Vos delirs (desirs) sont des ordres.

      Сколько Дориан себя помнил, он всегда был добрым; его родители и окружающие взрослые, разумеется, помнили его гораздо раньше и с полной уверенностью могли сказать, что добрым он был всегда. Даже тогда, когда ещё не родился.       Его мать, Мелинда Фатьес-Грей, любила рассказывать в тесном или просторном кругу семьи, что когда она была беремена своим первенцем, которого уже тогда нарекла Дорианом, у неё не было ни токсикоза, ни «маски беременности», которая проявляется ввиде некрасивых пигментных пятен на лице, ни отёчностей — ничего. У неё ничего не болело, даже зубы, ей не хотелось по ночам чего-то непостижимого и непредсказуемого, типа, мяса с сахаром и чая с горчицей, или, того хуже, земляничного мыла, как это случилось у тётушки Эулалии. Конечно, тётушка всё-таки не стала есть мыло, — земляничное в том числе, — просто она всегда носила собой ароматный брусок и жадно вдыхала его аромат, казавшийся ей неземным.       Роды так же прошли на редкость хорошо; состояние матери и ребёнка были настолько прекрасными, что старенький семейный доктор, по совместительству долгие годы бывший и другом семьи, сказал, что он никогда в жизни такого не видел, и что этот случай было впору записывать в медицинские справочники.        — Поздравляю, дорогая! — сказал он, осматривая Мелинду и маленького Дориана, который даже родился не красным и сморщенным, а с белой кожей, широко раскрытыми сапфировыми глазами и удивительно красивым — Я впервые вижу, чтоб всё прошло так хорошо! — А тебе точно не было больно, даже во время схваток?        — Нет. — уверенно ответила молодая мать — За всё это время я ни разу не почувствовала никакой боли. И мне кажется, что мой мальчик настолько добрый, что он даже рождался так, чтобы его мамочке не было больно. И потом, когда он подрастёт, все смогут говорить, что у Дориана добрая душа. ***       Со временем Дориан начал замечать, что иногда ему доступно нечто такое, чего не случается с остальными людьми. Но как понять, что ошибочно, а что верно, и что плохо, а что хорошо, если ты родился и вырос в той среде, где всё твоё окружение особенное и ты сам настолько привык быть особенным, что даже не замечаешь этого? Рыбы, например, не замечают воду, в которой они плавают, — но это не значит, что её нет. И насчёт рыб…       «Дорогой дневник, здравствуй.       У меня замечательная семья, любящая и любимая, и сейчас, когда я пишу эти строки, мне кажется, что я всё равно не изменяю им и никого не предаю. Пожалуйста, не обижайся на меня за то, что я сейчас скажу, но ты ведь немножко я, ведь верно? Мой дорогой дневник, надеюсь, тебе нравится быть мной; ну, или я стану немного тобой, если ты хочешь. Потому что самое главное для меня — расположение друга; а как ещё мне называть тебя, мой Дневник?       Мне просто захотелось поговорить… словно научиться говорить так, как я ещё никогда не говорил раньше. Я никогда не вёл дневник и не испытывал никакого желания побыть наедине с самим собой, считая за самое большое счастье всё время быть рядом с моими родными и близкими и знать, что они все здесь, в сборе.       Дорогой Дневник, мне хочется сказать тебе одну вещь — мне уже почти пятнадцать лет, но я ещё никогда не расставался с моими близкими, которых Господь послал мне очень много. Я всегда сочувствовал моим друзьям и другим ребятам, которые ездили на летние каникулы к своим бабушкам и дедушкам, а потом снова возвращались к своим родителям домой. В любом случае это была только разлука, и я сочувствовал им, хотя они сами, к счастью, этого даже не осознавали. Мне кажется, им тогда было не более грустно, чем мне, когда мы с моими братьями и сёстрами ходили каждое утро в школу, потому что мы знали, что вечером мы всё равно вернёмся домой, и это временное отсутствие разлукой даже нельзя назвать. И я могу сказать, что я счастлив, что за пятнадцать лет я ни разу не разлучался ни с кем на срок, больший чем какие-то полдня.       Я люблю моих родителей, моих тётушек и дядюшек, братьев и сестёр, бабушек и дедушек, — а в школе люблю всех учителей и всех одноклассников. Мне кажется, что нет ничего проще, чем любить всех, потому что они так добры!       Вчера мы с моей подругой Мардж ходили на реку.       Был очень красивый закат, и Мардж любовалась горой в зеленоватой дымке; сейчас весна.        — Посмотри, Дориан, как красиво! Кажется, что Солнце садится в реку, и в ней отражается закатное небо. Закат повсюду; а ты ведь не забудешь этот вечер? И про то, как мы с тобой были вместе, ты ведь тоже не забудешь?       Я посмотрел на Мардж и понял, что никогда не хочу расставаться с ней, раз уж нельзя сделать так, чтобы этот вечер длился вечно. А потом, когда мы вырастем, я должен буду на ней жениться, чтобы никогда с ней не расставаться?       Мы гуляли по набережной, шутили и смеялись, держась за руки; потом я посмотрел на отражение бескрайнего неба в водной глади заводи — и увидел мёртвую чайку, попавшую под лопасти парохода.       У меня раньше никогда ни от кого не было секретов или тайн, и это будет моя первая тайна.       Дорогой Дневник, ты не знаешь, почему мне кажется, что это какой-то тяжёлый секрет — и почему я даже не знаю, как и кому об этом рассказать? Потому что раньше у меня не было ни тайн, ни секретов? Потому что я не видел смерть даже в фильмах? Или потому, что о том, что чайка может умереть, если попадёт под лопасти парохода, знали все, кроме меня? Мне кажется, что время от времени чайки уже давно попадают в лопасти пароходов и кораблей, и для всех это что-то такое обыденное, что они даже не обращают на это внимания?       Позавера мы с родителями ходили в рыбный ресторан. Там были огромные аквариумы, в которых плавали живые рыбы; не знаю, почему, но рыбы просто смотрели на нас и не желали разговаривать. Я вспомнил, что когда я был совсем маленьким, я боялся живой рыбы и всегда говорил, что она умеет кричать. Я сам этого не помню, но дядя Джордж помнит, он не так давно рассказывал об этом.        — Наш малыш уже тогда был очень чувствительным, — говорил он про меня, — и у него очень доброе сердце.       Я ушёл и попытался вспомнить, добрый я или нет — и что такого доброго я сделал за всю свою жизнь. Удивительно, но я сам себя добрым совершенно не чувствую; скорее всего, я просто незлой. На мой день рождения я хотел бы один маленький, но особеннй подарок: я хочу проверить, кто я на самом деле, — и узнать о том, какой у меня характер. Я хочу проверить себя… в жизни, потому что мне почему-то кажется, что не все вокруг такие добрые и любящие, как я всегда видел.       Прабабушка говорит, что доброта и другие душевные качества познаются в момент испытаний; а у меня никогда в жизни не было испытаний — или же я просто такой сильный? Но почему я тогда никогда не видел и не чувствовал никакой особенной силы?       Молодой человек закрыл дневник и положил его на стол.       Он ничего и никогда не скрывал, поэтому даже свой только что начатый дневник тоже положил на видное место.       А в это самое время…       … За ним внимательно наблюдали двое, будучи полностью неосязаемыми и невидимыми. И от них не ускользнуло ничего, — от самого момента появления Дориана на свет и до того момента, как он закрыл дневник и положил его на стол.        — Мне кажется, было бы очень интересно сделать ему подарок… — задумчиво протянул один из невидимых наблюдателей — Когда же нам лучше это сделать? Завтра? Через год? Через двадцать лет? Прямо сейчас? Неудобно с этими людьми, их жизнь такая короткая и время идёт так быстро… что ж, посмотрим… Посмотрим.