Måneskin — La paura del buio.
— «Я думал, какой совет в такой ситуации дала бы мне сама мама, но в голову ничего не приходило, а сама она уже ничего не могла подсказать. Я пытался найти ответ, вспоминая её наставления. И у меня всплыло самое частое: жить по-нормальному»,* — на мгновение Джисон оторвался от чтения, замечая, что Минхо уже не спит, а просто сидит в коляске, безучастно смотря в окно. Солнечные лучи прорезали кромки елей вдалеке, а ветер ворошил их иголки из стороны в сторону, будто специально желая испортить им причёски; оседающие в небе облака перекликались между собой с помощью света, оставлявшего на них оранжевые ореолы. Казалось, природа затихла как и Хан, который с трепетом ждал, что же будет дальше, стоило Минхо оттолкнуться ногами, с шорохом подъезжая ближе к окну и проводя по стеклу кончиками пальцев, словно прослеживая недавно очертившие, но уже засохшие дорожки капель дождя. От его дыхания стекло запотело, а на месте мутного кружочка дух нарисовал две линии, будто пытаясь продолжить смайлик, но так и оставил его без рта, отчего кружок стал напоминать свиной пятачок. — Ты читаешь слишком грустные книги, — вдруг хрипло нарушил тишину Ли, поворачиваясь к сиделке боком, а затем он оттолкнулся снова, оказываясь подле сидящего на кровати Джисона, едва не соприкасаясь коленями. — Разве? А по-моему, для осеннего настроения самое то, — усмехнулся парень в тщетной попытке пошутить, но улыбка тут же сошла с его лица, когда он понял, что дух снова никак не отреагировал. — Что ж… Тогда могу читать то, что нравится тебе. Что предлагаешь? Казалось, Минхо задумался, уйдя вглубь своего сознания и не сразу отвечая на поставленный вопрос. На деле же он просто не знал что ответить, потому что дух не читал так давно, что мог поклясться, что все комиксы и книги на его столе давно покрылись плотным слоем пыли. Чан порывался принести ему что-то подобное, думал, что это поможет парню в реабилитации, но на все попытки Минхо отзывался безразличием, поэтому Бан перестал пытаться. Но это не значило, что он не читал и не любил это, было что-то, что заставляло его сердце трепетать, а потом, едва не давясь воздухом, рассказывать о сюжете, запивая свой словесный поток газировкой. Были времена, да… — «Алиса в стране чудес». — Что?.. — «Алиса в стране чудес», — терпеливо повторил Ли, кладя руки на подлокотники и сжимая тонкую ткань на них. — Почитай мне. — Ох… — Джисон выпучил глаза, закрывая до сих пор лежащую на его коленях книгу и вставая, попутно поправляя свой белый халат, ворот которого и без того был идеально ровным. — Что-то не так? — неуверенно начал Минхо, вдруг понимая, что, возможно, попросил что-то лишнее, а тот вопрос о чтении был риторическим, или Хан совсем не это имел ввиду, или… — Нет, всё в порядке! — вдруг широко улыбнулся парень, пихая книгу в подмышку, — Я скоро вернусь, эта книга была в библиотеке, я помню! — но тут он остановился возле двери, оборачиваясь на всё также сидевшего и не понимающего его духа, осознавая, что его улыбка, возможно, могла слегка пугать своей широтой, но кого это волнует. — Ты такой необычный, мотылёк! — и упорхнул в коридор, оставив опешившего Минхо в палате одного. «Перестань меня так называть», — хотелось ответить ему, но дух лишь покачал головой, снова поворачиваясь к окну, радостно понимая, что беготня этого парня отвлекла его от мучающей недавно судороги в спине.***
Вкус кислой, зелёной конфеты распространился по всему рту подобно ручью, отчего он поморщился от переизбытка ощущений и покалываний на языке. Чанбин расхохотался, между смешками говоря что-то о салагах, а Чан покачал головой, возвращаясь к работе. Капитану всегда нравилось копаться в изобретениях, подобно механикам, поэтому вот такими удачными свободой и расслаблением вечерами он сидел на Базе поздней ночью, прихватив с собой этих двух, которые, будто бы псы, охраняли никому ненужный корпус с этим хламом. В основном тут валялись куски металла, выброшенные механиками за ненадобностью или сломанная техника, чинить которую уже было бессмысленно. Так, однажды наткнувшись на педаль от военного грузовика, Бан более не мог оставить этот отдалённый корпус, больше напоминавший заброшенный док с одной единственной висящей лампочкой на потолке, которую то и дело колыхал ветер, заставляя её мигать. Почистив пёрышки, Минхо зевнул, вспоминая о завтрашней тренировке и поморщился вновь, когда раскусил конфетку, добравшись до её не менее кислой начинки, застонав от новой порции смеха Со. — Это точно не изобретение дьявола? — уронив голову на руки, упирающиеся о старое, пыльное кресло, возмутился парень, а затем завалился на бок утирающего уголки глаз Чанбина, который еле держался, чтобы не пошутить вновь, но боялся словить ещё один смачный пинок. — Ты сам захотел, — пожал он плечами, а затем взглянул на вспотевшего Чана, который закопался под стареньким мотоциклом, но со стороны это выглядело комично, потому что сам капитан обладал большими габаритами, а размах его крыльев мог обнять этот мотоцикл вдоль и поперёк без особого труда. Тем не менее Бан пыхтел, что-то выискивая в заржавевших боках и пропахших маслом колёсах, едва не высунув от усердия язык, совершенно не замечая потуг Минхо проглотить кислую конфету и смеющегося Чанбина. Лампочка сверкнула вновь, тяжесть ночи наступала на пятки холодным сквозняком с улицы, а позднее лето веяло отбирающей свои права осенью, оставляя на макушках предупреждающие ледяные порывы ветра. После прошлого задания с пересадкой грузов на высотки, они вернулись уставшими и с одеревенелыми крыльями, потому мысль о предстоящей очередной тренировке завтрашним днём, вызывала у них тяжкие вздохи, смешиваясь с упавшим настроением из-за погоды. Поэтому, видя усталость и поникший взгляд, Чан позвал парней с собой в корпус с его шелестящими старыми листьями, паутиной по углам и атмосферой, наполнившей всю заброшенную территорию тишиной и покоем. В период звездопадов парни стелили на дырявой крыше плед и ложились на него, пихаясь широкими плечами, крыльями и закинутыми за голову руками, только чтобы послушать Минхо о созвездиях, в которых никто кроме него не разбирался и, если у него был настрой, то и тихое, но такое притягательное пение. Иногда Чанбин притаскивал по три банки пива под сначала неодобрительные взгляды капитана Бана, но затем тяжёлый вздох и принятие факта — они хотят отдыхать. В такие моменты всё казалось иным, волшебным и нереальным — их личным миром, наполненным фантазиями трёх странствующих духов, чуть захмелевших, но таких счастливых. Минхо вздохнул, выпрямляясь, взглянул в разбитые окна на небо, которое заволокло чёрными тучами, делая ночь ещё более зловещей. Сегодня звездопада не будет. — …такое чувство, будто тот самый фанат «Алисы в стране чудес» куда-то внезапно убежал и оставил мне тебя, — сквозь лопнувшую дымку воспоминаний услышал Ли, поворачиваясь к сидевшему рядом Джисону и понимая, что тот, кажется, ему снова читал. — Где ты витаешь, мотылёк? «Не зови меня так». А затем, видимо разглядев что-то в глазах духа, Хан усмехнулся, покачал головой и, прочистив горло, продолжил читать, пересиливая себя вновь посмотреть на парня, который лишь продолжал сидеть без движений, и только кончики его пальцев вцепились в края рубашки, будто бы в спасательный круг. «Ты снова не говорил с психологом и не принимал лекарства», — вспомнились ему слова Чана, который устало подпёр рукой подбородок. Минхо понимал, что война идёт полным ходом и выкачивает все силы из его друзей, потому Бан Чан стал приходить реже, а если и посещал его, то выглядел так, словно на него упал самолёт. Его поникшие плечи и мешки под глазами громко кричали об усталости и нервозности, отчего Ли чувствовал вину, понимая, что и сам являлся одной из причин. Однажды взбунтовавшись в мыслях, он встал с коляски, на дрожащих ногах дошёл до двери и упёрся в неё руками, с тяжёлым дыханием стараясь привести себя в чувства. Спина невообразимо болела, плечи тянуло неподъёмным грузом, а искусанные губы саднили, однако дух набрался остатками сил, чтобы распахнуть дверь палаты. Его задержали в первом же пролёте, утаскивая обратно в палату и вкалывая успокоительное, тошнота от которого стала невыносимой теперь. И тот первый признак борьбы, пусть и иссякший, всё же запомнился духу как повод двигаться. Как повод начать делать хоть что-то, чтобы стать тем самым Летуном снова. — Что сейчас происходит в мире? — перебив читающего Хана, спросил Ли, не отрывая взгляда от окна, отчего сиделка вздрогнул, кладя закладку на нужную страницу и закрывая книгу. — Дожди, сырость, толпа на рынке, продажа… — Ты понял о чём я. Парень прикусил губу, опуская глаза в книгу, думая о том, какие слова могут быть безопасными для такого хрупкого сейчас сознания духа. Война не щадила никого, как и люди Империй, ополчившиеся друг на друга. Она переступала через гору трупов без сожаления во взгляде, с каменной насмешкой в груди, питаясь чужими страданиями. Джисон знал это, но не мог сказать прямо, потому что перед ним сидел участник этой страшной подруги смерти, который на себе испытал всю горесть потерь. Но несмотря на это, Хан видел искреннюю заинтересованность. Обеспокоенность в чужих глазах заставляла его рассказать правду, не зажимая подробности в голове, а настойчивая упрямость когда-то бойкого паренька будто вылезла наружу, прося лишь эту правду. — Я не осведомлён о подробностях строев и о том, что происходит на передовой, но могу сказать, что пока наши войска не отбили те территории, которые потеряли… территории, в которых бился и твой отряд тоже, — сжимая книгу в крепких пальцах, Джисон прикрыл глаза, с сожалением слыша выдох у окна. — И что сейчас происходит с твоими товарищами, сколько потерь и есть ли прогресс — мне неизвестно. Минхо знал, что услышит именно это. Они не могли прорубить пути, через которые раньше шли торговля и переговоры из-за многочисленных атак вражеских духов. Вторая Империя завербовала слишком много солдат, живших на окраинах и вынашивала в юных духах ненависть и жестокость. Однажды Ли видел плоды этой ненависти — дотла сожжённые деревни с почерневшими полями фермеров, на земле которой лежали испепелённые трупы с распахнутыми ртами в застывших криках боли. Духи применяли свою энергию, выводя огонь в огромную, раскалённую массу, не такую, какой Минхо и его товарищи расплавляли вражескую технику — а поистине ужасающую, пугающую даже обладателей столь мощной силы. Парень помнил свои первые уроки, помнил, как отец показывал ему искры, выбивающиеся из пальцев подобно маленьким светлячкам и помнил, что мама говорила быть осторожным с огнём, потому что он в первую очередь не враг — он друг, ведущий за руку к свету и истине. Находясь в боевых точках, Минхо понял, что огонь не всегда может быть другом, а получив непоправимое ранение — осознал до конца. — Я должен был быть там… — прошептал Ли, а затем ошарашенно смолк, понимая, что сказал это вслух и яростно прикусил язык. Джисон всё понял и ничего не сказал, давая духу шанс прийти в себя, скрывая сожаление во взгляде, потому что знал, как он этого не любит. Парень неуверенно повертел книгу в руке, без энтузиазма рассматривая красочное название и картинку с кроликом на ней и вздохнул, открывая то место, на котором остановился, чтобы продолжить чтение. Минхо знал, что был бы там сейчас бесполезен даже в качестве помощника — он знал, что съёжится от первого же взрыва, закрывая уши и голову, крича о том, чтобы всё прекратилось. Громкие звуки стали пугать и возобновлять страшную судорогу по всей стороне тела с оборванным крылом, щека дёргалась до неузнаваемости лица, а капилляры в глазах лопались от напряжения. И постепенно дух начал чувствовать себя лишним, понимая, что такой он друзьям не нужен. — Мне надо в туалет, — чувствуя тошноту, пробормотал Ли, на дрожащих ногах поднимаясь с коляски, позволяя Джисону помочь ему добраться до смежной комнаты палаты.***
— Привет! Меня зовут Ли Феликс, приятно познакомиться! — прозвучал радостный и наполненный чем-то энергичным голос, отчего Ли бросил взгляд на окно, в отражении рассматривая пришедшего в его палату гостя. — Я твой новый медбрат, буду помогать тебе с лечением, Минхо-хён. Мне же можно так к тебе обращаться? «Нельзя», — хотелось ответить парню, но он промолчал, не оборачиваясь, продолжил смотреть в окно; опавшие листья интересовали его больше, чем светловолосое чудо за спиной. Феликс оказался новым медбратом не только для Минхо, но и для больницы. Отучившись совсем недавно, в целях поскорее приступить к работе, он сразу же взялся за много дел сразу, помогая другим работникам выполнять их обязанности и, конечно же, посетив крыло здания с особо тяжкими случаями — морально сломленными духами. Это крыло не избегали, но относились с настороженностью, помня случаи, когда духи окончательно сходили с ума, вредя не только себе, но и окружающим. Феликс был добрым, умным и смешливым пареньком, поэтому сразу влился в коллектив и поразил своей солнечной улыбкой всех вокруг. Услышав историю о попавшем не так давно духе с одним крылом, он заинтересованно повёл носом, словно дикий зверёк прислушивался к ощущениям, и уже на следующий день стоял на пороге палаты, рассматривая голову, плечи и единственное крыло, которые виднелись из-за инвалидной коляски. «Он не в себе», — предупреждали медбрата, когда тот вызвался ему помогать. — «Отказывается от лечения и совершенно не слушает психолога. Он может быть опасен, может ранить». Но Феликса это не испугало, а лишь сильнее заинтересовало. Сразу приступив к работе, он поставил капельницу к подозрительно тихому духу, стараясь не смотреть на забинтованный обрубок и не нервировать этим парня ещё сильнее, осторожно держа в ладони тонкое, бледное запястье. Вены его виднелись словно сквозь мокрую бумагу: отчётливо и болезненно-вздуто как у утопленника, отчего медбрат сглотнул, опустив глаза к его босым стопам, повисшим на перекладине коляски. Феликс знал, что дух не выбирался на улицу и за пределы палаты уже очень давно, но также ловил его взгляды, направленные вдаль в лесную гущу и понимал, как тот жаждет свободы. «Он сломлен», «он болезный», «он мёртв» — говорил за пределами больницы после работы персонал, имеющий дело с этим духом, но Феликс видел лишь утративший свой цвет бутон в горшке, который давно никто не поливал, отчего тот терял лепесток за лепестком в ожидании. — Тебе что-нибудь нужно? — так и не добившись ни единого слова от парня, сдавшись, выдохнул Феликс, подходя к двери с грязной одеждой в руках, которую дух отдал, переодевшись в туалете, не позволяя медбрату видеть его шрам на всю левую сторону спины. Минхо даже не вздрогнул, лишь качнул головой и снова замер, подобно статуе, имея точно такой же белый оттенок кожи. — Что ж… — Феликсу хотелось сказать что-то ещё, но он не знал что именно может заинтересовать этого молчаливого парня и как-то его растормошить. Медбрат слышал, что к нему приходил товарищ, с которым дух служил, но помогал ли он или же наоборот своим присутствием напоминал о случившемся — этого Ли не знал, предпочитая думать о плане, который бы помог уговорить Минхо полноценно начать реабилитироваться, хотя бы для поднятия физического здоровья. Отвернувшись к двери, Феликс выдохнул, дёрнув за ручку, но вздрогнул, как только дверь открылась сама, едва не сталкивая его с пути вошедшим человеком, в руке которого была зажата книга, а на плечах висел больничный халат. — Ой… — выронил Феликс, поспешно извиняясь, не зная стоящего перед ним парня, пока тот не представился Хан Джисоном — сиделкой Минхо, и от звука его голоса послышался шорох, отчего Феликс обернулся, с удивлением замечая, что дух отреагировал, встречаясь глазами с глазами вошедшего парня. «Так вот она — причина ожидания», — внезапно осознал медбрат, заметив мелькнувший огонёк в глазах духа, как только Хан к нему подошёл и свободно уселся на его кровать, награждая угрюмого парня мягкой улыбкой. Ничего более не сказав, Феликс юркнул в коридор, тихо прикрывая за собой дверь, а на лице его покоилось задумчивое выражение, пока в мыслях вертелось: «Если бы Джисон-а не сидел с ним, позволил ли бы мне Минхо-хён поставить капельницу?», — с мелькнувшим страхом представляя, каким был Ли Минхо до того, как кто-то пытался до него достучаться.***
День мучительно шёл за другим, разбавляя бушующей за окном погодой, процедурами и разговорами с Джисоном, который чаще всего говорил один, но Минхо и этого хватало. Однажды он даже проявил инициативу, спросив Хана что ему нравится, с удивлением получая ответ: — Пение, танцы, книги и музыка, — и нежную улыбку после этого. Джисон рассказал, что во время учёбы часто оставался после уроков в огромном, спортивном зале, разминаясь и танцуя под свои же написанные песни перед широким зеркалом, иногда записывая свои умения на камеру. Записи со временем потерялись, а навыки сошли на нет, когда Хан окончил школу, чтобы поступить в высшее учебное заведение и всерьёз начать учиться, но музыка грела его душу по сей день и, рассказывая о ней, в глазах парня теплились искорки, давно позабытые, но такие знакомые Ли, потому что он сам был таким, когда дело касалось полётов. Так дух узнал, что Джисон жил в Столице, но в университете так и не доучился, оказавшись на войне, потому что Вторая Империя пустила все свои силы, разрастаясь в численности армии, и у таких как Хан просто не было возможности избежать призыва. Джисон не вдавался в подробности своей службы, Минхо даже показалось, что он вообще не мог говорить об этом, травмированный чем-то и избегающий этой темы. Когда Джисон узнал, что дух свободно говорит на языке Второй Империи, опешил, произнося: — Я думал, что ты служил только Летуном в спасательных операциях. На этот раз промолчал уже Минхо, не желая раскрывать все подробности своей службы. Так они начали говорить. Свободно, без ужимок, но избегая больные темы. Хан узнал, что у Минхо были друзья на службе, с улыбкой слушая о серьёзном, но справедливом Чане и смешливом, но невероятно сильном Чанбине. В глазах Ли была тоска, когда он говорил о них, думая, что от пронзительного Джисона её можно было скрыть, однако он позволил себе вспоминать о каких-то интересных моментах на службе, стараясь не думать о её плачевном окончании. Бан Чан говорил, что вернёт его, но Минхо понимал, что это лишь слова поддержки — никто его там уже не ждёт. Не теперь, когда он утратил возможность летать и ориентироваться по местности из-за дрожи, окутывавшей после каждого громкого звука. Когда Чан наконец-то пришёл, Минхо едва не подскочил с коляски, сжимая в руках подлокотники, во все глаза смотря на колкий ёжик на голове старшего. Тот почти что не изменился, не считая стрижки, но было в его взгляде что-то такое, что заставило по спине Ли пробежать неприятной судорогой, сопровождающейся лёгкой дрожью, отчего он сглотнул, отодвигая от себя капельницу, которую совсем недавно принёс Феликс, пообещав через час поставить её для процедуры. — Привет, — как всегда широко улыбнулся Бан Чан, оголяя милые ямочки и белоснежные зубы, а затем осторожно подошёл к парню, с радостью замечая, что тот смотрит на него в ответ. — Вижу, тебе намного лучше, это здорово! А затем его рука дёрнулась, в привычном жесте желая потрепать пушистую макушку, но Бан тут же прикусил губу, останавливая себя с пониманием, что это может стать очередной его ошибкой. Осторожно присев на стул напротив парня, он поставил державший до этого в руке пакет на кровать, вызволяя из него любимые сладости Минхо, продолжая держать на лице лёгкую улыбку. — Ты ел? — поинтересовался старший дух, замечая, что парень дёрнулся, наконец, хоть как-то на него реагируя, а затем глаза Ли покраснели, а нижняя губа задрожала, и Чан замер, боясь, что у младшего снова начался приступ. Он сорвался с места, прижимая парня к себе, ощущая, как тот всхлипнул в его пропахшую порохом футболку и зарылся носом в ворох отросших волос на макушке, вспоминая, что младший всегда пах чем-то сладким или фруктовым, а не таблетками и бинтами. Минхо задрожал, сжимая руками бока хёна и уткнулся лицом в крепкую грудь сильнее, пока его горькие слёзы мочили ткань размытыми точками по всей футболке. От Бан Чана всегда шла уверенная энергия силы, его огонь пах крепостью и мощью, заставляя доверять духу и его способностям. Сейчас же эта уверенность таяла, подобно намокшему в чае сахару на глазах, пока Минхо всхлипывал в его футболку, а сам Чан крепко-крепко зажмурил глаза, почти что до звёздочек, осознавая, как сильно он скучал по эмоциям младшего. — Прости меня… — едва различимо расслышал Чан, скорее почувствовал горячее дыхание на своих ключицах и всхлипнул сам, врезаясь носом в его лоб и коротко поцеловав в длинную чёлку, задрожав от давно сдерживаемых, внутренних рыданий. — Прости меня… Прости, прости, прости. — Нет, нет, нет, это не ты должен извиняться, только не ты, — прохрипел Бан в его лоб, всё ещё боясь открывать глаза, до сих пор потерянно не веря, что младший заговорил с ним. — Х-хён… ты и Бин… Вы не должны были т-терпеть это… — ревел парень, сжимая руками ткань на широкой спине, растирая слёзы вокруг своего лица, ощущая, как сильно бьётся сердце старшего. — Бин не винит тебя, всё хорошо, мы не виним тебя. Его прорвало как давно затянутую льдами лавину, окунув в ворох своих болезненных воспоминаний и своего отношения ко всему этому. Минхо помнил мелькнувшую боль в глазах Чанбина, который никогда не скрывал своих эмоций, помнил слёзы, стоявшие в глазах Чана, сам будто бы сидя в колбе без возможности выбраться. Старший не переставал шептать о том, что всё будет хорошо, и Минхо хотелось в это верить. — Я рад, что тебе лучше, — прошептал Чан, когда они наконец успокоились и сели на кровать, не размыкая рук, как это было раньше перед битвой, когда кого-то из них что-то сильно беспокоило. Не хватало только Чанбина, чтобы передать эту атмосферу прошлого, окутанную уютной вуалью маленького счастья друзей, жизнь которых всегда висела на волоске. До травмы Ли не представлял, что мог погибнуть, лишний раз не думая о страхе, но сейчас же у него было много времени на размышления, и он больше не хотел его тратить на слёзы. — Ты перестал отказываться от процедур, — заметил Бан, и ровно в этот же момент дверь палаты отворилась, являя взору парней замершего Феликса с распахнутыми в удивлении глазами. — Вы… Вы и есть тот самый капитан Бан, верно? — дрогнув, спросил парень, а затем, тут же улыбаясь, протянул руку, — Я медбрат Минхо-хёна, Феликс, очень приятно! — Можешь звать меня просто Чаном, взаимно, — пожимая руку, отразил улыбку дух, слегка отодвинувшись от Минхо. Возможно — подумалось Чану, — возможно он исполнит обещание и вернёт Минхо в строй, просто на это нужно немного времени. И это время ему принесёт один человек, вызвавший в Минхо много новых эмоций.***
— «Тут их накрыла гигантская тень. Алиса подняла голову. Над ними порхало, махая ветками-крыльями, похожее на дерево насекомое…»** — Джисон перелистнул страницу, открыл рот, чтобы продолжить читать, но замер, разглядывая задумчивый профиль духа. Шёл второй месяц с тех пор, как Ли перевезли в эту больницу-заповедник, окружённую лесом и дикими животными. Парень не проявлял особой активности, пусть и начал разговаривать, добровольно принимать лекарства и физически восстанавливаться, но Хан видел, что внутренне он всё ещё находился в глубокой спячке. После разговора с Чаном, дух будто бы на время оживился, даже ошарашил парня своим предложением, заставив того бездумно пялиться перед собой около пяти секунд. — Научишь меня танцевать? Закат окрасил его доходящие до ключиц волосы в мягкий, персиковый оттенок, разделяя тёмные пряди на золотистые линии и вплетаясь в них крапинками фиолетовых оттенков из-за туч. Это был один сентябрьский день, заставивший Джисона судорожно отложить книгу и встать напротив коляски, протягивая руку. Минхо колебался, смотрел на ладонь как напуганный кролик на волка, не решаясь что-либо предпринять, а в груди зародилось что-то такое тёплое и нежное от мысли, что Джисон не гнал, он его не торопил, ожидая с протянутой рукой решения духа. И парень его принял, вкладывая свою чуть дрожащую руку в его, во все глаза смотря на то, с каким трепетом Хан держал его, поднимая с коляски и легко прижимая к себе, второй рукой обвивая талию. Что тогда проскочило между ними — Минхо не мог понять, но он позволил отойти от коляски к центру палаты, продолжая прижимать к груди и внезапно приподнять так легко, будто бы дух вместе со своим немаленьким крылом весил не больше пушинки, и поставить его босые ноги на верхнюю часть своих стоп, начиная двигаться. — Тебе не придётся ничего делать, просто доверься и запомни движения, — прошептал Джисон в волосы, когда уткнулся носом в его висок, а Ли, стоя на его ногах, понял, что парень всё равно уступал в росте, скашивая взгляд на крепкое плечо напротив, замечая, как по коже пробежали мурашки, когда он горячо выдохнул, попадая на медовую шею. Джисон закружил Минхо в лёгком ритме медленного танца, сжимая его в своих объятиях и впервые находясь так близко, отчего дух мог почувствовать его гулкое сердцебиение и судорожно из-за этого выдыхать. В палате разносились шаги парня, тихий шорох одежды и перьев на сложенном крыле, пока за закрытым окном поднялся резкий ветер и наверняка бы оторвал слой пыли от земли, если бы они танцевали на улице. И если бы они танцевали там, то наверняка проигнорировали бы крапающий на макушки дождь, плавно перерастающий в ливень, возможно заболев потом, но явно не жалея из-за тёплых объятий, согревающих не хуже кружки сладкого молока с мёдом. — I don’t like my mind right now (мне не по нраву ход моих мыслей зацикленных) Stacking up problems that are so unnecessary (на столь несущественных проблемах) Wish that I could slow things down (жаль, что я не могу замедлить поток времени)… Голос Джисона был похож на спокойную, бархатную мелодию, приятным теплом переливающуюся по всему телу расплавленной карамелью. Он пел тихо, но чувственно, распространяя по палате глубокие звуки, ласкающие уши Ли с каждой новой строчкой. Он прикрыл глаза, отдаваясь плавным движениям и красивому пению, впервые за долгое время ощущая покой с кем-то без терзающего чувства вины и лишь сильнее прильнул к Хану, кладя голову на его плечо, отчего парень на мгновение сбился, но быстро пришёл в себя, продолжая петь, пока солнце наконец не скрылось за горизонтом, являя взору тёмные макушки елей и первый сумрачный туман на земле. — Что ты тогда пел? — вернувшись из воспоминаний, спросил Минхо, поворачиваясь к парню всем корпусом, игнорируя неприятное гудение в спине из-за резкого движения. — Хочешь послушать ещё? — улыбнулся Хан, откладывая книгу и ёрзая на кровати, доставая из кармана джинсов свой телефон. — Она помогала мне, когда я был на службе… вот, — парень нашёл её в плей-листе быстро, потому что она часто стояла на репите и включил, распространяя по палате воодушевляющие аккорды. — На службе ты тоже был медиком? — усевшись настолько удобно, насколько позволяло крыло, спросил дух, прикрывая глаза, не улавливая мелькнувший огонёк боли во взгляде напротив. — Что-то вроде того, — прозрачно бросил парень и был благодарен за то, что Минхо не стал продолжать тему, поэтому он запел в такт словам, закрывая глаза тоже: — I'm holding on (я так упорно держусь за то) Why is everything so heavy (отчего всё вокруг настолько сложно) Holding on (я беру на себя) To so much more than I can carry (намного больше, чем могу вынести) I keep dragging around (продолжаю находиться в подавленном состоянии) What's bringing me down (что окончательно лишает меня жизненных сил).*** А Минхо смотрел, смотрел и всё смотрел, не в силах оторваться. Казалось, он впервые видит этого человека перед собой, не понимая, откуда этот пришелец взялся. Откуда в его голосе столько боли, скрываемой под красивой улыбкой, а в глазах, так похожих на круглую Луну, мелькает столько чувств, что Минхо был готов ими захлебнуться, с удивлением замечая, что не так уж он этого и против. Джисон не открывал глаза до тех пор, пока звуки из телефона не прекратили литься, а он не замолчал, слегка вздыхая, будто от тяжкого воспоминания и, наконец, посмотрел на Ли в ответ, поймав не успевшую спрятаться от него эмоцию и улыбаясь, снова скрывая за этим что-то тёмное. — Понравилось, мотылёк? — рассмеялся Хан своим необычным, заразительным смехом, на что Минхо покраснел, ощутив, как этот невыносимый жар побежал по его щекам, забираясь на уши и окрашивая мочки в яркий, алый цвет. — Не называй меня так, — пробурчал дух, хватаясь за колёса коляски и отъезжая к окну, поворачиваясь к Джисону спиной, не замечая, каким нежным взглядом на него посмотрели после. Хан продолжил чтение, с улыбкой на лице погружая Минхо в страну чудес.