Heavy

Architects — A Wasted Hymn.

— Удивительно, что он создал это сам, потому что это очень тонкая работа, — рассматривая наскоро сложенное крыло, прокомментировал Хёнджин, замечая его пластичность, раз оно с лёгкостью поместилось в спортивную сумку. — Но по крайней мере узнаю авторство гибкокрылого. — Мне нужно освоить его в считанные минуты, — поторопил Минхо, стараясь не показывать то, как он нервничал и неприятный зуд в спине от мысли, что это происходит на самом деле. Узнав, что Хван прибыл сюда из-за слухов, дошедших до него по пути в Центр, Минхо задался вопросом, почему он вообще решил к ним приехать, пока не посмотрел за его спину, умудряясь узнать в двух незнакомых ему духах тех, кого оплакивает его любимый человек по сей день. Прищурив глаза, Ли всеми силами старался унять все вопросы, лезущие в его голову без конца, улавливая энергию только от одного из них и искренне не понимая, почему второй, вроде бы дух, выглядел как-то иначе. Их взгляды на мгновение встретились, но этого хватило, чтобы до парня дошло — дух оказался липовым. Он не знал, что такое возможно, но обязательно разузнает поподробнее, когда этот ад закончится, а Джисон окажется в его объятиях. — Дай сюда, — сказал подошедший к ним липовый дух, цепким взглядом карамельных глаз рассматривая сложенное крыло, а затем постучал по металлическому каркасу, кивнул, словно он ему ответил и выпрямился, с видом учёного делая вердикт. — Полетит, если разобрать, но будет больно, — это он бросил уже Минхо, видимо догадавшись, что лететь будет он, многозначительно уставившись на его обрубок, и почему-то это разозлило и без того нервного Ли. — Да кто ты вообще такой? — невежливо спросил он, не снижая тон. — Эй, полегче, — попытался разрядить обстановку также ничего не понимающий Феликс, но липового духа это, казалось, не смутило; он усмехнулся, таким же тоном заявляя: — Я — механик. А ещё лучший друг Пита, и я сделаю всё, чтобы ему помочь. И Минхо этого хватило, чтобы успокоиться. От одного воспоминания о Джисоне его сердце быстро застучало, ускоряясь с каждой минутой, пока они возились с крылом. Засунув плейер в карман брюк, Ли стал помогать с разборкой, даже если почти что ничего не понимал, но по крайней мере он был единственным среди присутствовавших, кто видел крыло в расправленном виде. — Хён всегда любил париться по мелочам, — указывая на небольшие орнаменты на кости крыла и резцы, как у настоящих перьев, сказал представившийся в процессе работы Чонин, пока липовый дух Сынмин фыркал, ругаясь на эти самые мелочи. — Слишком реалистично и слишком тяжело. Будешь болтать — провозимся тут до ночи. — Ты тоже болтаешь, хён. И почему-то наблюдать за ними было интересно. Теперь Минхо знал какие были друзья у Хан-и и радовался, представляя его реакцию. Он перестанет себя винить, перестанет насиловать свой организм, его бессонница исчезнет, а в округлых глазах пропадёт блик боли. Минхо хотелось в это верить, и он сделает всё, чтобы помочь Джисону начать всё заново, как он помог ему когда-то. — Ауч!.. — вскрикнул Феликс, коснувшийся кончиков перьев и случайно надавив на них подушечкой пальца, тут же разрезая нежную кожу. Из белой полоски тут же появилась первая алая капелька, и Ли поморщился, прислоняя палец к губам, пока его руку не поймал Чонин, смотря на него с такой добротой во взгляде, что Феликс расслабился, позволяя духу делать то, что он задумал. Минхо, Хёнджин и Феликс с изумлением наблюдали, как Чонин прикрывает глаза, проводя по ране пальцем, создавая ощущение лёгкого прикосновения пера, тут же убирая его — испачканный в крови и показывая результат своей работы с широкой, милой улыбкой. — Вау, — не выдержал Феликс, рассматривая не тронутую порезом подушечку, а затем его глаза сверкнули, и он догадался: — Особая сила духов? — Целительство, — подтвердил Ян, показывая слегка покрасневшие после использования энергии кончики пальцев, нагретые внутренним огнём. — Но у тебя отлично получается, — заметил Хёнджин, продолжающий смотреть на гладкую кожу на пальце Феликса. — Он развил её после побега из Белладонны, — невозмутимо ответил Сынмин так, будто это слово не причиняло ему никакого дискомфортна, и Минхо вспомнил, в какой гримасе боли исказилось лицо Хана от одного только воспоминания об этом месте, и этот диссонанс вызвал в Ли множество вопросов. — Как… как это случилось? — спросил Хван, и Минхо догадался, что тот ещё их об этом не спрашивал, видимо, повстречав друзей совсем недавно. И, действительно, если приглядеться, глаза Хёнджина всё ещё были красными и вспухшими как после долгих рыданий, и Ли оставалось только догадываться, какой же была их встреча. Эмоциональной? Резкой? Шокировавшей? Болезненной? Или, быть может, облегчающей? Думал ли Хёнджин о Джисоне в этот момент? О своих обвиняющих словах и о том, какую боль причинил, добивая его в больнице? Минхо понимал, что жесток, но не мог выбросить из головы мысль: что бы было, не приди он тогда на мост? Он бы никогда не встретил Хана, никогда бы не нашёл силу и поддержку в его прекрасных глазах позже и никогда бы не вернулся в этот мир тем самым сильным Летуном Ли Минхо, который собирался совершить невозможное — лететь с помощью протеза. Механики думали об этом ранее, проводили эксперименты и некоторые из них выходили на «ура», но несмотря на это, не каждый сломленный дух решался на такое, считая протез насмехательством. Другие же просто умирали до того, как надежда могла вспыхнуть в их глазах. Именно поэтому Минхо должен это сделать, как сказал бы Хан, не только ради него, но и ради себя самого. Ким проигнорировал вопрос, выпрямляясь и хрустя спиной. — Готово, осталось каким-то волшебным образом надеть его так, чтобы крыло прижилось, — взмахнув руками, изображая атаку волшебной палочкой, сказал Сынмин, и Ли повернулся, чтобы рассмотреть крыло получше. Оно блестело в его коньячных глазах как флаг надежды, как протянутая рука товарища, как самый прекрасный сон на свете. Крыло было сделано рукой его любимого, в его разработку были вложены все ответственность и невероятный труд, Минхо просто не мог подвести Джисона после такого. Не мог бросить его там одного с самого начала. Перед глазами встал мост, одинокая фигура в чёрном и покинутые жизнью глаза, прятавшиеся за длинной чёлкой. Ничего — подумалось Минхо, когда он поморщился, стягивая рубашку и задевая обрубок, — я сделаю это, сделаю и вернусь к тебе. Яркие вспышки огня заглохли после прибытия армии Восьмой Империи, которая тут же начала зачистку, выгоняя врагов со своей территории. Их артиллерия была мощнее, а уверенности больше, потому что солдаты находились на своей земле и питались вдохновением от воздуха родных краёв. На волосах осел пепел, а затем запахло жареным — это духи Восьмой Империи жгли врагов и технику, которую они принесли с собой, уничтожая под корень. Возле уцелевших ворот больницы остановилось с джину военных машин, их толстые колёса протаранили путь, ломая вывернутые корни деревьев и кроша мелкие камни. Несколько духов осели на разбитую крышу, вытягивая из этажей едкий дым, будто это могло как-то спасти разрушенное здание, а затем надвинули на ближайшее пространство плотный купол на случай обнаружения раненых. Прибывшие медики уже во всю орудовали на территории, берясь за несколько дел сразу и громко перекрикиваясь друг с другом, но всё, что происходило вокруг, Джисону было неважно. Не так важно как то, что он видел перед собой — кого видел и не мог насмотреться. В его глазах осел и сохранился навсегда образ духа, его невероятная сила, пропитавшая не только тело, но и вставное крыло, а также уверенность во взгляде, падающая на Хана волной облегчения. Они не сдвинулись с места, не побежали навстречу друг к другу как это часто происходит в книгах Минхо, но что-то явно проскочило в этот момент — что-то сильнее всех чувств, которые ещё можно описать словами, что-то мощнее подсознательных ощущений и что-то неземное — глубокая, сильная встряска, будто их пробило электрическим током резкой молнией, и в один момент их сердца забились вновь. С новой силой, точно такой же, с какой Минхо сделал шаг вперёд, высказывая всю ту боль, которую успел пережить за этот сумасшедший день: — Я не буду беречь свою спину, если ты не будешь мне об этом напоминать! — его голос отразился от разрушенных стен звонким эхом, разбиваясь о дрогнувшее сердце Джисона. — Не буду пить воду и вспоминать о еде, если ты не будешь есть вместе со мной! Буду сидеть допоздна, потому что ты не ляжешь рядом и не стану думать о тёплых носках, потому что внутри всё замёрзнет быстрее! Хан Джисон — ты самый невыносимый дух в моей жизни и… — Минхо стал медленно подходить, а голос его сорвался на сиплый выдох, пропитанный не силой тона, а силой чувств. — И я знаю, что я не центр Вселенной, но ты тот, с кем я хочу провести остаток этой жизни, потому что я люблю тебя, чёрт возьми! — и, быстро мазнув ладонью по щеке, чтобы стереть слёзы, он кинулся к парню, прижимая его к груди и одновременно вышибая из него весь воздух: от неожиданности, от любви, от рыданий. Их руки обвили друг друга нерушимым замком, оставляя на коже горячие отпечатки и разрезая последний, тонкий лист между ними рваным выдохом. И вдруг стало легко. Так легко, что тело могло вспорхнуть прямо сейчас, могло унести далеко-далеко, щекотной смешинкой ощущаясь где-то в груди. Щёки налились румянцем, а широкая улыбка легла на лицо так просто, будто не было за плечами ни страданий, ни страха, ни войны. Они ощущали тепло друг друга, которое переливалось внутри бархатным трепетом и мягким смехом, исцеляя и вытаскивая из ямы боли светлыми, родными руками. — У тебя крылья дрожат, — прошептал Джисон, целуя парня в висок и оставляя губы на коже, будто боясь, что Ли вот-вот исчезнет. — Они в восторге. Как и я, — улыбаясь, Минхо прикрыл глаза, вдыхая запах волос Джисона; несмотря на щекочущий кончик носа смог, он умудрился уловить призрачную каплю лета — запах его Хан-и, запах его духа. — Люблю тебя, — шептал Джисон, ведя губами от виска к скуле. — Люблю тебя, — оставляя на алой щеке влажный мазок. — Люблю… — прикасаясь к родинке на кончике носа, пока Минхо, наконец, не поймал блуждающие губы, возвращая их на место к своим, задыхаясь от нежности и лёгкой дрожи в конечностях от осознания, что успел, что не потерял, что больше не отпустит. Из-за туч показались первые лучи Луны — такие яркие, что серебристый блеск окутал светом всё пространство, заставляя белые руины больницы сиять, а крылья других духов искрить, подобно огромному сбору мотыльков. Металлическое крыло Минхо впитало в себя свет, бликами отражая его на улыбчивом лице Хана, и, Минхо признаёт, что в жизни ничего прекраснее не видел. Только его Хан-и. И его округлые глаза, в которых можно было увидеть своё отражение. — Я правда рад за них, — прошептал Феликс стоявшему рядом Хёнджину, — Но кажется мне негде работать… Оба уставились на то, что осталось от больницы и тяжело вздохнули. Работы для восстановления предстоит очень много.

***

Едва ли он мог вспомнить что-то, кроме невозможной боли по всему телу. Его будто прошили насквозь несколько раз, сделав из побледневшей кожи сито и продев в отверстия несколько нитей, туго затянув. Сумасшествие длилось недолго, пока он не начал неистово кашлять от острого кома в горле, царапающего нежные стенки насмехающимися когтями и заставляя распахнуть глаза. Сынмин почти ничего не слышал, лишь бессмысленные обрывки фраз, но последнее и чёткое: «я покажу свинке перо, чтобы она сошла с ума», он будет помнить до конца жизни, потому что после кошмары преследовали его голодными волками. Звуки шипения в ушах застряли старым телевизором, потерявшим сигнал, а мутная пелена перед взором напоминала плотные капли дождя на стекле. Кажется он куда-то полз, кажется его кто-то остановил и отключил снова, потому что уже после в нос ударил едкий запах дыма, а из виднеющихся сквозь длинные ресницы обломков зияла огромная дыра в стене и запыхавшийся, заплаканный Чонин прямо по центру. Ким помнил, как его схватили, как Айэн кричал что-то и за что-то извинялся, как они оба поверили, что Джисон мёртв также, как и Хис, которого пытали, прежде чем убить на глазах Яна, а ещё помнил дикую боль в спине и невероятную тяжесть. Его так сильно тянуло куда-то, будто это что-то важное звало его раненым зверем, и только спустя время парень понял что. Кто. Питер. Крылья звали Джисона неистовой яростью, но даже так Сынмин не мог почувствовать их силу. Не мог и не хотел летать. — Ты почти что разрушил Белладонну тогда, это был сильный урон их гордости, браво, — уголки пухлых губ на мгновение приподнялись, прежде чем Сынмин притянул к ним сигарету, бросив мимолётный взгляд на выдыхающего дым старшего, а затем продолжил: — Знаешь как тебя потом прозвали во Второй Империи? Огненным змеем. — Что за чушь, — закатил глаза Хан, затягиваясь и с горечью в глазах произнёс: — Это моя вина. Тогда я и правда- — Испепелил себя. Джисон вопросительно посмотрел на Сынмина, не понимая к чему тот ведёт. — Ты испепелил себя, хён, ты сделал это, потому что думал, что мы мертвы. Едва ли ты мог вообще потом соображать, никто бы не вернулся туда, чтобы проверить наверняка, — словно предсказывая все вопросы и ответы старшего, мгновенно вывалил всё Ким и как всегда оказался прав. Но Джисон был слишком упёртым, чтобы оставить всё так просто. — Все эти годы я был бесполезен, — покачал он головой, слегка прикусывая сигарету. — Именно поэтому я сохранил их, — Ким кинул мимолётный взгляд на крылья, безвольными листьями висящие за спиной. — Они зовут тебя каждый день, хён. Они не утратили надежду. Казалось, Джисон впервые нашёл в себе смелость посмотреть на свои крылья осознанным взглядом. С момента их встречи прошло два дня, но даже за такой короткий период Хан оценил масштабы мучений Мина. Он никогда не скажет этого вслух, но парень знал — его друг страдал из-за его крыльев, он наверняка чувствовал их тяжесть, слышал во снах их пугающий зов и по полной ощутил на себе отторжение гибких провокаторов. Некоторые считали, что крылья могут развиваться на теле духа как отдельный организм — но всё это было бредом, потому что крылья — это часть духа, не мыслящая отдельно, но способная желать вернуться к хозяину, потому что питалась только за счёт родной энергии. Потерявшие крылья духи не раз упоминали, что продолжали фантомно чувствовать их присутствие, их тяжесть и могли даже попытаться по привычке взлететь, оставаясь потом на земле ронять слёзы от безысходности. Другие же, такие как Минхо, не чувствовали крылья вообще, а лишь боль от утраты, закрывшись настолько, что могли навсегда остаться с ощущением ломки в спине, будто крылья им оторвали только что. И что из этого было больнее — сложно определить. У Джисона всё было иначе. Шок от утраты друзей перебил шок утраты крыльев, заставив его чувствовать вину и совсем позабыть о потери последних. Возможно в какой-то степени это помогло Хану пережить боль из-за испепеления, но он практически не мог смириться с тем, что его друзья живы. До сих пор. Парню казалось, что сейчас он либо мёртв, либо находится в вакууме собственных мыслей в больнице, из которой никогда не уходил… Однако это чувство гасло, когда Джисон встречался глазами с Минхо и понимал, что его прикосновения более чем реальны. Возможно когда-то он сможет простить себя и принять факт собственной невиновности, но до этого ему нужно принять себя самого. Принять также, как это сделал Ли по отношению к новому крылу, смиряясь с мыслью цепляющегося к нему протеза и одновременно чувствуя тепло в груди, потому что этот протез был разработан его любимым духом. «В тот день я должен был их защитить. В тот день я должен был рискнуть. В тот день я не должен был верить словам врага, я…» — В тот день я хотел умереть вместо тебя, — сказал Сынмин, сбивая Хана с мыслей, и он с ужасом уставился на друга. — И правда чуть не умер, когда думал, что больше не увижу тебя, Пит. А потом нас нашли, доставили в секретную лабораторию, я сдал кучу анализов на десять лет вперёд, хён, а потом мы подписали контракт… Из-за которого я не мог сказать это тебе лично целых припизднутых три года. Сумасшествие, не правда ли? — Ким выкинул окурок в урну и, улыбаясь, сверкнул своими карамельными глазами в сторону старшего, хитро прищурившись. — Но я чертовски рад, что не умер, потому что не нашёл бы на Небесах твою рожу. — Чтобы начистить? — предполагая, усмехнулся Джисон. — Чтобы сказать, что не ты один чувствовал вину. И что это было бесполезно, потому что никто из нас не виноват. Джисон закрыл глаза, ощущая, как окурок скользит меж пальцев — Ким вытянул его, выбрасывая следом за своим и прижался к пытающемуся успокоиться парню, выдыхая в его висок, оставляя на волосах сигаретный запах, а затем прикрыл глаза тоже, вслушиваясь в его пульс — такой чёткий и такой живой. Тёплый. — Не теряйся больше, Пит-хён, — Сынмин прижался сильнее, утыкаясь носом в щёку. — Иначе мне и правда придётся начистить твою красивую рожу.

***

Вечерело. Сквозь жалюзи пробивались уходящие лучи зимнего солнца, оставляя над собой плотный слой розового неба и дымки от ближайшего завода. В комнате пахло благовониями сандала, а сгоревшие до дерева палочки уткнулись в подставку и пепел, качнувшись лишь раз от лёгкого порыва ветра взмахнувшего в блаженстве крыла. На широком настенном телевизоре вовсю шло сражение Тони Старка в сопровождении мощных ударов и музыки, которые почти что заглушали тихие стоны и влажные звуки поцелуев. Шорох одежды сплетался с мягким смехом, когда Джисон откинул голову на подлокотник дивана, подставляя загорелую шею под жадные прикосновения распухших после поцелуев-укусов губ, таких же алых, как и щёки парня. Оттянув футболку, Минхо пробрался к ключице Хана, легонько прикусывая её губами и снова выбивая желанные звуки любимого, грудь которого вздымалась под стать нежным толчкам через одежду, имитирующих секс. Они сели смотреть фильм, изначально привычно планируя провести время в квартире Джисона, в которой Минхо находился больше, чем в своей, иногда забывая о её существовании. После принятого решения на время остаться дома из-за реконструкции больницы, Ли первым делом перебрался в Столицу в квартиру, куда приезжал на выходные и свободное от службы время, ловко забрал нужные вещи и уже через несколько часов показался на пороге личных апартаментов Джисона, заявив, что соскучился. Идея общения через телефон не рассматривалась вообще, поэтому Хану оставалось только легко улыбнуться, награждая старшего любимыми искорками на дне округлых глаз, а затем пропустить его внутрь, попутно объясняя где что находится. И, Минхо признаёт это, квартира Хана пришлась ему по вкусу — сквозь стиснутые зубы и смущение признаёт, что любое место пришлось бы ему по вкусу, если бы в ближайшем радиусе находился сам Хан. Наклонившись, Ли поддел края футболки, осторожно стягивая её с парня, медленно проводя ладонями по крепкой груди и мысленно воя от наслаждения, которое наступало, как только дух касался этой медовой, бархатной кожи. Как только его ноготь задел твёрдый сосок, Джисон выгнулся, опаляя горячим дыханием раскрытый рот старшего, который ловил все его всхлипы и сминал губы в новом, глубоком поцелуе. — Подожди, подожди… — шептал Хан, вставая, аккуратно меняя их местами, вызывая у синего дивана недовольный скрип, а затем развёл колени Минхо, устраиваясь между и поцеловал в приподнятый уголок губ, слизывая слюну, оставленную после их жаркого переплетения языков. — Давай, Хан-и, я хочу… — но что именно он хочет, Минхо не договорил, потеряв связную речь в громком стоне, как только Джисон наклонился, практически пряча голову под задранной майкой и втянул кожу ниже пупка, мелко покусывая, вызывая табун мурашек и судорожный всхлип, когда двинулся ниже, кончиком языка поддевая край трусов, видневшийся под домашними, свободными штанами. Минхо сгрёб тёмные волосы Хана в кулак, слегка оттягивая, отчего парень дрогнул, ловя кайф. Чувствовать его рядом с собой, под собой, на себе — Минхо не мог описать свои ощущения, потому что терялся в них, когда отпускал свои страхи и позволял им изучать друг друга вдоль и поперёк. Поцелуи превращались в лавину необузданных чувств с вулканическими укусами на губах и коже, расцветая алыми астрами, а объятия становились крепкими узлами, скручивающимися внизу живота нестерпимым жаром, заставляющим щёки и мочки ушей вспыхнуть. Им нравилась близость друг друга во всех смыслах: от трепещущих прикосновений ладоней, сплетённых пальцев перед сном и мягких поцелуев с привкусом зубной пасты, до манящих, острых, вырывающих рык укусов, сорванного дыхания и мокрой спины, чтобы до пота, кожа к коже, до жара в груди и хриплого голоса. Однажды Минхо укусил парня за ухо чуть сильнее обычного и под возмущённый взгляд объяснил это тем, что хочет съесть Джисона целиком, заработав после этого показательно недовольное бурчание: «ты не мотылёк, ты дикий котяра». Мысленно смеясь с этого воспоминания, Ли зарылся в волосы сильнее, направляя голову Джисона под свой ритм, и этот контраст: когда с Ханом можно и весело, и страстно, всегда вышибал душу из его груди и реанимировал вновь, потому что тепло, потому что комфортно. Потому что безопасно. Они сплели руки и ноги, соединяясь, сплели так тесно и сильно, будто хотели врасти друг в друга, пуская корни души вместо нервных окончаний и питаясь единым светом. Пятки Минхо упирались в поясницу Джисона, возможно делая больно, но никто из них этого не заметил, полностью отдаваясь чувствам. Пот скатывался со лба парня, соединяясь с потом на висках Ли, пачкая подлокотник и кончики длинных волос старшего, которые Джисон освободил от тугого узла ещё при первом поцелуе. Обрубок крыла то и дело задевал спинку дивана, а целое крыло снесло с кофейного столика их кружки с давно остывшим чаем, на мгновение заглушая диалог позабытого всеми Тони, который наверняка толкал что-то мега крутое, пока Джисон вбивался в Минхо как в последний раз. Отдышавшись, лишь на чуть-чуть прикрывая глаза, чтобы глотнуть влажного, словно в парилке, воздуха, тяжестью оседающего на губах, они поцеловались снова, слизывая соль и цепляясь за мокрую кожу, скользя пальцами по бархатным участкам. Минхо перевернул Джисона, медленно укладывая его грудью на подлокотник и посмотрел на все рубцы, памятью оставшиеся у парня, но больше не ноющие, потому что каждый день Ли целовал их, зализывал раны как настоящий дикий кот, исцеляя своим мурчащим вниманием. И на этот раз выгибался уже Хан, судорожно цепляясь за жалобно скрипящий подлокотник, пока ноги его то и дело разъезжались на каждом особо сильном толчке. До фейерверка в глазах. До жалобного воя из горла. До громкого рыка возле уха и закатанных в экстазе глаз. Медленно, но верно наступала ночь. Уже давно начался другой фильм, а розовая пелена на небе заменилась тёмным покрывалом уснувшего солнца, на смену которому пришла яркая, морозная Луна. Несколько звёзд высыпало на этом бесшумном полотне, но их едва ли можно было рассмотреть из-за света Столицы, бросающего свои прожектора никогда не спящих домов и клубов ввысь. На синем диване лежали два духа, играясь с пальцами, целуя костяшки и смеясь с шуток, которые понимали только они. Джисон подцепил несколько длинных прядей старшего, поднося их к губам и мягко касаясь шелковистой поверхности, пока Минхо, хихикая, боднул парня в подбородок, удобнее укладывая голову на его груди. Ли нравилось слушать его сердцебиение, нравилось впитывать его тепло и греть вечно мёрзнущие кончик носа и ноги о всегда горячего младшего. Как-то раз общий Джисона и Феликса коллега-врач намекнул, что энергия внутри испепелённого духа может скапливаться, образуя закрытый из-за стрессов вакуум, через барьер которого пробиться было сложно, но возможно. Это заставило их задуматься — а сможет ли Хан вернуть огненную энергию духа, если исполнит задуманный Сынмином план? Взгляд упал на подставку; её приятное, бежевое дерево всегда поблёскивало в свете солнца, на которой покоилось металлическое крыло, тщательно обработанное после первого использования под полноценное удобство Минхо. Оно было съёмное, поэтому дух не видел смысла носить его на постоянной основе, надевая лишь перед выходом куда-то. И в голове щёлкнуло воспоминание, в котором они обсуждали реализацию невозможного. При первичном осмотре выделенный доктор только задумался, не обнадёживая, но и не рубя с плеча, поэтому Джисон осмелился идти дальше, проводя дополнительные исследования. При поддержке матери, Минхо и друзей, у парня появилась невиданная ранее уверенность, и если раньше, до миссии в Белладонне, он считал себя раздолбаем, не способным понять многие вещи, то после случая с Сынмином, после того, как узнал, что друг терпел его крылья и их дикий шёпот ради него, посчитал, что не может подвести ни друга, ни себя самого. — Это случится через неделю, — смотря в телевизор, но не видя картинки, прошептал Джисон, продолжая думать об этом. — Мы сможем, — целуя его в ключицу, ответил Минхо, переключая канал на музыкальный и вздрогнул, как только оттуда раздались уже ставшие родными аккорды. — So much more than I can carry… (ведь я способен нести на своих плечах гораздо больше…), — проговаривая строчку вместе с голосом песни, прошептал Джисон, утыкаясь носом в затылок парня, — Мы сможем. И больше не было «я смогу», теперь появилось «мы сможем».

***

Находиться в зале ожидания было также невыносимо, как и дома, в кафе или на улице, глотая свежий, холодный воздух и утыкаться в шарф от волнения. После заветного «да» от рискнувшего сделать невозможное доктора, они начали тщательную подготовку к операции, попутно переживая все эти моменты вместе и жутко волнуясь, успокаивая друг друга и не отрываясь до последнего момента, пока Джисон не скрылся за дверью палаты два дня назад для последнего обследования. Дата операции была назначена за несколько дней после последних анализов, но Минхо не успел и моргнуть, как Хан уже выскользнул из поддерживающих объятий, оставляя Ли ждать и надеяться. Это было тяжело, иногда духу казалось, что Джисон успокаивал его больше, чем себя, уверяя, что будет успех, обязательно будет, ведь Сынмин не чужой человек и тщательно берёг его крылья. К тому же, они отзывались на энергию парня, а это предвещало положительные прогнозы. Но даже так от осознания, что его любимый дух ложится под нож, Минхо никак не мог успокоиться и ничего не ел с того момента, как вошёл в двери больницы. Это было раннее утро. Спустя час после начала операции, парень начал мерять шаги, его губа была искусана в кровь, а растерянный, порой расфокусированный взгляд отражал бледную плитку пола, такую же холодную, как и его кончики пальцев. Когда к нему подошли хромающий Чанбин с костылями и помогающий ему Хёнджин, на мгновение стало легче, потому что видеть знакомые лица среди общей, сваленной в кучу серой массы было приятно, но даже так друзья с волнением заметили, насколько Ли зелёный. — Может, я схожу за чаем? — предложил Хван и, не дождавшись ответа, направился не к автоматам, а к выходу из больницы, по видимому, всерьёз восприняв состояние старшего и решив купить что-то по-настоящему качественное. — Крепкий чай с сахаром у него как решение всех проблем, — усмехнулся Чанбин, но не заметив ответной реакции вздохнул, положив ладонь на плечо друга. — Послушай, Джисон сильный парень, он справится. Я почти не знаю этого Сынмина, но уверен, что и он не слабак, он же выжил в Белладонне! — Да… — и пусть Минхо ответил, дух видел, что парень витает в каком-то другом мире. — Хёнджин-и рассказывал, как он восхищается этой тройкой смелых ребят, рискнувшей однажды отправиться на такую миссию и выжить. А ещё я как-то разговорил его… ну не то что бы разговорил, мы тогда вместе… то есть мы сидели тогда, вернее сидел я, но он… Минхо не слышал. Он не слышал ничего, кроме стучащего пульса в висках и не чувствовал меняющейся атмосферы вокруг. Голова была свинцовой от усталости, с момента начала операции прошло три часа, а рядом с ним успели посидеть не только Чанбин и Хёнджин, но и пришедший Чан, Феликс, мнущийся от чего-то Чонин, которому всё ещё было неловко разговаривать с ним и медсестра, которая предложила ему сходить перекусить, так как срок длительности операции был неизвестен. Они пытались — Минхо узнавал — пытались и не раз провести пересадку крыльев, но эта техника была практически не изучена, и если бы не связи Хана, не связи Сынмина, ему бы отказали сразу, не став рисковать. Подобное действительно происходило, но о результате никто не говорил, поэтому Ли пребывал в состоянии ужаса, паники, страха за любимого и надежды, потому что он знал, что его Хан-и сильный. Его Хан-и разворошил термитник в двадцать лет. Ещё через полчаса дух почувствовал, как кто-то сел рядом, а незнакомый запах духов ударил в нос, заставив его отмереть лишь на мгновение, чтобы встретиться с тёмной радужкой, на глубине которой мелькала знакомая искра. Женщина смотрела на него изучающе, словно препарируя лягушку, полностью описывая себя как страстного механика с познанием нового, но Минхо почему-то казалось, что интересовалась она им по другому поводу — не научному, и когда она представилась, он понял почему. — Вы мама Хан-и… — скорее с облегчением, чем с удивлением сказал Минхо, заставив женщину с ещё большим любопытством наклонить голову. — Я думала, ты меня испугаешься. — Не сейчас… то есть, может быть в другой ситуации, но… Сейчас ему нужна любая поддержка, особенно от близких, — выдохнул Минхо, ощущая бегущую по телу мелкую дрожь — он, оказывается, так сильно волновался, что едва ли мог спокойно сформулировать свои мысли. — Рада это слышать, — но по её лицу было сложно определить — искренне ли это прозвучало, или женщина просто пыталась быть вежливой, — На самом деле я удивилась, когда Джисон-и позвонил мне и сообщил, что хочет вернуть крылья. Тогда я подумала: неужели у него появилась мотивация? Знаешь, ещё год назад он не мог даже заговорить о таком. — Ему было больно… — Верно. Было сложно смотреть, как он постепенно исчезает, — женщина посмотрела на свои руки, а затем сжала их в кулаки, словно поймала видимый только ей объект и не хотела отпускать. — Но он сильный. Как и его отец. Даже лишившись чего-то, он находил в себе силы двигаться дальше. Не без помощи, конечно, и я вижу, что ты, Ли Минхо, отлично ему в этом помог, — её глаза блеснули, а затем она вздохнула, будто мысленно извиняясь за свои следующие слова: — Я знала твоих родителей, они были прекрасными духами, а господин Ли прекрасным механиком, у него можно было многому научиться. — Вы работали с ним? Она покачала головой. — Нет, но могла бы, если бы уехала в Столицу. Но тогда у меня были свои… дела, — женщина больше не смотрела на него, словно углубившись в свои мысли, но сказанные ею слова были пропитаны глубочайшими сожалениями. — Я не успела сказать Джисон-и о его отце. Он так любил Питера, будто всегда знал, я даже удивлялась такой глубокой связи. Мне… жаль, что пришлось называть такого человека врагом, но иного выбора не было — я не хотела терять ещё и сына. Когда мне сообщили о его смерти, я зареклась, что не подпущу Джисон-и и близко ко Второй Империи, но когда он стал разведчиком, я поняла — они так похожи. И не смогла остановить. — Скажите это ему. Женщина подняла глаза на Минхо с вопросом, будто только сейчас очнулась и заметила его — сидящего рядом. — Скажите Хан-и после операции, я уверен, он хочет это услышать. Какое-то время госпожа Хан смотрела на него пронзительными, тёмными глазами, в которых помимо беспокойства за сына засела великая усталость, а затем кивнула с полуулыбкой, и Минхо понял — она была искренна с ним.

***

Когда друзья снова вернулись, Минхо был готов лезть на стенку от беспокойства. Бан Чан принёс ему ужин, но парень даже не посмотрел на контейнер с едой, он продолжал грызть ногти, нервно дёргать ногой в такт сердцебиению и бессмысленно водить взглядом по всем ближайшим поверхностям. «У Джисон-и много друзей» — вспомнились ему слова госпожи Хан, которая сидела чуть поодаль от парней и думала о своём, пока дверь из отделения, наконец, не открылась, являя в комнате ожидания знакомую медсестру с плотным листочком в руках. Минхо подскочил как ужаленный, мигом оказавшись рядом с охнувшей девушкой, которая, казалось, не привыкла к такому ожиданию от посетителей, а затем она прочистила горло, вещая: — Вот, это вам передал доктор — ознакомление и список лекарств, которые нужно будет приобрести для восстановления пациентов Хан Джисона и Ким Сынмина… — Как всё прошло? — не давая закончить, не выдержал напряжённый Минхо, ноги которого были до такого неспокойные, что заломили, когда он встал с места. — Операция прошла успешно благодаря доктору Ко — профессионалу своего дела и положительной энергии пациентов, я… — Когда к нему можно будет прийти? — на этот раз медсестру перебила госпожа Хан, и друзья позади них переглянулись, понимая, что Джисона окружают весьма нетерпеливые люди. — Для посещения потребуется какое-то время… — девушка замолчала, давая им переварить услышанное и заметив, что никто не спешит говорить, более расслабленно продолжила: — Но организм господина Хана очень крепкий, так что поправится он скоро, вот только… — Что?! — уже одновременно вскрикнули Минхо и мама Джисона, отчего Феликс не выдержал и прыснул куда-то в плечо Чану. — Для его крыльев понадобится немного больше времени… он давно их не использовал и… реабилитация… — едва не заикаясь, объяснила медсестра, но этого хватило, чтобы все поняли — конечно это было нелегко. Феликс сразу же переключился в ответственного медбрата, который пообещал помогать Джисону в освоении крыльев и принятии собственной энергии. Чан вызвался помочь в тренировках, чтобы эта самая энергия его не отторгала — если это вообще было возможно, а Чанбин пообещал всеми силами сдерживать Минхо под его возмущение, чтобы тот не разнёс больницу лишний раз от волнения, если Хан вдруг чихнёт. В конечном итоге друзья уговорили маму Джисона и Минхо отправиться отдыхать — они на полном серьёзе собирались караулить у двери в его палату, а затем, уже увереннее вздохнув, разделились — и пока Чан пообещал подвести женщину до дома, Минхо прыгнул в машину Чанбина и попросил привезти его в квартиру Хана.

***

Его первое утро без крыльев показалось чем-то фантастическим. Сынмин настолько привык к тяжести на плечах, поэтому не сразу сообразил что случилось, пока не осознал, что спокойно лежит на спине. Из-за воткнутой капельницы рука в одном положении онемела, но даже это не сделало пробуждение парня менее хорошим. Он знал на что шёл, оставляя крылья и отказывая просьбе медикам избавиться от них ещё три года назад, когда их нашли в лесу. Когда они сбежали из Белладонны. Он помнил обрывками, в каком состоянии был, когда думал, что Пит мёртв. Не описать словами как он винил себя, что был недостаточно умён, недостаточно быстр и недостаточно силён. Помня все лучшие дни, проведённые со старшим, все забавные моменты, отложенные на подкорке сознания, он смотрел на своё отражение в зеркале, поглаживая всегда нервные и напряжённые крылья. По ним он стал понимать, что хозяин ещё жив, что этот дух ещё борется, даже если успел испепелить себя и прославиться среди врагов Огненным змеем. Когда казалось, что дни шли невыносимо долго, Ким вспоминал слова Джисона и конфеты, которые тот постоянно подкладывал в его карман, и парень знал, что старший хотел отучить его от сигарет. Но он не представлял, что этот жалкий клочок дыма приводил Сынмина домой — в старые воспоминания, где они вместе смеялись и делились историями с миссий, где валялись на общем диване давно проданной сейчас квартиры и прикалывались над сопящим Йен-и. А ещё помнил тяжёлый взгляд Джисона, когда он становился профессионалом своего дела, когда становился Питером, чьи приказы — не просьбы, он требовал выполнять. Капитан их маленькой разведывательной команды и дух, который ненавидел себя за случившееся. Глаза щипало. Сонный Мин взглянул в окно, из которого бил ослепительный, солнечный свет и подивился зиме в этом году — такой яркой, несмотря на заметные морозы и снежные осадки, но в груди от этого было спокойно. Было тепло. Обняв себя руками, Ким провёл пальцами по рёбрам, пробираясь выше и касаясь лопаток, сжал кожу сквозь больничную рубашку и поморщился от боли только-только начавших заживать шрамов. Было странно, механик впервые не мог описать своё состояние, но даже когда в палату вошёл всегда улыбчивый и милый Чонин, он почти никак не отреагировал, продолжая прислушиваться к какой-то заметной пустоте. Младший принёс ему фрукты и рассказал, что к Хану пока не пускают и что он не знает как проходит реабилитация хёна. Усевшись рядом, Ян выглядел обеспокоенным, словно впервые не знал с чего начать диалог и от этого стал нервно играться с пальцами, смотря в пол. Сынмин не любил тишину, особенно такую — напряжённую, некомфортную, поэтому открыл рот, чтобы снова пошутить и вывести друга из себя, как тот начал сам, перебив набравшие побольше воздуха лёгкие: — Почему ты не сказал Питу? Брови Сынмина приподнялись в вопросе, спрятавшись за густой, каштановой чёлкой, а затем Ким неловко улыбнулся, по-птичьи наклоняя голову вбок. — Что не сказал? — Что тогда в Белладонне ты вызвался добровольцем на пересадку его кры- — Всё это уже не имеет значения, — казалось, Ким уже знал о чём пойдёт речь, но всё равно переспросил, пожалев об этом и гулко выдохнул, сглатывая собравшийся ком в горле и пытаясь расслабить челюсть. — Каким бы безразличным он ни притворялся, крылья ему важны. Я сохранил их для Пита. — Но ты так страдал три года! — подняв голову и встречаясь взглядом со старшим, произнёс Чонин, однако даже зрительный контакт никак не ответил на его вопросы — парень не видел в глазах Сынмина ни единой эмоции. — И не жалею об этом. — Если бы крылья тогда достались кому-то другому… «Их бы уже не было», — мысленно закончили оба, и на этот раз тишина казалась не просто напряжённой, а удушающей. Поднятая тема задевала нервы не хуже военного положения, и даже такие подготовленные бойцы как они не могли справиться с этим. Чонин не понимал позицию своего друга, а Сынмин старался скрыть бо́льшую часть чувств, чтобы никому не досаждать. Да, он сделал это — тогда, сидя в камере и готовясь к пыткам, он понял чьи крылья используют для очередного эксперимента, и в голове сам по себе созрел план. Однако Ким не планировал объясняться, не планировал раскрывать свои чувства и мысли, потому что они были его личными. И потому что он наблюдал за Ханом со стороны, даже если по контракту он не должен был думать о нём вообще. Они сбежали из Белладонны, они прорвались сквозь её защиту, но не без помощи взорвавшего там всё Джисона, которого разведчики оставили в покое, потому что тот уже не считал себя солдатом. И, чувствуя несправедливость, Сынмин пообещал себе кое-что. И это «кое-что» он активно выполняет — часть этого уже выполнил, вернув Хану то, что по праву принадлежит ему. — Солнечно сегодня, — снова повернув голову к окну, он вырвал Айэна из собственных дум, заставляя тоже взглянуть на играющие белые блики на подоконнике. Облака кучковались, но огибали солнце, словно боялись обжечься. Шёл второй месяц зимы, но в сердце механика продолжало виться беспокойство, которое, он надеялся, сможет развеять по ветру после встречи с одним духом — первым испепелившим себя, но теперь с крыльями на спине.

***

Во рту горчило, поэтому Минхо сплюнул мятную жвачку, понимая, что она не годится в качестве завтрака. На кухне было так тихо, что он слышал тиканье часов из гостиной, а затем уронил голову на стол, упираясь лбом о холодную, деревянную поверхность. Он не волновался так даже когда впервые надел протез крыла, когда впервые взлетел и замер в уже позабытом чувстве свободы, ветре в волосах и солёной влаги в уголках глаз — то ли от переизбытка эмоций, то ли от сильных порывов. Тогда его спина болела от перенапряжения с неделю, но приятный осадок всё равно разбавил боль эйфорией и желанием это повторить. Он помнил удивление и благоговение в глазах Хана, когда тот увидел Ли с крыльями впервые — тогда он, должно быть, подумал, что сошёл с ума — это дух уже приписал по его открывшемуся рту и неверию, которое плескалось в его словах, пока объятия обжигали кожу. Но потом Джисон очнулся, потом понял что значит его признание и сделал Минхо самым счастливым духом в мире, когда подарил ему ту самую любимую улыбку. Вздохнув, Минхо встал и начал собираться. Уже скоро он сможет вновь взглянуть на него, сможет услышать его голос и наконец успокоить бушующие нервы. Парень понимал, что сможет Джисона лишь навестить, а впереди их будет ждать ещё долгая реабилитация, но они справятся, он сделает всё, чтобы его Хан-и летел рядом. Но выходя из машины Чанбина, Ли ощутил заметную нервозность, то и дело бросая бегающий взгляд на прохожих, переходя дорогу к больнице, едва не споткнулся о бордюр, прикусил кончик языка и поморщился, не отвечая на вопросы друга. С утра он обжёгся кофе, теперь неудачи преследовали его даже по приезду в центр, но несмотря ни на что, дух не мог не приехать, тем более, когда выдался шанс наконец увидеть его. Мама Джисона наверняка была уже там или, быть может, ждала у палаты и также нервно осматривалась по сторонам, поэтому добравшись до нужного этажа, парень приготовил слова приветствия, всё ещё чувствуя, что ходит рядом с этой женщиной по минному полю, боясь облажаться, как тут на пути ему встретилась медсестра, которая тогда сообщила им о результате операции, и Минхо споткнулся снова под приглушённое ругательство Чанбина. — Доброе утро, — улыбнулась она, по видимому привыкнув к такому резкому поведению и слегка наклонила голову в приветствии, прижимая какую-то папку к груди. — Вы пришли навестить господина Хана? Минхо было неловко приходить к Сынмину не из-за того, что он плохо его знал, а из-за атмосферы в целом, которая витает вокруг механика, когда их взгляды пересекаются. Он и правда подумывал извиниться за свою резкость при знакомстве и поблагодарить его за крылья, которые он сберёг, даря Джисону надежду, но понял, что без Хана он вряд ли сможет выдать что-то больше, чем: «почему ты пялишься на меня как на врага?». Поспрашивав Хёнджина о его состоянии, Ли удовлетворился простым «он поправится», решив обязательно поговорить с ним, но в присутствии Джисона. Так будет лучше, хотя бы потому что Ким заметно оттаивает, когда видит своего бывшего капитана рядом. Поэтому да — медсестра сказала очевидное — он пришёл к Хану. — Пройдёмте, его перевели в другую палату, — и, указывая направление, она снова улыбнулась, но до того показательно вежливо, что её зубы едва не заскрипели. «Её можно понять», — мысленно усмехнулся Чанбин, качая головой. И когда они наконец дошли до нужной двери, Минхо внезапно встал, резко оборачиваясь к Чанбину, который едва не отскочил на шаг, чтобы не врезаться в лоб друга. — Бл… кхм, ты чего, хён? — Как я выгляжу? — приглаживая свои длинные волосы, которые намеренно распустил, потому что знал, как Хан это любит, спросил дух, заставляя глаза Со забавно округлиться. — Не страдай хер… фигнёй, хён, просто иди уже! — и, разворачивая друга за плечи, отмахиваясь от его перьев, парень стал пихать его к двери, выдавливая медсестре извиняющуюся улыбку. Дверь пришлось открыть тоже Чанбину, потому что он посчитал, что старший схватится за грудь от волнения, если они будут медлить, но как только они зашли за порог, дух уловил неуверенное: — Только есть некоторые трудности… — от медсестры, не успевая повернуть голову и ответить, потому что Минхо впереди встал как вкопанный, во все глаза смотря на лежащего на груди Джисона, белоснежные крылья которого были аккуратно сложены, а сам он стрельнул в их сторону глазами, привлечённый вознёй у двери и как-то неловко улыбнулся, расширяя свои и без того округлые глаза. — Меня зовут Хан Питер, — произнёс он, а сердце Минхо упало в пятки.