***
«Охренеть», — всё, на что способен Драко, когда заворачивает за угол и едва не бьётся головой о стену пещеры. Сдержаться и не поцеловать эту русалочку становится всё сложнее. Даже не получится свалить вину на песнь. Лейхада поёт днём да и с его разрешения. Скорее даже — просьбы. Песнь приглушает реальный мир, к этому легко пристраститься, это вызывает тревогу. Но даже в тишине Драко окутывает спокойствие от её присутствия и тянет находиться рядом. В разум проскальзывает мысль, что его отношение и стремление положиться на неё вызваны смертельной опасностью: всё-таки он оказался в окружении враждебных существ лишь под её защитой. Да, наверное, так и есть, убеждает себя Драко, пытаясь прогнать из головы туман и прийти в себя. Но всё же... где граница между здравомыслием и смягчающими обстоятельствами? Он двигается вдоль стены и выглядывает за угол, но тут же прячется. Смотреть в её грустные глаза нет сил. К тому же, судя по кратким экскурсам в мысли Лейхады, она что-то утаивает. Драко не пристаёт с расспросами, попытки проникнуть в глубины её сознания ни к чему не привели. Она не может или не хочет помнить. Зато приносит ему книги. Удивительно, но некто твёрдой рукой записал тонкости культуры финнов, и для Драко, который собирался изучать истории магии на территории кельтов, это просто находка. Его так и подмывает попросить у Лейхады эти книги, чтобы забрать с собой на сушу, но она обращается с ними как со спелёнутым младенцем, а значит, бесконечно дорожит. Она подарит ему все что ни попроси, поэтому Драко сдерживается. Не пользуется ей и её расположенностью. Свободное время он тратит на перевод. Это долгий процесс. Помимо обязанностей, которые на него радостно свалили финны, раз уже Драко прошёл испытание, и потраченного времени на мысли о Лейхаде, и непонятных провалов в днях, которые он списывает на странное течение времени в океане, ему приходится анализировать текст и выбирать самые, на его взгляд, важные отрывки. Сегодня в раковину ещё не трубили — ежедневное напоминание о его рабстве, — а потому оставалось время до выпаса «скота». Вчера он настолько ушёл в работу, настолько проникся насмешливыми комментариями финнов, пока плыл на Цетусе, своем нъогле, что показалось, будто безоговорочно принял роль сесмуны. Самое дно их замшелой кастовой системы. Низшее существо. Человек. И даже не сразу отреагировал, когда Лейхада позвала. Вздохнув, он успокаивается, оглядывая «комнатку», что Лейхада выделила ему в конце пещеры. Решив не терять времени даром, Драко садится за стол к страницам перевода. Правда, прямо сейчас они ничуть его не интересуют. Вопреки собственным увещеваниям («ты столько пережил, и всё из-за неё!»), сердце стучит всё быстрее и быстрее, моля об уединении с ней. В ушах ревёт кровь, и Драко с тревогой замечает, что возбудился. Всё лишнее в голове вытесняют её прекрасные печальные глаза и проблески её мыслей о нём. Буквально вчера Драко поймал её на молчаливом восхищении его руками и сам после этого совершенно по-другому посмотрел на выступающие при труде вены. В другое время он слышит лишь обрывки: «потрясающий... идеальный... моя невыразимая печаль... С чего я взяла, что он останется? Почему до сих пор надеюсь?» К нему сто лет не относились с таким обожанием — как к человеку, чьей компании желают не за деньги, которые помогают забыть, кто он такой. И Драко осознаёт, что относится к её изоляции не с жалостью, а с острым пониманием. Это могущественное уникальное создание стоит особняком от своего народа, слишком другая, или слишком опасная, или всё разом, чтобы узнать её лучше. Она жаждет любить, жаждет нравиться, а они отталкивают её, в слепоте своей не замечая сокровища перед носом. Дураки. Драко подходит к окошку в своей «комнате» и, не успевая передумать или отчитать себя, вытягивает руку, мочит её в солёной воде. Ещё раз выглянув за колонну в зону, где читает Лейхада, он фиксирует её образ в сознании и прикрывает глаза. Веки начинают подрагивать, пока он размеренно водит по всей длине, а перед мысленным взором стоят её тёмные глаза, затуманенные влечением. Ладонь скользит по члену, и мысль о её лоснящейся коже, о языке, что чертит линию на его горле, едва не вырывает стон. Какие бы ощущение вызвал этот язык, если бы медленно облизывал его плоть, если бы губы сомкнулись вокруг и жадно вобрали его, посасывая? Ведь Драко уверен, что она с охотой согласилась бы. Большой палец проходится по головке, собирает влагу, смешивая с последними каплями морской воды. Всего несколько минут назад её зубы царапали кожу над пульсирующей жилкой. Драко практически чувствует их прикосновение. Представляет, как эти зубы прикусят, оставят засосы — не переходя грани болезненного, но удовольствия. Дыхание учащается, движения становятся резче, а внизу живота растёт ответное напряжение. И тут в мысли врывается свежая фантазия, не испытанная ещё наяву. Лейхада возвышается над ним, двигается, откинув голову в экстазе. Выдыхает: «Shaavoh» — и ногтями впивается в плечи. Едва только Драко в воображении тянет руку к её груди, видит и почти что ощущает на самом деле, как под его пальцами твердеет сосок, то кончает. Дыхание перехватывает, перед глазами пляшут точки, но стон удаётся сдержать. В ближайшую стену летят ленты белёсой жидкости, но Драко плевать на беспорядок: сердце в груди бухает от удовлетворения и желания. Он прикрывает глаза, в последний раз воображая, как Лейхада смотрит на него с улыбкой сверху вниз, тяжело дыша. Рука движется ещё пару раз, из горла вырывается болезненный и в то же время довольный вздох. — Драко? — голос раздаётся ближе, чем он того ожидал. Дёрнувшись, Драко ударяется головой, ругается под нос и невербально очищает стену. Суёт руки в окно, чтобы промыть, и разворачивается. — А? — голос у него сам не свой. — Всё... нормально? — Лейхада остановилась за колонной, откуда её не видно. От этого жеста, призванного подарить ему какое-никакое уединение, у него сжимается сердце. — Я просто... — и она замолкает. Уже какое-то время Драко чувствует её не только на уровне мыслей. И подозревает, что это происходит обоюдно. Свои открытия они пока не обсуждали. Но не могла ли она почувствовать его оргазм? — Мне показалось, ты взбудоражен. Драко уверен, что Лейхада прикусывает губу. — Всё нормально, — слова звучат резковато. Извиняться бессмысленно, он такой как есть, ей нужно привыкнуть к его повадкам. Это заставляет задуматься. Прошло так мало времени, но Драко уже хорошо её знает и ждёт, когда она так же познакомится с ним. Его разум уже предугадывает, как она себя поведёт. Отгоняя мысли, Драко приводит себя в порядок, а закончив, огибает колонну. Лейхада ждёт, и от её робкого взгляда сердце пропускает удар. Драко посещает дикая мысль. — Ты не хочешь... — пойти поплавать? Посмотреть на животных? Провести время вдвоём? — Да, — отвечает она без запинки. — Куда угодно. Кивнув, он трансфигурирует одежду и хватает аналог жаброслей. Проглатывает их, подходит к импровизированному стойлу, которое Лейхада соорудила снаружи, и садится на Цетуса. — Я за тобой, — сообщает Драко, и с широкой улыбкой она без оглядки срывается с места.***
— Почему «Цетус»? — интересуется Гермиона, замедляя движение, едва они отплывают достаточно далеко от дворца. Никого из народа финнов вблизи, и это просто отлично. — «Цетус» с латыни «кит». В моей семье любят созвездия. Она кивает — уже видела фигуры из звёзд на небе. — На нашем языке созвездие — это «letinwesse». — Теперь кивает Драко, а ей понятно, что он запоминает новое слово. Вопреки неловкости тянет улыбнуться. — Как именно? Любят созвездия в твоей семье, я имею в виду. Он усмехается. — Меня ведь зовут «Драко» в честь созвездия дракона. — Дэраконн, — напевает Гермиона, приподняв брови, и Драко ухмыляется. По поверхности их общих мыслей разбегаются круги воспоминаний о первых днях знакомства. — Именно. — Он тянется и чешет Цетуса по шее. — Как выглядит твоё созвездие? Драко оглядывается, затем манит её к ближайшей кучке драгоценностей. Остановившись рядом с той, он подбирает камешки, периодически качая головой. Узду Цетуса из рук так и не выпускает. — До сих пор не верится, что они просто валяются повсюду. Ещё немного времени, и из восемнадцати камней выложена четырёхгранная фигура с длинным хвостом. — Драко, — представляет он картину её вниманию нарочитым жестом. Гермиона склоняет голову и смотрит на него с сомнением. — Да, да, на дракона мало похоже. Подключи воображение. — Он встаёт у нее за спиной и берёт за руку, откашливается. Гермиона едва дышит. В ушах шумит кровь, она понимает, что Драко касается её пальцев, чтобы помочь «нарисовать» дракона. — Вот тут голова, а вот это глаз. Представь, что хвост изгибается и заканчивается прямо здесь. — Его нос утыкается ей в висок, а от низкого голоса невольно опускаются веки. — Вижу, — шепчет Гермиона неправду. — Дракон никогда не опускается ниже горизонта. В северных широтах его можно видеть весь год. — Он отстраняется. — Значит, я увижу его с поверхности даже после того, как ты уйдешь. — Слова вырываются на волю, не успевает она их даже обдумать, а сердце колет острой иглой. Гермиона улавливает от него ответную вспышку боли. Невыносимо даже мысленно допустить, что придётся от него отказаться, не говоря уже о том, чтобы признать это вслух. Вся её природа финки противится этому решению. «Мы не отпускаем избранников, — однажды услышала Гермиона от сородичей. — Уж лучше пусть умрут». Не поэтому ли она всё трепыхается, не желая отпускать, невзирая на мрачные прогнозы благоприятного исхода? Драко вновь откашливается. — В греческих мифах рассказывается, что дракон на небе появился после того, как его, огромного зверя, победила богиня войны Афина. — Попытка съехать со скользкой темы очевидна, но Гермиона хватается за предоставленную возможность. — Афина? От простого вопроса Драко пускается в объяснения греческой мифологии, богов, их взаимоотношений и других созвездий, что с ними связаны. Энтузиазм Драко и уточняющие вопросы Гермионы выливаются в разговор, занимающий большую часть дня. — А какой миф есть о Цетусе? — спрашивает она под конец. — А! — усмехается Драко. — Он морской дракон. Или змей, если точнее. — В этот раз он тоже решает изобразить созвездие камнями. — Очень похож на дракона, — подмечает Гермиона, когда картина закончена. — Это логично. Повисает пауза. Помедлив, Драко тихо говорит: — Цетуса послали поглотить прекрасную Андромеду, дочь царя. — Когда Гермиона поднимает на него взгляд, он по-прежнему смотрит на камни. — Андромедой звали мою тётю. Выражение в его глазах пробуждает в ней любопытство. — Кто ещё в твоей семье связан со звёздами? Драко поворачивается, на его лицо набегает тень. — Родственники со стороны матери преимущественно. Кузены и... другая тётя. — В нём колеблется тьма. Гермиона не ждёт продолжения и едва не вздрагивает, когда он выныривает из мрачной задумчивости. — Её назвали в честь голубого гиганта — одной из самых горячих звёзд. И не было человека переменчивее и вспыльчивее неё... — На его лице ходят желваки, а потом он произносит: — Беллатрисы. По спине Гермионы бежит холодок, а глаза щиплет от подступивших слёз. Наверное, она слишком прониклась его словами и интонацией. Рука тянется потереть предплечье. Тьма, что расходится от Драко кругами, накатывает на неё мягкими волнами. Никакой злобы, лишь клубок боли и сожалений с явным привкусом страха. — Она... что-то сделала? Он внезапно поворачивается. — Ты ведь чувствуешь сейчас, что у меня в голове? Как на это ответить, неясно. Способность чувствовать его за прошедшие дни лишь окрепла без каких-либо усилий с её стороны. — Не думала ещё раз, почему мы так можем? — спрашивает он, намекая на их краткий мысленный разговор после первого ритуала с облизыванием. Ох, ещё как думала. Гермиона зачитывалась всем, что попадало в руки. Втайне от всех копалась в частных коллекциях в замке. Отталкиваться особо не от чего, но хоть что-то финны да сохранили. Следя за словами, Гермиона делится мыслями: — Мне кажется, дело в ментальной связи. — Она тут же отодвигается, чтобы не лезть в его личное пространство. — Даже без... физического ритуала, — отводит взгляд, — мы часто вместе, ты тоже владеешь магией... наверное, эффекты связи начинают на нас действовать. На лице Драко застывает озабоченное выражение. — Но, — торопится уверить его Гермиона, — я не буду этим пользоваться. Оно должно само... пройти. Когда ты уйдёшь. — Должно? — в его глазах — сомнение. — Пройдёт, — у неё на губах — тусклая улыбка. Драко, похоже, устраивает объяснение, и он либо не чувствует, либо игнорирует прилив горя в её душе. — Ты ответила на мой вопрос, так что по поводу твоего... на счёт моей тети... — Он вдыхает полной грудью, покусывает губу, словно прикидывает, чем именно можно поделиться. — Она была ужасным человеком. По отношению ко мне, ко всем нам. Частично из-за неё моя жизнь... — Он делает что-то, что на мгновение притупляет его чувства, словно створка раковины пытается захлопнуться. Но затем она медленно раскрывается, будто Драко силой мысли заставляет её повиноваться. — В минуты великодушия мне иногда кажется, что, может быть, она просто думала, что помогает... но это было не так. А благотворительностью я не занимаюсь. Следующий вопрос крутится у Гермионы на языке: «А что с твоей мамой?» — но она пересиливает себя. — Она умерла, — бросает Драко и срывается с места на Цетусе, оставляя Гермиону позади. Сердце разрывается. Боль каждого из них накатывает и сливается, терзая сильнее. Когда она уже собирается отругать саму себя, Драко возвращается. — Хочешь прокатиться? Гермиона прикусывает губу. — Да. Она подплывает и садится боком, а Драко заключает её в кольцо рук. Убирает её волосы с одного плеча и носом вновь едва-едва задевает висок. От призрачного прикосновения хочется растечься лужицей, но Гермиона держит спину прямой, словно палку проглотила. Ей страшно разрушить этот момент один неверным жестом. — Shaavoh! — рявкает один из стражей короля. Подплывает выше, размером почти такой же, как они вдвоём на нъогле. Гермиона с тревогой косится на Драко. Его взгляд опущен пусть даже самую малость — что это, как не выражение покорности? — обнимающие её руки напряжены. Его поведение полностью изменилось. — Ees lli. «Да, сэр». — Пошевеливайся, тебя ждёт работа! На десять минут уже опоздал, радуйся, что не поплатился за это! — А затем, прежде чем рассерженно уплыть, страж смотрит краем глаза на Гермиону. В чёрных бездонных глазах существа мелькает нечто большее, чем ненависть. В отдалении Гермиона замечает короля Ньяла, который наблюдает за столкновением, а затем и сам удаляется. — Придурок, — ворчит Драко. Гермиона понимает, что он пытается держаться, что цепляется за её обещание свободы, но его поведение, его взгляды исподтишка, как бы никто не услышал оскорбление, напоминают ей себя же. Как она сама ведёт себя со своим народом. В этот момент он не похож на Драко, с которым она начала сближаться. Но ведь во времена, когда выживание важнее всего, даже у сильнейших под гнетом обстоятельств искажается и переплавляется характер. — Извини, — произносит Драко, выдёргивая её из размышлений, и Гермиона вспоминает, что пора отпустить его и слезть с нъогля. — Так себе нота, чтобы закончить... — он замолкает, трясёт головой и разворачивается. «...свидание», — додумывает Гермиона, глядя вслед удаляющимся Драко и Цетусу.***
После повинности в полях Драко возвращается ближе к ночи и тотчас падает на риф, который зовёт кроватью. Он растирает лицо, вдыхает отфильтрованный воздух пещеры и пялится на неровный потолок над головой. Картины прошедших дней вихрем вьются в сознании. Драко прикрывает веки и пытается сосредоточиться на одном успокаивающем воспоминании, на любом из них, которые он тщательно собирал долгие годы, чтобы без проблем проваливаться в сон, но перед глазами стоит лишь она. Она — на свидании, она, когда защищала его, она — версией из утренней фантазии. Привычный ритуал вызывает эффект, совершенно противоположный спокойствию. Мысли разбегаются в странные стороны: а вдруг всё будет хорошо, если он останется? зачем он так рвётся обратно? а главное, к чему? Один только слабый голосок внутри взывает к сознанию, напоминая, как именно Драко здесь оказался и какая роль отведена ему в Финфолькахиме. Бесполезно. Пусть тело устало, но шторм мыслей, воспоминаний и событий не даёт уснуть. Нужно отвлечься. Подойдя к трансфигурированному столу, сделанному самим для себя, Драко берётся за перевод. — Эффинго англикус вокс, — заклинает он, водя палочкой между книгой и сплющенной водорослью, которая служит ему пергаментом. Это заклинание он вызубрил давным-давно. — Эффинго англикус вокс. — От страниц оригинала поднимается дымка слов, которая затем стекается к его заметкам и превращается в английский. Драко уже несколько дней штудирует раздел о повседневной жизни, там нашлось много полезного, что помогло ему понять, как именно лучше работать в полях. Сейчас он добрался до заметок о памяти: автор труда отмечает, что финны фактически не оперируют понятиями прошлого и будущего, а ориентируются на лунный календарь. Всё, что случилось до последней луны, могло произойти как в прошлом месяце, так и в прошлом году. Воспоминания — всё равно что капли, упавшие в колодец. Сноска в конце страницы едва не ускользает от внимания Драко. За годы изучения людей, родов и существ он научился быть скрупулезным, поэтому проводит палочкой над абзацем, но осознает его ценность, лишь когда перевод закончен. «Сущность финнов такова, что влияет на память людей. Те, кто оказываются под властью королевства, постепенно забывают жизнь на суше; вступление в связь с финкой ускоряет этот процесс. Финны не любят обсуждать цель сего явления, но его можно рассматривать как магический приём, призванный удержать от побега». Сердце ухает в пятки, к щекам приливает кровь от разгорающегося гнева. А она знала об этом? И собиралась ли рассказать? Драко вспоминает все разы, когда словно проваливался в транс, забывал, что обстоятельства не предвещают ничего хорошего, и с большей охотой откликался на «Серебряника», чем на «Драко». Его воспоминания и так блекнут, а ведь прошло всего... сознание вновь бьёт тревогу, когда Драко понимает, что не представляет, сколько времени провел в подводном королевстве. Спасение приходит приглушенным временем спокойным голосом. «Медленно вдыхайте через нос, мистер Малфой. И выдыхайте через рот. — Драко слушается. — Опишите свои чувства». Преданный. Он давно знал, что время в океане течёт странно: связь с Лейхадой казалась слишком сильной для того количества дней, что он здесь провел. Сколько бы их ни было на самом деле. Судорожно торопясь восполнить пробелы, Драко выстраивает прошедшие дни в обратном порядке и в конце концов определяет, что живёт под водой две недели. Примерно. На всякий случай прибавляет ещё день и решает, что с этих пор стоит вести «календарь» каждое утро. «И что же вы можете сделать с этим чувством?» Потерянность стремительно сменяется злостью. Невинные улыбки Лейхады, слёзы и мольбы остаться с ней, даже её настойчивость при утренних ритуалах с метками — и собственное ответное желание — всё оседает горечью. В ушах ревёт кровь. Неужели он и впрямь ощущал нежность к существу, с которым делит пещеру, считаные минуты назад? Драко доверял ей, был благодарен за помощь, едва не позабыв, что именно она виновата в его злоключениях. И не важно, какой помощью обошлось его выживание. А она все это время, похоже, строила свои планы, всеми силами отвлекая его от реалий жизни в океане. Наплевав на таящиеся в ней силы, Драко сжимает зубы и мчится туда, где Лейхада занимается мазями. — Ты знала, что я потеряю память?! Она вздрагивает и оборачивается. Едва их взгляды пересекаются, её глаза наполняются слезами. — Нет, я... — Не ври! Её глаза округляются от страха, а Драко колет смутное чувство вины. С таким же выражением лица она взаимодействовала со своим народом. — Я знала, что такое возможно после ритуала... когда я думала, что мы... но когда стало ясно, что... — По её щеке бежит слеза. — Пожалуйста, поверь, я думала, ты успеешь уйти, пока это не началось! — Враньё! — Ты уже забываешь? — Вспышка страха в её глазах застаёт Драко врасплох, успокаивая злость еще чуть-чуть. Но он цепляется за неё изо всех сил. Злость даст ему перевес. Ведь Драко знает, как Лейхада реагирует на агрессию, как спешит разрешить проблему, а ему, чёрт возьми, нужно пользоваться любым преимуществом! Даже если сам он ненавидит себя за то, что приходится нападать на жертву. Как-никак Драко подозревает, что страдает здесь не он один. — Не прикидывайся. А то ты не замечала, что меня «уносит»? Слезы срываются с её ресниц одна за другой. — Я... не знала наверняка. — Драко фыркает. — Я не знала, вдруг ты просто... просто... — «...влюбляешься в меня», слышит он эхо, подсказывающее, что это её мысль. — Да с чего? Откуда этот бред? Она вздрагивает всем телом, и боль, доносящаяся от неё по этой непонятной связи, лишь усиливается его собственными сожалениями. Всхлипы сотрясают Лейхаду всё сильнее, и дно под ногами предупреждающе рокочет в ответ. Ей магия и так ведёт себя как попало, и эмоциональный всплеск вряд ли это улучшит. — Лейхада... — голос Драко приобретает успокаивающие интонации. Она хватает ртом воздух. — Дыши. Ты обещала помочь, а у меня теперь новая проблема. Нам нужно её решить. Эти слова — своеобразное воззвание к её разуму, не хуже, чем у сирен. Лейхада любит решать проблемы. Судорожно выдохнув, она уверяет: — Драко, я... я обещаю. Я считаю дни с тех пор, как только вновь смогла плавать. И каждую ночь поднимаюсь к поверхности, чтобы посмотреть на луну. — Она утирает новые слёзы. — Я держу обещание... хотя оно и... идёт вразрез со всеми инстинктами. — Ей хочется добавить что-то ещё, но Лейхада прикусывает язык и запирает разум, видимо, не желая делиться большим. Драко глядит на неё с сомнением. — Сколько дней прошло после похищения? Судя по тому, как она съеживается, формулировка производит желаемый эффект. — Тринадцать. Сходится с его расчетами. Драко кивает. — Что именно ты забываешь? — спрашивает Лейхада вслед. — Себя. — Драко практически слышит, как трещат зубы, так их стискивает. Он не позволит этому повториться. Никогда. Лейхада прикусывает губу. — Нам нужно что-то, что будет тебе напоминать. — Неужели. Они стоят в тишине, размышляя, что же подскажет ему, кто он такой, в минуту сомнений. А затем внимание Драко привлекает блеск серебра в углу пещеры. Омут памяти. В глубине сознания Драко ловит воспоминание, что видел его в тот день, когда искал в её сокровищах лишнюю палочку. Лейхада тогда мучилась от ран, нужно было торопиться, поэтому Драко лишь мазнул по Омуту взглядом, поддавшись любопытству на миг, а потом она позвала обратно, и артефакт вылетел из головы, как обычная серебряная побрякушка. На секунду воспоминание о её боли и беспомощности смягчает его сердце. Затем Драко бросается к тайнику. — Ты отдашь мне эту серебряную чашу. Нужно начать сохранять воспоминания. На всякий случай. — Как?.. — Моя магия так умеет. Кстати, откуда ты её взяла? Какая-то эмоция в её желчном взгляде утихомиривает его гнев ещё чуть-чуть. «Думаешь, я помню?» Не озвучив этого вслух, Лейхада проходит к тайнику и достает Омут. — Забирай. — Заглядывает ему в глаза, будто говоря, что всё серебро на свете не стоит и ломаной ракушки в сравнении с ним. — Прости, Драко. Мы... мы вернём тебя на сушу невредимым, — бормочет она. Драко отворачивается без лишних слов, не желая ни вслушиваться во вздохи и всхлипы за спиной, ни тонуть в волнах сожалений, что накатывают от неё по этой чёртовой связи. Тяжело опустившись за стол в своей комнате, он смотрит на страницы о повседневной жизни финнов. В злосчастной заметке осталось ещё одно предложение. Спустя несколько минут Драко читает переведённый текст: «Аналогичным образом человек, вернувшийся на поверхность, забудет время, проведённое с финнами, к следующему лунному циклу». Маленькая часть души, всё ещё обиженная на Лейхаду за умалчивание, радуется справедливости, что он сам забудет её. Другая же, предательская, оплакивает потерю того, что могло быть. Что было бы... Драко начинает переливать воспоминания в Омут. Застывшее посмертной маской лицо матери, дальше — её долгая молчаливая битва с болезнью во время войны. Коридоры в отделении Януса Тики, месяцы, проведённые в Мунго. Его одинокая фигура, бродящая между стеллажами в библиотеке мэнора, когда он получал степень по истории магического мира, не выходя из дома. Башни Хогвартса в тот день три года назад, когда он без фанфар вернулся в общество, став преподавать семикурсникам магическую антропологию. Выступающая из воды скала на Оркнейских островах, на которой вдалеке кто-то поёт. Лицо Лейхады из того дня, такое чёткое, пробуждает другое воспоминание. В её глазах тогда читались дикость и неистовость, которые она и теперь изредка являет. Драко видел такой взгляд лишь у одного человека. При этой мысли он смотрит в Омут, где отражается лицо девушки: буйная грива, пятна грязи на щеках и огонь в глазах, не угасший от пыток. Да, лишь у одного человека... Но Гермиона Грейнджер давным-давно умерла, а воспоминания о ней вызывали лишь сожаления.