Мальчик из Космоса

      Келус открывает глаза в неизвестном ему месте.       Точнее, пытается открыть. Веки ощущаются бесконечно тяжёлыми, а это кажется Келусу абсолютно чудесным, и он, возможно, немного, или очень много, очарован этим чувством.       У него никогда раньше не было век.       Как и какого-то конкретного органа отвечающего за зрение.       Чувствует ли нечто подобное Яоши с его множеством глаз-плодов проросших, разросшихся на его теле?       Когда глаза всё-таки удаётся приоткрыть, он, путаясь в своём удивительно ограниченом зрение, которое показывает только то, что перед ним, видит женщину с яркими волосами, цвета так нежно любимого напитка Эона Праздненства, улыбкой, напоминающей спрятанный в искуснейших шелках тисак, и глазами почти того же, что и волосы, цвета, но мягче, сладше, будто кто-то решил подслатить винную резкую горечь сахарной ноткой, прежде чем свалить всю полноту этого напитка прямо на голову зазевавшемуся дураку, которая что-то говорит ему.       Она говорит ему о его судьбе, предвиденной рабом Судьбы Элио.       Бедный мальчик приглянувшийся Эону созданой из нитей мироздания и хвостов камет, цветущей лазуритовыми лилиями, хранящими в своих бутонах созвездья-судьбы, которые она ткала всю свою вечность, и не способный принять полноту её чувств, чувств Эона Судьбы, которая даже излишне щедра на правду и открывает её всю без разбора и выбора, отягощая людские и не очень умы всей полнотой и сутью плетённого ею будущего, ломая этим их хрупкий рассудок, играюче уничтожая то будущее, что сплели её слуги-бабочки-пророки, заставляя малышек, рождённых из её дыхания, страдать, вереща своими тоненькими, подобными урагану, голосами, на все вселенные, пока она хохочет с их агонии и с того, как плетутся новые нити, меняя судьбы тысячь миллионов жизней из-за безумия одного.       Келус ничего не говорит ей, ощущая, привыкая, узнавая, чувство собственного тела.       Он ощущает себя таким, таким, таким маленьким.       Раньше он был всеми галактиками. Он был в каждом месте, у каждой затухающей или только загорающейся звезды, везде, где что-либо рождалось или что-либо умирало был он.       Это больше не так.       Чувствовать себя в каком-то конкретном месте кажется противоестественным, ему почти непреодолимо хочется распасться на звёздную пыль и дыхание, заполнить собой каждую свободный миллиметр этой части космоса.       Но его облик, его тело, больше не может это сделать.       Оно такое сковывающее и ограничивающее, что Келус не может сдержать восторг и делает свой первый вздох, сразу теряя от этого голову.       Дыхание.       О Эоны, он забыл каким чудом было дыхание, из которого он был рождён, но которое, по иронии судьбы, до этого дня никогда не делал.       Вдох – это холодная материя воздуха дружелюбно наполняюшая нос, слегка охлаждающая носоглотку, если он сделает это с достаточной силой.       Келус думает, что одного этого чувства, как лёгкие, которых вполне возможно у него в этом теле нет, наполняются кислородом достаточно, чтобы жить.       Кафка заканчивает говорить и смотрит на него, вопрощая согласен ли он со своей судьбой.       И он впервые за всё время её монолога смотрит прямо на неё.       Её вид не меняется, пока она крайне терпеливо, к раздражению её сероволосой спутницы, ждёт ответа, но Келус не потерял всех сил и у него больше способов, ракурсов и измерений, чтобы взглянуть на неё.       Нити судьбы оплели её руки, удобно повелевающе украсив их, сплетаясь и переплетаясь в причудливыз узорох, значения которых знают сейчас лишь два существа, и потому она гордо носит узлы и сплетения предвещающие её собственную кончину, совсем им не сопротивляясь.       Она покорна воле Эона Судьбы или тому, что Кафка за неё принимает.       Вокруг её тела липнет тёмным мёдом Путь Небытия, отмечая человека выбравшего IX, и Келус не может не удивиться, что человек отдавший себя Судьбе пошёл по Пути отрицающего значимость жизни и, следовательно, будущего. Среди этой тёмной материи, любовно липнувшей к ней пробегают феолетовые искры, которые всегда стремятся к её рукам.       И, не смотря на её внешнее спокойство, она чувствует себя совершенно не так. Веселье, царившие в её душе до этого, растворилась, как сахар в вине её глаз. Она чувствует что-то, но не может понять что. Кафка смотрит на сосуд перед ней с лёгким, ленивым прищуром и лёгким изгибом губ, но на самом деле внимательно изучает каждую крупицу составляющую существо перед, пытаясь понять, что это за чувство. Это не страх, не отвращение, не гнев и точно не веселье.       Но под взглядом этих глаз хочется застыть, склонив голову, читая молитвы не известно кому, точно зная, что они будут услышанны.       Но под взглядом этих глаз хочется как можно скорее отвести взгляд, а в голове набатом бьётся мысль, что что-то неправильно, неправильно, неправильно.       Но под взглядом этих глаз хочется закричать, хочется что-то сломать, чувстуя противоестественность от того сколько всего в себе собрала одна пара глаз, хочется впиться ногтями в чужую плоть, чтобы увидеть, пойдёт ли красная кровь или золотой ихор.       Но под взглядом этих глаз хочется хихикать, хочется надеть свою самую искреннюю улыбку, как самое презентабельное платье, и пригласить это существо на танец, чтобы неспешно вальсировать, пока рядом с ними рушатся и строятся занового солнечные системы.       Если бы Судьба навещала Элио дольше, чем на одну космическую секунду, оставляя за собой шлейф сладко пахнущей ядом божественности, то, возможно, Кафка смогла бы понять, что это за чувство.       (Смогла бы узнать вкус плохо скрываемой божественности тела, что пока не научилось скрывать её.)       Но она это не сделала.       Келус не собирается жаловаться.       И, изгибая губы в своей первой физической улыбке, за один лишь шанс вызвать которую умирали расы и возрождались нации, отвечает:       – Нет.       Кафка, отбрасывая все сомнения и предчувствия, шепчущие ей голосом, который слышит жалкий раб судьбы, довольно улыбается в ответ, думая, что исполняют волю той, кто одел на неё ошейник из нитей судьбы и обещаний.       А тем временем, миллионы милионов нитей вспыхивают и сгорают жаром тысяч сверхновых, окрашивая крылья лазуритовых бабочек алым, заколяя их хрупкие тела, изменяя узоры, рисую новые, созданные ими самими в хаотичном движение, переплётённые между собой и первородно хаотичные, пока вокруг кричащей в агонии Судьбы не запорхает в диком танце, в страшном смешение скопления из лазуритовых и агатовых бабочек.       Келус закрывает глаза, смеясь слушая её крики и перезвон драгоценных, стукающихся друг о друга, крыльев, и отправляется в нежное небытие.       Он с интересом смотрит на двух прерикающихся перед ним: девушку и парня.       Первая дышит неудержимой энергией, Келус может видеть, как с её языка вместе со словами срывается звёздный свет и незаметнымии для смертного глаза искрами падает к её ногам. Её волосы на многих уровнях восприятия покрыты льдом, но люди могут заметить только спрятавшиеся в розовых прядях снежинки, когда же Келус чётко видит, что они сами созданны из трёхфазного льда, как и её кожа. Только чудесные двухцветные глаза беззастенчиво показывают её настоящую сущность сияют всей мощью и светом шестифазного льда. Но даже без них невозможно было бы не узнать её, не с холодно горящей первородным Холодом сердцевиной, бережно защищаемой Сохранением, укутывая своим щитом как хрупкую сердцевину, так и всё тело.       Келус не знает, что делает среди людей это маленькое Сердце, но ему безумно интересно узнать.       Второй испускает в мир намного меньше энергии, но её достаточно, чтобы он смог понять кто перед ним. Его ноги покрыты тонким слоем нежно голубого пламени, что слегка мерцает, не раздуваясь и не обнимая ноги своего хозяина полностью, показывая, что сейчас его носитель не преследует свою цель, но это не значит, что он не готов в любой момент разгореться из ничего, объять всё тело и придать его хозяину скорости, силы и изворотливости. Среди голубых всполохов веднеются зелёные проблески ветра, игриво танцующие с пламенем. Взгляд серых холодных глаз тоже таит эти всполохи, он вальсирует вокруг круглого зрачка, прячась в туманной серости, ожидая когда сможет взвиться вокруг миндалевидной опоры. И это ожидание пронизывает всё существо молодого дракона, всё его тело, оно готово, готово давно, только ждёт своего "человека", чтобы скинуть это старую, приевшуюся кожу, облачившись, наконец, в удобную, заострив глаза, уши, когти и клыки, вырастив пару царственных рогов и не менее царственный хвост.       Келус задаётся вопросом, как так получилось, что этот дракон до сих пор не нашёл своё сокровище, не нашёл то, ради чего стоит скинуть старую, детскую кожу, облачившись во взрослую словно в броню.       Келус думает, что будет рад это узнать.       – Хей, раз ты ничего не помнишь и тебе некуда идти, может пойдёшь с нами? – бодро спрашивает девушка-седце, наклоняясь к нему, сияя энтузиазмом и скрытым под многими слоями льда ядром.       – Март, ты не можешь предлагать подобное первому встречному! – упрекает её парень-дракон, фыркая и неодобрительно смотря на свою подруга, старательно не останавливая свой взгляд туманных глаз на Келусе.       Интересно, связано ли это как-то с действием, которое почти было совершено и которое люди называют "поцелуй"?       Его приключение ещё не началось, а он уже задал столько вопросов!       Эти двое точно не дадут ему заскучать!       А Звёздный Экспресс звучит крайне многообещающе!       Поэтому, даже слишком широко от непревычки, растягивая губы в улыбке, стараясь скрыть беззастенчиво наполняющую его тело божественность, сияние мириад только что рождёных и только что потухших звёзд в его золотом взгляде, заглушая шёпот-крик вселенной отзывающейся в его ушах, заметевшей, осознавшей, познавшей его потерю, отражающейся на реальности тончайшей рябью, и ауру его Пути, заменяя его Путём Разрушения, что вживлён в его плоть вместе с фрагментом Стелларона, что испуганно трепещит в его грудине, воя, истлевая, четно, вырываясь, пока покорно не застынет, пустив по крови Келуса вместе со звёздной пылью и верой собственную силу, позволяя телу не заметно для человеческого глаза покрыться золотыми венами-шрамами, и отвечает:       – Да!       Девочка-Сердце издаёт полный восторга писк, поднимая его на ноги, оставляя слабый, закрученный ледянной узор на его коже там, где прикасается, который тает быстрее, чем кто-то кроме него, даже она сама, успевает заметить, когда мальчик-дракон смотрит неодобрительным взглядом уже на них обоих, хотя быстро отводит от Келуса взгляд, продолжая хмуриться, но уже с щеками покрытыми бледно розовой пудрой румянця. Она берёт его под руку, ведя, хотя больше таща за собой, по однообразным коридорам станции, рассказывая обо всём на свете, пока второй идёт за ними, проверяя карту на наличие врагов, готовый, судя по напряжённости его тела и по разрастающемуся на его ногах голубому огню, в любой момент выступить перед ними и защитить, и издедко односложно отвечает на вопросы энергичной девушки.       Келус окидывает их взглядом золотых глаз, в которых отражаются все уже умершие и пока не рождённые звёзды, задумавшись.       Девушка Седце ледяной планеты и непробудившийся дракон.       Келус растягивает губы в улыбке больше похожей на улыбку рядом идущей девушки, заставляя ту восторженно засмеяться, а удущего за ними парня закатить глаза, не заметно для них оставляя за собой светящийся след остатка его Пути и унося вместе с собой скорбный плач вселенной, которая не может найти его след на своём бескрайнем просторе.       С этой командой он готов начать своё приключение!