Linkin Park (feat. Kiiara) — Heavy.
— Споёшь её на нашу свадьбу? — вдруг спросил Минхо, заставив Джисона поперхнуться, отчего он сильнее сжал руль, чтобы внезапно не потерять управление от неожиданности. — Ч… что? Хён, это смущает! — Тогда я спою, — безмятежно пожал плечами Ли, будто только что спросил про погоду, пока внутренне сам чувствовал, как медленно, но верно загораются щёки. Он так часто вспоминал этот диалог, что мог в красках рассказать все те чувства, что атаковали его без возможности вздохнуть. Грудь переполняло волнительное, искристое счастье, переливавшееся по рёбрам к сердцу, и Минхо боялся тогда окунуться в это чувство с головой. Возможно тогда эти страхи были беспочвенны — думалось ему, потому что сейчас он боялся упустить и без того, кажется, ускользнувший шанс. Боялся, что словно песок меж пальцев, дух потеряет его навсегда, не увидит в радужках привычного тепла и не услышит нежное и такое родное «мотылёк». Боялся и не хотел одновременно, потому замер с перетянувшим грудь канатом паники, разорвавшем мысли надвое и полив их густым, вонючим дёгтем. — Ч-что? — Минхо смотрел на духа перед собой во все глаза, переливы страха в которых мелькали резкими бликами на фоне коньячной радужки, и Джисон уловил это резкое изменение, нахмурился от побледневшего лица Ли, а затем хлопнул себя по лбу, понимая, как это, должно быть, выглядело со стороны. — Прости, Минхо-хён, я не… Чёрт, если ты подумал, что я потерял память как в одной из мелодрам, то ты… — но парень не договорил, потому что дух настиг его быстрее, падая на колени с таким глухим стуком, что Хан всерьёз забеспокоился за их целостность, а затем осторожно положил ладонь на его заалевшую щёку, соединяя их лбы, насколько позволяла поза. — Ты меня напугал, — прошептал Минхо под неловкое покашливание медсестры и смеющегося Чанбина, но никто из них не обратил на это внимание, полностью увлечённые друг другом. — Как ты себя чувствуешь? — Сейчас намного лучше, — также шёпотом ответил Джисон и потянулся за поцелуем, слегка поморщившись, отчего Ли тут же завозился, сам коротко целуя его в губы, как они делали это по утрам, едва разлепив глаза. Губы Джисона были горячими и пахли медикаментами, но даже так вкуснее ничего Минхо не пробовал. Он потянулся ближе, оставляя мелкие прикосновения на его лице и с радостью поглощая его хихиканье, сцеловывая каждый звук и оставляя губы на кончике носа чуть дольше, ощущая на них тёплое дыхание. — Так, а что за трудности, о которых вы говорили? — наблюдая за милующимися друзьями, которые за собой вообще перестали что-либо видеть, спросил Чанбин медсестру, которой с каждой минутой становилось неловко находиться здесь. — Кхм… Господин Хан ещё очень слаб и… — она приоткрыла папку, всматриваясь в напечатанный текст и наконец взяла себя в руки, воззрившись на духа с серьёзным лицом. — И процесс реабилитации будет сложным. Доктор Ко прогнозирует, что господину Хану придётся через многое пройти для восстановления и отдать все свои концентрацию и силу именно на это. Мы впервые сталкиваемся с подобным случаем, так что ещё не до конца разработали методику, но думаю, что по ходу ситуации справимся, если господин Хан проявит больше усердия. — Наша помощь понадобится? — Конечно. Близкие всегда придавали больше сил и мотивации больному для восстановления. — Расскажешь мне, что почувствовал, когда впервые за долгое время смог взлететь? — тем временем прошептал Джисон, слегка отстраняясь от старшего и заглядывая в его глаза, в которых плескалось счастье, тёплыми лучами передаваясь и ему. — Ты каждый день меня об этом спрашиваешь, — улыбнулся Ли, зарываясь пальцами в его волосы и массажируя кожу, а затем вздохнул, потому что знал, что именно его история придаёт Хану сил. — Но я каждый день готов говорить с тобой об этом. И это была правда. Когда Минхо впервые увидел крыло, в его голове пронеслось множество мыслей, одна из которых была яркой и до ужаса назойливой: а можно ли вот так просто вспорхнуть на нём? Страх за младшего перемешался с силой воли, и когда Ли прикоснулся к металлическим перьям, он больше не хотел отрываться. С мыслью, что это крыло сконструировал его человек, его дух, отдавший на него все силы и терпение, Минхо задохнулся, когда понял, что оно идеально ему подходит. Как-то Сынмин обронил, что возможность отторжения протеза перекрыло сильное желание обрести крыло вновь, а тот лёгкий пух, которым оброс обрубок, говорил о стремлении к выздоровлению. Было тяжко, особенно когда он впервые взмахнул крылом, и в спину отдало неприятными импульсами боли, мышцы стянуло судорогой, а позвоночник заныл. Тогда Минхо вытянул руки, чтобы удержать равновесие и с удивлением заметил, что металлическое крыло не тянет его вниз из-за массы, напротив, оно казалось таким лёгким, что родное чувствовалось гораздо тяжелее. Механики что-то говорили про мягкий металл, пропитанный энергией силы духа, но Ли не понимал как, ведь тогда Джисон уже являлся испепелённым, как его сила могла пропитать протез, и вот тогда Хёнджин выдвинул безумную теорию о том, что далеко не все духи окончательно теряют энергию даже после испепеления. И, удивительно, но Хан подтвердил её, когда крылья прижились вновь, и операция по пересадке прошла успешно. Даже тот факт, что Сынмин столько лет хранил их на своей спине, и крылья не утратили силу, не сгнили и не отторгали его тело, будто знали, что в скором времени воссоединятся со своим хозяином, поражал. И Минхо понял, что нет ничего сильнее собственной силы воли, собственного стремления к невозможному через боль и зажмуренные веки, потому что страшно, потому что это всё ещё была неизвестность. И когда он вспорхнул впервые, всё резко преобразилось: цвета вернулись окончательно, захватывающий тело ветер обнял его с приветственным хором, а ёкнувшее сердце забилось вновь с новой силой. Он сделал это ради Джисона и ради себя самого — это Ли понял уже позже, сидя дома и рассматривая блеск металла, который нужно было постоянно держать в тонусе и смазывать, о чём потом рассказал Джисон, даря ему подставку. Где-то там, на дне моря, покоилось и гнило его родное крыло, которое оборвало связь с сильным ранением, оставившим после себя лишь ноющий когда-то обрубок, но вот сейчас — Минхо точно знал это — сейчас всё иначе. Сейчас его спина не ноет в непогоду, сейчас ему не хочется отключиться от этого мира и сейчас он видел краски, которые то сгущались, то распылялись, в зависимости от событий, и сейчас Минхо чувствовал себя живым. И всё это благодаря Джисону, благодаря друзьям и собственному терпению. Ему бесконечно долго хотелось благодарить младшего за то, что он появился в его жизни и не дал сдаться окончательно, что его Маленький Принц протянул руку, вытаскивая его из блеклого одиночества. В дверь постучали тихо, почти что поскреблись, и Джисон оторвал взгляд от рассказывающего Минхо, поворачивая голову к проёму и замечая, что Чанбин вышел. И пусть в этой позе было трудно в разнообразии движений, парень извернулся так, что теперь смотрел на вошедшую медсестру с её широкой улыбкой на необычайно красных губах и пакетом в руке. Сколько же времени прошло, что они вот так пропустили их уход ранее? — Господин Хан, один человек попросил поздравить вас с выздоровлением и передал это, — кивая на пакет, сказала девушка и вытащила оттуда контейнер, намереваясь подойти ближе. Даже не поворачиваясь к Джисону, знающий его человек мог с лёгкостью представить, как мгновенно зеленеет его лицо. Он опустил голову так резко, что с хрипом врезался носом в подушку, прикрывая уши, пока подорвавшийся Минхо, загородивший собой духа, не произнёс стальным и предупреждающим голосом: — Он не ест колбасные изделия, унесите, пожалуйста. — Вот как… — медсестра виновато опустила взгляд, продолжая сжимать контейнер в руках, но даже сквозь поднявшийся шум в ушах и гулкое сердцебиение Хан слышал, что она не спешит прятать свою ношу. Вместо этого послышался какой-то неприятный, чавкающий звук, и парень содрогнулся вновь, только на этот раз уже от знакомого голоса, который пронизывал его конечности насквозь холодными ножами, и который он боялся однажды услышать снова: — Моей свинке не нравится подарок? Какая жалость… «Нет, он мёртв, он мёртв, я убил его, его нет, его нет!» Джисон подорвался, дёргая крылом так, что бинты у спины пропитались кровью, а яркий блик страха в его глазах осветил радужку лихорадочным импульсом. Рассказывающий что-то до этого Минхо вздрогнул, тут же хватая парня за руку и успокаивая шёпотом, на который перешёл, когда стал говорить тише под его сопение, осторожно оглаживая покрывшуюся испариной кожу и с волнением смотря на кровоточащий под бинтами шов, соединяющий крыло. — Надо позвать доктора… — Не уходи, — сипло обронил Хан, продолжая жадно хватать воздух ртом, а затем поднял голову до искр перед глазами, всем нутром желая поменять положение, но так и не смог подняться из-за Ли, который тут же его остановил. Он аккуратно положил руку на плечо духа, продолжая второй нежно поглаживать ладонь, а затем их пальцы переплелись в крепких объятиях, пока парни пережидали бурю. Джисона продолжало колотить, но он ощущал, как сердцебиение медленно приходит в норму, а тот ужас, содрогнувший его тело, постепенно отступал, потому что испугал его — Минхо. Даже в кошмарах дух приходил к нему на помощь, где казалось, что нет места ничему, кроме лютого страха, сковывающего дыхание. Ли Минхо — его мотылёк, — всегда был рядом и успокаивал одним своим присутствием его бешеное сердце и путающиеся мысли. Его личный дух-хранитель снов и яви, тот, кто приносил с собой радость и спокойствие, и тот, чьим словам Джисону хотелось внимать, впервые слушая кого-то без сомневающегося голоса в голове. Прохладные от волнения руки Ли гладили его до тех пор, пока парень не прикрыл глаза снова, доверяя ему свой сон. Зная, что Чанбин вышел за кофе, свободной рукой он написал ему, чтобы тот позвал медсестру, потому что шов мог разойтись серьёзно, и в рану могла попасть инфекция, чего не хотелось бы никому. Минхо смотрел на дремлющего Хана и всеми силами желал избавить его от кошмаров навсегда. Когда они жили вместе, дух замечал, как младший всё чаще и чаще отказывал себе в снотворном, ложась рядом и переплетая с ним конечности, спал всегда крепко и хорошо, без содроганий и страха, о которых однажды поделился, нехотя рассказывая о своих снах. И старший понимал, почему Джисон не хотел говорить — думал, что беспокоит, хотя это было не так и мысленно усмехнулся: всё-таки они и правда в чём-то похожи. На следующий день к Джисону не пустили из-за плотного графика процедур и анализов, объясняя это тем, что духу будет лучше сейчас сосредоточиться на восстановлении, не отвлекаясь на внешние факторы — медсестра подчеркнула это таким тоном, что Ли стало неловко, но пообещала, что к нему можно будет прийти завтра. Находиться дома и сидеть без дела не хотелось. Минхо бы с радостью делал это с Джисоном — устраивал часы лени, где как раньше мог просто завалиться с ним на диван и смотреть фильмы, но в одиночку это была пытка. Чанбин и Чан, поправившись окончательно, уехали в Штаб для решения каких-то вопросов, а Феликс временно работал в Столичной больнице, обещая вернуться обратно, как только восстановят Центр. Однажды ему звонил Чонин, спросивший о его состоянии, и Ли удивился, потому что паренька толком не знал и даже не думал, что тот может с ним связаться. Они говорили не долго, но дух неожиданно для себя понял, что сможет найти с друзьями Хана общий язык — просто для этого потребуется чуть больше времени. Реабилитация Джисона шла полным ходом, но от него не хотелось уходить. Минхо засиживался до последней минуты посещения, стараясь сохранить с ним телесный контакт, потому что оба внезапно обнаружили совместимость энергии, что бывало крайне редко для духов, особенно разного возраста. Плавная, ласковая сила Хана не отторгала пылкую и бегающую на скорости по энергетическим каналам силу Минхо, они переплетались между собой как и пальцы, сцепленные в замок и грели друг друга, как губы на коже. Ли ласкался о его руки, когда Джисон набрался сил и не уставал так часто, сидя на кровати и поглаживая его подбородок, словно перед ним был мурчащий кот и улыбался, когда Минхо действительно начинал издавать звуки, похожие на мурчание, положив голову на его колени. Однажды Ли сообщили, что Джисону впервые разрешили выйти в зал, где он мог попробовать двигать крыльями самостоятельно, и парень попросился посмотреть, хотя бы издалека, чтобы не отвлекать младшего, пообещав, что не издаст ни звука. На последнем этаже больницы, перед входом на крышу, было просторное помещение, где лежали необходимые приспособления, связанные с духами, словно склад, но такой широкий и светлый, что больше походил на спортзал. Возле двери висели белые халаты, а на столе стояла открытая пачка резиновых, медицинских перчаток, но не это заставило Минхо содрогнуться и остановиться, на мгновение впившись взглядом в баллоны «противодуха», плотно втиснутые к углу стены как опасная преграда. Чанбин как-то сказал, что в этой больнице высокие меры предосторожности, а медсестра на ресепшене объяснила, почему духи активируют свою силу на крыше, но даже так Ли было неспокойно, когда он поднимался по лестнице, слегка приоткрывая тяжёлую, металлическую дверь. На крыше стояло как минимум пятеро, включая Джисона, его лечащего врача, медсестры и двух незнакомых мужчин, возможно тренеров, один из которых был духом. Голоса приглушал морозный ветер, белое облачко вырвалось изо рта Джи, когда он начал о чём-то рассказывать, а дух кивал, записывая что-то в своём блокноте. Крылья мёрзли не так сильно, если подпитывать их своей энергией, и Минхо с удивлением понял, что младший начал полноценно возвращать себе силу, осваивая её с нуля. Его губы иногда шевелились, подтверждая что-то, а иногда подрагивали, когда он был не уверен в своих действиях, но в конечном итоге, спустя пять минут разговоров и начавшего замерзать носа Ли, он закрыл глаза, выдохнул, сосредотачиваясь. Минхо ещё ни разу за эти несколько дней не видел, как парень шевелит крыльями, поэтому замер, задерживая даже дыхание от волнения, когда его левое крыло медленно-медленно приподнялось, расправляясь под тихий звук глубоко втянувшего холодный воздух Хана, который, казалось, боялся открыть глаза, чтобы не спугнуть момент. Один из мужчин произнёс что-то, пока доктор кивнул, прикасаясь рукой к оперению и, оставшись удовлетворённым, разрешил Джисону расправить правое, а затем одновременно, и Минхо понял, почему это должно происходить на крыше. Мощные, сверкающие на солнце белые крылья расправились во всю длину, закрывая собой почти всех людей, и при желании могли бы их обнять, а затем, под расширенные глаза Ли, Джисон сложил их так просто и быстро, компактно и легко, будто руки на груди, и крылья стали в разы меньше, доказывая способность гибкокрылого. — Очень хорошо, — расслышал он голос доктора, который помог парню сложить крылья как следует, а затем растёр руки, видимо тоже замерзая. И Хан делал заметные прогрессы, но никогда не жаловался, будто ему никогда не было больно. Однако Минхо знал, что это не так, потому что был единственным, кому Джисон показывал свои истинные чувства: он растирал его уставшие после тренировок плечи, его ладони пропахли мазью, которую он наносил на заживающие швы, по просьбе парня снимая бинты тоже лично, под наблюдением и наставлением медсестры. Он укладывал дрожащего младшего спать, делая массажные движения по его рукам и ногам, чтобы мышцы расслабились и их не схватила судорога, а с утра приходил и заставлял обязательно завтракать, чтобы набраться сил и делать ещё больше успехов. Даже мама Джисона удивлялась такому вниманию и, кажется, прониклась большим уважением к Минхо, однажды шепнув сыну, что тот нашёл хорошего, своего духа. И казалось, что расправивший крылья Хан, сложивший крылья Хан, мог похвастаться успехами и был готов к большему, но… — Я не могу взлететь, — вечером, после ужина и просмотра аниме, хрипло поделился он, прижимаясь к боку Минхо и утыкаясь лбом в его плечо. Парень закрыл ноутбук и отложил его, смотря на время, потому что через полчаса придёт медсестра, чтобы выгнать его из палаты, поэтому он повернулся к Джисону, желая потратить последние за сегодня минуты с пользой, но точно не ожидал такого сломленного голоса любимого, который смотрел на него, как побитый щенок. — Эй, ну ты чего, ты отлично справляешься, — целуя парня в щёку, прошептал Ли, пытаясь скрыть дрожь в голосе, — Ты сильнее всех, кого я знаю, и твой прогресс поражает, — поцеловал во вторую, а затем потёрся носом о нос младшего. — Всё придёт со временем, Хан-и, ты сам мне это говорил. — Мотылёк, — выдохнул Джисон, вовлекая старшего в мягкий поцелуй, перебирая его длинные волосы и наматывая их на палец, из-за чего кончики потом вились весь вечер. — Давай почитаем Маленького принца? — предложил Минхо, ложась на кровать сбоку и позволяя Хану прижаться к его груди, сжав свои гибкие крылья для удобной позы и притаиться, согласно кивая. — Только начни с моей любимой части, — тихо сказал он, утыкаясь носом в ключицу и вдыхая родной запах, успокаиваясь. — Хорошо, — улыбнулся старший, открывая вкладку на телефоне, потому что не взял книгу и начал читать ему куда-то в макушку, опаляя кожу тёплым дыханием и вселяя в душу только нежность и покой, ограждая от внешних переживаний.***
На улице игрался серебристый мороз, целуя незащищённые теплом окна инеем и останавливаясь на крышах домов, заставляя их блестеть алмазной крошкой на всю округу. От вида белоснежного крова хотелось обнять себя руками, заварить чай или кофе, чтобы согреть что-то сжавшееся внутри и немного, хотя бы немного окрасить свои щёки в розовый. С того дня, как ему разрешили жить дома, прошло больше недели, а посещение больницы с затянувшейся реабилитацией не давало свои плоды от слова совсем, наоборот, принося только неуверенность в себе. Специалисты говорили, что проблема в его голове, в подсознании, в котором Джисон запер свою энергию под давлением травмы и не хотел выпускать — боялся. Лежать в больнице дальше не было смысла, поэтому его отпустили под чётким надзором пообещавшего приглядывать за ним Минхо, как будто бы никто не догадывался, что тот всё равно остался бы жить с ним, вне зависимости от ситуации, а приходившие в гости друзья лишь временно отвлекали от проблемы, но и их воспоминания о полёте не могли помочь парню. Когда приходил Сынмин, становилось легче, он прожил с этими крыльями около трёх лет и мучился от их принудительного шёпота где-то в глубине души, потому что они рвались к хозяину, тянулись. Друг сжимал его руки в своих, концентрируясь, но со вздохом сообщал, что больше их не слышит. Тогда Чонин садился с другого бока и клал голову на плечо Джи, сжимая их сцепленные руки и сидя в тишине какое-то время. Наблюдавший за тройкой Минхо мог только мысленно вздохнуть, потому что и сам эгоистично предполагал, что Ким как волшебник придёт и решит все проблемы его любимого по щелчку пальца. Иногда заглядывали Чанбин и Чан, но чаще без Хёнджина, который продолжал чувствовать неловкость в присутствии Хана, поскольку тот никогда о нём не спрашивал, а примчавшийся однажды Феликс скрасил один серый, морозный день своей широкой улыбкой и рассказами о новом месте работы. Реконструкция разрухи Центра шла в самом разгаре, мама Хана с радостью сообщила, что после услышанной истории о случившемся, у больницы появились ещё одни спонсоры, и на объединённые деньги они расширят старый корпус, чтобы помочь как можно больше духам и людям. На эту новость на лице Джисона появилась искренняя радость, сопровождающаяся улыбкой, но наблюдавший за ним Минхо с грустью понял, что это ненадолго. Это разрушает Джисона. Он сам разрушает себя мыслями: что стал хуже, что недостаточно работает над собой, раз прошёл почти месяц, а он не может взлететь. Его крылья отлично складываются, как и выпрямляются, белоснежные перья всё такие же острые, и со стороны Минхо прекрасно чувствовал, как внутри плещется энергия, но и сам не представлял по какой причине она не выходит наружу. После полного освоения протеза он решил вернуться в строй, поэтому иногда пропадал на работе — пусть и не воевал как друзья, а в основном сидел на Базе в куче макулатуры, но даже так он начал чувствовать себя полезным, не зная, что когда пропадал на смене сутками, где-то в квартире корчился от очередного кошмара дух, не смевший сказать ему об этом. Джисон не прятал снотворные, а на вопросы Минхо говорил, что без него плохо засыпает — но это лишь часть правды, часть того айсберга, что скрывается в пучинах страшной глубины. В небытие его тянули за ноги вязкие, кровавые руки, а голоса обвиняли в предательстве, поэтому однажды Джисон не выдержал и расплакался прямо перед ошарашенными младшими, которые плюнули на всё и остались с ночёвкой с ним, крепко обнимая и чутко сторожа сон их Пита. Но и друзья не могли вечно сидеть с ним, поэтому Хан решил для себя бороться дальше, не останавливаться и через гипноз-терапию пытался докопаться до правды, едва не сойдя с ума в первый раз. — Они все мертвы, ты сам сжёг их, — шептал парень, облокачиваясь о раковину, ощущая, как с кончика носа капает вода. Он смотрел в своё отражение и будто бы не узнавал себя: волосы растрепались после сна, кожа на лице блестела из-за воды, а ресницы слиплись, на мгновение перекрывая тяжёлые мешки, потому что этой ночью он снова не сомкнул глаз. Разговаривая вчерашним вечером по телефону с Минхо, который пообещал скоро приехать, он чувствовал спокойствие только от звука его голоса, но как только они попрощались, этот ад начался снова. Тени на потолках казались слишком зловещими, никогда не гаснувший ночник будто бы тускло мигал, когда он прикрывал глаза, а за спиной он ощущал присутствие, будто мстящий призрак смотрел на него с широкой улыбкой, готовый позвать свою свинку. — Чёрт… — сжав раковину до побеления костяшек, Джисон решил заняться сегодняшними тренировками усиленно, по словам Чанбина, превращаясь в машину для убийства, но на это ему было плевать, ведь даже Минхо оценил красивые очертания кубиков на прессе и мощные руки… в своей манере, конечно, не как Со. «Тебе нужно выплеснуть энергию, которая по силе стоит на уровне испепеления, чтобы заставить организм работать, но это будет сложно, потому что очень легко перейти черту» — говорил дух, специализирующийся на похожих случаях, пусть и с таким как Хан он работал впервые. И Джисон понял о чём он говорил, потому что собственными глазами видел это: как Минхо, сорвавшись из-за боли дизинформации о смерти друзей, выпустил мощный поток энергии, оживив засыхающие каналы и даже прорастил на обрубке пух, по которому до сих пор бегала сила духа, подпитывая протез без внешнего вмешательства. Но он не мог сделать это также просто, потому что для этого требовался какой-то триггер, который должен сподвигнуть к всплеску. Конечно можно было бы сыграть драму-квин и попросить Минхо поссориться с ним, но вряд ли бы их «ругань» продлилась больше минуты, потому что один не выдержит и сгребёт другого в объятия, а потом оба будут долго лежать на диване, отказываясь расцепляться. Мысленно перепробовав все варианты, Джисон остановился только на одном и самом страшном его триггере, которым он сейчас и занимается, посещая гипноз. Картинки воспоминаний заставляли его блевать в ведро, которое врач поставила рядом с его ногами после первого раза, заставляли задыхаться даже после кислородной маски и доводили до судорог, отчего однажды его попросили на этом закончить и прийти через несколько дней, иначе его психика просто не выдержит. Джисон был не согласен, но его упорно выставили за дверь, и находясь в квартире совсем один, он только и мог что смотреть на своё отражение, проснувшись в обед, когда прилёг подремать, ослабнув из-за бессонницы. Проверив уведомления и ответив на пару сообщений, он со вздохом улёгся на кровать, обнимая подушку со стороны Минхо и утыкаясь в неё носом. Он скучал, очень сильно скучал по своему мотыльку, который наконец взлетел сам и чувствовал желанную свободу. Старший расцвёл на глазах, пусть с Ханом он всегда выглядел счастливым, после приобретения второго крыла у него будто открылось второе дыхание, и это очень радовало Джисона. Он мечтал однажды увидеть такого счастливого Ли, пропитанного собственной, лучистой энергией и порой казалось, что даже собственный полёт не смог бы его так обрадовать. Оставаясь один дома, парень часто включал Heavy и закрывал глаза, вспоминая их первый танец, обласканный солнечным светом и теплом. Мягкие прикосновения рук тогда казались ничем иным, как исцеляющей энергией, к которой его душа тянется так сильно, что порой становилось больно. Минхо исцелял его, хотя постоянно твердил обратное, мол, это Джисон поставил его на ноги и только благодаря ему парень осмелился на протез, но младший упорно оспаривал — Минхо спас его ещё тогда, на мосту, расправил его призрачные, засохшие крылья, и если бы не он, Хан никогда бы так и не узнал, что ещё можно всё исправить, что ещё можно почувствовать на спине приятную тяжесть и энергию, тёплыми потоками бегущую по каналам. Тихо выдохнув, Джисон с улыбкой на лице вспомнил, как сильно старший полюбил танцы после его первого «урока», а потом его тело будто задвигалось само — Минхо был создан для танцев, и Джисон не уставал ему об этом говорить. И пусть у них не было возможности посетить какие-либо вечеринки или клубы, Хан нередко представлял их знакомство немного иначе, без мрака и желания умереть, без белых стен и моста, где-то, где играла зажигательная, яркая музыка, а фиолетовые прожектора били в лицо диким светом, обрамляя силуэт Ли, к которому бы приклеился взгляд Джисона и тогда… — Тогда я бы предложил тебе выпить, а ты бы отказался, потому что хотел прокатиться, — смеясь, делился своими мыслями Хан, кладя голову на грудь старшего и чувствуя его пальцы в своих волосах. — Мы бы прокатились на мотоцикле, машине или… — На крыльях. Мы бы взлетели, держась за руки, и были бы самыми свободными духами на свете. Минхо тогда улыбнулся, притягивая Джисона к себе и мягко целуя его в губы, наслаждаясь их теплом и податливостью. И разомлевшие, они включили фильм, не теряя тепло объятий друг друга, потому что ничего ценнее на свете не было. Трель дверного звонка вывела парня из мыслей так резко, что он подскочил, чувствуя гулкое биение сердца и выдохнул, продирая глаза. Кажется, он задремал совсем на чуть-чуть, взглянув на время понял, что минут на двадцать, но внезапное пробуждение напугавшим звуком едва не вызвало у него панику. Вставая с кровати, Джисон побрёл к двери, потирая покалывающую кожу живота из-за того, что заснул в неудобном положении, забив одеяло под грудь и заглянул в глазок, с удивлением отворяя дверь и впуская запыхавшегося Хёнджина. — Хёнджин-щи? Что ты- — Кое-что случилось, — с бегающим из угла в угол взглядом сообщил Хван, а его длинные волосы были настолько растрёпаны, что казалось, будто он сам стал духом и летел на всех парах до квартиры Хана. — Я не должен был тебе говорить, чтобы не беспокоить, но это правда важно. — Да что случилось-то?! — не на шутку перепугался парень, дрожащими руками хватая пуховик, потому что взгляд и нервозность Хёнджина его очень сильно напрягли. Джисон не был настолько проницательным как Чанбин, но даже самому слабому эмпанту стало бы понятно, что парень сильно напуган. Его куртка была расстёгнута, в глазах горел огонёк страха, а побывавшее на морозе лицо ни капли не покраснело, уступив мертвенной бледности, и лишь тёмные, нахмуренные брови хоть каким-то пятном выделялись на этой снежной белизне. — Дело в том… Ты только не переживай сильно, хорошо? Они взрослые, подготовленные бойцы и- — Хёнджин, — без вежливой формы произнёс Джисон, всеми силами удерживая себя, чтобы не схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть, чтобы тот перестал мямлить и сказал уже в чём дело, а уже потом он сам разберётся — переживать ему или нет, сильно или нет. — Что случилось? — но поддельно спокойный голос дрожал, воздух застрял в глотке, а спавший цвет с лица сделал его кожу нездоровой. — Чан-хён, Бин-хён и Минхо-хён отправились штурмовать Белладонну. — Что?! — Джисон сорвался с места, захлопывая дверь, зная, что ключи всё равно всегда были в его пуховике, а затем нацепил его на плечи, не потрудившись просунуть крылья в отверстия, потому что они сложились сами по себе, удобно располагая тёплую накидку на спине, а затем, игнорируя лифт, пустился по лестнице, слыша сбоку взволнованное и надрывное: — Они знают на что идут, Джисон! Ты ничем не сможешь сейчас помочь, а я рассказал об этом, потому что считаю, что ты имеешь право знать! Да, это опасно и да, это задание поручили только двоим, но Минхо-хён так рвался отомстить за тебя, что вызвался добровольцем, и ты должен понять его! Но Джисон не слушал, он бежал по ступеням как одержимый, едва ли что-то видя из-за возникшей пелены перед глазами. Он был там, знал, какие твёрдые там стены, знал глубину катакомб камер, темниц, лабораторий и людей, работавших там. Знал, что даже если Белладонна находилась на границе и до неё было несложно добраться, она охранялась лучшими из лучших, и то, какими усилиями им стоило тогда там оказаться, им — разведчикам, говорит о том, что прорваться туда штурмом — настоящее самоубийство. Месть? Джисону к чёрту эта месть не сдалась, если её ценой будет жизнь любимого духа и друзей. Ему не нужно мстить, он всё забудет, он перестанет мучать себя и внушит своим кошмарам уйти на хрен, только пусть Хёнджин ошибся, пусть это всё будет неправдой или очередным, плохим сном. Пусть никакого штурма не будет, Чан-хён продолжит нести месячную службу на границе вместе с Бин-хёном, а Минхо — его мотылёк, его лучший танцор на свете и родственная душа, пусть сидит в Штабе, поднабирается сил, чтобы вступить в службу полноценно так, как он и хотел. Пусть ему не придётся дёргать старые связи, чтобы остановить это. «Пусть что угодно, только не Белладонна, только не Белладонна, пожалуйста!», — молился Джисон, отворяя дверь подъезда и вылетая на мороз, совсем не чувствуя холода. — Джисон! — вскрикнул Хёнджин, опираясь о тяжёлую дверь, а затем замер, замечая, как пуховик соскользнул с его плеч на асфальт с талым снегом. Талым снегом. С водой под ногами, с лужами в округе, с капелью на крыше, потому что Джисон расправил крылья, а жар, идущий от них, воссоздал марево, волнистыми, искривлёнными потоками загораживая свой вспыхнувший силуэт, и Хёнджин едва не ослеп от этого света, который можно было увидеть даже с закрытыми глазами, а если поставить перед ним ладонь, то и свои кости. И Хван вовремя нагнулся, потому что ровно в сантиметре от его головы в стену и дверь впились острые перья, стоило Хану вспорхнуть, да так резко и внезапно, что лужи из растаявшего снега разбрызгались по округе, словно в них приземлился метеорит. Вспорхнул так, будто никогда и не был гибкокрылым с слабым разгоном, не имел тонкие кости на крыльях и мягкие хрящи. И едва ли это было возможным, но Джисон... ...использовал «удар ястреба». Он пустился ввысь грозной ракетой, едва не воя раненым зверем, не видя перед собой ничего, кроме желания собственноручно уничтожить Белладонну, уничтожить то, что вот-вот может снова забрать у него нечто важное. В мыслях он старался сохранить образ любимого лица с коньячными глазами, прищур которых при смехе казался самым милым на свете и полными, клубничными губами, слаще которых ничего не было, старался сохранить, чтобы не сойти с ума, но даже так не смог прорваться сквозь последнюю щель разума, подобно скорости реактивного самолёта, пробил облака световым потоком, отчего на город тут же обрушился дождь, и жители впервые на своей памяти увидели зимнюю радугу. И он бы пересёк границу, наплевав на правила, Джисона бы ничто не остановило в этот момент, кроме вспорхнувшего рядом Чонина, едва сумевшего его обогнать и встрять в потоке с ним, ощущая, как задыхается от скорости и ветра; как ломят крылья от напряжения. Одними губами он произнёс «Питер», жалея, что вообще открыл рот, потому что холодный поток тут же забился в лёгкие, отчего парень начал задыхаться, хватаясь за горло и оседая, подобно раненому голубю, пытаясь выровнять крылья, но всё равно теряя сознание, камнем падая вниз, и только это пробудило в Джисоне остатки реальности происходящего. Он ринулся за младшим, мгновенно ловя его в свои объятия и спускаясь вниз, медленно и плавно, ступая на снег за Столицей, которого было много, но целые комья перед лесом тут же стали таять после первого шага вулканического духа. Джисон тяжело дышал, прижимая Айэна к себе так, словно волчица своих щенят, защищая от врагов и шёл по мокрой земле, плеща босыми ногами по тёплым-тёплым лужам, потеряв домашние тапочки где-то в полёте. Отходя от судорожного шока, который застрял где-то в груди, Хан посмотрел на спокойное лицо Чонина и наклонился, соединяя их лбы. — Прости меня, Йен-и, — прошептал он, целуя младшего в волосы, а затем вышел на трассу, радуясь, что успел улететь не так далеко, и тут до него внезапно дошло. Улететь. Он взлетел. Он взлетел… Он взлетел! Это… Возможно ли это? Не сон ли это? Джисон отказывался верить, что не сон, но жжение в носу после полёта, тяжесть тела Чонина в руках и холодные порывы ветра, оседающие на оголённые предплечья говорили об обратном. Его внутренняя энергия начала оседать, постепенно приходя в норму, а тело остывать, отчего шедший от луж пар создал на его волосах искристый ряд инея, оставаясь на ресницах мелкими снежинками, а после дождя вновь пошёл мокрый снег, большими хлопьями скрывая срыв духа. Остановившись возле дороги, Джисон вздохнул, не зная что делать, пока перед ним не оказалась красная KIA Sportage, а из пассажирского сидения не выскочил взволнованный Сынмин, который тут же кинулся навстречу друзьям, помогая Хану держать Чонина. — Я не знал что они задумали, потом надеру обоим задницу, — недовольно произнёс Ким, свободной рукой срывая куртку и накидывая её на плечи старшему, пока они не уложили на заднем сидении Чонина, который, промычав, кое-как разлепил глаза, недовольно шаря рукой по пространству, лишившись чужого тепла. И как только они уселись и направились обратно в Столицу, наступившую тишину тут же нарушил Хан, смотря вперёд на ведущего автомобиль Хёнджина и встречаясь с ним взглядом через зеркало заднего вида: — Значит, они никуда не собирались? — имея ввиду старших, скорее радостно, чем разочарованно спросил он, потому что теперь точно знал, что его друзья в безопасности. — Не вини Йен-и, Джисон-щи, это была моя идея, — тут же отозвался Хван, внимательно следя за дорогой. — Мне хотелось, чтобы ты почувствовал себя лучше, а Йен-и поделился, что ты искал триггер и… — Как-то само на ум пришло, — закончил за друга хриплым голосом Айэн, кладя голову на плечо Джисона и обнимая его руку. — Прости нас. — Да я не злюсь… — как-то рассеянно произнёс парень, всё ещё отходя от шока произошедшего, а затем отвернулся к окну, рассматривая снежный пейзаж и не зная что делать дальше. Спину тянуло, ужасно тянуло, как после силовых тренировок, длившихся несколько часов, а руки всё ещё дрожали, но на этот раз от волнения и радости. Во-первых: его друзья, его любимый живы, они не просто в порядке, но и не собирались рисковать жизнью, чтобы кому-то что-то доказать и из-за глупого задания, которое начальство вообще вряд ли когда-нибудь кому-нибудь даст, во-вторых: он взлетел; Джисон и сам не представлял что бы ощутил, если бы однажды понял, что вновь может вспорхнуть ввысь, но то, что он испытывал сейчас — совершенно новое и раскрытое чувство. Раньше своему полёту он не удивлялся, потому что наличие крыльев считал как должное, как люди, у которых целые руки и ноги, использовал их, не особо задумываясь, а что было бы, потеряй он их. Мама как-то сказала, что он останется собой и что не должен думать о глупостях, всяко лучше заняться делом, так Джисон и жил, не представляя, что однажды… — Спасибо, — тихо произнёс он, не отрывая взора от окна и не видя, как друзья расплылись в умиротворённых улыбках, а Хёнджин бросил на него сверкающий взгляд. Возможно всё ещё можно было исправить, и их отношения тоже.***
С наступлением сумерек дверь в квартиру с шумом отворилась, являя взору вошедших ребят, один из которых выглядел до того испуганно и взволнованно, что Джисон не успел вставить и слова, как его сгребли в крепкие объятия и отказывались выпускать даже под жалобный писк о сломанных костях. Когда Минхо узнал о случившемся, он мгновенно собрался, хватая ошарашенного Чанбина за руку и ведя на парковку к его машине, по пути цепляя только что приехавшего с миссии Чана: вспотевшего, грязного и голодного, на ходу обещая покормить его дома. Когда они вломились в центр Столицы под огромные, но мысленные вопросы, Минхо кратко объяснил, что ему позвонил Сынмин и сообщил, что Хан взлетел. Он не знал все детали, но когда Ким встретил их у высотки, засунув руки в карманы и рассказав какой ценой, у Ли сорвало все тормоза, и он буквально влетел на свой этаж, не слыша кричащих позади друзей. Джисон — его самое ценное сокровище, его дом, его дух, его родственная душа и тот, кто успокаивает его своими голосом и присутствием, пока ничто другое так сильно на Минхо не влияло. Встретив его и гордясь тем, что мог спокойно назвать его любовью своей жизни, Ли пообещал себе оберегать его и не допускать, чтобы на этом красивом лице когда-либо появились слёзы — если только от счастья. Оставляя своего мужчину одного в квартире, пропадая на работе, чтобы наверстать упущенное, Минхо не раз задумывался всё бросить, найти другое дело и привыкнуть к новой жизни, но сам Хан не позволил, сообщая, что тот должен заниматься тем, что ему нравится и не бросать своё дело из-за него. Минхо не нравилось воевать, не нравилось видеть, как умирают его товарищи или новобранцы, но внезапно для себя он нашёл любимое дело в лице механики. Как Джисон когда-то, он зарылся в чертежи, изучая технику по новой и обещая себе, что никогда не ступит на поле боя без особой нужды не только ради Джисона, но и себя самого. Ему это нравилось, а ещё нравилось, что мама Хана поддержала его, подсказала с чего начать и хитро сообщила, что порой у механиков куда больше времени на любимых, чем у других вояк, и он может спокойно отлучаться, чтобы провести время дома в обществе Джисона. Так Минхо и планировал сделать, как только всё устаканится, как только он немного привыкнет и весь пыл осядет, освоится. Но не прошло и месяца, как Ли понял свою ошибку вникнуть во всё и сразу, напрочь отключившись от реальности и подзаряжаясь голосом Джисона лишь из телефона, не осознавая, что так сделал хуже им обоим. Ровно в тот час, когда он принял решение поубавить пыл и делать всё постепенно, позвонил Сынмин как громовым знаком, отпечатываясь на роговице бегущей строкой: «у Пита проблемы, ты ему нужен». — Прости меня, малыш, я не был рядом, прости, — шептал он куда-то в шею Джисона, медленно отходя в комнату, всё ещё в объятиях подталкивая парня в спальню, чтобы после ногой захлопнуть дверь, оставляя их одних. — Всё в порядке, в порядке, — отвечал ему Джисон, целуя в щёки, в подбородок, в скулы, в нос, в лоб и, наконец, в губы, не находя в себе сил отстраниться, падая на кровать набок и утягивая духа за собой. Они улеглись поудобнее, чтобы крылья не мешались, а улыбки не спали с их лиц даже тогда, когда послышался треск ткани из-за зацепившихся за плед металлических перьев, потому что постельное бельё можно поменять, а вот пошатанные нервы нет. Минхо положил ладонь на щёку Джисона, наслаждаясь её родной мягкостью и теплом, а затем коснулся кончиком носа его, потираясь и тихо вздыхая, деля воздух на двоих. — У тебя получилось, — прошептал он, оставляя на пухлых губах маленькие поцелуи, а затем приникая губами к шее, вслушиваясь в мелодичный пульс и греясь. — Не без помощи, — усмехнулся Хан, которого всё ещё потряхивало, но за эти несколько часов он успел прийти в себя и даже начать готовить друзьям, пока на пороге не появился его мотылёк в сопровождении и, на удивление, его голову не посещало ничего, кроме его прохладных рук, длинных пальцев и мягких губ. — Я умру без тебя, слышишь? Я и так это знал, но кажется сегодня окончательно это понял. — Тише, тише, — замечая дрожь в теле любимого, прохрипел Минхо, утыкаясь губами в сонную артерию, будто успокаивая пульс, чувствуя, как сглотнул парень, а затем притянул его ещё ближе, укладывая его руки на свою талию и выдыхая, опаляя кожу тёплыми мурашками. Они лежали какое-то время, вслушиваясь в биение сердец друг друга, пока за стенкой друзья доделывали ужин, где ворчавший на них Сынмин пытался отчитать за такой эксперимент под бурчание виновато опустившего голову Чонина, пока Хёнджин с хихиканьем уворачивался от мелких поцелуев Чанбина в шею, и вместе с приехавшим на шумиху Феликсом пытался спасти подгоревшие овощи. Чан сидел на стуле и с любящим взглядом смотрел на всю эту картину, понимая, что поголодать пару часов — это самое меньшее, что он готов был вытерпеть, потому что это — его семья, и он счастлив видеть их всех вместе. — Белладонна и правда вот-вот обрушится, — сообщил он под вопросительный взгляд Сынмина и затихшего Хёнджина и кивнул Бину, который, прокашлявшись, продолжил: — Мы и сами узнали только сегодня, но говорят, что на неё отправят мощных духов, способных уничтожить здание снаружи, как Хан-и когда-то изнутри. — Всю мощную артиллерию? — опешил Хван, откладывая лопаточку на салфетку, потому что с неё стекало масло. — Почти всю, — подтвердил Бан Чан, радуясь блеску глаз Феликса, который в свете вышедшего солнца выглядел просто невыносимо привлекательно. — А раньше так нельзя было сделать? — но неудовлетворённый голос Хёнджина никто не услышал, потому что многие и без этого задавались подобным вопросом, разбрасывая планы в голове, даже если случай с Питером доказал, что это возможно. Подход был рискованный, и к нему тщательно готовились. — И это значит… — открыл рот в изумлении Чонин. — Это значит, что за вас и нашего Пита отомстила вся армия Восьмой Империи, — радостно сообщил Чанбин, притягивая Хёнджина за талию и оставляя смачный поцелуй на его щеке. — Ох чёрт… — с трепещущим сердцем красочно произнёс Сынмин, а сам готов был расплакаться, потому что все те мучения, через которые они прошли, которые унесли их товарищей и принесли несколько лет седины, внезапно опали плотными стенами, за разрухой и пылью показывая яркие лучи солнца свободы. И Чонин расплакался, утыкаясь носом в плечо Кима, который положил ладонь на его голову, потрепав волосы и успокаивая. На этот раз в душе был только покой и трепет от новых перемен. Мощные духи справятся — понял Сынмин, обнимая счастливого младшего, — потому что их к этому готовили с детства, а их огонь победы ярким фейерверком будет видно издалека, Мин в этом не сомневался. В конце концов — думалось Чонину, — это должно было случиться. А в спальне же Минхо приподнял голову, садясь на кровати под вопросительный взгляд Джисона, роясь в кармане широких джинс, на что младший сел тоже, не понимая его взволнованного, но одновременно цветущего взгляда. — Есть ещё одна причина, почему я стал пропадать в мастерской за чертежами в Штабе, — таинственно произнёс он, вынимая какую-то маленькую, чёрную коробочку, отчего Джисон вздёрнул брови, окончательно потерявшись в догадках, пока он не открыл крышечку, и губы парня сами по себе пропустили тихий, удивлённый всхлип. Минхо встал с кровати, слегка расправляя крылья от волнения, а затем опустился на одно колено, протягивая коробочку с серебристым колечком внутри, аккуратным, поблёскивающим в лучах вышедшего солнца или может быть оно блестело в глазах Джисона, которые вспыхнули влагой, радостью и безграничным счастьем, когда он прочитал маленькую, но нежную гравировку «Твой Мотылёк» на тонкой полоске обруча. — Мотыльки тянутся к свету, тянутся к Луне и к огню, но ещё больше я тянусь к своему Принцу, к своему дому, к своему миру, к своей Вселенной — к тебе. Хан Питер Джисон, ты выйдешь за мен- Но Минхо не успел договорить, потеряв последний слог в горячих и солёных от слёз губах Джисона, который успел только притянуть его к себе, одной рукой зарывшись в его длинных волосах, а в другой сжимая его ладонь с коробочкой, чтобы старший не обронил свои старания, на которые он наверняка потратил много сил и времени. Всхлипывая прямо в его губы, Джисон как заведённый шептал: «да, да, да, Небеса!», покрывая его лицо поцелуями, пока Минхо счастливо смеялся, ощущая на щеках собственные, обжигающие, но пропитанные радостью слёзы. И казалось, будто всё остальное замерло, чтобы они могли всласть окунуться в присутствие друг друга, побыть наедине и разделить чувства. Соединить души и энергию, которая переливалась по их крыльям золотистым блеском, мелкой рябью искристых волн, отчего белоснежные крылья Хана вспыхнули благоприятным огнём, не сжигающим всё вокруг, а лечущим душу, нежно освещая комнату. За дверью показалась полоска мягкого света, передавая это свечение к серым крыльям Минхо, отчего пропиталось силой даже металлическое, и в комнате появились разноцветные солнечные зайчики, как будто кто-то навёл на драгоценные камни лампу. Алмазы и огонь, яркое пламя и согревающие камни — как источник энергии, дарующий прекрасную радугу. И это были духи — счастливые духи, пробудившие в себе энергию счастья, прошедшие через невзгоды порознь, чтобы встретиться и излечиться рука об руку, чтобы стать друг для друга домом, чтобы стать друг для друга Вселенной. И как бы тяжело ни было — они справились. — Я не успел закончить второе кольцо, — горящими после тысячи поцелуев губами произнёс Минхо, отрываясь лишь для того, чтобы надеть поблёскивающее колечко на безымянный палец Джисона, сопровождая это действие мягким поцелуем в костяшку над серебристой полоской. — Я помогу закончить, хочу сделать гравировку для своего Мотылька, — ответил тихо Джисон, обнимая парня и врезаясь носом в крылья, перья которых никогда бы не ранили его. «Твой Маленький Принц» — будет гласить она, грея сердце и душу. Друзья за стенкой притихли, во все глаза смотря на льющийся свет из проёма двери, и как минимум двое догадались в чём причина и хитро переглянулись. — Чур я буду шофёром, — произнёс Чан, рассмеявшись из-за кислого лица Чанбина, который с самого начала хотел это предложить. — Тогда я свидетелем, — не остался в долгу он, переплетая пальцы с нежно смотрящим на него Хёнджином. — Я приготовлю тебе лучший костюм свидетеля, — со смехом сообщил он, рассмеявшись громче, когда Со накинулся на него с поцелуями от переполненных счастьем чувств. — О чём они вообще? — недоумённо прошептал Феликс Чонину, который переглянулся с Сынмином и улыбнулся, отвечая: — Скоро поймёшь.***
«Хотел бы я знать, зачем звёзды светятся. Наверно, затем, чтобы рано или поздно каждый мог снова отыскать свою».* Им не нужна параллельная вселенная, чтобы вспорхнуть ввысь, держась за руки, потому что они вместе здесь и сейчас. И это так замечательно.