О всех созданиях, лучших и умных

Слэш
Перевод
NC-17
Завершён
1478
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
465 страниц, 49 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
1478 Нравится 1162 Отзывы 656 В сборник Скачать

Глава 32, 2/3, Сон

Настройки текста
— Разумеется, я зол, вы, абсолютный осел, — сдавленно говорит Джон, шея напряжена. — Боже, как можно... После всех этих лет, после стольких случаев, когда вы... Как вы вообще можете задавать мне такой вопрос? Шерлок задумывается, где он оказался в этот раз. Что-то щекочет бровь, но когда он поднимает руку, чтобы почесаться, то задевает плотную бинтовую повязку. Еще он чувствует, что волосы острижены куда короче (непослушные кудри отсутствуют) и с беспощадной аккуратностью зачесаны назад с применением какой-то помады, распространяющей мягкий запах бергамота. Интересно. Нахмурившись, Шерлок медленно опускает руку и оглядывается. Он все так же лежит на диване, но это другой диван — когда-то хорошо обитый, а ныне весьма потертый, но заботливо вычищенный. Он пропах табачным дымом, каминным дымом, свечным дымом, заводским дымом — пропах всеми видами дыма, получаемыми горением, и Шерлок дышит, наслаждаясь запахом. Его голова лежит на подушке, набитой гусиным пухом, а боль в висках — нечто убийственное. Очевидно, что это не читальный зал во Дворце Разума, а уютная гостиная, в которой невероятный беспорядок, обеденный стол перед окнами, два захламленных рабочих стола, камин, где потрескивают горящие дрова, и столько книг, что хватило бы на целую библиотеку, если предварительно посвятить каталогизации пару-тройку лет. Повсюду валяются бумаги, на стеллаже они торчат из всех доступных мест. Стены теплого бежевого цвета, пара исторических портретов, темные шторы в цветочек и на периферии зрения — потрясающий старинный набор для химических экспериментов. Всё кажется смутно знакомым — по меньшей мере более знакомое, чем на других струнах. Футляр для скрипки заботливо убран в угол, над ним висит персидская туфля. В голове начинает проясняться. Этого не может быть. Но иначе и быть не может. Все в этой комнате ощущается абсолютно правильным. Такое возможно только в одном месте... — Бейкер-стрит, — шокированно бормочет Шерлок. Каким-то образом он знает, что это правда. — Я в Лондоне. Не в том же самом, но это точно Бейкер-стрит. Я дома. Сделав два шага в его сторону, Джон с подлинным страхом в голосе рычит: — Что вы сказали? — Ничего. Я... Когда Шерлок пытается сесть, то во-первых обнаруживает, что на нем полузастегнутая белая рубашка, черные брюки и халат — халат? — цвета полевой мыши, а во-вторых, что ему не следовало это делать. Череп изнутри озаряет обжигающая вспышка боли, и Джон неожиданно оказывается сидящим на краю кушетки — кушетки? — нежно укладывая его обратно в лежачее положение с выражением, способным дубить кожу. — Нет, нет, нет, ложитесь немедленно. Как лежали. Нет, пожалуйста, не двигайтесь. Вот так. Да. Мой дорогой Холмс, что вы, к дьяволу, вытворяете? — Точно не знаю, — выдыхает он, сдвинув брови на употреблении фамилии. Недоумение, впрочем, исчезает так же быстро, как и появилось. Джон сжимает пальцы на плече Шерлокa с раздражением, больше напоминающим ярость; пальцы другой руки стискивают его собственное колено. На нем отлично подогнанный твидовый костюм и зеленый галстук, усы отлично ухожены, а отличное самообладание трещит по швам, судя по смятенному скрежету отличных зубов. Ничего из этого не кажется Шерлоку особо чуждым, поэтому он продолжает попытки сориентироваться в этой реальности. Доктор появился здесь лишь несколько минут назад — его одежда холоднее, чем температура в комнате, — тогда как Шерлок находился здесь достаточно долго, чтобы разложить подобие постели и надеть домашние туфли. Имела место опасность. Возможно, кто-то стрелял. Это легко читается по лицу приятеля, в чьей крови еще кипит адреналин. Но домой они добрались по отдельности, значит, в этот раз работали не сообща. Джон это не любит, вспоминает Шерлок. — Холмс. — Джон прочищает горло, очевидно пытаясь успокоиться. — Ладно. — У вас есть вопросы. — Действительно, есть. Почему вы сейчас попытались встать, если очевидно, что домой вы едва добрались, справившись явно на одном упрямстве? — Это показалось мне разумной идеей. Смех, вырвавшийся из груди Джона — это вызов, удар по лицу перчаткой. — Вот как? Ограбление квартиры опасного убийцы тоже казалось разумной идеей? А обманом вынудить меня учить основы китайской керамики — было не менее привлекательным? А сегодняшнее вовлечение жаждущей мести падшей авантюристки тоже показалось трезвым планом? — Боюсь, вам придется самому огласить нам ответы на эти вопросы, потому что мое сознание несколько спутанно в данный момент. Но звучит как что-то, что я мог бы сделать. Помрачнев, Джон прикусывает губу. — Дорогой друг, пожалуйста, скажите, минуту назад вы испытали удивление тому факту, что находитесь в собственной гостиной? — Я... может быть… да. — Ради бога, вы безумный, невозможный… — Остановившись, Джон качает головой. — Ну, хорошо... Холмс, где вы вообще были? Чем вы занимались весь вечер? Поскольку ответ не поддается дедукции, Шерлок отвечает: — Понятия не имею. Это признание кажется Шерлоку вполне невинным, принимая во внимание, что в голове, опутанной бинтами, гудит огромный гонг, но Джон выглядит, словно его сердце разбито. Это тяжелое зрелище, как смотреть на гордое животное, сваленное одним выстрелом... хват на плече Шерлокa тоже ослабляется, но Джон не убирает руку, а сознательно делает медленный вдох. Недобрый знак, если речь о Джоне. — Значит, так будет всегда. Всегда. Боже. — Что вы имеете в виду? — тихо спрашивает Шерлок. На какой-то миг Джон выглядит, словно сейчас ударит, затем злость сменяется чем-то, более напоминающим отчаяние. — А знаете, иногда мне как-то удавалось убедить себя, что будет иначе. Я думал, может, когда-нибудь ваша черствость немного отступит, вы смягчитесь с возрастом. Вот я глупец! Ну что ж, не удивительно, не так ли, что мне удалось так ловко одурачить самого себя? Вы же пророк, всевидящий оракул. Таким я вас вижу и таким я вас написал. Я сам лишь отставник с пером, верящий в собственные сказки. Мифы о герое. Прорва сказок, и чего ради, Холмс? Куда меня это завело? Я слепой раб сантиментов, судя по всему. Может, всегда им был. Шерлок озадаченно моргает. Открывает рот, но не может подобрать слова, потому что не знает.... — Все еще не пришли в себя, Холмс? — голос Джона, идеального уникального Джона — на грани слез. — Хорошо, я расскажу вам сказку. Мы сделаем вид, что это всё выдумка... на самом деле это будет самый эффективный подход, полагаю. Это произошло не впервые, видите ли. — Нет? — удается пропихнуть Шерлоку сквозь сухую глотку. — Действительно, нет. Насколько я помню, впервые это случилось, когда мы вернулись из Франции и вы изображали передо мной нервический припадок, когда мы оставались во владении полковника Хейтера, пока вы выздоравливали. Второй раз — куда менее оправданный, должен заметить — имел место, когда вы сочли нужным убедить меня, что умираете, и спрятать меня под кроватью, чтобы поймать Калвертона Смита. Тогда я полагал, что пережил худший день моей жизни, что, впрочем, в ретроспективе я нахожу смехотворным. Уверен, что вы согласны со мной. Потом вы отправили меня в Баскервиль-холл, уверяя, что я там крайне необходим, потому что вам нужно остаться в Лондоне. Я почти уверен, что упомянул тогда, что вы меня используете, не доверяя мне — что и представляет суть проблемы. Потом было еще несколько не столь ярких инцидентов... нет, несколько дюжин… а потом вы трагически погибли от рук профессора Джеймса Мориарти в Швейцарии. Не считая того, что вы выжили. И вернулись три бесконечно долгих года спустя. На этом Джон замолкает. Его лицо будто высечено из камня, когда он снимает руку с плеча Шерлока и, запрещая себе поддаваться эмоциям, выразительно стискивает пальцы в кулак. Смотрит на огонь. Его плечи шире, чем Шерлок помнит, а челюсть более квадратная, но он все еще Джон. Каждая его черточка кричит об этом, несмотря на старомодный костюм и необычно романтичный волосяной покров над верхней губой. — Теперь у вас сотрясение мозга от избиения злоумышленником, который затравил бы вас как зверя, если б вы доставили ему чуть больше неудобств, а вы убедили меня, что симулируете симптомы травмы мозга, хотя, судя по всему, вы не притворялись, и ваша способность мыслить серьезно пострадала. Мне следовало догадаться раньше. А сейчас — прямо перед тем, как вы начали испытывать эту дeзориентацию, — вы спросили меня, почему я злюсь. Джон с трудом сглатывает, кивает как-то очень по-армейски, вызывая ассоциации с саблями наголо и отдаленным рокотом канонады, и поворачивается к Шерлоку. Мягко проводит рукой по повязке — этот жест можно счесть обычной проверкой медика, а можно и — лаской. Можно назвать это бессмертной любовью. Если только присмотреться внимательнее. — Я зол, потому что после того, как я десятилетиями верно служил, и после того, как сообщил вам, что ваше обращение со мной бесчувственно до грани жестокости, вы все равно поступили крайне бессердечно. — В голосе Джона больше не звучат слезы, теперь там шрапнель — полосует голосовые связки, пронзает нёбо, разрывает язык. — Я зол, потому что вы не позволили мне спустить шкуру с барона Грюнера*, когда я предлагал, а теперь дела приняли такой оборот. * [Прим.перев.: I'll go and thrash the hide off him if you give the word. (A. C. Doyle, ‘The Case-Book of Sherlock Holmes’ / Архив Шерлока Холмса, ‘The Adventure of the Illustrious Client’ / Сиятельный клиент) — Я спущу шкуру с этого субъекта по первому вашему слову. ] — Но... — Да, я знаю, что книга у вас. Сердечно поздравляю, на самом деле, Холмс, искренне, как всегда. Вы изумительны. Но какой ценой? — Для вас? — Не только для меня! Для себя! — выкрикивает Джон, сгребая в кулак полурасстегнутую рубашку Шерлокa и неумышленно ведя ровно постриженными ногтями по бледной коже груди. — У меня одна задача, Холмс, можно сказать, цель жизни: каждое утро строить замок из песка под названием ваше здоровье и благополучие, и вы всегда рушите его пинком перед отходом ко сну. — Когда... — Сегодня, как я вижу, вы ослабли достаточно, чтобы позволить мне о вас позаботиться. Когда силы к вам вернутся, вы отбросите мою заботу как пустяк и будете радостно болтать про историю альманахов приливов и отливов или о чем другом таком же, Бог знает, пока вы не решите, что пришло время губить своё здоровье, не упоминая даже о море неприятностей, в которое вы сами намеренно ныряете. По поводу здоровья — не могу ничего, кроме того, что уже мною сделано в плане морфия и кокаина. Про неприятности — вы знаете, что я участвую в ваших авантюрах охотно и с радостью, пока вы говорите мне правду. Или, по меньшей мере, до тех пор, пока вы не... зашориваете меня намеренно, словно лошадь в упряжке, и, в то время как обманываете меня, получаете ущерб здоровью. Все это звучит болезненно точно для Шерлока, который, в конце концов, попал в эту параллельную вселенную как раз потому что не так давно накачал Джона снотворным, чтобы сделать ноги и умереть в руках безумного бывшего зэка. Пусть это только сон, но что-то здесь вынуждает его попытаться найти решение проблемы, как он сделал бы для своего Джона. Потому что невыносимо. Но сначала нужно собрать больше данных про предмет разговора. Может, получится по-тихому провести расследование, когда Джон ляжет спать. Да, вот именно! Он найдет решение, он починит эту струну. Он незаметно сделает всё, что нужно, потому что Джон скоро исчезнет, что позволит Шерлоку найти дневники, тетрадь для цитат — тетрадь для цитат? — любой вид записей об их совместной жизни, чтобы отремонтировать то, что у них разбилось, склеить фрагменты в целое, спрятать острые края в стыки и швы. В шрамы. — Может, мы поговорим об этом утром, когда будем менее... уставшими? — вяло предлагает Шерлок. Воздуха не хватает, отчего он слышит биение пульса в ушах, где и так звенит. Джон, кажется, не замечает, что все еще сжимает пальцы на его манишке — манишке? Да. — Я знаю, что вы злитесь, и что это моя вина, но просто если вы пойдете наверх, и... — Я здесь больше не живу, — перебивает Джон. Напряженные плечи снова опускаются. — Мой дорогой Холмс, я не... Холмс, я снял комнаты на Квин-Энн-стрит. Ради бога, я прочитал в газете о вашем ранении. Изрядно перепугался. Вы не помните даже событий за последний месяц? — Но это невозможно. — Что именно? — Что вы покинули меня. Завеса самоконтроля Джонa, наконец, обрывается, и на лице отражается чистое отчаяние. Кажется, что он хочет что-то сказать, затем вздрагивает и качает головой. Медленно отпускает рубашку Шерлокa и аккуратно разглаживает ткань. Постепенно он приходит в себя, и его лицо проясняется, словно поверхность озера после пощечин шторма. Неизменившаяся, но не ровная. Взволнованная, может, даже взболтанная, но, тем не менее, неподвижная точка на карте мира. — Дорогой друг, вас вряд ли удивит, если я скажу, что изучал другие религии, кроме христианства — из любопытства и желания узнать обычаи других культур, — тихо говорит он. — Знаю, что вас такие вещи не интересуют, но в Индии некоторые люди верят, что когда душа покидает тело, то переселяется в другое и получает таким образом несметное число вторых шансов. Быть может, мы снова встретимся в одной из таких жизней. Я на это надеюсь. Боже, я всем сердцем хотел бы этого. И я надеюсь, что в той жизни — где бы и когда бы она ни случилась — я никогда вас не покину. — О чем ты говоришь? — шепчет Шерлок. Глаза Джонa наполняются влагой, и он смаргивает ее каким-то привычным натренированным движением. — Я говорю, что когда перевяжу ваши раны, то сразу же уйду. Паника немедленно охватывает Шерлока, волки, возникшие из сожаления и запахов дыма, вцепились в глотку, опалённые зубы терзают трахею. — Джон, пожалуйста, не уходи, что бы ни ждало тебя на Квин-Энн-стрит, не уходи. Хоть я и не помню происшествий, упомянутых тобой, и они похожи на горькое резюме моих недостатков, но если ты все же останешься... — Прошу вас, Холмс, не усложняйте мне и без того самое трудное решение в моей жизни. — Но это безумие! Это нелепая история, говорю тебе. Джон! Услышь меня. — Я внимательно слушаю, — удрученно отвечает Джон. — И вы правы... это нелепая история. Это моя жизнь, какая уж есть, и вы такой, какой есть, и, Боже, я всегда считал и буду считать вас изумительным чудом. Но я не могу больше выносить это пренебрежение, особенно, когда оно вредит вам так же как мне, и кажется очевидным, что вы не способны это прекратить. Слишком много энергии вы вложили в мое уничтожение. А я не мотылек, чтобы добровольно лететь на ваше пламя. — Твое уничтожение?! Да за кого ты меня держишь?! — кричит Шерлок. — За самого лучшего и мудрого человека, которого мне довелось узнать. Я говорил вам это. Я рассказал это всему миру, мой дорогой друг. — Тогда останься. — Да бога ради, чего ты от меня хочешь?! — умоляет Джон, его ровный голос, наконец, срывается. Он начинает вставать. В отчаянии Шерлок ловит его за руку. Доктор смотрит на их переплетенные пальцы с крайне специфическим выражением лица. Словно никогда не видел ничего более странного и не совсем верит собственным глазам. Дрожащий оранжевый свет огня камина озаряет их сбоку, и Джон бесконечно прекрасен, когда стоит так, в смятении, идеальная классическая статуя, терявшая кусочки себя в безжалостных войнах, в яростных битвах, в бессмысленных переворотах. Почему идеальные вещи всегда приносят в жертву на тропе войны, удивляется Шерлок. Разграбленные музеи, бесценные шедевры, уничтоженные без раздумий. Почему я всегда должен быть войной? — Джон, ты не можешь этого сделать. Пожалуйста, это неправильно. Ты знаешь, что это неправильно. Я могу измениться, я поклянусь на Библии, только, пожалуйста, не отказывайся от того, что есть у нас. Недоверчиво приподняв верхнюю губу, Джон рычит: — С каких пор ты называешь меня Джоном? — Ты удивишься. Садись и... — А теперь, после всего, ты ранишь еще глубже! Ты манипулируешь мной намеренно. Ты решил, что я марионетка, и если впервые за всю жизнь ты назовешь меня по имени, то я по волшебству забуду бессердечные поступки, к которым вынужден был привыкнуть? Отпусти мою руку. Я возьму медицинский саквояж, проверю твои повязки, и... — Это неправильно, — жалобно настаивает Шерлок. — Ты не прав, ты не бросаешь меня, никогда не бросаешь. В ни одной из наших совместных жизней. Нас всегда двое. Иногда ты приходишь и уходишь, я тоже, но ты всегда неизменно возвращаешься. Всегда ты, Джон Уотсон, мой спасательный круг. — Холмс, ты свихнулся. Ты принимал что-то обезболивающее? — Думаю, нет. Хотя возможно. — О, ради бога... — Джон, послушай меня, — умоляет Шерлок. — Ты не марионетка. Ты весь мир. Ты — единственное, что имеет значение. Я не могу существовать без тебя. — Можешь, вообще-то, — хрипло отвечает Джон, и на этот раз слезы, стоявшие в глазах, проливаются, сверкающие драгоценные капли, которым он не уделяет внимания, катятся по щекам. — Ты жил без меня три года. Я прошу тебя прекратить спектакль. Я заслуживаю лучшего, чем показательное выступление, чем смотреть, как это притворство исчезнет как туман, когда гамбит тебе наскучит. До сих пор ты всегда ранил мои чувства случайно, и я могу принять, что излишняя забота о других не в твоей натуре. Но это — сознательная пытка. Я могу быть твоим единственным другом или хотя бы знакомым, кого ты зовёшь по имени, но я не хочу смотреть, как ты опускаешься до таких розыгрышей лишь потому, что я тебя удивил. Ты прекрасно жил без того, чтобы делить с кем-то завтрак, чтобы кто-то бегал за тобой хвостом на расследованиях и восторгался тобой. Ты сможешь вернуться к такой жизни. — Знакомым? — недоверчиво повторяет Шерлок. Сердцу больно. — Джон, никогда в жизни ты не говорил ничего более глупого. Ты всё, что у меня есть в этом мире. — Зачем ты так со мной поступаешь? — беспомощно спрашивает Джон, вытирая щеки запястьем свободной руки. — Я знаю, что не слишком много для тебя значу, но неужели ты меня на самом деле ненавидишь? Кончай фарс, ради Христа. Если ты меня не отпустишь, я заставлю тебя это сделать, а учитывая твое состояние, сам знаешь, освободиться мне не составит труда. Вместо этого Шерлок, используя руку Джона как опору, с величайшим усилием встает с кушетки. — Сядь назад немедленно. Голубые глаза Джонa — как глубокие колодцы отчаяния и печали. Шерлок берет в ладони влажное лицо Джонa и, слегка пошатываясь, наклоняется и целует его. Джон замирает, окаменев. Его губы мягкие, но сперва он не реагирует. Шерлок настойчив, двигает губами в сладкой рекурсии, лаская губы Джонa, пытаясь проглотить горечь, впитать тихое страдание, вдохнуть безнадежность, взять всё на себя. Спустя несколько секунд, изумленно охнув, Джон отвечает на поцелуй. Губы уступают, язык Шерлока толкается вперед, голова Джона наклоняется — и неожиданно они целуются, словно поцелуи могут снимать злые чары. Сильные солдатские руки находят дорогу к узкой талии Шерлокa, сжимая достаточно крепко, чтобы покраснела кожа, а затем еще крепче, до синяков. Внезапно он отталкивает Шерлокa. Лицо разрумянилось, шок застыл в широко раскрытых глазах. — Что, к чертовой матери, ты вытворяешь? — шипит он. Сыщика с головой накрывает волна слабости. Руки Шерлока падают на плечи Джонa, хватаясь за них, чтобы не упасть. — Целую тебя. — Я догадался. Зачем? Почему, дьявол тебя подери, тебе понадобилось совершать это безумие? — Потому что я этого хотел. — То есть ты на самом деле настолько эгоистичен? — выкрикивает Джон в ужасе. — Ты действительно такое чудовище? Я говорю, что ухожу, а ты так полон решимости задержать своего Босуэлла*, что готов притвориться, что... питаешь ко мне такие чувства? Ты бы сделал из меня игрушку, симулировал неестественное влечение, чтобы накрепко привязать меня к себе? * [ Прим.перев.: Фамилия Босуэлл используется в английском как обозначение постоянного компаньона и наблюдателя, фиксирующего эти наблюдения в записях. У АКД в “Скандал в Богемии” Холмс отзывается о Уотсоне "I am lost without my Boswell." — Что я стану делать без моего биографа? ] — Ты уже ко мне привязан, — Шерлок тяжело дышит. Воздух стал по-зимнему холоден, от него немеют легкие. — Джон, ты принадлежишь мне. Ты мой. — Боже, помоги мне, — шепчет Джон. — Так и есть. И что с того? — Я лишь хотел показать, что тоже принадлежу тебе. — Лжец. — Джон обнажает зубы в звериной ярости. — Ты лжец. Ты не принадлежишь никому. Никогда. Любые чувства, особенно те, что хоть отдаленно напоминают любовь — тебе омерзительны. Скорее, ты ненавидишь меня, сейчас ты это доказываешь и, уверяю, ты в этом не одинок. Я ненавижу себя куда сильнее. — Джон... — Так что же это, похоть? Я и не знал о твоих... наклонностях, но в ретроспективе, полагаю, что не удивлен, хотя, признаться, ты скрывал это мастерски. Или дело в удобстве? Я — твой мальчик на побегушках, я делаю тебе чай, я рискую для тебя жизнью, а теперь ты решил, что, если я тебя трахну, это нас спасет? Слово трахну из уст Джона — кусающее, и с острой кромкой, — истинный взрыв согласных. Оно звучит отвратительно, равносильно кулачной драке или взаимным ударам лицом в грязь. У Джонa дикие глаза, и Шерлок не знает, что ответить. — Ну же? Это решит всё, так ведь? Я уже твой преданный слуга во всех других аспектах, трахну тебя — и завершу картину? Или ты сам хотел меня трахнуть? Я всецело в твоем распоряжении, и ты это знаешь, ну разве не совершенно естественно добавить еще и позицию снизу к моим обязанностям? — Это не... — Проклятье, Холмс, что, в твоих путаных и гениальных мыслях это поправит все, что между нами разрушено? — Нет. Но это начало. — Что с твоей профессией? Карьерой? Ждёшь, что я поверю, что ты рискнул бы своей свободой*, чтобы заманить меня грязной игрой? Почему? Скажи мне, Шерлок Холмс, почему я должен верить, что ты позволишь себе такое безумие? [ Прим.перев.: Почему рискнул бы свободой: в 1861 году в Англии был принят Акт о преступлениях против личности (1861), в котором смертная казнь за содомию была заменена на пожизненное тюремное заключение (статья 61). В 1885 году был принят Акт о поправках к уголовному законодательству (1885), содержащий «Поправку Лабушера», согласно которой мужчины, обвинённые в «грубой непристойности» (англ. gross indecency), под которой понималась всевозможная гомосексуальная активность в случаях, когда содомию нельзя было доказать, могли быть приговорены к тюремному заключению или каторжным работам на срок до двух лет. При этом статья за содомию сохранилась и существовала параллельно.] — Потому что люблю тебя. Мир покачивается в приглушенных отсветах пламени, и только крепкие руки Джонa на талии Шерлокa не дают ему рухнуть на пол. Предплечье Джона смещается за спину Шерлока, тем удерживая его. С утонченной заботой Джон опускает Шерлока на кушетку и подкладывает подушку под голову. Шерлок моргает, пытаясь сфокусироваться. Джон стоит перед ним, прищурив глаза, приоткрыв порозовевшие губы, — он удерживает ладонью затылок Шерлокa и выглядит, словно кто-то только что вонзил ему нож между ребер. — Я пришлю врача, — хрипло говорит он наконец. — Немедленно. Прощай, Холмс.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.