О всех созданиях, лучших и умных

После того, как они прибывают по адресу на Хай-стрит, и Шерлок вскрывает замок отмычкой, и они врываются в дом, всё идет наперекосяк весьма эффектно. Комнаты в доме светлы и просторны, но имеют запущенный вид — Гарольд Латимер очевидно предпочитает приватность чистоте. Белые ковры — свидетельство, что кто-то когда-то пытался изменить образ жизни, — сейчас измараны вином, пеплом сигарет и следами секса. Самурайский доспех, очевидно, старинный, стоит в углу, потускневший от пыли. На низком кофейном столике валяются два стакана, пустая бутылка бренди, несколько полупустых коробок китайской пищи, кальян для курения марихуаны, рулон изоленты и канцелярский нож. Шерлок настораживает уши. — Что это? — немедленно спрашивает он. Все замирают и прислушиваются. Откуда-то сверху доносится тихий стон. Шерлок вылетает в ближайшую дверь и оказывается в небольшом коридоре. Сдавленный звук слышится этажом выше. Уже на бегу Шерлок замечает, что Мелас и Майкрофт следуют за ним по пятам. Взбежав по лестнице, он видит на площадке три двери, и ужасные звуки доносятся из-за средней — порой затихая, превращаясь в глухое бормотанье, чтобы затем снова перейти в пронзительный вой. Дверь закрыта, но ключ в замке. Шерлок распахивает дверь и влетает внутрь. — Что за нах? — удивляется кто-то монотонно и мягко, и Шерлок слышит щелчок пистолета, снимаемого с предохранителя. Гарольд Латимер, когда-то, может, и бывший привлекательным, а теперь помятый, дрожащий, опустившийся, с затуманенным взором — сидит, прислонившись к стене в углу. Его одежда очень дорогая, но джинсы (2011) изношены на отворотах, а дыра на колене определенно отсутствовала в исходном дизайне данной модели True Religion, и рубашка Rag and Bone (2008) вылинявшая и несвежая. Он растерянно моргает, глядя на Шерлока. Софи Кратидес, темноволосая красотка, одетая аналогичным образом хорошо и неопрятно, полулежит, склонив голову ему на колени. На полу рядом с ней валяется согнутая ложка. Пол Кратидес привязан к стулу — он очень истощен, голова запрокинута, на лице по прежнему приклеена кричащая изолента с надписями, а перед ним стоит человек очень маленького роста. Он среднего возраста и подлого вида, сутулится, но крепко сложен, носит очки, и это он целится в Шерлока из пистолета. Неожиданно он хихикает — нервным, рваным смехом, — но оружие остается неподвижным. Майкрофт вздыхает: — И к кому мы имеем изрядное неудовольствие обращаться? — Уилсон Кемп, — отвечает злобный человечек. Снова хихикает. Высокий звук нервирует, как скрип мелом по доске. — А теперь всем вести себя очень тихо. Если попробуете что-нибудь выкинуть, вас сам господь не спасет. Шерлок медленно продвигается в комнату и чувствует, что Майкрофт делает то же. — Какой же у тебя план? — неспешно рассуждает Шерлок. — Ты захватил этого человека, издевался над ним, морил голодом... и всё ради чего? Он явно не заплатил тебе за труды и очевидно, что не собирается это делать. Твой единственный шанс смягчить приговор — это бросить оружие. Немедленно. Как скучно. Неужели ты не мог постараться чуток получше? Нет, правда. Снова ядовитый смешок. У Шерлока возникает желание дать в морду этому недомерку, шестерке Джима Мориарти, из-за которого маленький мальчик до сих пор одет в костюм из семтекса. — Отпустить вас? А зачем? Вот убить вас — это идея. Застрелить вас нахер, чтобы мозги по всей комнате разлетелись. — Уилсон? — бормочет Софи, и выглядит она испуганной. Гарольд Латимер обнимает ее крепче и направляет лицо Софи в свой живот, чтобы она не смотрела на происходящее. — Сделай это, сволочь, — рявкает Гарольд и хохочет вслед за Кемпом. Он обдолбан в хлам, и Шерлок неожиданно ощущает бешеный, мучительный прилив зависти к этому факту. — Вышиби мозги этим вездесучкам. Я помогу с уборкой. — Как ты могла?! — кричит Мелас Софи, которая вяло сопротивляется в руках Латимерa. — Твой собственный брат! Как ты... — Заглохни, чмо, — приказывает Кемп, направляя пистолет на Меласа. Снова хихикает. — Гарольд, знаешь что? Очень щедрое предложение. Ловлю на слове, приятель. Спокойной ночи, джентльмены, пусть вам земля будет... В отчаянии Шерлок бросается вперед, одновременно и в том же направлении, что и Майкрофт, зонтик которого совершает выпад прямо в безумный веселый глаз Кемпa. Однако внезапный грохот не позволяет им полноценно завершить эту почти бессмысленную попытку самозащиты. Становится ясно, что мистер Мелас — с потемневшими глазами и гневно сдвинутыми бровями — достал оружие из какого-то неизвестного места. В Уилсоне Кемпе теперь дыра, прямо над сердцем, быстро темнеющая от льющейся крови — великолепный выстрел, осознает Шерлок, с удивлением думая лингвист, но потом вспоминая cпецслужбы, — и Софи Кратидес издает немного запоздавший визг ужаса. Гарольд Латимер, который, как Шерлок неожиданно понимает, и был клиентом Джима, а не Софи, — яростно рычит, видя, как Кемп шатается. Шерлок поворачивается с улыбкой на губах и уже собирается искренне — пусть и не без сарказма — поздравить Меласа, когда из пистолета Кемпа раздается выстрел, пока его владелец оседает на пол. * * * — Я просто, блять, не могу в это поверить, — бесится Джон. Дело происходит в клубе «Диоген», уже после того как Шерлок опубликовал пост на «Искусстве Дедукции» с фотографией Пола Кратидеса, сделанной им, когда кровотечение было всё еще довольно сильным. Очень скоро после обмена выстрелами дом на Хай-стрит наводнили люди Майкрофта. Мистера Меласа увезли в одном автомобиле с Полом Кратидесом; Гарольда Латимера и Софи Кратидес — в другом и в наручниках. Уилсона Кемпа увезли, очевидно, в морг. Когда всё было сказано и сделано, Майкрофта увезли обратно на Уайтхолл. Шерлока, наверное, должны были увезти в больницу, но пуля едва его коснулась, слегка царапнула правое плечо, правда, и в любом случае Джон лучше, чем больница, по большому счету, кроме того, Джон любит чинить вещи, а сейчас он слишком взволнован, чтобы излагать мнение без ругательных слов, поэтому Шерлоку хочется дать ему чем-то заняться. Поэтому он сидит на кровати в клубе и смотрит, как Джон промывает болезненную поверхностную ранку и, аккуратно ее обеззаразив, достает из своей аптечки кусок марли и бинтует четырехдюймовую царапину. — Меня подстрелили совсем чуть-чуть, — напоминает Шерлок в порядке самозащиты. На лицо Джона снова возвращается полуулыбка, которая обозначает, что ее владелец испытывает большое желание дать кому-то в морду. Его пшеничные волосы растрепаны, движения рук идеально выверены, а стопы агрессивно расставлены. Джон приехал на такси примерно через двадцать минут после конца веселья. После того, как Шерлок узнал, что Лестрейд забрал мальчика и вернул его матери невредимым. Не совсем невредимым, напоминает себе Шерлок. Но в лучшем состоянии, чем могло быть. Мориарти еще не выходил на связь по поводу пятой косточки. Так что Шерлок ожидает в «Диогене», сидя на мягкой кровати в (досадно) убранной комнате, и Джон улыбается, профессионально делая ему перевязку, и опять улыбается, и выглядит, словно в любую минуту перекинет Шерлока через колено и поможет переключиться с боли в плече на альтернативный новый источник боли. — Только чуть-чуть подстрелили, — повторяет Джон, накладывая на марлю бинт. Усмехается безрадостно. — Твою мать, Шерлок Холмс. Просто... вау. Что... Неважно. Ты абсолютный, конченый болван. Я убью тебя, потом воскрешу, и потом опять убью, и так много-много раз. —Это немного обессмыслит наши текущие... — Сволочь, ты свалил решать косточку, бросив меня в Бартсе вилять хвостом перед твоей девушкой! — рычит Джон, выбрасывая ладони в воздух. Конец бинта падает на пол. — Она не моя... — Заткни пасть, пожалуйста, и дай мне закончить сраную мысль! Что, если бы... Я не хочу даже завершать предложение. Что если бы, Шерлок? Что, черт возьми, если бы? Тебя подстрелили, ты, дерьма кусок. Не чуть-чуть подстрелили. Так вообще не бывает. Тебя подстрелили. Технически это правда, осознает Шерлок и чувствует себя соответственно пристыженным. Но он не может посвятить всё внимание собственным недостаткам, когда глаза Джона приобрели цвет зимнего шквала у берегов Шотландии; когда маленькая, но мускулистая грудь разъяренного Джона вздымается и опадает; когда его дыхание сквозь узкие губы — горячее и быстрое. Джон выглядит так аппетитно, что хочется его съесть. — Я сожалею, — мягко говорит Шерлок, в надежде его успокоить, но, впрочем, даже не надеясь успокоить маленького солдата. — Должен признать, что неверно оценил ситуацию. Я был с моим братом, и я... — Ты гениальный, самодовольный, надменный, эгоистичный, наглый, импульсивный, глупый сукин сын, и я хочу врезать тебе так, чтоб оторвать эту пустую кудрявую башку и, вероятно, так и сделаю, — говорит Джон, улыбаясь и показывая зубы, готовые рвать мясо на куски. — Ну, да, но зато я решил... — Да срать я хотел на то, что ты решил косточку, ты, тупой ублюдок, хотя нет, это здорово, конечно, но, знаешь, да, ты ведь решил её без меня. Это тебе, блять, вообще хоть раз приходило в умную голову за все то время... — Честно говоря, нет, потому что... — Потому что ты самый тупой ебучий гений на планете, и именно поэтому, когда я закончу тебя штопать, я просто убью тебя, сволочь, — Джон, относительно удовлетворенный тем, что высказался, подбирает бинт и продолжает накладывать повязку на руку Шерлока. Какое-то время царит тишина. В «Диогене» тоже тихо. Когда в «Диогене» тихо, обычно это приятное и спокойное молчание. Однако в этот раз от раскатов гнева Джона у Шерлока болят уши. Вздыхая, он опускает голову. — Я привык быть один, вот что я хотел сказать, — шепчет Шерлок, не поднимая глаз. — Не хотел тебя напугать. Это не входило в мои намерения. Просто я думал... — Ты вообще не думал, кретин! — кричит Джон. Отрывает бинт и выпрямляется, одна рука на бедре, кулак другой сжимается и расслабляется. — Ты долбаный дебил. Ты не думал. Ты действовал. Что бы я делал, если бы тебя... если бы Мориарти... я даже не могу.... Что. Что бы я делал. Твою мать, я люблю тебя, люблю, Шерлок, очень люблю тебя, ты, ёбаный тупой осёл, ты научил меня заново дышать, и... Если бы Джон не был вынужден перестать говорить, Шерлок бы не был уверен, когда ужасные крики превратились в страстные поцелуи, больше похожие на укусы: болезненные и оставляющие следы. Его ладони сдавливают лицо Шерлока, словно Джону одинаково хочется и раздавить его, и расцеловать. Детектив уже без рубашки; теперь он рывком расстегивает брюки Джона, пока доктор поглощает его рот. Язык Джона парирует и колет, как палаш; и это вовсе не приятные поцелуи, ничуть, Шерлока никогда так не целовали, он лишь краем уха слышал, что такие поцелуи бывают, но, сэкономив на приятности, они щедры на подавляющее, абсолютное собственничество. Да. Именно так. Шерлок чувствует себя собственностью. Выбравшись из брюк и трусов, одним движением Джон стягивает через голову футболку и свитер. У него безумный взгляд. Шерлок мог бы утонуть в нем. С легкостью. Он задумывается, случалось ли террористам в пустыне при взгляде на Джона мочиться от страха, увлажняя песок. — Ты ёбаный идиот, — говорит Джон, и звучит это хрипло, влажно и грустно. — Ненавижу тебя, ненавижу, ты бросил меня там и... — Ненавидь меня еще, — Шерлок резко втягивает воздух, когда уже обнаженный Джон запускает зубы в его шею, даже не пробуя быть деликатным, а руками отчаянно пытается стянуть с Шерлока белье. Шерлок приподнимается, и уже оба голые, как, и это очень, очень быстро и немного страшно, но Шерлок думает да, и я сожалею, и твой, и забывает устыдиться, что у него не стоит, и забывает занервничать, что Джон может усомниться в своём праве. — Ненавидь меня, я сожалею. Тебе есть за что меня ненавидеть. Я заслужил. — Я тебя не ненавижу, ты, чертов недоумок, — говорит Джон, сгребая в кулак волосы Шерлока и оттягивая ему голову, что почти ужасает, но вместо этого... еще, еще, сделай так еще раз. Шерлок напоминает себе — словно такое можно забыть, — что Джон хороший, но Джон не особенно милый, и подавляет рвущийся из горла скулёж. — Я ненавижу тебя, да, но это потому, что ты забыл, что ты мой. Очень глупо с твоей стороны. В следующий раз не забудь. Ты ведь помнишь, да? Как сказал, что ты мой, когда трахал меня в этой проклятой постели? — Да. — Берешь слова обратно? — Нет. — То есть ты по-прежнему мой и в дальнейшем будешь об этом помнить? — Да, — соглашается Шерлок, облизывая губы. — Даже не мечтай, что я сейчас буду трахать твой рот, — срывается Джон. — Нет? — переспрашивает Шерлок, пожалуй, слишком высоким голосом. Джон напирает на него, пока Шерлок не падает назад на локти, а потом на спину. Когда губы доктора снова накрывают его рот, Шерлок не может сдержать стон. Джон снова яростно улыбается в губы Шерлока, и Шерлок слишком влюблен, чтобы сердце могло это вынести, когда Джон садится на него и, взяв свой член, начинает уверенно двигать ладонью. — Скоро я собираюсь кончить тебе на грудь, и если у тебя есть возражения, сейчас самое время поставить меня в известность, — сообщает Джон, перед тем, как снова запустить зубы в горло Шерлока. — Нет, — выдавливает из себя Шерлок. — В смысле да, я согласен... сделай это. Да. — Отлично, — рычит Джон, ускоряя движение руки. — Потому что ты. Мать твою. Мой. И ты не поскачешь подвергать себя смертельной опасности, и ты не позволишь подстрелить себя без меня. Всё ясно? — Да, — Шерлок сражается за глоток воздуха, задыхаясь, пока Джон покрывает его легкими укусами и поцелуями взасос, оставляя красные отметины, словно бы на бледной коже расцветали маленькие яркие цветы. Он все еще задыхается несколько минут спустя: одиночные розы превратились в сад, и пришла весна. Он все еще задыхается, когда Джон делает несколько резких движений кистью и дрожит. Задыхается, когда засос под ухом, который оставлял ему Джон, остается незавершенным, прерванным сдавленным криком Джона, и если Шерлок и научил Джона заново дышать, то, кажется, передав другу эти знания, он сам их потерял; потому что забыл обо всем, что есть на свете, кроме Джона на своей груди, на животе и в волосах, шепчущего люблю тебя, ты, круглый, набитый дурак, я люблю тебя. Я люблю тебя.