***
С деревни прошло три с небольшим года и… это всё. Время просто прошло, всосалось в кожу, как ультрафиолет, понаоставляло морщин, слепануло в глаза круглыми сорока годами, непонятным ощущением кризиса и всеми обострившимися проблемами сразу. Они с Мией пытались — снова: вернулись в Штаты, ходили на семейную терапию, выезжали на Калхун, пляжи Флориды, ездили на Рождество в Онтарио к семье Мии, ходили в рестораны, занимались пьяным сексом, обсуждали, что заводить второго ребёнка будет не самым лучшим решением… Их хватило на четырнадцать месяцев — ни один из них не хотел снова справлять годовщины вместе: те тяготили, выдавливали смыслом произошедшего любые попытки сплотиться и поддержать пусть даже мыслью, мол, «мы все были в том ебейшем вареве». Это не был их сраный маленький секретик, который можно ностальгически растянуть между двумя бокальчиками вина и закусить сыром под какой-нибудь «День сурка» или «Доброе утро, Вьетнам!»; — это была какая-то дешёвая АА без вина и сыра, без фильмов, улыбок — с кафедрой, на которую шлёпался серо-холодный сгусток света из разбитого окна лютеранского разграбленного притона. Тоска. Или соска-пустышка: возьми что-нибудь в рот, только заткнись и перестань жаловаться. Только заткнись… — Заткнись! Мия щурится, сжимается, закрывает руками голову — и та падает (так показалось), падает ей на грудь и вместе со всем телом завешивается паутиной волос и оседает на пол ближе к стене, где нет шкафчиков. Оказалось, Итан слишком долго высиживал в машине на парковке, чтобы собраться с мыслями и вскарабкаться на придверный доброжелательный коврик, когда дома была Мия, — и она предложила сделать перерыв: она судьёй Джуди отстучала ложкой по кастрюле с картофелем вместе с этими словами и развернулась лицом к лицу. До неё было через всю их новенькую кухню, и Итан не знал, что сделать: оглядеться на весь их ремонтский труд с ублюдскими умными шторами или сильно сжать плечи Мии, чтобы она хоть что-нибудь выразила своим алясочным взглядом. И он был отчасти согласен вообще-то: им действительно стоило пожить отдельно, но друг от друга, а не от Розы. Дочь он не мог оставить, как и разделить на аквариумы, чтобы каждому поставить на полку и читать «Братца Кролика» в её жёлтом свете, в её лучиках с кудрей под резинкой-пружинкой, в блеске из дикарских глазёнок, которыми она пожирала мир — буквально порой. Про кролика только и оставалось читать — мицелиевые плачущие веточки на руках Розы только больше плакали, когда она переживала, не понимая, почему на пальцах остаётся так много белоснежной шерсти. Никто из них не знал, что с этим делать: коробку они нашли, но дети из группы по плаванию и софтболу продолжали дразниться и швыряться камнями, даже когда Крис ходил с бумагами и лекциями к тренерам и родителям. Крис не был наблюдателем — он отгонял тех до порогов «Амбреллы», приезжая на праздники или выходные; он понижал градус: пиво вместо вермута, «Альф» вместо бесполезных новостей с CNN, разговоры про гольф-площадки Джорджии и Шотландии вместо споров про то, стоит ли устраивать домашнюю распродажу или лучше, сука, просто свезти всё на свалку; он был другом, он-таки вытащил его из деревни. Он говорил: «не торопитесь» и запивал затяжку тёмным элем, говорил, мол, вы столько дерьма прошли, а сейчас — это просто кризис, мужик, так у всех бывает. Итан кивал в их общий дым, соглашался: прошли, кризис, но они с Мией не долбанные Волки, они не друзья, даже в рамках их опаршивевшего брака, они как-то… как-то всегда были парой, парочкой, голубками, мужем и женой… бывают же… чёрт, Уинтерс точно знал, что бывают такие: больше друзья с привилегиями, больше родственные душонки, больше… ну вот да, просто больше. А он и Мия даже в пиздецах были обособлены и раскиданы, что в Луизиане, что в чёртовой деревне — это не сближало. Разве что заставляло усомниться в принципах работы мироздания и простейших физиологических смыслах, вроде смерти: она, оказывается, имела очень условные границы, говорить о которых, выходило, было бессмысленно. С Мией по большому счёту тоже — бессмысленно, безынициативно уже, безразлично в целом. — Мне безразлично, Итан, — у неё глубоко до печёнок задолбанный вид. Они вместе под светом вытяжки с того момента, как Уинтерс спустился из комнаты Розы, и говорят они столько же, как всегда ни о чём, будто лишь для того, чтоб полаяться. — Мне уже абсолютно всё равно. Это ты продолжаешь гоняться за призраками! — Призраками? Ты была одной из этих призраков! — Ты параноик. — Я хочу, чтобы Роза росла нормально. Насколько это возможно… — О, ну у меня для тебя сюрприз!.. Мия раздражается, смешно дёргает головой и руками, почти по-кукольному, на её лице почти глянцевый слепящий блик — сейчас моргнёт тусклостью ламп и исчезнет… или выплюнет плёнку с Розиной обезьянкой… Но вместо всего начинают рвано ныть пальцы на левой кисти, Итан слышит, как о плитку шлёпает капля, как где-то гулко и железно отстукивает, и чувствует удушливую затхло-пыльную вонь… И потому Итан выкупил одноэтажный домик в Ист-сайде промеж Оквудского и Рочестерского кладбищ и начал понуро выкрадывать себе Розу пару раз в неделю, чтобы сводить её в Куорри, а потом поесть где-нибудь на Элтон Хиллс Лейн посреди странных плоских кафе и парковок; или прокатить её в тележке между рядов продуктового, чтобы вечером состряпать что-нибудь кривое и пресное; или заказать крылышки и пиццу, и усмотреться «Черепашками-ниндзя» или «Звёздными войнами» до глубокой ночи, и проспать до полудня, если Розу не надо было отвозить «домой», в ясли, кружки, медцентр. Вся его жизнь… Он думал, что он делал не так: всё это и то, бывшее время, что у него плотно и сухо было намешано с режущим до холодных ног страхом за родных. «Это не ваша вина…», «Продолжите смысловой ряд: вы всё-таки теряете свою жену на пирсе…», «Вы взваливаете всю ответственность за случившееся на себя, хотя фактически это была халатность компании…» Итан отрывисто выдыхал в черноту потолка, и ему казалось, что из очередной бессонной ночи, которой тянуло из приоткрытого окошечка, на гортань оседало привкусом пиздежа и железа. За потёкшие следом по одним и тем же каналам два года Итан не сдвинул практически ничего. Ни стоуны адских воспоминаний, ни сейсмоактивное мировоззрение, ни собственный зад с нагретого рядом с семьёй места. Он привычно шарился по ПО и ИС разного размера компаний, куда его на сотрудничество направляла «Амбрелла», предлагался слетевшим драйверам и операторам, обпивал десятки кофейных автоматов и ненормированно уходил к Розе или запомнившему его бармену на Первой Авеню. С Мией они виделись едва ли реже и в итоге скупо обговорённо не были должны друг другу ни верность, ни глубокую заботу, — потому Уинтерс не спрашивал, кто иногда подвозил её до дома на громоздком Кадиллаке: не было ни прав, ни интереса, ни желания, он отпустил это, он грёбаная Эльза, он только теперь и хотел что уйти в горы и петь в ярко-нарисованный цифровой рассвет (ядерно-деревенских с него хватило). Ну и… себя самого Итан отпускал — редко и коротко. Он был в провонявших сигарами и машинным маслом пабах, на тухлых бассейных вечеринках родителей, топивших шпажками в мартини оливковые головы своих детей; он странно договорился на секс без обязательств с членом палаты представителей штата, совершенно не выдерживая долгую возню с чужим телом на простынях; он несколько раз консультировал отрядников BSAA по полю и чуть больше сделал для их эксплуатационной компьютерщины. И… несмотря на все крохотно-жалкие попытки присунуться, Итан всё-таки совершенно пророс в себе луизианском: то ли фигуральной постравматикой, то ли той микоризной хренью, что отрастила ему откушенные пальцы, сердце и не дала откинуться в третий или чёрт его знает какой на самом деле раз на алтаре Миранды… — От Миранды, от деревни ничего не осталось! Как ты не понимаешь! — Ты сама веришь в это? Что, по-твоему, Роза сделала со сраным кроликом?! — Тш-ш! Господи… То, что сказали в лаборатории? Неконтролируемая связь с сетью мутамицелия… — Ты серьёзно? Итана порывает швырнуть куда-нибудь ближайшим стулом: он зол. В последнее время гуще и чаще. Ему давит на затылок, ему фантомно подсовываются в носоглотку чужие запахи — никто в доме Мии не курит, не паяет и не жжёт дуговые лампочки, никто не носит старую крепкую кожу… Разве что её кадиллаковый водитель… Итан по-чужому зол и язвителен. Он смотрит на потухшую Мию, на её опустившиеся уголки рта — и не хочет ни одного гребаного слова из них. — Я-я… Ты за этим пришёл? В сотый раз ткнуть меня в это? Мы на контроле каждый час нашей жизни, Итан. Тебе мало этого? Что было делать? С жизнью в смысле. Итана больше не поджимало, не давило, ему не перемалывало наживую мышцы, кости и сухожилия, на него не лезли сумасшедшие марфанные старухи и давящие на самое больное абортированные слизни. Фактически ему было неплохо. Фактически он входил в социально благополучную группу населения с приличным достатком и гарантированно ухоженным местом на кладбище, даже если «Амбрелла» никогда не предаст его тело земле. Фактически он был заскучавшим от хорошей жизни засранцем, который разучился ценить радости жизни и быть благодарным Господу Богу за дочь, работу, дом и свободные отношения с супругой. На деле это всё скреблось драматичнее и больнее, но Итан уже затрахался с этой патетикой, он уже точно не знал, какие характеристики использовать спасательными кругами. Или вот что делать с ощущением, будто в его занимаемом месте становилось теснее? Что было делать с этим?.. Что делать?.. Что происходит?.. Почему в ушах звенит?.. Это Роза плачет?.. Захлёбываясь патокой, Итан отворачивает голову от съёжившейся на полу Мии и смотрит в пустоту развороченного кухонного шкафчика: все его столовые внутренности стальными бликами разбросаны по плитке.***
В коридоре было до звона тихо, так сильно, что даже правое сопение наблюдателя не мешало резонировать пространству и его окружению. Вибрировало многое, и если долго вглядываться в чёртовы таблички — казалось, каждая продавленная краской литера. Но это ложь. Итан понимал, точно был уверен, вовлечён в знание, что дрожали удушливо вогнанные в стену шурупы. Будь у них ладошечки, они точно тянулись бы к этой вибрации, вслед дверным ручкам, каркасу кресел, столов, стоек, перекрытиям… Казалось — одному Уинтерсу, потому что надсмотрщик, очевидно, начал одними губами напевать успокаивающее «I'm Lookin' Over My Dead Dog Rover» и не видел ничего, кроме горнов и цветастых значков; — одному Уинтерсу казалось, что шурупы, что каждый отблеск металла косился в сторону длинно сереющего коридора. И он тоже перевёл глазами туда — и рухнул страхом в ливер. Звеняще быстро до писка в ушах, до угара под стробоскопами там мерцал чёрной бумажкой вырезанный силуэт. Крупный, широкоп… Ни вдохнуть, ни увести взгляд. Не разобрать, что за месиво там вместо лица: грёбаная тень от тени, провал. Итан пытался вспомнить, узнать, этот страх вертелся на его языке, язвительно жалил, жёг онемением — секундным, растянуто-мгновенным. Пока не лопнул, не выплюнул из себя неожиданно вышедшего навстречу Криса. Всё отмерло и картинно загудело. Итан шумно выдохнул в обыкновенные гулковатые шаги Редфилда и посмотрел на своего сопровождающего: тот тоже выдыхал в Криса, кивал ему, его «свободен». Пытаясь проморгаться, Итан долго тёр лоб, пока по плечу сверху вниз не проехалось плечом. — Ну как ты? — опустившийся плотно рядом Крис недовольно смотрел вслед уходящему наблюдателю. — Отлично. Здесь очень мило. — Устал? Мне сказали ненавязчиво тебя допросить, так что… — Итан вяло хмыкнул, — если есть что-то, может, цвет трусов или волосинка не на том месте — хоть что-то вспомни. Уинтерс отпустил лоб и разогнулся, вымотанно набирая в лёгкие воздуха и утыкаясь затылком в прохладную обшивку стены. — Я… уже сказал, как было, — выдавил он. Взял паузу сглотнуть ещё не унявшийся пульс и найти в стекле напротив абстрактную бессмысловую точку. — Мы говорили на кухне. Я пытался… не знаю… Я вижу, как Розе трудно — уже сейчас — как ей тяжело заводить друзей, да даже просто общаться с детьми. Все эти бумажки — полная херня, Крис. Даже если родители верят, что это генетическое заболевание, то детям это не объяснить. Розе самой не объяснить. Как ей не трогать никого во время «приступов»? Ей нужно… Итан нервно дёрнул взглядом на Криса: тот криво давил понимающую усмешку, и вся воспалившаяся желчь остыла: толку-то от этой брызгающей слюны?.. На лицо наползла апатия. — Ты всё это слышал уже… Я просто… Я хочу что-то сделать для неё, — я посмотрел эти чёртовы видео про обезьян Харлоу и… — я пытался сказать Мие, что нужно снова пробовать через «Амбреллу», что дело может быть всё ещё связано с Эвелиной и Мирандой. Они же… делали что-то с мицелием. Но меня сюда пускают уже только экстренными вызовами в лаборатории, а она… устала. Делает вид, что ничего нет. Что Роза не обтекает паутиной, когда у Рэдди Лиса не получается играть в прятки. И я был зол. Не знаю, на что: на неё или на ситуацию. Охрененно зол. И всё. Просто в какой-то момент сорвался, крикнул ей замолчать — и кухня как взорвалась. Больше ничего. Я огляделся, помог встать Мие — у неё был только небольшой порез на голени, мы вызвали наблюдательную группу. Розу проверили сразу: она была напугана шумом и ну… в порядке вещей, в общем. У Мии тоже ничего. Так что меня посадили прокатиться. И вот я здесь, отсиживаю зад уже пятый час, не считая дорогу до лаборатории. — Только злость? — холодно добил результат Крис. — Да. Кажется. Возможно, было что-то ещё, но всё не удавалось вспомнить… Рэдфилд кивнул и скруглил плечи — снял оставшийся официоз, забрался рукой на плечо и как мог ободряюще сжал. — Слушай, Итан. Мы Розу не бросили, — он убеждающе заглядывал в глаза. — Хоть «Амбрелле» и выгодно её растить такой, но мы ищем. Чарли тоже. Уинтерс выдохнул усмешкой и стряхнул чужие пальцы. — Он меня напрягает. — Да ладно. Он просто обожает редких зверушек. — Говнюк, — Итан боднулся плечом и ответной ухмылкой. — Мог бы не приезжать. — Меня всё равно бы сорвали. Я останусь на пару дней, не против? — Храни тебя Дева Мария, Крис. — Пойду выпрошу у Минди кофейку. Ты будешь? — Меня вот-вот вывернет. — Не раскисай, — Крис встал, нашёл под потолком ближайшую камеру, показал туда «окей» и потянулся. Скорее всего он станет отслеживать какие-нибудь показатели для лабораторий, пока будет отсиживать зад на Итановом диване и объедать его рефрижератор, но так много лучше нанятых извратов из фургонов или соседних домов, круглосуточно сливающих галлоны их жизни «Амбрелле» — Крис попросту расщедривался на фору и последние клочки личного пространства перед новым марафоном мозгоёбства. — Скоро закончат. Безнадёжно кивнув башкой на удаляющийся шаг, Итан снова упёрся глазами в дверь, солдатиком G.I.Joe игнорируя довлеющую пустоту коридорного проёма.