***
Люцерис стоял около ворот с семьёй в полном составе и ждал, переминаясь с пятки на носок, когда все выползут из машин и подойдут здороваться. Каждый молился только бы приветствие не обернулось прощанием, и ни один умник не удумал с ходу двинуть нерадивому родственнику в морду. — Здрасьте, — первым в чужое личное пространство вторгся Эйгон, нагло спихнув в сторону всех и пробираясь к своему тёзке, чтобы потискать его за щёчки. Маленькая копия побуждений не оценила и ухватила дядю за нос. — Понял, похожи мы только по паспортным данным. А вот говёный характер у тебя в Эймонда, это я тебе точно говорю. Более в общении с ним пахнувший перегаром дядя заинтересован не был, выбирая следующего племянника по принципу старшенства. Под прицел попали все дети Рейниры, кроме разве что так удачно не успевшей родиться Висеньи, мирно сидящей в животе матери. Последовав примеру Эйгона старшего (прости, господи), Таргариены наконец-то подошли друг к другу ближе, всё ещё опасаясь чужой стороны, словно она болеет холерой или заразой похуже. И неизвестно, что сдохло в лесу такое огромное, раз сам Отто захотел обратиться к Деймону (чем тот был очень недоволен). — А где же Корлис и Рейнис? — его резкая любезность и заинтересовать в судьбе Веларионов, на которых ему всегда было, мягко говоря, плевать, если не абсолютно поебать, спокойствия не придавали, но стараясь не навлекать (не продолжать уже имеющийся) конфликт, Деймон ему всё же ответил, что те приедут немногим позже, уладив кое-какие дела. — Они присоединятся к нам через два дня, — больше ему ничего рассказывать не собирались, но вечно придирчивый хрыщ был вполне удовлетворён и таким ответом. Следующие свои слова Деймон произнёс, чтобы слышали его только рядом стоящие Люцерис и Рейнира. — Старый мудень со своими дебильными опросниками. Джекейрис появился рядом за секунду, только чтобы пихнуть неожиданно засмеявшегося Люка в бок и, абсолютно не разбираясь в чём соль очередного вроде-не-скандала с Хайтауэром, закатить глаза, увидев его постную рожу. В общую толпу не лез только один человек, держа от всех ту же дистанцию, что и изначально, только выйдя из машины – Эймонд. Стоит себе павлином и стоит, подумал Люк, но взгляд не отвёл, осматривая лицо с повязкой и руки, чинно благородно спрятанные за спиной, неестественно ровную осанку (Джейс бы снова отвесил ему подзатыльник, но Люк не стесняясь во всю уже шутил в своей голове про анальные пробки и собранный вид). В целом дядя выглядел так, словно глава семьи он, а не бешено носящийся от одного внука к другому Визерис, попутно возвращающийся к дочери и брату, чтобы расцеловать их лица. Закончив с обменом добрых-по-сути-нет слов, Таргариены провели гостей в своё далеко не скромное жилище и, как и планировали, должны были приставить к ним мелких, чтобы те показали всем комнаты, – в которых они должны будут мариноваться следующие два месяца, – но что-то явно пошло не так, ведь произнесены были совершенно не те слова, которые ожидались. — Люк, милый, проводи всех в комнаты, — Рейнира мило улыбалась сыну, будто не она подписала ему смертный приговор буквально только что. Ведь оставаться с Хайтауэрами хоть на одну минуту дольше положенного не хотелось никому. — Мальчики снова всё перепутают, ты же их знаешь. Знает, но лучше бы нет. В мыслях Люцерис всё ещё хотел быть им всем родственником, но боже, не племянником же. Почему родственная связь не могла быть более дальней? Ему бы вполне хватило оставаться с тем же Эйгоном шестиюродными сводными братьями по мамино-отчимовой линии. Но куда уж там, они роднее некуда, если не по духу, то по крови точно. Раздав всем указания оставить вещи в спальнях и после спускаться к столу, Рейнира исчезла из поля зрения щёлкающего лицом-еблом Люка, очевидно, желая проконтролировать мужа и остальных детей. В последний раз возведя грустные очи к потолку, в надежде увидеть в побелке и резных плинтусах знаки божьи и прося терпения, он повернул в сторону лестницы. Говорить хотелось исключительно матами, даже если воспитание и не позволяло ему сквернословить при взрослых. Но Деймон бы точно похвалил пасынка. — Второй этаж – наш, третий – ваш, — он забрал сумки Хелейны, справедливо посчитав, что остальные справятся сами. — Выше чердак, туда лезть не нужно. Если, конечно, не хотите сломать себе что-нибудь или задохнуться насмерть от пыли. — Что, денег на клининг не осталось? Эймонд, блять. — Для клининга приехали вы, — он слегка повернул голову назад, чтобы увидеть идущую позади злобную химеру, приходящуюся ему дядей. — Нужно же как-то оплачивать проживание в нашем доме. Ну вот почему ему обязательно раскрывать свой рот и что-то им говорить. Нормально же всё было, он даже предостерёг их, показывая своё беспокойство и озабоченность-не-в-том-смысле-о-котором-можно-подумать, попытался быть добрее к страждущим и недалёким, коих было полно со стороны Хайтауэров. Одна Хелейна прелесть и радость для глаз. — Мальчики, — строгий взгляд Алисенты почти ударил готовых к драке идиотов. — Ведите себя достойно. — Я, в отличие от вашего сына, стараюсь, — и никто, кроме бога в побелке и плинтусах его слов не слышал (а иначе они бы всё-таки спустили друг друга кубарем вниз).***
Семейный ужин прошёл относительно хорошо, если не брать в расчёт тяжёлый взгляд Деймона, предназначающийся Отто, из-за чего несчастный дед давился печёным мясом раз семь. Но отказаться от еды или выплюнуть её не позволял ещё более тяжёлый взгляд Рейниры, в отличие от чужого ясно дающий понять, что именно от него требуется. Да и после всё было тоже неплохо. Кто-то забыл былое почти сразу же, вроде Эйгона с Джекейрисом, – несмотря на обретённую последним серьёзность, шило в его заднице ничуть не уменьшилось со времён их бесовских проделок. Зачастую их можно было найти или в комнате Джейса, или в бильярдной (не известно, что эти двое там делают, поскольку бильярд ни тот, ни другой терпеть не может – видимо рассчитывают, что на первый ярус подвала никто не сунется), (ага, как же, бедная Бейла, направляющаяся ярусом ниже бильярдной за солёными огурцами для очередного салата, не будь и без того беловолосой поседела бы после услышанного ею кусочка их разговора). Рейнира и Хелейна, которые никогда и не ссорились тоже быстро нашли общий язык, скрывшись от чужих глаз среди искусственных джунглей, прихватив с собой Алисенту. Из сестёр получился на удивление чудный дуэт: Рейнина была помешана на стрёмных лопухах, а Хелейна на всяких букашках-таракашках. В итоге обе сидят и отбирают вместе вредителей из кустарников и выпускают тех на волю, чтобы не убить живые доказательства Чернобыльской катастрофы химикатами. Ну или наоборот. Каждый предпринимал действия по сшиванию их родственных связей, где-то даже переступая себя, но Люцерису было сложнее всех, и это заметили все. Его сонный паралич во плоти, которому он ещё в детстве вырезал глаз – не то что бы специально, но и не прям случайно – появлялся везде исключительно с лицом даже не просящим кирпича, а умоляющим о нём. Такого вредного и ехидного взгляда Люк (да и остальные члены семьи) давно не видел. И как только одним глазом столько эмоций выражать умудряется? Но, пока их переглядки и «незаметные» зажимания по углам с выяснением отношений не довели ни одного из них до больничной койки, никто бешеных детей от греха подальше не трогал. Старшее поколение проводило досуг особенно хорошо, развлекаясь по-своему. После приезда Веларионов мужская часть не вылазила из резиновой лодки, чуть ли не ночуя в ней и обнимая вместо любимых женщин японские спининги (боже упаси, Деймон и Визерис даже дали им имена – Балерион и Караксес, из-за чего всем очень нетактично хотелось покрутить пальцем у виска). Одному только Отто что-то нездоровилось, из-за чего он оставался в комнате то с высоким давлением, поднявшимся до непозволительных отметок, то с непрекращающейся часами тошнотой. Проблемы с самочувствием начались с самого первого дня, и Хайтауэр, нисколько не разворачиваясь в сторону поправки, продолжал страдать от симптомов неясных заболеваний, на что Деймон лишь пожимал плечами и подмигивал своим домашним. Теперь стало понятнее некуда, для чего ему были нужны растительные киллеры Рейниры. Поэтому когда она ласково позвала мужа, поглаживая большой живот, что-то заставило всех начать за него переживать. Ведь хватка, которой его схватили за руку не была даже близко слабой. — Это ты травишь старую горгулью в нашем доме? Он уже на болото больше похож, чем на человека, — вздохнув, ей всё же пришлось отпустить чужую руку, чтобы сесть и взять грушу со стола. Пальцем поманила Деймона передать ей нож. — Спрашивать смысла нет, конечно это ты. На удивление незнающим, Рейнира очень даже хорошо владела колющими-режущими предметами. Помнится, Визерис и Эймма (Царство Небесное, конечно, но много кто ей завидовал как вовремя слинявшей от ужасов четы Таргариенов счастливице) грозились лишить Деймона наследства, если тот не прекратит «учить столь невинную малышку дурному». Дурному малышка училась неплохо и сама, поэтому во всеоружии (и почти без чужих подсказок) бросилась на какого-то там кузена по неизвестно чьей линии, обзывающего её жуткой дурой на семейном ужине. — Кто же ещё, — поначалу испытавший гордость Деймон утихомирил свою радость, словив полный недовольства взгляд жены, теперь ещё и орудовавшей вполне себе острой вещицей. — Только не нужно делать вид, что тебя не радует его видок гнилой рыбы, — их взгляды невольно метнулись к бычкам, ожидающим своей кулинарной участи в тазу. — Радует, — кивнула Рейнира. — Но только пока мне не приходится выстирывать бельё от его органических выделений. Я уже устала, — смахивая несуществующий пот со лба, ведь в доме было прохладно (слава кондиционеру, как говорил Джоффри), она отдала одну дольку любимому и, съев другую сама, продолжила. — Прекрати ему подсыпать ту дрянь, которой ты пытаешься его окислить. Или загружай стирку с его вещами и после развешивай их сам. — Ну так это уже другой разговор! — целуя любимую жену сначала в живот, а после в губы, Деймон уже весело начал возвращаться к холодильнику, чтобы забрать макуху и червей для нового захода в ловле рыбы. Складируя в руках контейнеры и оборачиваясь назад, он договорил. — Постираю я за ним его трусишки-простынишки, не переживай. — Значит, решили вопрос, — почти полностью доев фрукт, Рейнира вытерла руки салфеткой и прокричала уже уходящему мужу. — И прекрати так варварски выдирать листья у растений! Для кого ножницы придумали! — Как скажешь, любимая!***
Наслаждаясь приятным утренним спокойствием оранжереи, Люк даже не особо сильно огорчался от вида бесчисленных горшков, грядок и прочих хранилищ растительных мутантов, требующих поливки. У Рейниры сегодня было плановое УЗИ, так что ответственность за всё это царство как обычно была на Люке. Во всей семье только у него (с недавних пор и у Хелейны с Алисентой) был доступ в святыню святынь. Деймон, видящий цель, но не видящий препятствий был не в счёт. Поэтому когда стеклянная дверь открылась, Люк в первую очередь подумал именно о Хелейне, так как Алисента поехала в больницу вместе с Рейнирой (от безделья в чужом доме – скажет сама Алисента, из беспокойства и заботы – скажут все остальные). Но вместо ангела во плоти внутрь прошёл злобный одноглазый демон. — Не ожидал, что ты настолько много времени здесь проводишь, — легко опустившись на диванчик окружённый со всех сторон цветами, Эймонд точно королевский отпрыск раскинулся на нём, смотря сверху вниз и игнорируя то, что физически он находится ниже. — Пугает мир людей? — Пугает меня только эта фатсия, она со вчерашнего дня вялая, — ответил Люк, осматривая растение. — Ей бы в место потемнее – всего через несколько часов тут будет настоящее пекло. — Так почему она ещё не там? — зачем-то интересуется Эймонд. — Потому что посмотри на меня и на эту махину, — Люк сравнительно проводит рукой сначала вдоль своего тела, а после указывает на кустарник в тяжёлом мраморном горшке. — Я один не утащу. Неожиданно гора резко встала и направилась к Магомеду, закатывая по пути рукава рубашки и поправляя домашние штаны (Люк считал, что его дядю невозможно увидеть не в чёрном и не в кожаном, но тот смог удивить его ещё в первый день, надев после трапезы исключительно серые вещи). Эймонд остановился прямо напротив растения и оценил стоящее перед ним нечто: огромное полудерево-полукуст в таком же огромном горшке непонятной формы, очевидно, ручной работы, где авторский стиль – адская помесь минимализма и максимализма. Иначе Эймонд не мог объяснить, почему гравюры и лепнина переходят в кубизм. — Становись по другую сторону, — давая старт действиям, он схватил борты и начал поднимать за них мраморное изваяние. Люцерис решив не язвить быстро организовался рядом и тоже взялся за фатсию. — Куда нести? — В тот угол, — Люк кивнул в сторону менее освещённого участка, скрываемого от лучей солнца решётчатыми пластинами поверх стекла. Место было обустроено для нетерпимых к прямым лучам солнца растений заботливыми руками всех мужчин в семье. — Сколько эта херня вообще весит, — вскинув бровь, из-за чего капля пота, рассекающая его лоб, сменила траекторию и скатилась по виску, Эймонд придвинул фатсию ближе к остальным горшкам, чтобы та не мешалась в проходе. — Что-то мне подсказывает, процентов девяносто от всего веса здесь занимает это мраморное ведро с землёй. — Мамин знакомый скульптор подарил в честь скорого рождения первой дочери, — Люк отряхнул руки от земли. — Не думаю, что Висенье есть хоть малейшее дело до этого произведения современного искусства, но мама была в восторге. — Хоть кому-то эта глыба доставила радость. Эймонд уложил локоть прямо на люцерисову макушку и смотрел на какую-то рассаду у стеклянной стены, от чего тот вздрогнул. Это лето, очевидно, соткано из чудес, раз Эймонд не брезгует прикосновениями, например, как два года назад на Пасху, когда он демонтировно вытер руку о толстовку Люка после рукопожатия. В конце всей семье пришлось участвовать в откровенном мордобое этих двух, ведь Люк, не включая головы и не давая отчёта своим действиям, ляпнул фатальное «правильно, ведь именно в этой руке был нож». Но отчёт ему в итоге дала Рейнира, попутно удивляясь агрессии своего достаточно миролюбивого сына. Люк же решил, что наставления – это не так страшно, раз от Деймона он получил пожизненное признание и примерно миллион одобрительных хлопков по спине, после которых у него не получалось вдохнуть. — Сойдёт за способ оплаты проживания? Не люблю пыль, — Люк может поклясться, что видел сквозь чужой оскал вполне себе безобидную улыбку. От этого на душе стало ещё приятнее. Подобные взаимоотношения и совместные моменты казались до жути правильными. — Если поможешь в конце этой сумасшедше жаркой недели перенести её обратно, — Люк улыбнулся в ответ. — То ты откупишься за всю семью разом. — Но Эйгона нужно впрягать отдельно, — его черты стали острее, а клыки заметнее проявились среди изгиба губ. — Чтобы не расслаблялся. — Без проблем. А теперь – мыть руки, — он прошёл к умывальникам и указал Эймонду пойти с ним. Настроение было потрясающим, а отношения с дядей, казалось, спустя месяц постоянного нахождения под одной крышей стабилизировались и стали лучше. — Она ядовитая. — О таком предупреждают раньше, идиот! — Скажи спасибо, что осведомил в принципе. Хотя, размышляет Люцерис, в их перепалках есть свой шарм.***
Сидеть в тишине и потёмках было приятно, особенно, если рядом ни души. Дед Корлис ещё давно говорил о появляющейся с возрастом ценности тех крох покоя, которые настолько сложно выловить в их семье, что никто уже и не верит в их мифическое существование. Люк с ним согласился ещё будучи совсем мелким, лет так эдак в пять, когда после некоторых махинаций с его стороны на данный момент менее сучий Эймонд Таргариен (Люцерис может поклясться, что таким он был и с двумя глазами, просто определённые лишения в жизни мальчика отряхнули его от напыления кое-какой совести) ослеп на один глаз. Было громко и неспокойно, родители начали всё усугублять повторной поножовщиной, – все помнят, как Рейниру не могли удержать трое взрослых мужиков, когда та увидела бегущую в сторону её сына почерневшую от теней Алисенту. — Что за готика? Как в гробу. — Просто занавески, — не открывая глаз и лёжа на диване пробубнел Люк, из-за чего Джейс его еле услышал. — Занавески из стали, видимо. И лучику не просочиться, — бесцеремонно просто сел прямо на страждущего (на скорую оценку Джейса, от безделья), абсолютно не стесняясь своей наглости. — Только давай без этих полумысленных ответов. Я тебя почти не слышу. — Мм. — Теперь ты даже не стараешься делать вид, что не спишь, — Джейс посмотрел на него с обидой. — Я отдыхаю от событий прошедшего дня, ничего такого, — с тем же энтузиазмом вяленой рыбы ответил Люк. — Ещё одиннадцати часов утра нет, кому ты тут затираешь... Их без пяти минут диалог прервал звонок на телефон Люка, который в ту же секунду со стола схватил Джекейрис-мать-твою-Таргариен-что-ты-творишь. — «Выеби»? Это кто? Прямо сейчас Люк как никогда понимал Алисенту и её маниакальную одержимость религиями, ведь бывают абсолютно безвыходные ситуации, в которых помочь способен только бог. Например такие, где старшие братья действуют не с тобой, а против тебя, предавая всё, что вас когда-либо связывало. — Это никто. Джейс, верни телефон. Телефон он возвращать не собирался, сразу отвечая на звонок и прижимая голову Люка к дивану, чтобы тот не дотянулся до него, решив, что плохо так поступать – заставлять человека ждать. А отвечать на чужие звонки, блять, хорошо. Сонливость Люцериса испарилась меньше, чем за секунду, а перед глазами пронеслась вся жизнь: вот он в песочнице бьёт лопаткой чужой кулич, вот пошёл в первый класс и в тот же день получил тетрадью в лицо от соседа по парте (Люк не знает чем успел ему насолить, видимо, кулич был его), дальше быстрый калейдоскоп других школьных и домашних событий, мельком видится первый стояк на дядю. И здесь его жизнь обрывается, потому что на том конце им отвечает голос Эймонда. Джейс сбрасывает мгновенно. Молчание не прекращалось минут десять точно, никому не хотелось его нарушать. Хотелось прыгнуть в окно и переродиться на другой планете, лишь бы забыть свой позор. Но метеорит, инопланетяне и торнадо не спешили разом обрушиться на их головы, очевидно, опасаясь гнева Рейниры за разрушенную гостинную. Слава богам, Джейс взял себя в руки и заговорил первым, отползая подальше к другому концу дивана, словно его каждый раз жалило током от прикосновений к Люцерису. — Что это было, — его старший, его терпеливый и всегда улыбчивый брат сказал это так горестно, словно из него дементоры всю жизнь вытянули, и Люку даже стало стыдно, но только на секунду, потому что Джейс не закончил. — Ты решил лечь под нашего дядю, которому в детстве разъебал глаз? — Не собираюсь я под него ложиться! — Ещё хуже, — Джейс поморщился и продолжил гнуть свою линию, расположенную не так уж далеко от истины. — Сделаешь ему минет, и я с тобой из одной чашки больше пить не буду. У Люка дёрнулся глаз. Нет, ему точно нельзя общаться с Эйгоном, ведь так дурно на него ещё никто и никогда не влиял. — Послушай, давай просто не обратим на этот эпизод внимания? — примирительно выставив руки, он вложил всю свою надежду в слова, но в связи с последними событиями её осталось немного. — Ты это сейчас серьёзно?— реакцией Джейса была, возможно, обречённость. Иначе Люк не мог объяснить чужой пустой взгляд. — Я даже не знаю, что именно в ваших отношениях меня ужасает больше всего! — Да нет никаких отношений, господи, — Люк прикрыл глаза. — Джейс, я давно не тот маленький мальчик, которого нужно опекать. Не нужно вмешиваться, я смогу разобраться с этим сам. — Ага, разбежался. «Блять, да ты стебёшь...», — придётся Люцерису смириться с часовой тирадой о его возрасте, опыте и правах на решение проблем без участия старшего (то бишь самого Джейса). Впрочем, ничего нового.***
Не успел Люк уйти (сбежать) к себе в комнату, как его схватили за ворот и припечатали к столу. — Значит, выебать? — Эймонд говорил спокойно и ровно, но спиной Люцерис ощущал его напряжённые мышцы и тушил злость из-за подслушанного разговора мыслями о том, что его дубового дядю волнует, как он подписан в телефоне у своего милого племянничка. К слову, тело Люка тоже не особо что-то скрывало. — Чего дрожишь? — по-уебански надменный взгляд Эймонда щекотал где-то на загривке. — Боишься, что узнает кто-нибудь, кроме меня и твоего братца? Я ведь могу это использовать. — Твои попытки меня кошмарить провальны и неискренни. Может, достаточно? — Будет достаточно, когда ты ночью глаза закрыть не сможешь от страха, — на этих словах он прижал его бёрдрами к столу сильнее, пока наклонялся ближе к уху. — Зная, что я с тобой по одной земле хожу. — Для такого эффекта тебе нужно действовать немного иначе, дядя, — и в подтверждение сказанному приник спиной к чужой груди, которой ему закрыли любые пути к отступлению. Эймонд только выдохнул, но не растворился где-нибудь за дверью, как обычно они привыкли поступать в любой хоть малость неоднозначной ситуации между ними. — Потому что так я ночью не смогу заснуть по другой причине. — Вот как, — разворачивая Люка лицом к себе, Эймонд продолжил. — Ну, раз ты просишь, то, так уж и быть, получишь, что хочешь. — Боже, только не начинай, — горестно взмолил Люк, пожалев уже и о номере, и о том, что по дурости прижался, давая повод продолжить этот нескончаемый фарс. — Нормально же говорили всего пару часов назад. Почему вы все на этом так циклитесь? — Пару часов назад я не знал, как записан у тебя в телефоне, — философски заметил Эймонд. — Ну, подумаешь, записан и записан, — даже чувство стыда покинуло его, оставляя наедине с усталостью. Ну что ж за блядство-то такое, день, походу, испорчен основательно, а как красиво начинался. — Будто бы это хоть что-то меняет в нашей обоюдной ненависти. — Меняет, — с этого момента Люцерис хочет узнать поподробнее хотя бы в какое именно русло и что именно будет меняться. — Теперь мы можем перевести ненависть в горизонтальное положение, — скаля зубы закончил Эймонд. — Иногда я забываю, что вы с Эйгоном кровные братья, а не сводные. И вы оба безнадёжны, — вновь обращаясь к потолочному богу Люк выглядел чуть менее уставшим и чуть более заполучившим потерянную дважды за сегодня надежду. — Тот тянет на дно Джейса, а меня туда тащишь ты. — Ты сам себя туда тащишь, не нужно строить из себя невинность под самый конец. — Ну, до вас мне уж точно далеко. Значит, в горизонтальное положение. Если так подумать, не худший вариант из возможных, в какой-то мере даже желанный (не шутки ж ради людей в контактной книге подписывают). Главное проконтролировать, чтобы положение было вызвано не дракой, ведь обтирать полы катаясь по ним клубком им не впервой. — Будет пиздецки сложно, — Люк ещё мгновение сомневался, но всё же согласился. — Что ж, будем пробовать. — Будем, — вторил Эймонд, притягивая для полноценного объятия, потому что в попытке касаться друг друга минимально, но не давать возможности сбежать у них затекли и руки, и ноги. Находясь некоторое время в тишине, Люцерис размышлял над тем, как интересно будет увидеть реакцию Джейса, которого он весь прошлый час убеждал, что между ним и Эймондом ничего не возможно. — Так, а зачем звонил-то? — он поднял глаза и уставился Эймонду куда-то в подбородок. — Хотел узнать, какие цветы подходят для квартиры и могут жить в прохладе. — Театр абсурда, — Люцерис не особо-то и переживал по этому поводу, но капля драматизма ещё никому не помешала. Окончательное смирение со сложившейся ситуацией он выразил опустив голову Эймонду на плечо. Вдыхая его запах, проводя носом по коже, он жмурил глаза – ему определённо нравилось своё занятие. Дело осталось за малым: избавиться примерно от тысячи душевных терзаний, привыкнуть к присутствию друг друга, простить обиды и доказать семье, что это не сумасшествие, и тогда, вероятно, у них выйдут эти самые отношения. — А что, романтичное начало, — Эймонд перехватил его талию поудобнее. — Пиздец у нас романтика, конечно.***
В конце проведённого вместе отдыха все были довольны принятому решению устроить себе небольшой релакс среди бесконечных разбирательств с родственниками, кучи работы и просто тупых людей вокруг. Можно даже сказать, что семья ступила на тропу примирения. Правда, Отто почему-то не очень понравилось.