Не все герои носят плащи

Когда Юнги с Чимином уезжают домой, Чонгук собирает со стола посуду, а Тэхен ему помогает. И тогда Чонгук просит, перехватывая его руку: — Останься сегодня. Останься здесь, со мной, пожалуйста? Это важно для меня. Я положу тебя в своей комнате, а сам лягу в постель брата. Просто останься, Тэхен? Это важно… Он слегка пьян, поэтому дважды повторяет одно и то же, крепче сжимая красивые пальцы. — Да что с тобой сегодня? — глаза у Тэхена темные и тревожные. — Я останусь, хорошо. Только Намджуну напишу, чтобы он меня не потерял. — Испугался, перенервничал, загрузился, — Чонгук обнимает его, прячется в изгибе шеи, дышит горячо. — Просто такой день. И ты мне нужен… Тэхен подхватывает его на руки и несет в гостиную, укладывает на ворохе подушек на полу — ему это место очень нравится, уютное. И обниматься удобно. — Все хорошо, — шепчет он. — Когда ты такой сумрачный, я пугаюсь… Все хорошо, я с тобой. — Мы будем спать здесь? — Чонгук устраивается поудобнее, прижимает сильнее. — Или не спать? — Нет, спать мы будем в постели, — ласково рокочет Тэхен, — здесь мы будем обниматься. А потом погуляем с Каштаном, нет? Давай потом подумаем… Он находит губами мочку уха Чонгука, прижимает ее, неторопливо посасывает. — Каштан целый день гулял, — напоминает Чонгук, откидывает голову и стонет, закусывая губу. Тэхен уверен, что собаку нужно обязательно выгулять перед сном, но не собирается сейчас спорить с Чонгуком, слишком ему не нравится, какой тот нервный. Поэтому он только льнет ближе и от уха спускается губами к шее. Если бы можно было одними руками и поцелуями изъясняться, насколько проще было бы. Со словами у Тэхена не очень получается: чем больше он думает над формулировкой, тем более остро на нее реагирует Чонгук. — Я хочу… устроить тебе необычное и незабываемое свидание, — голос Чонгука всегда меняется, когда он возбуждается, звучит ниже и серьезнее, в нем нет высоких нот, даже когда со слов он срывается на стон, выгибая шею. — Можно ведь? Ты не будешь против? — Против свидания? Конечно, нет! — Тэхен заинтригован так, что слегка прикусывает от неожиданности, но и не думает извиняться — Чонгук всегда благосклонно относился к укусам. Самому Тэхену кажется, не запрети он сразу, Чонгук бы давно его съел. — Что за свидание? — Потом узнаешь, я выберу день… И мне нужно подготовиться, — выдыхает тот. — Еще… Просит об укусах, довольно жмурясь и рвано вздыхая. Тэхен не разочаровывает: прикусывает и шею, и плечо, и ключицу. Чонгук задирает футболку, намекая на продолжение уже там, на животе, тот поджимается от предвкушения. Здесь Тэхен осторожнее, больше языком и губами трогает, чем пускает в ход зубы. Живот у Чонгука такой чувствительный, у Тэхена от подступающего возбуждения и чужих вздохов томительно скручивается в животе. — Кусай, — гудит Чонгук весьма требовательно, натягивая футболку почти до ключиц. Смотрит своими жадными глазами, черными на самой грани, сам себя кусает за губу. — Да сними ты ее, — шипит Тэхен и сдирает с него футболку. Прикусывает осторожно, потом еще раз. — Я не понимаю… Замирает на какое-то время, задумчиво шевеля губами, а затем легко поднимается на ноги и тянет Чонгука к себе. — Пойдем в кровать, — зовет он. — Не хочу, чтобы по нам Каштан прыгал, он уже заинтересовался, что тут за игры без него. Свою рубашку расстегивает по дороге, она красиво стекает вниз по плечам уже в комнате. — Полный карт-бланш, — Тэхен улыбается. — Речь не идет про меня переубедить, я хочу понять, что тебе так в этом нравится. Можешь кусаться, — он обнимает, притираясь грудью к груди Чонгука. — Не сдерживайся. — Я же тебя сожру, — восхищенно отзывается Чонгук, поймав его за пару шагов до постели в объятие. По пути он успел расстегнуть штаны, они падают с его все еще худоватых бедер (но куда более крепких, чем раньше). И начинает «жрать» Тэхена с плеч. Сначала одно, потом второе, остро, жадно, на грани болезненности, с утробными рычаниями, потому что Тэхен вкусный. Тот запрокидывает голову и вслушивается в ощущения: немного щекотно, немного болезненно, но само влажное дыхание на коже, пожалуй, даже приятно. Чонгук кусает и зализывает каждый укус, подхватывает Тэхена одной рукой — зря он что ли подтягивается на ней в зале так усиленно? — слегка приподнимает над полом на короткое мгновение, а потом падает в кровать вместе со своей драгоценной ношей. Теперь укусы достаются рукам Тэхена, Чонгук не особенно задерживается на предплечьях, но вот запястья… Запястьями он занимается весьма тщательно: лишившись одного, он заработал себе фетиш на чужие или это с появлением Тэхена в его жизни так произошло? Тэхен едва заметно морщится и тут же щурится, уже от удовольствия. Укусы Чонгука пробуждают давнее, почти забытое, старательно отодвинутое за край воспоминаний: боль, сплавленная с наслаждением, предвкушение этой боли и волны возбуждения, расходящиеся по телу, когда она наступает. Чонгук прикусывает костяшки пальцев, совсем легонько, а потом облизывает каждый, медленно, с упоением. Какие же у его парня красивые руки! Но и остальное Чонгуку очень нравится. У него много мест, которые нужно укусить. — Тебе приятно? — спрашивает, отпуская зацелованные руки, стягивает с Тэхена оставшуюся одежду и устраивается между бедер, облизывается на тазобедренные косточки. И ныряет к ним, не дождавшись ответа. — Кажется, да, — с некоторым удивлением отвечает Тэхен и вскрикивает, когда Чонгук прикусывает косточку. От неожиданности он бьет пяткой по кровати, но затихает, позволяя Чонгуку вести. Он сам предложил не сдерживаться. Чонгук подхватывает эту его пятку, отползает еще ниже, чтобы прикусить уже пальцы на ногах Тэхена. Он действительно не сдерживается, раз такое вытворяет. — Нежнее, — стон Тэхена похож на рыдание, но вовсе не от боли. Чонгук и сам стонет, потому что звук, что он слышит, трогает его до глубины, сжимает в сладких тисках и заставляет трепыхаться птичкой, пойманной в силки. Каждый новый укус — нежнее предыдущего. Но каждый выдох и касание языка в тех местах — все жарче. Тэхен и не догадывался, что его ступни такие чувствительные. Помнится, массаж ног заставлял его млеть от удовольствия, но сейчас ощущения настолько яркие и сильные, что он зажимает себе рот запястьем. Ему хочется остановить Чонгука, это слишком сильно, слишком хорошо, но он обещал — и примет все, что Чонгук пожелает с ним сделать. На его ногах скоро нет ни кусочка, которые Чонгук пропустил бы, но есть еще кое-что очень важное, но для этого Чонгуку приходится перевернуть Тэхена на живот. За ягодицы он его не кусает, но поцелуи на них оставляет жадные, что сродни укусам. Тэхен тихонечко пофыркивает от щекотки. — Как ты, — Тэхен смотрит на Чонгука через плечо, улыбаясь, — сегодня хочешь? — Не сдерживаясь, — Чонгук оставляет на пояснице след от поцелуя. — В тебе. Тэхен коротко стонет от этих слов, обрывает себя все тем же искусанным запястьем. От предвкушения во рту пересыхает. Эти две коротких фразы, соединенные вместе, рисуют перед ним контуры дивного мира. Чонгуку приходится оставить его ненадолго без своего тепла и ласк, но скоро возвращается, жмется к Тэхену сзади, обнимает поперек торса, перекатывается на бок и гладит ладонью по бедру, пальцами сжимая кожу. И так очень удобно захватить зубами ухо Тэхена, слегка оттянуть мочку и сопроводить это все тем же рычанием, голодным. — Ты мне позволишь включиться в процесс? — шепчет Тэхен. — Или мой удел сегодня — только наслаждаться? — Позволю, — усмехается Чонгук. — Будешь двигаться вместе со мной. Он отвечает все там же: над ухом, вжимается так плотно, что едва не скулит, жмурится, ведет пальцами по животу Тэхена и бедру, что-то вырисовывая, не иначе. Тэхен молча принимает ответ, только лопатки сводит вместе, намекая — вот, это то, что всегда можно кусать, не пренебрегай ими сейчас. И Чонгук прикусывает их, со всем своим рвением именно сожрать Тэхена, но не причиняя сильной боли, только ту, которая острая, на грани, но после нее так хорошо… Кончики пальцев дразнят ягодицы, все рисунки теперь на них и пояснице заковыристые, как и сам Тэхен. — Можно сильнее, — разрешает — или просит — Тэхен и коротко стонет, ощущений слишком много, а ожидаемой боли недостаточно. Давно запертые за высокими стенами желания поднимают голову, лозой оплетают эти стены, чтобы показаться наружу. Чонгук сжимает зубы на тонкой коже, из его рта вырывается сладкий звук, от восторга, от благодарности, от того, как Тэхен этого просит. Удовольствие заключается не только в том, что Чонгук делает то, что ему нравится. Это нравится Тэхену — вот это главнее. От этого у Чонгука едва ли не вырастают крылья. Половинка ягодицы здорово помещается в большой ладони, Чонгук хочет оторваться и посмотреть, запечатлеть картинку. Но нет. Потом посмотрит, когда съест эту прекрасную спину. Каждый новый укус по лопаткам Тэхен встречает низким звуком удовольствия, его дыхание быстрое и рваное, он елозит в руках Чонгука, пытаясь то ли вжаться в его грудь, то ли отстраниться, чтобы освободить тому пространство для маневра. От желания бедра сводит спазмом, Чонгук вошел бы прямо так, если бы не заботился о Тэхене, но он помнит, что нужно делать, как нужно действовать, пытается держать в голове, покусывая загривок Тэхена и глуша там все свое нетерпение. Смазки на пальцах много, внутри Тэхена очень горячо, Чонгуку кажется, что все его ощущения вывернуты на максимум несколько раз, с перегрузом, сорваны все заслонки… Но нет, еще какие-то остались, потому что палец ласкает изнутри даже нежно. Тэхен дергает бедрами ему навстречу, все тело дрожит от сдерживаемого нетерпения. Шея чуть ли не хрустит, когда он поворачивает голову, чтобы смазано поцеловать Чонгука. Тот жмется к его губам, выдыхает, обжигая их, обжигается и сам от каждого звука Тэхена, но жаждет еще сильнее, еще больше и еще громче. И губы кусает, оттягивает, зализывает, отпускает, чтобы снова напасть. Тэхен шипит в поцелуй, кусает в ответ и едва ли не пяткой лягается — не медли. Собственная беспомощность удивительно не тревожит, хотя Тэхен привык контролировать все происходящее в постели, независимо от того, какую позицию он занимает. Сейчас даже иллюзорного чувства контроля нет, но Тэхен просто принимает удовольствие, просто наслаждается. Верит, что Чонгук позаботится об остальном. Это так странно, вверять себя кому-то, но сейчас Тэхен совершенно не готов это анализировать. Сейчас он хочет только больше ощущений — и снаружи, и внутри. Пальцы Чонгука уже свободнее двигаются внутри, сам он вжимается плотнее, ерзает и сам себя просит: подожди, еще немного, еще минуту. Он не хочет, чтобы Тэхену было больно, но желание натянуть его на член перерастает в манию, множится, заполоняет собой все, так что Чонгук в итоге не выдерживает и делает это — совсем не нежно, даже не пытаясь. Хорошо, что смазки успевает добавить. Внутри обжигает болью, но скулит Тэхен не от нее, а от удовольствия, что она дарит, взрываясь мелкими искрами. На его лице беспомощность и темное марево желания, и Тэхен прячет лицо в подушку, заглушая звуки. Чонгук влюблен в Тэхена до той степени, когда именно в единении их тел есть чистый экстаз. Кажется, что души сливаются вместе, что они могут поцеловать друг друга, коснуться и сплестись двумя диковинными существами. Чонгук чувствует это вместе с желанием двигаться, доставлять обоим физическое удовольствие. Это то, что не отделимо друг от друга для самого Чонгука, но с Тэхеном оно оглушающе прекрасно, потому что и эмоционально-духовное и физическое удовольствие максимальны с ним. В любом положении, при любом слиянии, Чонгук никогда не думал, что так бывает. Тэхен подается бедрами Чонгуку навстречу, но этого мало, слишком мало. Высокие стены в его голове идут трещинами и рушатся, неторопливо и пугающе, как в фильме-катастрофе, но Тэхену нет до этого дела. Если он не ошибся в Чонгуке, он сможет отстроить весь свой мир заново, лучше прежнего. Пусть все рушится к чертям, лишь бы Чонгук сладко двигался внутри. И он молит, не выдержав, требовательно и жалобно: — Не останавливайся… — Двигайся со мной, — Чонгук кусает шею, плечи, спину, куда может дотянуться. Смыкает зубы на каждом толчке, отпускает — на каждом движении назад. И в каждом движении Чонгука обожание, все его укусы об этом, он кусается от любви. И именно так он чувствует любовь — остро. Тэхен движется, ловит его ритм, вскрикивает при каждом толчке, каждый раз прикусывая собственное запястье. Он как будто поднимается по ступеням выше и выше, к огненной вспышке, но поднимается слишком медленно. — Всего меня, — Тэхен хрипит, загнанно, голос едва подчиняется, а слов и подавно не осталось, — возьми себе. Чувство неполноценности Чонгука пустило в нем корни и не исчезло без следа, но в такие моменты его не существует, все, что он делает — ловко, просто, почти играючи. Переворачивает Тэхена на спину и берет снова, еще жарче, чем до этого. Он хочет видеть его лицо, ловить каждую эмоцию и кусать его губы. Тэхен стонет не переставая, на каждый толчок, на каждый поцелуй, его мягкие волнистые волосы липнут ко лбу от пота, а ресницы мокры от слез и кажутся от этого острыми стрелами, что поражают Чонгука в сердце с той же безошибочностью, что член Чонгука погружает самого Тэхена в темную глубину, чтобы одним рывком взлететь вверх. Прижимаясь лбом ко лбу, Чонгук и сам стонет, его точка опоры — это Тэхен, хотя казалось, что она ему и не нужна, но вот нашлась и отказываться от нее он не собирается. — Я люблю тебя, люблю тебя, люблю, — как заведенный шепчет Чонгук, сжимает зубы и делается до безумия резким в каждом толчке, так что по результатам всего весь дрожит, уже после. — Люблю, — едва слышным эхом отзывается Тэхен, обессиленный, прячет мокрые щеки, уткнувшись в его плечо. Чонгук лежит сверху и ставит рекорд по спокойствию, никуда не дергается, не бежит, молчит и дышит Тэхеном. В голове только мысль, что нужно больше тренироваться, возвращать себе былую выносливость. И обязательно нужна вторая рука. Пусть он не будет ей ничего чувствовать, но держать Тэхена нужно двумя. Так правильнее. Приятная теплая тяжесть успокаивает, помогает вернуться в себя. Сенсорная перегрузка такая сильная, что Тэхен долго не шевелится, успокаивая слезы удовольствия, часто дыша в плечо Чонгука и щекоча его кожу мокрыми ресницами — легкое, нежное прикосновение, как взмах крыла бабочки. Он изодрал свое запястье зубами до крови, боль придет после, когда отхлынут эндорфины, омывающие все его существо. И, вероятно, не только запястье. Но это после будет видно, что будет болеть наутро, сейчас Тэхен в блаженном небытие. Чонгук все-таки встает, когда замечает его запястье. Ноги до сих пор подрагивают, но аптечку принести нужно и обработать раны, осторожно, вытереть себя и Тэхена тоже, принести воды, Чонгук все это делает с важным видом, как будто завтра придет на работу и заявит, что теперь всем начальникам начальник. Забавно его таким видеть. Тэхен слабо улыбается и, истомленный, засыпает прежде, чем Чонгук заканчивает, — совершенно счастливый. К середине сентября жара спадает, и Чонгук позволяет себе претворить в жизнь свой план, к которому готовился последние месяцы, держа Тэхена в глубочайшем неведении. Повезло, что у его парня столько дел на неделе, Чонгук действительно долго готовился и ничего ему не рассказывал (это было непросто, но что поделать — чем-то приходится жертвовать ради яркого момента). Во-первых, он приобрел себе руку. Привыкал к ней, учился двигать пальцами, хватать предметы и пищал от того, какая она увесистая и мощная. Если бы Чонгук не дорожил ей так сильно, он бы пробовал разбивать ею кирпичи — и разбил бы вместе с рукой. Первые недели, едва оставшись с ней наедине, он обнимал ее второй рукой и постоянно трогал, даже обидно, что Тэхен этого не видел, а только брат и Юнги, которые посмеивались над младшим, а Юнги прослезился, когда они отвезли Чонгука на первую примерку протеза и тот расплакался, когда у него получилось растопырить пальцы. Черный бионический протез с золотыми вставками — да только из-за одного его вида Чонгук готов был разреветься. Жаль, что Тэхена с ним не было в тот день. Жаль, что протез приходилось снимать каждое утро, чтобы без него ехать на работу, хотя Чонгук иногда выбивал себе у совершенно точно будущего шурина возможность поработать из дома. Все-таки и работать двумя руками удобнее. Во-вторых, снова пришлось прибегать к помощи Юнги, потому что раз тот мог поднять вертолет в шторм, то уж рояль в поле доставить — для него не проблема. На простой синтезатор не был согласен сам Чонгук — не так эффектно. В тот самый день (выходной, конечно), Тэхен получает сообщение от Чонгука. Точка на карте за городом и время, в которое ему нужно там быть. Чонгук подумывал устроить целый квест для своего парня, но отмел эту идею. Это он ему устроит отдельно, а сегодня Тэхен нужен ему не выдохшимся в конце пути. Ведь тот по достоинству должен оценить Чонгука в поле, играющего «Пассакалию» на рояле на фоне гор и парочки лошадей, пасущихся неподалеку (это для фотосессии, вовсе не обязательно прямо сегодня на них ездить). Думал ли Чонгук почти год назад, лежа там, на трассе, чем он будет заниматься, спустя все это время? Как он будет выглядеть и что при этом чувствовать? Конечно, не думал. Ему тогда хотелось сдохнуть от боли, да и после… Тоже не хотелось жить. А теперь он живее всех живых, красивый, безумный, цельный, в смокинге, играет Генделя, оттачивая мелодию до появления главного и единственного слушателя. Костюм для того, к слову, у него тоже приготовлен. Тут Намджун помог — стащил из шкафа незаметно для Тэхена. Ну, не фотографироваться же с лошадьми в джинсах, правда? Не сегодня. Получив сообщение, Тэхен какое-то время валяется в кресле, а потом вспоминает. «Это то самое свидание?», — пишет он Чонгуку. — «Уже выезжаю!» Ему безумно интересно, что Чонгук ему приготовил, видел же, что тот что-то затевает и готовится. Диан запрыгивает в машину, когда Тэхен заводит мотор и он не выгоняет собаку — только делает их общее фото и отправляет Чонгуку, чтобы тот был в курсе. Подъехать прямо к месту не получается, нужно немного пройти пешком. Вокруг горы и Тэхен несколько минут стоит у машины и смотрит на них. Даже если задумка Чонгука состояла в том, чтобы приехать сюда и поваляться в мягкой траве, любуясь красотой вокруг, Тэхену уже нравится. Трава под ногами такая плотная, что через несколько метров тот скидывает кеды, связывает их между собой и закидывает на плечо. — Диан, ищи Чонгука, — Тэхен смеется, потягивается всем телом, свободный и легкий. Он идет по траве, пока собака носится вокруг, ошалев от простора и напоенного осенними запахами воздуха. Но сначала они находят одну из лошадей. И день ли это такой безумный или последние недели сделали Тэхена таким безрассудным, но он гладит бархатную морду, заглядывает в глаза, а потом, схватившись за гриву, взлетает в седло. Так давно этого не делал, а тело помнит все, что нужно — и как взять повод, и как сжать колени. Тэхен улыбается как безумный, от счастья и нетерпения найти Чонгука и поцеловать его в благодарность за это чудо даже руки покалывает. И в этот момент он слышит музыку. Чарующие звуки «Пассакалии» плывут над полем и Тэхен пускает лошадь шагом, ориентируясь на источник звука. Очень скоро он видит и рояль, и Чонгука за ним, и ему хочется и плакать, и смеяться, и Тэхен крепче сжимает колени, посылая лошадь мягким плавным галопом, чтобы остановиться в шаге от Чонгука и смотреть, как тот двумя — двумя! — руками создает, рождает волшебство. Короткая улыбка через плечо — самая главная нота в этой мелодии, взгляд, полный удовлетворения — пришел (приехал даже!), слушает. Одним только Генделем сыт не будешь, Чонгук и ту сюиту выучил. Давно выучил, а научился играть двумя руками совсем недавно. И где-то он промахивается, слегка, но ему это простительно. Особенно, когда он нервничает, когда Тэхен здесь и слушает его, прикипев взглядом к летящим по клавишам пальцам. Когда последний отзвук Дебюсси тает в воздухе, Тэхен спрыгивает с седла, треплет, не глядя, лошадь по длинной гриве и идет к Чонгуку — очень простой и очень красивый, как есть, в джинсах и белой свободной рубашке, и босиком. Подходит, чтобы тут же опуститься на траву рядом с ним, устроить острый подбородок на колене сидящего Чонгука. — Это лучшее, что со мной случалось в жизни, — мечтательно произносит он. — Спасибо. — Это самое крутое, что я делал, — улыбается Чонгук, проводя по его волосам пальцами обеих рук. — Для тебя, лучшего, что случалось со мной. Тэхен молчит, не может найти слов, чтобы выразить все, что его переполняет, только смотрит благодарно и восхищенно, берет обе руки Чонгука в свои и осторожно гладит, словно заново с ними знакомится. С одной-то — точно впервые. — Я вижу, ты уже познакомился с Кометой, — Чонгук кивает в сторону лошади. — Я знал, что ты именно ее выберешь. Лошадей помог достать Хосок, у него есть родственник, который их разводит. Каштан тоже тут, они с Дианом носятся, как всегда. — Я взял с собой твою одежду и фотоаппарат. Ты хочешь запечатлеть этот день, да? — Ты все предусмотрел, — Тэхен очарованно трогает губами обе его кисти. Бросает взгляд на лошадь и улыбается. — Это она меня нашла, а я не смог устоять. Он поднимается на ноги, тянет к себе Чонгука, чтобы обнять, обхватить за пояс, устроить голову у него на плече. Тэхен с раннего детства не чувствовал себя таким свободным и легким, но надо переодеться. Усилия Чонгука не должны пропадать даром. Он должен быть самым красивым для лучшего парня, который не только не бросил его за три месяца, но и устроил незабываемое свидание. Тэхен щекотно фыркает на ухо Чонгуку и объясняет: — Я подумал, если бы у нас были внуки, я бы в старости рассказывал им про лучшее свидание на свете. — Тогда точно нужны фотографии, чтобы показывать, как это было, — улыбается Чонгук. Он все предусмотрел, даже удобное кресло-мешок, чтобы Тэхен слушал его с комфортом. Чонгук будет играть ему еще. И шампанское в высоких фужерах, и фрукты. И с погодой повезло, еще не холодно, но уже не пекло, они проведут так целый день, пока за ними фургон не приедет. Тэхен переодевается (явно не обошлось без Намджуна, ведь и запонки в виде золотых листьев не забыл вложить к рубашке!), чтобы соответствовать своему парню, они фотографируются, гладят лошадей, пьют шампанское, Чонгук играет, пока Тэхен его завороженно слушает. Это действительно лучший день на свете. — Может, мне и скрипку освоить? — они сидят почти на закате рядышком, Чонгук пьет шампанское и мечтательно улыбается. Сомнений в том, что это у него получится, нет, да и были ли у него по-настоящему серьезные сомнения хоть в чем-то? — Или какой-нибудь еще инструмент? Тебе какой больше нравится? — Гитара? — Тэхен укладывается, устраивая голову Чонгуку на колени, и смотрит на него снизу вверх. — Скрипкой ты убьешь себе все шейные позвонки. А гитара роскошно звучит. — М-м, надо попробовать, — Чонгук перехватывает бокал в правую руку, а левой гладит Тэхена по волосам, зарывается в них. — Я подумывал начать писать свою музыку… Иногда я ее слышу везде. Но все никак не соберусь выразить. — Я хочу послушать, — Тэхен внезапно для себя самого — он думал об этом, не один день думал, но вот не решался озвучить, словно выжидал или опасался чего-то — спрашивает: — Я должен был обставить это соответствующим образом, подготовиться по-настоящему. Но ничего более впечатляющего, я уверен, не сделаю. И у меня даже кольца с собой нет… Но, Чонгук-и, давай поженимся? От удивления Чонгук едва не роняет бокал на Тэхена, рука его отлично слушается, он просто сильно удивлен. — Ты серьезно? — наклоняется к Тэхену и вглядывается в глаза. — Давай, давай поженимся, я хочу этого! Как будто Тэхен стал бы шутить такими вещами! От слов Чонгука на его лице расплывается глупая и счастливая улыбка, так часто бывает у влюбленных. Он отбирает бокал, ставит его рядом и берет обе руки Чонгука в свои. — Я тебя люблю, — он целует эти руки, — и не хочу тебя отпускать. И потерять боюсь. Хочу, чтобы ты был рядом. Я не знаю, что из этого получится и не переубиваем ли мы друг друга через неделю. Ничего не знаю, но хочу быть с тобой. — Тебе придется познакомиться с моими родителями, — Глаза Чонгука сияют и в них отражается свет закатного солнца. — Ты им понравишься, я обещаю! Я говорил им о тебе… Так что не бойся, ничего не бойся, Тэхен! Со мной ты можешь не бояться. Он тянется к его губам, чтобы поцеловать их, и смеётся: — А ты хитрец, быстро решил захомутать такого парня, как я! — и снова целует, смеясь. Конечно, он не против, ни разу. — Ты терпишь меня пять месяцев, — дергает плечом Тэхен и сам смеется, — о чем еще думать? А вдруг уведут? Он садится рядом, чтобы целоваться было удобнее, гладит Чонгука по щеке. — Мы не будем торопиться. Распробуем жизнь в новом качестве, хочу прочувствовать, как это — быть твоим женихом. Ну и сначала хорошо бы дождаться, когда твой хен проведет церемонию. А после можно и нам. — Придется почаще устраивать тебе вот такое, — Чонгук кивает на рояль и лошадей. — Чтобы ты до самого конца прочувствовал, — целовать Тэхена на закате — это прекрасно. Как своего жениха — непередаваемо. Тэхен возвращается домой только к вечеру следующего дня — надо себя в порядок привести и выспаться после столь пристального и внимательного изучения возможностей Чонгука с протезом. Диан остается бегать во дворе, он поиграл с Каштаном, но люди были слишком заняты собой, чтобы сеттер успел набегаться. — Намджун-а! — кричит Тэхен с порога, — я женюсь! — Господи, — выглядывает тот из кухни. — Позволь уточнить: на ком? — В смысле?! — искренне изумляется Тэхен, разве есть варианты. — На Чонгуке, естественно. — Поздравляю, — Намджун скрывается обратно, добавляя. — В таком случае правильно говорить «выхожу замуж», Чонгук же не женщина. По крайней мере, позавчера, когда мы последний раз виделись, он ей не был. — Вот зануда, — Тэхен слишком счастлив, чтобы обращать внимание на такие мелочи. — И это все?! А где аплодисменты? А где «на кого же ты меня оставишь, друг дорогой?!» А мы ужинать будем? — Надо бы обнять Чонгука и пожелать ему терпения, — бормочет себе Намджун под нос с усмешкой и продолжает готовить тот самый ужин. — Что он тебе такое устроил, что аж до свадьбы дошло? — интересуется громче. — Он играл мне Генделя! На рояле! — Тэхен только восклицательными знаками может разговаривать, за сутки так и не успокоился. — В поле! И там были лошади! И у него такой красивый протез! — А, протез я видел, — кивает Намджун. — Не думал, что это скажу, но ему идет. Под стать характеру. В голове всплывает застывшая картинка, как страшная фотография — в лужу раздавленная рука парня, так что костей не соберешь. Намджун тогда думал: бедняга, как же ты теперь без руки-то, еще и правой, а теперь Чонгук может играть своей новой рукой на рояле. — С ума сойти, до чего дошел прогресс. Тэхен подходит к нему со спины, обнимает и прижимается щекой. — Намджунни, — тихо зовет он, — у тебя все хорошо? — Я сейчас пальцы себе отрежу, — усмехается тот. — У меня все нормально, Тэхен. Давай я закончу, а потом сядем нормально за стол и отпразднуем. Ты меня знаешь, я не слишком бурно умею изображать радость. Но я очень за вас рад, вы красивая и гармоничная пара. — В том и дело, я тебя знаю, — возражает Тэхен, однако отпускает его, чтобы не мешать. — Я рассчитывал на получасовой монолог, полный множества философских смыслов, а ты ужасно молчаливый. — Ну, тут такое дело, — Намджун закрывает сковороду крышкой и оставляет доготавливаться. — Философские монологи уместны, когда есть проблема, что-то неясное, нерешенное, на чем можно споткнуться. А у тебя такое яркое, счастливое событие, за такое надо выпить, пожелать вам большого счастья, взаимной любви, уважения и красивых, одаренных не меньше вашего, детей, — он улыбается, это почти монолог, если так подумать. — Когда у вас все только начиналось, я помню этот разговор, ты вряд ли мог подумать о том, что однажды прилетишь домой с такой новостью. Да и я подумать не мог, но втайне об этом мечтал. Не потому, что мне хотелось от тебя наконец-то избавиться, ты такой человек, Тэхен, тебе на самом деле нужен не просто друг и сосед, а любящий тебя партнер, ты так стабильнее, ты более цельный и нормально ешь. Хотя, он всем нужен, но тебе — особенно. Тэхен облегченно улыбается. — Мне нужно было услышать от тебя эти слова, — серьезно говорит он. — Не знаю, сродни родительскому благословению, понимаешь? Намджун кивает. — Младшие Хосока зовут меня «папочкой», — и смеется. И в этом нет ничего особенного — как Хоби зовет, так и дети. — Он обаятельный, Хосок, в смысле, — улыбается Тэхен и лукаво спрашивает, — как у вас с ним? — Все хорошо, но о свадьбе я пока не думаю, — Намджун раскладывает еду по тарелкам и, недолго поразмыслив, достает вино. Белое — к рыбе. Проблема у него все-таки есть, правда с Тэхеном они никогда об этом не говорили. Сложно сказать, что встречаешься с двумя людьми сразу и не можешь выбрать (и никто при этом не против, все трое в курсе). — Главное, что все хорошо, — Тэхен вынимает из шкафа бокалы. — Если тебе будет по-настоящему надо, ты подумаешь. Ты представляешь, — он фыркает, — я сам это предложил. Свадьбу. Все было так красиво, так романтично, музыка, лошади, горы, Чонгук такой красивый, а я думал, если однажды он решит предложить в такой же красивой обстановке, а я испугаюсь и от неожиданности откажу? Вот я не могу объяснить, как так получилось. Но я этого действительно хотел. — Заглянул в лицо своему страху и обрубил его на корню, — комментирует Намджун, разливая вино. — Я надеюсь, вы сфотографировали эту красоту? — Да, после ужина покажу тебе, — обещает Тэхен и поднимает бокал. — За счастье? — За счастье, — улыбается тот, поднимая свой. — А дату назначили? — Нет еще, пусть сначала Чимин с Юнги определятся! — Тэхен забавно дуется. — Сначала старший, традиции и все такое. — Значит у меня есть время подготовить подарок. И речь на пару часов, — смеется Намджун.