***
Без единой мысли в голове, удерживая нъогля на месте, Драко смотрит, как жуткий демон возвращается в глубины океана. А Лейхада... сложно вообразить, когда он настолько недооценивал кого-то. Её тело медленно уменьшается, но она, как и монстр, была не меньше замка. Её чешуйки принимают прежний вид: из гладких они заострялись, выступая наружу, меняя цвет на серебряный, будто вдоль торса и рук пророс бионический доспех. Её волосы, зачаровавшие его за проведённое вместе время, успокаиваются до привычной тёмной массы кудрей. Но всего несколько мгновений назад, вспоминает Драко, часто моргая и качая головой, они лентами разлетались по океану и потрескивали от электричества, пока Лейхада демонстрировала силы, каких он ещё не видел. Даже у Волдеморта. Тогда как один вид нукелави вызывал гнетущий ужас, она... …западала в самое сердце. То впечатление грандиозности, которое он испытал, узнав её настоящий облик финки — ужас и прелесть, неразрывно связанные меж собой, — сразило его, точно удар молнии. Лишило движения, пришпилило к месту непреодолимым желанием смотреть на эту необыкновенность. А битва их, как подозревал Драко, была сравнима с противостоянием богов. Теперь же Лейхада плавно погружается на морское дно, прежняя, недвижимая и без сознания. От неё вверх поднимается багряное облако. Драко задумывается, сколько же крови она потеряла, и замечает за собой, что сильно беспокоится. — Чёртово создание, — ворчит он, осознавая, что от удивления перестал бормотать успокаивающие слова нъоглю. Драко повторяет заклинание, и существо тут же замирает, позволяя вновь сосредоточиться на зрелище перед глазами. Не отметить идеальный момент сбежать было бы совсем не по-малфоевски. В округе ни одной русалки, помимо той, что ранена и без сознания. Нужно бежать. Прямо сейчас. Именно из-за неё у него столько проблем. Она его похитила. И хочет, чтобы он был цел и невредим. У него есть полное право сбежать! «Ну давай, — думает Драко про себя. — Шевелись». Но он не может. За те пару мгновений, что он смотрел на неё, безвольно лежащую на дне океана, истекающую кровью, сердце придавила подавляющая тяжесть. Он с трудом дышит, горло перехватывает. Драко интуитивно хватается за шею, вдруг это нехватка кислорода, но жабры никуда не делись и исправно выталкивают воду. Чёрт возьми... он не сможет просто её оставить! Ведь, несмотря ни на что, Драко не желает ей смерти. Она защищала его. Отстаивала перед своим народом. Тренировала. Заботилась. Спокойно загородила его от смерти в виде жуткого демона из глубин. Драко направляет нъогля к Лейхаде. Всего-то подлечить её и отправиться восвояси. Добравшись, он опускается рядом на колени, не забывая контролировать нъогля, и вспоминает, что обронил палочку. Исцелить её никак не получится. И тогда у неё вздрагивают веки. — Драко? — голос звучит по-новому. Чище. — Ты... ты цел. Она говорит на английском как на родном. Это выбивает из колеи. Каждый раз, как ему кажется, будто он начинает понимать эту русалку, деталь мозаики превращается в пять. Если до этого он полагал её разумнее обычного существа, способную на мышление более высокого порядка, то сейчас... она поражала воображение. — Откуда ты?.. — Пожалуйста... не уходи. — Её глаза то сосредоточиваются на его лице, то смотрят в пустоту. — Я не... не позволю тебя убить. — Она слабо всхлипывает, пытаясь рассмотреть раны. — Обещаю. Я ведь... с-справляюсь? Она стонет что-то на русалочьем, и глаза у неё закатываются. Разум Драко мечется между двумя вариантами. — Мне нельзя здесь оставаться. Её голос слабеет, а по щекам катятся перламутровые слёзы. — Обещаю... я отпущу тебя. Просто... — всхлип, — не сейчас. «Пожалуйста». Просьба звучит её голосом, но не произнесена вслух. Впечатана в его сознание, как перед появлением нукелави. Как перед тем, когда он решил бежать. Драко вдруг отмечает, что тоже плачет. — Как тебе помочь? — Melamar. Знакомое слово. «Дом». Но не только. Не просто место, а то, куда стремятся твои мысли и сердце. Стоит как минимум начать с её пещеры. Пока он размышляет, Лейхада вновь теряет сознание. Быстро сунув в рот жабросли, которые припас для пути на сушу, Драко принимает решение. Он берёт её на руки и перекидывает через спину нъогля. Набираясь мужества, пускает существо в галоп, прижимая русалку к груди. Направляясь обратно в Финфолькахим.***
Гермиона падает. Низвергается сквозь беспощадную толщу воды. Всё быстрее и быстрее, а морская соль вместе со слезами разъедает глаза. Нечто за её спиной должно там и остаться, и она изо всех сил работает хвостом. Спешит убраться как можно дальше, но сердце вот-вот разорвётся пополам. Это чувство ей хорошо знакомо. Перед глазами мелькает вихрь странных образов. Её дичатся. Раз за разом. Ей хочется учиться, но никто не помогает. Разные лица всплывают и тонут в волнах воспоминаний. Живые. Мёртвые. То в синеватом мерцании океана, то при свете дня. Лица знакомые: её первая любовь, вторая, третья, все и каждый — и те, что потеряны в течении времени. С каждым видением внутри словно что-то умирает. Быть может, всё это и есть боль от прощания с жизнью, превращённая в ужасы пережитого. А затем перед ней возникает Драко. Его лицо чёткое и такое живое. Точно как в тот день, когда она увидела его на пляже, когда он потянулся к ней с блеском в глазах, с любопытством в чертах. И тут же вместо боли ей завладевает надежда. Воля к борьбе. Когда он исчезает из поля зрения, у неё сжимается сердце. Ей просто хочется его увидеть. Ощутить его взгляд на себе. Наконец её желание исполняется. Когда же лицо Драко становится видно вновь, на нём написана паника. Гермиона всё же догадывается, что последний ясный образ склонившегося над ней Драко реален. Их маленькую пещеру — хотя, скорее, только её, ведь она, к сожалению, обещала отпустить Серебряника — оглашает какой-то звук. Пронзительный, этот звук не даёт покоя. От него трясутся стены. И тут она понимает, что этот звук — от неё. По ногам, а она, кажется, превратилась, вернувшись в пещеру, расползается скованность. Всё тело горит, а, всмотревшись в раны, Гермиона видит, что кожа почернела и от каждой бежит сетка тёмных вен. Они везде. Драко судорожно наносит мазь, которую она же смешала, под глазами у него синяки. Сколько она пробыла без сознания? Но он ещё и что-то кричит, зажав уши ладонями, скривив лицо от боли. Наверняка её вопли режут ему слух, так что Гермиона прикусывает язык, чтобы не закричать даже ещё сильнее. Драко с опаской опускает руки. — Я потерял палочку! Ничего не могу сделать! Как тебе помочь? В других обстоятельствах неподдельное беспокойство в его глазах распалило бы пламя надежды в её сердце, но прямо сейчас Гермиона лишь жаждет избавиться от боли. — Ниша. Там... палочка. Распахнув глаза, Драко бросается к стене. Шорохи и звяканье подсказывают, что поиск идёт, а потом всё затихает. Пять секунд, и ей вновь раздирает горло криком. — Shaavoh?! — Лейхада, откуда у тебя... — Драко! — Извини, — бормочет он, торопясь обратно, и крутит палочку в руках, изучает. Начинает читать заклинания. — Не знаю, сработает ли на... — «существе», едва слышит Гермиона в мыслях, — на тебе. Но заклинания исцеляют. — Слава Мерлину. У той... твари, видимо, ядовитые когти. Сейчас я вытяну яд из твоей крови. Гермиона резко вдыхает, сжимая зубы до скрипа. — Больно. Так... д-должно быть? Драко удивляется её вопросу. — В этой процедуре... мало приятного. Он, кажется, тоже не понаслышке знаком с болью. Кровь, каплями сочащаяся из промытых ран, меняет цвет на красный, и слабость с лихорадкой частично проходят. Полчаса кропотливой работы, и на лбу Драко блестит пот. Какой бы магией он ни заживлял раны, на это требуется немало времени. Но они наконец-то стягиваются. — Научился заклинанию на своей шкуре, — бормочет он под нос. Вскоре её раны сходятся и покрываются коркой. «Слава богу!» — доносится до неё мысленное. Без постоянной режущей боли в голове хватает места и на другое. Гермиона выравнивает дыхание, успокаивая разошедшееся сердце, и обращает пристальный взгляд на Драко. Как и почему она слышит его мысли? Он улыбается. Настоящей улыбкой, с облегчением, а не робкой гримасой с оттенком страха. — Ско... — спертый воздух пещеры мешает говорить. — Сколько. Я была... без сознания? Драко трёт лицо, затем смотрит на неё, в глазах — уже замеченная прежде мягкость. — Два дня. — Два дня? Она торопится подняться, и голову ведёт. — Ш-ш, отдыхай. Ты потеряла много крови. Потом поднялась температура, тебе стало хуже. Сегодня ты начала кричать. Позвать я никого не смог: все обходили пещеру десятой дорогой. Действительность опускается на них неловкостью. Гермиона ещё не уверена, что ей привиделось, а что было по-настоящему. — А кто-нибудь... видел? Драко пожимает плечами. — По-моему, все сбежали. Наверное, сейчас они в шоке, что мы выжили. Гермиона тяжело вздыхает. — Я тоже. — Эта... тварь. Нукелави. Кто это? Её грудь опускается и поднимается. — Демон разрушения. Я слышала лишь сказания. Финны редко с ним встречаются, нукелави чаще сеет смерть на островах, чем убивает морских жителей. Но он заодно с Тераном, так что глупо, наверное, было подплывать к впадине во время зимы. — Теран? — Он управляет... океаном. Зимой. — Новый язык даётся всё проще, паузы в речи всё быстрее заполняются нужными словами. — Ясно. Воцаряется молчание, никто из них не решается посмотреть на другого. Обсудить нужно столько всего, что непонятно, с чего начать. Поэтому они заговаривают одновременно. — Откуда ты знаешь английский? — Тебе нужно отдохнуть. Драко щурит глаза. — Если тебе надо отдохнуть, поговорим позже, а обо мне не волнуйся. После всего этого заснуть всё равно не получится. Гермиона сглатывает. — Давай... начнём с трёх вопросов. У него дёргается щека. — Ладно. Начнём с того, что смущает больше всего: ты разговариваешь на моём языке. На английском. Как? Ты что, всё это время знала язык и просто?.. — Я не знаю! Я... там... когда нукелави... рвал меня. Мне показалось... я видела... воспоминание. На английском. И я понимала слова. Не знаю, что ещё сказать. — Воспоминание? — Возможно. Я правда... не представляю. — Гермиона думает, что ситуация с её силами точно такая же. Их что-то высвободило. Драко усиленно размышляет: двигает челюстью, покусывает щеку. — Тогда, видимо, на этом всё. — Разговор окончен, но в его голосе угадывается недоверие. Затем лицо ожесточается, и Драко бьёт в самое слабое место. — Когда ты меня отпустишь? У Гермионы не получается себя контролировать. Глаза наполняются слезами. — Я... я... — мысли мечутся в поисках отсрочки. Чем потянуть время, чтобы он захотел остаться? — Да, я обещала, но... — её прорывает на всхлипы. — Я была в отчаянии! Я и сейчас в отчаянии! — Она вглядывается в него с мольбой, пытается схватить за руки, но Драко отшатывается. — Неужели тебя никак не убедить остаться? — Меня не убедить против моей воли! Ты меня похитила! — Но если я смогу? — Она пытается совладать с эмоциями, но губы дрожат. Драко хмурится и фыркает. — Вряд ли, рыбка. Вспомни, как всё началось. Посмотри на свой народ. Они меня ненавидят! И даже тебя саму. От этих слов она дёргается. — Извини, — в голосе ни капли сожаления, — но это бросается в глаза. Зачем ты их терпишь? У тебя же такие... силы. Ещё одна непостижимая загадка. — Я... — Гермиона прикрывает глаза, подбирая слова. Но они всё равно вырываются невольно. — Я люблю тебя. От него всего веет морозом. — Быть не может. Ты меня совсем не знаешь. — Но я люблю! Мы, финки, так можем. Влюбиться с первого взгляда. Тебе так сложно это представить? Эта любовь такая же настоящая, как та, что ты мог испытывать прежде. В этот раз дёргается Драко. — Слушай, — он вздыхает, — я... беспокоюсь о тебе. Время здесь... оно идёт странно. Прошла всего неделя, я это понимаю, может, это результат... трудностей, которые мы преодолели, — мягко сказано, — но я не желаю тебе зла. Поэтому я остался. Но моё место на суше, Лейхада. Моя жизнь — там, мне нужно туда вернуться. Зачем? Ей хочется спросить, ведь она знает, кем может стать для него. Ей хочется поведать ему обо всём. О неприятностях, что падут на неё, едва он покинет их королевство. О том, что она тоже, как и он, в ловушке. Но Гермиона начинает понимать, что это всё — попытка управлять им. И пусть её желание оставить Драко себе любой ценой сильно, как и инстинкты сделать именно это, она хочет, чтобы он остался добровольно. Поэтому прикусывает язык и запирает эти знания за новой дверью. Она решает найти компромисс. С дрожью выдыхая, Гермиона говорит: — Каждое полнолуние финны устраивают праздник. У нас будет время найти способ, как безопасно миновать барьер. Если к тому времени ты не захочешь остаться, я... я отпущу тебя. Драко одолевают сомнения. — С чего ты взяла, что меня не убьют до тех пор? Гермиона подаётся вперёд, устраивая ладонь поверх его ладони. — Я обещала тебя защищать. Я сдержу обещание. Серебристые глаза Драко вглядываются в её глаза. Он такой подозрительный, её любимый. Гермиона гадает, отчего он таким стал. (Не считая похищения.) — Супружеская связь священна, — добавляет она, чтобы успокоить его. — Ты показал, что можешь справиться с нъоглем, потому тебя не тронут. — Супружеская связь? — Да. И... нужно обговорить кое-что ещё. — Гермиона морщится, ёрзает, откашливается. — Мы не супруги на самом деле. Не завершили связь. Ей стыдно при воспоминании о первых часах знакомства. Из-за того, как она зачаровала Драко. Как он смотрел на неё, беспомощный. Гермиона не желает, чтобы он пережил подобное снова. — Мне придётся как-нибудь пометить тебя, чтобы показать, что ты мой. В обход самого... самого... ритуала. Щеки вдруг жжёт, и Гермиона с любопытством к ним прикасается. Под холодными пальцами горячо. Ей непонятно, что это за ощущения. Ей редко доводилось задумываться о ритуале, не считая его правильности и необходимости. Но теперь, когда спустя время можно взглянуть на свои действия, она теряется в размышлениях. Тряхнув головой, Гермиона возвращается к составлению плана. — Наверное, можно просто тебя облизать... Драко едва не отпрыгивает, когда она пытается добраться до его шеи. — Ещё чего! — Что? — Его реакция сбивает с толка. — Облизать меня? — Глаза у него распахнуты, а на белоснежных щеках расползаются нежно-розовые пятна. — А что... что тут такого? В ней вновь пробуждается былая неуверенность. С ней что-то не так. У неё не получается угодить ему, не получается угодить своему народу. Везде чужая. Драко кашляет. — Гм, ничего. Ничего такого, скажем так, в определённых обстоятельствах... Гермионе хочется забиться в угол. — Тогда... — она запинается, ища другой выход, — можно ещё... — ...ну, если так уж нужно, — обрывает Драко. Их взгляды встречаются, и он поджимает губы. Подходит ближе, не сводя с неё глаз, и присаживается на край ниши, в которой она спит. Дёргаными движениями придвигается и ждёт. Гермиона с опаской повторяет за ним, ведь его согласие осталось неозвученным, страшась даже дышать, не то что заговорить. Он и правда разрешит коснуться себя губами? В конце концов её нос оказывается так близко к тонкой коже под его подбородком, что можно потереться и вдохнуть. Покосившись вниз, Гермиона видит, как точка на его шее бьётся под давлением крови. Она вдыхает его запах, и грудь пронзает невыносимым желанием оставить свои метки на нём везде где только можно. Смирив порыв, Гермиона заставляет себя успокоиться. Выдох, вдох. Прикрыв веки, она подаётся вперёд и мягко прижимается губами к его шее. Раз, второй, раскрывая рот всё шире, а затем высовывает язык и проводит по коже над пульсом. Та солёная на вкус с ноткой сладости, и ощущения от этого действа столь хороши, что приходится сдерживаться всеми силами, лишь бы не царапнуть его зубами. Вместо этого она оставляет на коже широкие мазки языком, поводя от основания его шеи к самому носу. Заканчивая, ловит губами чудесную глубокую вибрацию из его горла и медленно отстраняется, глядя на него из-под ресниц. «Ч-чёрт!» — слышит она эхо мыслей в своей голове. Его голосом. Внутри что-то сжимается и радуется такой оценке. Драко прочищает горло. — Что ж... — Это... это продержится около дня. — Гермиона опускает глаза на сцепленные руки, которые то и дело касаются груди в том месте, которое начало ассоциироваться с Драко, и мысленно гонится за любыми хвостами его мыслей. — Я тоже тебя слышу. Иногда, — отвечает он на невысказанные слова. — Ой! — и она торопливо кивает, утопая в неловкости, что попалась. На губах надолго отпечатывается это дурацкое «о». Поведя плечами, Гермиона признаёт: — Я не знаю, что это значит. Может быть, дело во всех этих... изменениях во мне. — Тебя совсем не учили, я смотрю. Как ты вообще выжила? Устав чувствовать себя невежественной, как и обсуждать это, она резко заканчивает разговор: — По-моему, три вопроса давно закончились. У Драко приподнимаются брови. — Я просто... устала. «И у меня разбито сердце», — думает она, наплевав, услышит Драко или нет. Он наклоняет голову, не отрывая от неё взгляда. Секунда, вторая, третья, Гермиона тушуется от его внимания, мысли изводят жаждой оставить его себе навсегда, в то же время мешаясь с желанием, чтобы он наконец покинул её и дал умереть в покое одной. — Кстати, — пугает Драко внезапными словами, — мне не хватает твоей песни. Она успокаивает. Разговаривать на английском здорово, конечно, но... если хочешь... я не против... если будешь петь на русалочьем. — На морском, — поправляет она, не удержавшись. У неё так давно не было спутника, которого можно исправить и не заработать при этом тычки. Словно в ответ на её мысли Драко хмурится. — Морской. Очень... красивый язык. — Драко улыбается и глубоко вдыхает, будто собирается сказать что-то ещё, но напряжённость в его глазах слабеет прямо перед тем, как звучат слова: — Спокойной ночи, Лейхада. И он уходит к своей постели. И пусть он не видит, Гермиона отражает его улыбку, а в голове эхом расходится одно слово. «Красивый». Укладываясь в собственную постель, она мурлычет мотив, которому суждено стать новой нежной песней.