заставляю считать людей рядом со мной невероятно востребованными. — Дазай протянул Акико бутылку, хитро улыбнувшись. — Ну или заставляешь их волосы на себе рвать. Они сидели на одном месте так долго, что в определенный момент из двери вышел ещё один парень с черной копной волос и понурым взором, демонстрирующим какую-то особенную степень усталости. Он специально не смотрел в их сторону и быстро ретировался в противоположную, ближе к западному крылу, где находились основные кабинеты. Скорее всего, вышел из кабинета Мори Огая. — Интересно. Я вообще не видел тут людей, когда шел в его кабинет. Он отлынивает? И как он пробрался сюда? — Ты думаешь, что у Мори Огая не все этажи соединены друг с другом? Я как-то в это не верю, ему же надо успевать давать кому-то по голове. — Логично. — В любом случае, мне нужно уходить. Ты же делай что хочешь, это не мое дело, — Акико быстро встала, напоследок отсалютовав. Осаму не вышел на работу и ему придётся потом отрабатывать в свой выходной. В его черепе будто проделали дыру и выкачали оттуда мозг через трубочку, предварительно перемешав в милкшейк. Пустота. Пустотная пустота. ⬛⬛⬛ Он даже не чувствовал, что вообще дышит. В некоторой неосознанности он вышел из живого района, наполненного отдыхающими и выпивающими клерками, как наполнена канарейками клетка в зоомагазине вместе с сопутствующим вечным галдежом. Пестрящие вывески от раменных и рекламы сменились бруталистической и прагматической архитектурой, бетонными арками, железными створками, торчащими на карнизах рабочими кондиционерами, жалобно плачущими каплями конденсата. Монорельсовая дорога стала похожа на позвоночник, и, как и у многих людей в этом городе, этот позвоночник сколиозно выгибался в разные стороны. Воздух перестал пахнуть людьми. Над его головой торчала вывеска с большими печатными розовыми буквами, а слева от неё красовался билборд с рекламой и персонажами из Евангелиона. Может, подобная аляповатая композиция нарушала его внутренние фанатские чувства? Или они были недостаточно сильны, чтобы быть выраженными в форме эмоционального осадка? Пока Дазай всерьез раздумывал об этом, прислонив ладонь к подбородку, вдалеке послышался внезапный хлопок, отчего несложно было вздрогнуть. Это был звук резко закрывающихся многотонных металлических ворот. Страшно было представить, что бы случилось с человеком, который был бы на их пути… Ворота были далеко впереди улицы, но их можно было хорошо рассмотреть даже издалека, они окружали будто не улицу, а секретный объект по разработке генетического оружия. Осматривая всю эту пугающую улицу целиком, Осаму захотел сравнить её с челюстью. Челюстью, которая медленно размалывает всё, что входит в её пределы. Медленно и со вкусом, размельчая каждого до костяной пыли. Антенны и электрические линии передач натягиваются, как человеческие жилы, среди всего этого, в венах и капиллярах города течет кровь и плазма, она же — информация. Среди этой большой деревни невозможно не остаться голым, перемолотым, опороченным, открытым любому взору. И теперь Дазаю придется вливать новую информацию о себе и своей самости в новый психиатрический репозиторий. Иногда это нормальная жертва для излечения, но не совсем в его ситуации. Осаму почувствовал себя узником этой улицы-клетки с этими огромными воротами-молотилками, отчего он решил ускорить шаг и повернуть в проулок. Теснота и прелость той структуры тупиков и развилок чем-то напомнила ему ощущение его сбитого дыхания в недавнем сновидении, хотя его сюжет полностью обрисовать и вспомнить невозможно, ощущения казались очень отчетливыми, будто происходившими с ним наяву. Вышел он в длинную и узкую, как прямую кишку, улицу, наполненную кошками и мусорными пакетами. Как машина должна протиснуться сюда, чтобы забрать их? Это, пожалуй, новая загадка для детектива. Маяком с тусклым свечением был красный бумажный фонарь, а рядом с ним висела белая вывеска с написанными от руки каллиграфическими иероглифами и висящим подле теру-теру-бозу. Это была вполне приличная идзакая в шаговой доступности от клиники. Осаму посчитал это весьма приятным фактом, ибо в скором будущем он не сможет больше притронуться к сакэ на долгое время. Но он решил на время постоять на улице, облокотившись о стену стоявшего напротив дома. В этом проулке с такого ракурса было сложно рассмотреть небо из-за висевших на карнизе кондиционеров, но, если изловчиться, то это вполне возможно. Запах сухих трав разносился воздухом вместе с пылью. При таком давлении можно и не заметить как ты зависнешь на десяток минут, просто рассматривая кроваво-красный закат, как гематома или ножевое ранение расходящийся по всему небу. …Так текла кровь из человека под тобой в тот вечер. Осаму решил зайти внутрь, прислушиваясь к мелодичному отстуку маленьких колокольчиков на двери. Обстановка радовала глаз простотой, в таких интерьерах Дазай отчего-то расслаблялся больше. Может, он просто привык, что чем претенциознее смотрится бар, тем более вызывающе надо себя в нём вести? Или в этом была какая-то потаёная причина, спрятанная в шкафу его внутренних воспоминаний? Ладно, об этом не хотелось думать прямо сейчас. Отсалютовав приветливой девушке за стойкой и усевшись на татами, Дазай мгновенно скрестил ноги и принялся раздражающе, но хотя бы тихо, отстукивать. Приятный на ощупь матрас, выглядевший чуть пыльноватым из-за цвета, на столике лежало осибори под светло-каштановой деревянной подставкой, не до конца обработанной, чтобы придать ей незаконченности и естественности — предполагалось, что её цвет совпадал с цветом оригинального ствола, из которой она была вырезана. А на фоне играло что-то инструментальное, из-за отсутствия акцентов и минимализма было сложно различить инструменты, ибо они сливались в один общий полный звук, не лишенный достаточно изящных музыкальных переливов. Или, скорее, не лишенный изящности в своей простоте. Получается, всё соответствует ваби-саби: отсутствие акцентов и наличие общего тона, который предполагает более углубленное разглядывание деталей и способа обработки материалов. Из клиентов тут находился только один человек, которого Дазай заметил периферийным зрением. Это был тот самый незнакомец, ранее вышедший с приёма у Мори Огая. Он сидел у единственного обычного стола в компании сенча и массивного потрепанного книжного тома, бледный же свет из окна должен был помочь ему в чтении, хотя Осаму думал, что подобное освещение скорее попортит ему зрение. Не то чтобы парень выглядел как кто-то, кто может привлечь чье-то цепкое внимание, но в его чертах по-особенному выделялись фиолетовые глаза с европейским разрезом без эпикантуса, словно кукольные, отчего было очень интересно, как и почему они такими стали. Дазай взял сакэ и начал аккуратно разливать его по стопкам. Куникида бы пожалел, что у Осаму нет такой аккуратности в обращении с документами. Дазай скривил брови, ибо ему не хотелось, чтобы его мозг вспоминал про работу в такой ситуации. Музыка погружала в легкое медитативное состояние, в какое его погружали звуки гонга с ютуба. Если закрыть глаза, то можно представить, что эти звуки не были получены людьми с помощью инструментов, а являлись частью общего природного пейзажа, как музыкальная гармония, которую издают коптящиеся языки пламени или падающие потоки воды. Через некоторое время, осушив несколько стопок, Осаму резко открыл глаза, стряхнул с них сонную пелену и задумал разбавить слишком спокойную обстановку. Поэтому Дазай не видел какой-то проблемы в том, чтобы сразу направиться к едва знакомой личности и что-нибудь у нее разузнать. Хотя нетактичные вопросы о цвете глаз лучше оставить при себе. По крайней мере, это казалось самым интересным в данной ситуации действием, интереснее, чем созерцание деревяных рыбок, свисающих с потолка. Зачем сюда вообще повесили деревянных рыбок? — Привет. Я из клиники, видел тебя там недавно. Чем занимаешься? Парень, удивившись, медленно перевел взгляд на Дазая, ничего не отвечая. Надеясь, видимо, что таким образом тот от него отстанет. Но он ещё не знал, с кем ему приходится иметь дело. — М? Какая большая книга, интересно. Но, видимо, она не на японском, а что за язык? В целом, похож на английский, хотя не думаю, что это латиница. Или для меня все подобные языки похожи друг на друга?.. Не то чтобы это было слишком плохой стратегией, но после неловкого молчания Осаму был уже готов отойти и извиниться, однако все-таки услышал ответ: — Русский. — ООО! Как интересно. Это же совсем другая языковая группа! Индоевропейское семейство, в честь одного из трех сынов Ноя — Иафета. А как ты тогда попал сюда? В смысле, в этом нет ничего особо необычного, все чаще люди переезжают в Токио по работе или учёбе, всё-таки, тут достаточно самобытная культура и множество возможностей для реализации, но все равно любопытно узнать почему... — Хм, ты довольно развязен, раз сразу перешёл на ты. Возможно, мысленно он хотел добавить «и так много пиздишь» — Ох, сильно извиняюсь, моя неприятная привычка. Но ты тоже можешь не использовать кэйго в речи со мной, даже если об этом написано в учебниках по языку, хехе. В любом случае, я не обижусь из-за этого, ибо сам отношусь к подобным правилам спустя рукава. — А это уже моя неприятная привычка. — сказав это, незнакомец скромно улыбнулся не закрывая глаза. Вроде бы, все происходило не так уж и плохо? По крайней мере, какого-то особого напряжения, от которого хотелось провалиться сквозь землю, замечено не было. — В принципе, эта страна интересовала меня, а потом добавились случайные обстоятельства, — парень поднес палец ко рту, задумчиво рассматривая потолок, хотя он не особо-то и собирался поддерживать зрительный контакт. Да и как-то конкретно отвечать на вопрос. — Интересно… Меня, кстати, зовут Дазай Осаму, и я попал в клинику больше из-за работы, ибо там меня часто отправляли на плановые проверки, и… — Это как оправдание? Не думай, что из-за подобного я буду как-то тебя стигматизировать. — В принципе, наверное, оправдание, хотя больше как часть факта о том, что по-другому бы меня увезли в каталажку в Окинаву. Ну да, звучит как оправдание, согласен. — Хорошо, приятно познакомиться. Могу я продолжить чтение? — Подожди… А можно поинтересоваться, как тебя зовут? — Не знаю что тебе это даст. Фёдор Достоевский. — О! Подобное я бы никогда не спутал. А можешь на латинице написать оригинальное звучание, без катаканы? Интересно, как это выглядит в оригинале, так сказать. Хотя оригинал это кириллица, но я тогда его не пойму. В общем, ты понял. Фёдор пожал плечами, осматривая свой стол на письменные принадлежности, отдельно выискивая карандаш для заметок. Если рассмотреть открытые страницы в книге, то на них можно заметить достаточно большое количество различных закорючек и выделений, отдельных заметок на маленьких листках бумаги и такого же большого количества стертых отметок. В целом, это выглядело не особо аккуратно, но не Дазаю об этом судить. Скорее всего, функционально для владельца книги. Повернув книгу, он прямым и выразительным, хотя достаточно небрежным, почерком начертил отдельные буквы. Осаму сфотографировал и отправил на обработку в свое мысленное хранилище. Или мысленную мусорку. — Спасибо! Что же, тогда я мирно откланяюсь. До встречи! Достоевский слабо свел брови на переносице, понимая, что это не наигранная вежливость, а констатация факта — следующая встреча состоится. Не то чтобы это вызвало у него особый интерес.

***

Придя домой и изъяв из памяти символы из книги Достоевского, Осаму, обуреваемый собственным нутряным интересом, уселся переводить отдельные высказывания с русского, чтобы использовать цитаты для поиска названия. Это было даже забавно, ибо он начертил отдельную фонетическую схему и расположил символы по их звукам. Таким Дазай давно занимался в домашней библиотеке ещё в отчем доме в Госёгаваре. Тогда он сидел в позе лотоса со старинным изданием Дон Кихота в оригинале, которого он безнадежно пытался перевести, бросив это дело даже не на половине. Через некоторое время с помощью нехитрых манипуляций с поисковиком, Дазай нашел название. «На весах Иова» Льва Шестова. Нетрудно подметить достаточно интересный выбор литературы. А есть ли смысл гадать на кофейной гуще и попытаться составить примерный ментальный портрет человека, с которым ты взаимодействовал чуть дольше трех минут? Нет, конечно нет, но предположения разной степени фантастичности все равно уже наполнили мозг Дазая, как ведро, стоящее на улице, наполняется снежинками при первом снегопаде. Отдельно, что достаточно печально, основная причина в виде интереса к происхождению цвета глаз так и осталась секретом, ибо случайный серфинг по сайтам и спискам не вывел на медицинскую историю Достоевского, а тратить на это другие ресурсы казалось просто бессмысленным. Но это логично, ибо в Японии, судя по всему, он не так долго. Как и все до этого, данный порыв, от начала и конца, являлся чем-то вроде случайного, чуть более маниакального интереса, но стоило ему зайти в тупик... И этот порыв тоже окончательно сдулся? И жизнь, в общем-то, продолжила выглядеть такой же скучной и бесцельной. Нет, не бесцельной, цель — это ложь восприятия. Другое слово… неинтересной? Без особой мистики, связанной с необычной встречей в необычном месте и ведущей к необычным обстоятельствам? Может, стоило посмотреть Линча. В принципе… звучит как хорошая идея. Осаму решил, что ему в такой ситуации надо просто посмотреть Линча. Огромная черная вуаль застилала небо. Оно напомнило о космосе с его особыми законами и огромным количеством неизведанного пространства, соединенного между собой отдельными аттракторами и гравитационными силами различных небесных тел, собирающихся в единую систему, будто действительно какой-то Творец отдельно выстраивал её для возникновения разумной жизни. Однажды Дазаю приснилось, как реликтовое излучение, усиленное во много раз, разъедало его тело, а он лишь мог наслаждаться теплотой, исходящей от продуктов распада энергии. Подобное взывало к чему-то слишком первобытному, как: "Веришь ли ты в то, что хаос нужно ограничивать?" а потом "Лишь на время вырываясь из их лап, я осознаю, что нахожусь в них. Лишь временно от них избавляясь, я понимаю, в кого они меня превращают — в такое же чудовище, как они сами". Нужно включить свет, а то в комнате становится слишком темно. Или ему даже нравится, когда можно почувствовать себя кротом под землей? Когда в комнате полный мрак, то Дазай сможет защититься от вечных воспоминаний и ассоциаций, ибо он просто не будет видеть вещи, которые их вызывают. Тишь да благодать. Но подождите... Господи, только не это. Прошло много лет, как изобрели волшебный фонарь. Как развивалась мысль человечества. Диалектика. Развитие кинематографа, искусства, философии. И все это только для того, чтобы Дазай сейчас, ухватившись за плечи, осознал, что он очень понимает полковника Курца. Чтобы сделать волевое действие, надо перестать рассуждать. Но когда ты привык слишком много думать, копить, копить, повторять цикл руминаций, то с этим становится все сложнее справиться. И чтобы что-то совершить, потревожить декорации бытия, надо совершить волевое усилие... Осаму решил, что ему стоит поспать.