Заклеймен и влюблен

Они с Мортишей стояли немного подальше и переговаривались, поскольку о способностях Уэнсдей даже друзья не знали. Для их безопасности. Когда дверь открылась, Ксавье практически первый же бросился к врачу. Состояние девушки они смогли стабилизировать, но беременность не сохранили. Слишком маленький срок. Причем никто не смог сказать почему у практически здоровой Аддамс вдруг случился выкидыш. Врачи думали, что виной может быть стресс или какие-то другие непредсказуемые факторы, но ее родные знали правду. Это все из-за дара девушки. Образовавшаяся жизнь не выдержала контакта с магией смерти, поэтому и оборвалась. Такое часто было у матерей-некромантов, о чем писалось в книгах. Но одно дело книги и сведения, а другое — реальность. Ксавье готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Да, они с любимой не планировали иметь детей, и все же он был бы счастлив, если бы у них родился ребенок. Ребенка от Уэнс парень любил бы, он бы их на руках носил. Художник вспомнил свое видение, маленького темноволосого мальчика, который бегал и смеялся, когда он брал его на руки. Теперь этого никогда не будет. Когда близких допустили в палату к готу с косичками, они увидели ее такую маленькую, беспомощную, еще белее, чем обычно. Девушка спала, на ее лице застыла невозмутимая маска. Юноше почему-то вспомнилась сказка о Белоснежке, которую прекрасный принц разбудил поцелуем. Хотелось делать так же и одновременно было страшно. Как отреагирует Уэнсдей на гибель своего ребенка? Будет такой же невозмутимой? Будет страдать тайком? Будет рыдать? Будет проклинать все на свете? Ему самому хотелось рыдать, а сердце обливалось кровью. Его маленькая Уэнс должна была пережить подобное из-за своего дара. Он вспомнил отца, который советовал сыну завести другую женщину, чтобы она родила ему ребенка. Почему одни с лёгкостью рожают, а другим это не дается? Торп был уверен, что Аддамс была бы прекрасной матерью, несмотря на все ее аргументы и слова. А их общий ребенок был бы идеальным. Он взял руку некроманта в свою. Какая она холодная. Так хотелось сжать ее в своих объятиях и не отпускать. Мортиша сжала его плечо, но ничего не сказала. Гомес и Пагсли стояли с скорбными лицами, Аякс утешал плачущую Энид. Слегка затрепетали веки у Уэнсдей, она медленно открыла глаза и осмотрела собравшихся, в частности, остановила внимание на мать, заплаканную подругу и обеспокоенного Ксавье. Кажется, девушка все поняла без слов. — Его больше нет, да? — кого-то чужого могло бы шокировать безразличие ее голоса после пережитого, однако близкие услышали в нем нотки тревоги и скорби. — Именно так. — Мортиша тяжело вздохнула. — К сожалению, врачи не смогли сохранить твою беременность. Если бы я могла видеть больше, а не только приятное… — Я знала. Когда я заподозрила, что беременна и сделала тест, то у меня было видение. — она невозмутимо смотрела в одну точку. — Почему ты ничего не сказала? — сдавленно спросил ее провидец. — Ты прекрасно знаешь, что видения не всегда сбываются. Я думала, если у тебя нет на этот счет никаких видений, то существует большой шанс, что мое видение не воплотится в реальность. Я ошиблась. — У меня было видение черноволосого мальчика. А еще сегодня плохие предчувствия и я видел, как ты лежала… — Я так испугалась за тебя, Уэнс. — наконец успокоилась волчица и подошла к подруге. — Как видишь, я жива и в относительной норме. Думаю, моему ребенку повезло, он отправился в холодные объятия смерти, так и не узнав несправедливости этого мира. — Ох, Уэнс… Энид не знала, как реагировать на такие слова, а сам художник понимал, что любимая просто успокаивает себя. По косвенным признакам, он заметил, как ей больно. Наплевав на все, Торп притянул гота с косичками к себе. Она не противилась. Он вдыхал ее такой родной и знакомый запах, гладя по черным косам. Парень не знал, что в таких случаях говорить и делать. Ему самому хотелось рыдать, проклиная несправедливость мира. Все было хорошо, и он считал, что так будет всегда. Провидец не часто пользовался своим талантом и вот результат. Обычно если что-нибудь случалось, он это видел. Исключение было с похитителями. На этот раз Ксавье не сумел вовремя отреагировать и не рассказал своей девушке о видении с мальчиком, побоявшись ее реакции. Она ведь не хотела детей, а видения не всегда сбываются. К тому же это могло случиться много лет спустя. Они оба ошиблись, поэтому и наступила расплата. Пострадал их ребенок. Он обнимал свою любимую, которая беззвучно плакала, чувствуя, как у самого слезы катятся с глаз. Хотелось кричать от отчаяния, рвать, бить все вокруг… Почему вокруг все до сих пор как раньше? Почему этот мир не разваливается вдребезги, как его сердце? Почему за окном светит солнце, хотя в фильмах всегда в таких моментах идет дождь… Его маленькая Уэнс всегда такая сильная и несгибаемая — плакала. Он видел ее слезы всего несколько раз за несколько лет их знакомства. В первый раз, когда погиб Юджин, хотя тогда она быстро успокоилась и пообещала отомстить. Но даже тогда девушка не выглядела столь беззащитной. Она была готова каждое мгновение ринуться в бой. А не беспомощно плакать на груди у кого-нибудь. Было даже трудно поверить, что это один и тот же человек. Сколько прошло времени, когда они вот так находились? Секунды, минуты, часы? В конце концов, некромант отстранилась от него. И если бы не дорожки слез на лице, затаенная боль в глазах, нельзя было бы догадаться о ее переживаниях. Это была снова невозмутимая пустая маска. Даже хуже, чем когда они впервые встретились. В этой Уэнсдей ощущался стальной стержень, однако не было живой искры, которую он так любил. Она, словно навсегда окаменела. Соболезнование девушка принимала безразлично, слова не смогут облегчить или изменить прошлое. Причем позже она больше не принимала объятий, даже от Ксавье. Винсент, впоследствии приходивший ее навестить, никак это не прокомментировал, выразив стандартные соболезнования. Художник думал, что отец снова вернется к разговору о внуках с ним наедине, но ничего подобного не случилось. Выписали Аддамс быстро, она не собиралась задерживаться в больнице. Ее анализы и самочувствие были в норме, хотя врач и предлагал на всякий случай остаться и даже сходить к психологу, она отказалась. Дома гот с косичками, практически сразу взялась за свой роман. Торп не стал ее отговаривать, он знал, что любимой нужно отвлечься от боли утраты. Работа и творчество частенько помогали. Он сам принялся за рисование, прогоняя образ их еще нерожденного сына. В эти дни пара практически не виделась. Юноша время от времени заходил к девушке, интересуясь ее самочувствием, получая постоянный ответ, что она в порядке. Уэнсдей мало ела, ему чуть ли не насильно приходилось отводить ее на кухню, чтобы поесть, так же было со сном. Причем поначалу она пыталась спать на другой половине кровати, подальше от него, хотя с тех пор, как они стали жить вместе, спала в его объятиях. Когда провидец пытался ее обнять, отталкивала его, а потом вообще переселилась в другую комнату. Свои действия Аддамс объясняла довольно странно: то ей душно, то пространства мало, то он слишком тяжел… Он же понимал, что дело не в этом и все же боялся на нее давить. Ему было не легче, каждую ночь парень практически просыпался с криками и искал свою Уэнс, которой не было рядом. Свои тревоги он вновь воспроизводил в картинах, при чем даже пытался нарисовать портрет мальчика с его видения, однако ничего не получилось, и художник в гневе располосовал полотно. Это видение никогда не сбудется, поэтому у него ничего и не выходит. Слишком поздно. Ему не угнаться за прошлым и не вернуть все вспять. Надо жить дальше. Но как дальше жить, когда они с Уэнсдей медленно удалялись друг от друга, становясь чужими. Ксавье постоянно попытался поговорить с любимой, ведь она или игнорировала его, или ссылалась на занятость. Было очевидно, что ей даже затрагивать эту тему не хочется. А еще ему казалось, что всегда бесстрашный некромант его боится. В ее глазах появлялся страх, когда он приближался к ней, не говоря уже большем. В доме чаще под разными предлогами стали появляться Энид с Аяксом, а также представители семьи Аддамс. Мортиша долго разговаривала с дочерью, в то время, когда Гомес пытался заняться с ним фехтованием и посоревноваться в стрельбе. Юноша действительно отвлекался, а вот реакция гота с косичками на беседу с матерью была ему неизвестна, так как она все равно продолжала дальше заниматься своими делами. Миссис Аддамс только качала головой и просила его быть терпеливее. Пагсли пытался напомнить сестре об их любимых играх, детстве… Даже приезжал дядя Фестер, пытавшийся расшевелить свою племянницу. Она выдавливала улыбку на его подарки и даже сходила в какую-то таинственную разведку, хотя и делала все это механически, без азарта, как впоследствии сказал он. Бабушка Аддамс провела некий ритуал над внучкой, который никак не помог. Вещь даже сделал театр теней, который она проигнорировала. Энид с Аяксом пытались вытащить их на двойное свидание, которое оказалось катастрофой. Гот с косичками практически весь вечер просидела в углу и смотрела в одну точку игнорируя попытки других вовлечь ее хотя бы в разговор, не говоря уже о развлечениях. Позже супруги Петрополус пытались вывести отдельно каждого прогуляться и развеяться. Получилось лучше. Волчица рассказывала, что ее подруга хотя бы разговаривала с ней. Ксавье с Аяксом просто напились. Впервые некромант никак не отреагировала на пьяного парня, как и на разбросанные вещи. Их отношения зашли в тупик и так больше не могло продолжаться. Даже его отец наконец-то вмешался и высказал свой комментарий, порекомендовав взять и поговорить, при чем сказать все, что думают, не быть деликатными. Им нужно было просто и откровенно поговорить. Дальше так продолжаться не может, нужно что-то делать. Он после ужина подстерегал девушку и практически силой заставил ее сесть с ним в гостиной для разговора. Она всячески упорствовала, снова говорила о своей работе, ему даже пришлось блокировать дверь и угрожать схватить Аддамс, отнести к дивану. Она согласилась. Честно говоря, художник думал, что девушка будет больше упираться, она же сильнее его. Некромант невозмутимо села на диван, подальше от него. За это время она очень сильно похудела, кожа стала серой, а круги под глазами больше, чем сами глаза. Художник знал, что выглядит не лучше. Друг даже однажды попытался пошутить, что ими можно пугать даже при свете дня. В чем-то они похожи и солидарны. Как ему хотелось обнять ее, прижать к себе и не отпускать. Почему любимая его игнорирует? Юноше было не менее больно, чем ей. Он даже тайком кричал в подушку, плакал. А девушка выглядела отстраненной, будто это касалось только ее. Некромант же видела, как ему больно. Как провидцу нужна она. А он ей, похоже, больше не нужен. — О чем ты хотел поговорить? — спросила Уэнсдей, даже не выглядя заинтересованной. — О нас. — Ксавье волновался. — Уэнс, ты уже больше месяца меня игнорируешь. Это неправильно. — У меня много работы… — попыталась оправдаться она. — Ты не работаешь как некромант, не встречаешься с клиентами, а твой роман тебе еще не скоро сдавать. — напомнил он. — У меня вдохновение. — Ты часто сидишь возле машинки и смотришь в одну точку не двигаясь. — Ты следишь за мной? — девушка выглядела раздраженной. — Я просто хочу понять, что, между нами. Ты игнорируешь меня, мы практически не видимся и не общаемся. Ты даже переселилась в другую комнату. Скажи, что не так ли? Что между нами? Я ничего не понимаю. Прошу, Уэнс… — умолял парень. — Ты правда хочешь это услышать? — спросила Аддамс после недолгого молчания. — Да. — Что ж, я хотела сохранить наши отношения, кажется, не получилось… — вздохнула гот с косичками. — Сохранить? — удивился провидец. — У нас их практически не осталось. Мы становимся чужими людьми. Скажи, в чем причина? Я понимаю, что ты такая из-за потери ребенка, мне тоже больно. Но мы не можем этого изменить, нам нужно жить дальше и думать о нас с тобой. — Знаю… — Я хочу, чтобы ты разделила эту боль со мной, чтобы мы были вместе как прежде. Мы ведь делились практически всем, что у нас было. Ты поддерживала меня во время экзаменов и когда называли бездарностью. Я поддерживал тебя, когда кто-то считал тебя шарлатанкой или когда очередное агентство отказывало. Мы вместе праздновали наш триумф, вместе проводили время… — напоминал он. — Это были хорошие дни. Я никогда не думала, что мне может быть приятно проводить время с кем-нибудь. — призналась она. — Почему же ты от меня отгородилась, Уэнс? Что я не сделал так? Не сообщил тебе о своем видении? — Дело не в тебе, точнее не только в тебе. Я не знаю, как это объяснить… — Хоть как-то… Прошу тебя… — Я не планировала детей, ты же знаешь. У женщин некромантов не часто рождаются дети. Я не хотела детей и, чтобы даже случайно этого не случилось, я пила таблетки. — Знаю. — Но как-то так получилось, возможно, лекарство оказалось некачественным или это был тот самый небольшой процент, о котором предупреждали производители и я забеременела. — Да, это было неожиданно. — Не сказать, что я обрадовалась, даже задумалась об аборте. Но поняла, что не смогу этого сделать. Наверное, потому, что ты так хотел семью, а я не могла тебе этого дать. — Я тебе говорил, что мне безразлично, главное быть с тобой. — Это ты так думаешь сейчас. Но твой отец прав, однажды ты пожелаешь иметь детей и будешь меня винить в их отсутствии. — Уэнс, ты уже тогда знала, что беременна? — Знала. Я ждала, когда опасность пройдет, и я смогу открыто это сказать. Не суждено. И все же дело не только в этом. Я не хотела выходить за тебя замуж, потому что это означало, что мы стали бы семьей. И тогда ты захотел бы иметь детей. — Ты — моя семья, Уэнс. — И потому ты желаешь оформить отношения официально? Не думаю. Ты не считаешь меня своей семьей, как и я тебя. Официальная бумажка и церемония означают для нас больше, чем мы думаем. Потому я и избегала этого, для нас этот шаг слишком серьезное решение. Так нас воспитывали. — Я и сейчас этого хочу. Несмотря ни на что. — уверял художник. — Зато я не хочу. Раньше я предпочитала иллюзию идеальных отношений, которую мы держали. — Это была не иллюзия, а реальность. — Нет, твой отец прав. В Неверморе вы нравились мне одинаково: ты и Тайлер. Вы оба не побоялись стать ближе к чудаковатому готу, вы оба мне помогали. Я выбрала тебя, потому что так сложились обстоятельства. Ты был смелее, а Галпин оказался монстром. — Я думал, что за эти годы мы сблизились. Или ты хочешь сказать, что до сих пор любишь Тайлера? — Это было просто детское чувство, первая любовь, можно сказать. Мы действительно сблизились за это время. — Так в чем же проблема? — Проблема в том, что между нами было больше страсти. Нас связывал секс. Тебе было удобно быть рабом моим, а мне твоей хозяйкой. Это была игра, в которую мы поверили. — Неправда, для меня ты больше, чем просто любовница. Я люблю тебя. — Это просто привычка, Ксавье. Мы просто привыкли друг к другу. Сколько ты продержишься без секса? Ты уже хочешь со мной переспать, поэтому и затеял этот разговор. — Я хочу быть ближе к тебе. — В любом случае это кончилось. Наша иллюзия развеялась, и я больше не чувствую к тебе того, что когда-то. Я тебя больше не хочу. Не вижу в тебе мужчину. — Что?! — Да, страсти, которая нас связывала больше нет. Ты, может быть, хочешь меня, а я тебя больше, нет. — говорила девушка уверенно и спокойно. — Неправда!.. Скажи, Уэнс, что это неправда!.. — юноша чуть не сорвался на крик. — Вот почему я не хотела спать с тобой. — продолжала Аддамс. — Потому что ты меня не привлекаешь. Я думала, что это пройдет со временем, но смотрю на тебя и понимаю — нет. Думаю, что нам нужно разойтись. Так будет лучше для нас обоих, и мы не будем мучить друг друга. — Я не верю тебе!.. Ты даже не попробовала!.. — Торп подошел к ней, взял за руку, которую она быстро выдернула. — Пусти, мне неприятно. — Уэнс, не отталкивай меня… Мы можем попробовать позже… У тебя просто психологическая травма, мы можем что-то придумать… Сходить к психологу… — цеплялся он за соломинку. — Нет у меня никаких травм. — четко сказала девушка. — Я просто поняла, что не хочу тебя. И точка. Прими это. — Не могу… — Тогда ты не оставляешь мне выбора. Ксавье Торп, я приказываю тебе покинуть меня и уйти отсюда. Художник почувствовал, как клеймо на его спине зажглось огнем боли. В первый раз некромант пользовалась собственной властью и дала ему приказ. Так вот как это работает. Что ж хотя бы его чувства были точно настоящими, а не навязанными, как думал Винсент. Теперь в этом не было сомнений. Но какая сейчас разница, если они больше не вместе. Все, что было между ними — лишь иллюзия, сон, рассеявшийся об обыденности. Он чувствовал к ней больше, чем просто страсть, а она только воспользовалась своим шансом. Интересно, если бы Тайлер был смелее, не предал ее, а впоследствии не побоялся уйти в пасть смерти, Уэнсдей была бы с ним? Очевидно, да. Более того, ему не нужна была семья, Галпин мог бы удовлетворить себя тем, что есть. Отец снова оказался прав, пора и Уэнс его прогнала от себя. Их отношения не смогли пройти испытание временем. Все было напрасно. Художник не сумел удержать свою любовь, не сумел ее сохранить. Теперь у него ничего нет, он остался в одиночестве со своим горем. Зачем такая любовь, которая, кроме боли, ничего не дарит? Торп подчинился ее приказу и ушел, практически не взяв с собой ничего. Кажется, она что-то говорила ему в след, но он не слушал. Только позвонил Винсенту и попросил его забрать. Впервые погода отражала его настроение было пасмурно и слегка капал дождь. Как иронично. На этот раз сердце его хотело разрываться от боли, но не могло. Оно просто окаменело. Практически сразу приехал шофер от Торпа-старика и отвез его в одну из квартир ничего не прокомментировавшего Винсента, который сказал лишь чувствовать себя как дома. А где теперь его дом? Кто он и как жить дальше?