Тишина. Только слышно, как шариковой ручкой водят по бумаге. Пианист сидел и снова выполнял нудную работу, а ведь недавно ему дали задачу изобрести суперноты! Он, конечно, знатно потрепал свои нервы, пытаясь нарисовать идеальные линии, чтобы никто не смог распознать то, что эти купюры — фальш, но всё же. Лучше сидеть и мучаться пару часов с одной бумажкой, а после использовать специальную дорогостоящую машину для этого, а не сидеть и заполнять документы с подписью от высших в Портовой, хоть тут даже ребёнок мог понять, что это поддельная подпись. Пианист не был идиотом, он тоже это понимал, но заполнял ради того, чтобы тоже стать высшим, а вернее членом исполнительного комитета. Из-за этих глупых заморочек Пиано часто падал в обмороки от недомогания, чем не на шутку пугал коллег и товарищей. В особенности Липпманна. Актёр был интересным человеком, он часто помогал Пианисту с многими вещами и был его «правой рукой», но порой он сильно раздражал своими шутками и вечными замечаниями по поводу выполнения работы главы.
Звонкий и громкий стук в дверь разнёсся по всему кабинету Пианиста. Было нетрудно догадаться, что это Липпманн пришёл с новостями. Он непредсказуем. Трудно предугадать, что именно он хочет. Он может нести полный бред, а может начать жаловаться на отвратительных коллег и кинорежиссёров. Мог рассказать, как купил какую-то вещь за кучу йен, мог заговорить о том, как все его достали. Но Липпманн выбрал другую тему, которая тоже была довольно привычна.
— Пиано, представляешь,я снова поужинал в ресторане с новой фанаткой!—он говорит это радостным тоном, кидая взгляд то на работающего Пианиста, то на мебель находящуюся в кабинете,— Она даже поцеловала меня, хм. Скажу честно, целоваться вообще не умеет..
Пианист вздыхает с обречённой улыбкой. Снова разговоры о свиданиях с дамами. Они делятся на два типа: положительный и отрицательный. То девушки злились на Липпманна из-за того, что тот якобы обманул их и разбил им сердце, то попадались адекватные, которые осознавали, что свидания для известного актёра — обычное развлечение.
— Дай угадаю, она думала, что вы сойдетесь, у вас будет куча детей и самая лучшая свадьба?
— Верно! А ещё, она действительно мне понравилась, неплохой человек.. У неё есть большие шансы стать моей девушкой.
Девушкой? Бред какой-то, Липпманн же говорил о том, что не собирается заводить отношения таким способом. Да и вообще, почему Пианист сейчас об этом думает? Разве ему должно быть до этого какое-то дело? Они же просто хорошие коллеги и товарищи, ничего больше.
— Вот как.. Интересно,—Пианист фальшиво улыбнулся. Будь это другой человек — Липпманн сразу бы смог это распознать. Он — мастер в чтении людей, разберёт любую фальшивую эмоцию, но главу организации было трудно прочитать. Неизвестно по какой причине.
— Ага, а ты, как я вижу, всё ещё планируешь жениться на своей работе? Сколько ты уже сидишь?
— Аргх, да не жена она мне..Если я стараюсь выполнить работу идеально, то это не значит, что я её люблю и готов стать её второй половинкой,—улыбка с лица старшего по старшинству пропадает сразу после начала разговора о любви и работе. Вещи, которые несовместимы,— Я сижу всего-то пять часов. Сразу говорю, что я понятия не имею, выдадут ли мне больше работы.
— Если выдадут, то ты отдохни, а не работай до первого обморока, как ты обычно делаешь,—Липпманн подходит ближе к столу, осматривая весь объем работы, который Пианист снова взял на себя. Всё же, тот не учится на своих ошибках и продолжает убивать себя большим количеством работы. Актёр тяжело вздыхает.
— Не вздыхай, я сам прекрасно понимаю, что делаю.
— Если бы понимал, то заботился бы о своём физическом состоянии.
— У меня всё нормально, не нужно обо мне беспокоиться..— как только Пианист сказал об этом в груди появилась слабая боль, что-то мешало вдохнуть привычный запах кабинета, который пропах кофе. Он не предал этому особого значения, подумав, что простудился, сидя у распахнутого окна, но «помеха» снова напомнила о себе сухим кашлем. Как же не вовремя..
— Значит это по твоему мнению нормально?—Липпманн вопросительно вскидывает бровь, а после касается тыльной стороной ладони лба мафиози напротив, проверяя температуру,— Температуры у тебя нет. Пошли к Доку, он скажет, что тебе пить или принимать.
— Липпманн, я просто прокашлялся, не нужно разводить из мухи слона.
— Ты так говорил два месяца назад, а потом оказалось, что ты отравился. Я не хочу, чтобы ты заполнял свои любимые бумажки, да и в целом занимался работой, пока болен. У меня не будет времени следить за твоим состоянием, дорогой глава. Всё же, та девушка действительно оказалась интересным человеком и я хочу провести свое свободное время с ней, общаясь поближе, а не выслушивать твою ругань на меня из-за того, что я тебе помогаю.
Снова эта девушка. Пианисту всегда было плевать на это, он просто был рад послушать то, о чем говорит Липпманн, но почему сейчас от его слов словно иглы в ушах? Кашель снова начался. Пианист чувствовал, что какой-то объект вылезет из его глотки, потому что та невыносимо болела. Это было что-то мягкое, не такое большое, но жутко царапало горло.
— Пошли быстрее, потом я вернусь к работе.
— Не вернёшься, если Док скажет, что тебе нужен отдых.
— Липпманн, всё будет нормально.
— У тебя голос охрип, лучше сохрани его и используй когда мы придем к кабинету Дока.
Пианист недовольно цокнул, но ничего говорить не стал. Не хотелось выплюнуть это «нечто» находящееся в горле прямо перед обеспокоенным коллегой. Да и наверняка тот снова отчитает его за похабное отношение к своему здоровью.
До кабинета своего товарища, что владел высшими знаниями медицины они дошли без всяких происшествий, только Липпманн всю дорогу говорил Пианисту, чтобы тот наконец-то начал думать о своем здоровье, но тот просто его не слушал. Не хотел слушать, потому что в любой момент он снова мог напомнить о той девушке. Пиано сам не понимал по какой причине он так негативно на это реагирует, между ними ничего не было. Да и навряд ли могло быть. Липпманн — человек, которым многие восхищаются и влюбляются с первого взгляда, всячески борясь за его внимание. У него хороший вкус, поэтому он с большей вероятностью выберет привлекательную даму с хорошим характером, а не лидера организации, который готов убить себя ради работы и ради безопасности своих товарищей.
От подобных мыслей дышать легче не становилось.
Актёр стучит в дверь Дока, дожидаясь, пока тот её откроет. Человека с кучей болячек и слабым иммунитетом не хотелось доводить до инфаркта тем, что кто-то резко распахнул двери.
К счастью, долго ждать не пришлось и Док почти сразу открыл дверь.
— Док, как я вижу, у тебя сегодня нет капельниц?—Липпманн вновь натягивает улыбку, показывая то, что он рад за своего друга, которого «освобождают» от лишней нагрузки. Не навсегда, но хотя бы на небольшое время.
— Хе-хе, к счастью, мои органы не страдают в последнее время, график лечения пока не сбился. Спасибо Господу за то, что решил временно сжалиться надо мной..—Док снова начал говорить о своих религиозных верованиях, так как у него была цель — стать ближе к богу. Возможно, это было по причине того, что он хотел попросить у бога выздоровление. В общем, не суть,— Ах, извиняюсь, я отвлекся. Проходите и говорите, что вы оба хотели. Но кажется, я уже догадываюсь, что у вас произошло.
Док замолкает на пару секунд, открывая дверь пошире и проходя вглубь своего кабинета к столу с множеством лекарств, которые были нужны как Доку, так и другим пострадавшим и заболевшим.
— По твоему недовольному лицу можно понять, что ты либо снова переутомляешь себя, либо ты заболел, Пианист.
Лицо Пианиста становится более мрачным и недовольным, чем было до этого, но он всё ещё ничего не говорит. Сейчас говорить вообще не хочется. Страх и тревога росли с каждой секундой.
— Пианист сегодня кашлял, вот я и подумал, что стоит сразу обратиться к тебе. Не хочу, чтобы было как в прошлый раз.
— А что было в прошлый раз? Я уже не помню..— К сожалению, у Дока были провалы в памяти из-за некоторых операций с использованием наркоза, а он, как известно, плохо влияет на память человека.
— Да не так важно, просто он снова работал, когда был болен.
— Неудивительно.
— Вы говорите так, будто меня тут нет,—Пианист всё же решил съязвить и показать, что тоже тут находится. Это было зря. Не прошло и секунды после сказанных слов, как Пианист снова начал кашлять. Но в этот раз гораздо громче и продолжительнее. Это «нечто» вот-вот вырвется. Именно из-за этого Пианисту пришлось прикрыть рот рукой, пытаясь выплюнуть эту чёртову вещь.
Лучше бы он не видел того, что упало.
Это были лепестки белой лилии, запачканные кровью лидера организации. Кровь также запачкала его белые перчатки, которые потом придется постирать. Сейчас в голове было так много вопросов, на которые требовались ответы сию секунду.
Почему белые лилии? Как вообще это получилось? Это ему снится? Белые лилии — любимые цветы Липпманна. Единственное, что вспомнил Пианист, пока его коллеги обсуждали дальнейшие действия, не смотря на него.
И не нужно было.
Пианист ненавидел себя в те моменты, когда члены его организации начинали за него волноваться и беспокоиться. Он всегда хотел им помочь и сделать только лучше, а не наоборот. Он не хотел, чтобы Липпманн или Док увидели его таким..Слабым?
Пианист скидывает лепестки на пол, заметая ногой под стол, чтобы их не увидели, а сам не меняется в лице. Не хотел, чтобы заметили, что сейчас происходит.
Пианист слышал о том, что люди кашляли цветами, но это было только в романах. Насколько он помнил, это была болезнь, которая называлась ханахаки. Люди начинали кашлять цветами, потому что страдали от неразделённой любви, но эти случаи не были зафиксированы в реальной жизни
Липпманн сегодня только и говорил о той девушке. Нет, быть не может. Пианист не мог влюбиться в него. Очевидно же, что это не будет взаимно. Вокруг столько замечательных девушек, по сравнению с которыми Пианист — никто.
— Пианист, выпей пока что это,— главу вырывают из его мыслей, протягивая небольшой стаканчик с каким-то противным лекарством. Он не собирается отказываться от него, будет только хуже. Тогда Док может осмотреть Пианиста получше. Тогда он сразу поймет всю серьезность ситуации. Тогда и Док, и Липпманн начнут беспокоиться сильнее. Поэтому глава вынужден выпить лекарство, страдая от неприятного ощущения в горле.
Ещё пару минут обсуждений дальнейших действий и актёр уходит из кабинета, доверив лидера организации Доку. Дверь закрывается и тот сразу поворачивается на Пианиста, глядя на него осуждающим взглядом.
— Ты меня недооцениваешь, если правда поверил, что я не замечу лепестки, которые ты выплюнул и замёл ногой под стол.
Страх сковал всё тело. Док всё видел, он так просто его не отпустит. Но возможно он сможет помочь и рассказать неизвестную информацию. Вдруг это можно вылечить по-другому?
— Ты что-то знаешь об этом?
— Немного. Я вообще не думал, что она существует на самом деле,—он на мгновение замолкает, подготавливая свою речь и вопрос, который решит судьбу Пианиста,— Если верить источникам, то люди заболевают из-за не разделенных чувств. В кого ты влюбился?
Только не этот вопрос. Пиано не хотел отвечать на него, он сам не понимал по какой причине заболел и в кого влюбился.
А может он просто не хотел верить в то, что влюбился в этого до жути идеального, прекрасного, замечательного актёра..
— Не спрашивай об этом, я сам понятия не имею, в кого мог влюбиться.
— Ты должен знать. При каком разговоре ты начал кашлять?
— Липпманн говорил о том, что нашёл себе подходящую персону и хочет проводить с ней больше времени.
— Вот и ответ. Ты должен признаться ему в своих чувствах
— Аргх, да не может быть! И если это так, то это буквально моя кончина. Он не чувствует ко мне того же самого. Я лучше проживу оставшиеся дни, помогая Альбатросу, Накахаре, Айсмэну, тебе и Липпманну, не подавая признаков того, что мне плохо. Это будет лучше, чем признаться Липпманну прямо сейчас, а потом умереть от цветка проросшего в моей груди и в глотке,—Пианист говорил это громким тоном, хоть кричать ему не следовало. Это делало только хуже, заставляя чувствовать, что горло вот-вот сгорит от боли и очередных лепестков этих чёртовых белых лилий, которые готовы с любой секундой вырваться наружу,— Смерть романтичная, с этим не спорю,но представляешь как это будет записано в моих документах? «Лидер организации «Флаги» погиб из-за неразделённой любви прямо перед повышением до члена исполнительного комитета».
— То есть ты готов страдать от кашля, который будет усиливаться раз за разом, что после тебе будет трудно вдохнуть даже немного кислорода?
— Другого выхода нет. Я признаюсь в последний момент, когда уже буду чувствовать, что не смогу делать банальные вещи. В тот момент я стану бесполезен и мафии, и вам всем. Кому нужен лидер, что может умереть в любую секунду, так ещё и запачкав пол сгустками крови и белыми лилиями?
— Пианист, ты для нас всегда будешь полезен. Мы говорим тебе это уже в который раз, но всё как об стену горох,—Док опечаленно смотрит на главу организации, что уже принял свою печальную судьбу, но всё же решает спросить,— Ты действительно уверен, что он влюбился в ту даму? Вдруг это был повод заставить тебя ревновать? Я не собираюсь тебя переубеждать, только хочу уточнить несколько вещей.
— В этом не уверен, а ещё если Липпманн сделал это для моей ревности, то я запихаю ему эти лилии в задницу.
— Хе-хе, но есть же шансы, верно? Я не собираюсь тебя отговаривать делать что-либо, так как прекрасно знаю, что это бесполезно. Единственное, что я попрошу тебя сделать — быть осторожнее и не переутомляться, как ты обычно делаешь. Наш разговор, пока что, останется исключительно между нами. Потом посмотрим на обстоятельства.
— Понял, благодарю.
Пианист кивает головой, после чего покидает кабинет товарища. Ближайшие пару часов он будет заполнять документы, а там, как сказал Док, посмотрит по обстоятельствам и по своему состоянию. Сейчас не хотелось думать об этой болезни. Не хотелось думать о Липпманне. Не хотелось думать об этих лепестках белых лилий с алыми каплями крови. Не хотелось думать о чем-либо вообще. Но мысли о том, как Липпманн держит Пианиста за руку и покрывает ее поцелуями не выходила из головы. Приятно думать и представлять это у себя в голове, но становится больно, когда понимаешь, что это лишь фантазии.
Теперь от этой мысли больно не только в моральном плане.
***
Прошла неделя. Мучительная неделя. Ходить туда-сюда по огромному зданию Портовой с цветами внутри груди, так ещё возможно подступающих к глотке — задача не из лёгких. При этом Пианиста успели нагрузить другими обязанностями. Одни по его желанию и обещанию, а другие—миссии и изобретение фальшивых купюр. Как же он настрадался, выполняя всю работу, в это же время пытаясь скрыть от своих коллег и подчинённых то, что он болен необычной болезнью. Скорее всего неизлечимой.
На миссии вместо того, чтобы моментально отрубить голову врагу, Пиано выплюнул как минимум восемнадцать белых лепестков вместе с кровью. Враг так сильно испугался и растерялся, что Пианист уже успел прийти в себя и жестоко лишить его жизни. Зато выполнил задание и не погиб во время выполнения, уже плюс.
Когда приходилось сделать образец—снова закашлялся. Алая кровь вместе с цветком попала на палитру, полностью испортив смешанные им цвета. Выпал именно полноценный цветок, а не лепестки. Смерть уже стоит на пороге, подкрадывается со спины, но не собирается скрываться и прятаться от Пианиста. Было страшно. Злость и раздражение также бушевали внутри Пиано. У него почти всё получилось, а тут снова эти чёртовы белые лилии! У него заканчивалось время на сдачу. Кажется, что босс убьет его быстрее этих цветов в лёгких...
Пианист заходил к Альбатросу, чтобы помочь приготовить ему что-нибудь поесть, так как своего соседа снизу он так сильно взбесил громкой музыкой, что тот ушёл на два дня из дома, отдыхая на природе от лишних звуков. Особенно от тех, что издавал парень в солнечных очках. Альбатрос был очень шумным соседом, но чем больше шума, тем веселее, правда? Хоть он и раздражал своими шутками, поведением и характером — это не отменяло того факта, что он был хорошим человеком, который придёт на помощь в трудную минуту и постарается сделать всё возможное для своих друзей. Но к сожалению, из-за своего детского поведения он был несамостоятельной личностью, максимум мог приготовить яичницу и не сжечь кухню. Накахара всегда помогал ему с готовкой, хоть был младше его на несколько лет. Его старые друзья, видимо, научили его готовке. Можно было посчитать либо же их, либо же самого Чую предателем, но никто из них не виноват. Виноват был только один человек — Дадзай Осаму. Именно по его вине между Накахарой и его друзьями произошло недопонимание. Пианист был рад такому исходу событий, но было тяжело смотреть на Чую, который потерял своих друзей, оставшись один. Он потерял единственное, что доказывало ему его человечность. Пианист присматривает за ним по приказу босса, но иногда идёт против правил. Пианист не эмпат, а жестокий и хитрый мафиози, который не собирается щадить тех, кто встанет у него на пути или же на пути его близких. Он не доверится кому попало, а будет притворяться, чтобы перехватить нож, который должен вонзиться ему в спину. Но Чуе он был готов доверить свою жизнь, как и всем членам его организации. Он был готов умереть ради них, он должен защищать их до самого конца. «Флаги»—как небольшая семья. Все разные, со своими таракашками в голове, но вместе. Готовы помочь друг другу в трудную минуту. Сейчас Чуя Накахара—часть их так называемой семьи. Может, кто-то до сих пор не доверяет этому рыжему парню, но Пианист не входит в их число. Пианист доверяет каждому в своей организации, любит их как своих детей. Но в его сердце присутствует отдельное место для Накахары, а для Липпманна там выделена целая часть.
И куча белых лилий в лёгких
Пиано был хорошим лидером, никто из организации в этом не сомневался, как раз таки кроме самого главы. Он считал, что делал недостаточно для них, хоть буквально тратил все свои силы и деньги для того, чтобы они были счастливы. Он не хотел умирать. Не хотел оставлять всех этих прекрасных людей, но он не верил, что протянет ещё немного. Он боялся признаться Липпманну в чувствах, так как тот и вправду эту неделю появлялся в мафии очень редко, только приходил и спрашивал про встречи и переговоры с другими организациями. Остальное время он проводил с этой девушкой.
Будто бы специально издеваясь над Пианистом.
Фальшивомонетчик стал выплевывать больше цветов, на которых было больше алой крови. Дышать становилось труднее. Было больно не только в горле из-за воспаления, не только в груди из-за трудностей вдохнуть, но и в душе, понимая, что тебе нашли замену. Того, кто лучше тебя во всем. Пианисту осталось недолго.
***
Прошла ещё неделя. Состояние Пианиста ухудшалось с каждым днём, если не с каждым часом. Он стал быстрее уставать, в теле всё ломило и было трудно передвигаться. Под глазами вновь появились мешки из-за бессонных ночей. Только в этот раз эти ночи были бессонными не из-за большого объёма работы, а из-за кашля. Из-за белых лилий, которых уже собрался целый букет. Пианист не ел эту неделю нормально, как только пытался что-то проглотить — всё возвращалось обратно с цветами в добавку. Пить было трудно, горло горело ещё сильнее, чем было в самом начале. Казалось, что лидер за эту неделю сбросил около двух килограмм как минимум. Он не представлял, как отреагируют члены его организации на подобное состояние. Пианист перестал ходить на работу как раз таки по этой причине. Он прекрасно знал, что Док доложит об этом боссу и не переживал по этому поводу. Единственное, чего он боялся — это то, что Липпманн придет к нему домой. Даже если он закроет двери, то Липпманн найдет другой способ проникнуть внутрь. Однажды, когда Пианист забыл ответить ему на сообщения, которые тот писал ему целый день, Липпманн забрался к нему через окно, при этом напугав его чуть-ли не до смерти.
Но как же было приятно понимать и осознавать то, что он заботится о нем.
Сейчас лидер организации лежал на кровати без возможности пошевелиться. Слишком трудно, тяжело. Не было сил на чтение любимой книги. На то, чтобы набрать в свои лёгкие заполненные цветами воздух тоже не было сил. Он скоро задохнётся. Подавится этими цветами, а они целиком и полностью заполнят его грудную клетку. Пиано стал чаще ловить себя на мысли о том, что хотел бы оказаться в объятиях своего любимого актёра, хотел чувствовать его руки на своей талии не в качестве шутки, когда они были на миссии или перед другими. Как же хотелось получать нежные поцелуи в щёку, в нос, в лоб..Да без разницы, хотелось внимания от Липпманна. Но не хотелось, чтобы он видел его таким. Видел последний раз в жизни таким слабым, умирающим и жалким.
Он снова начинает кашлять этими белыми лилиями. В этот раз всё было гораздо больнее, привкус металла и чёртовых цветов остаётся на языке. По губам стекает маленький ручеёк крови. Как же сильно Пианист устал. Он хотел, чтобы всё было как раньше, но по всей видимости, этого не будет. У Липпманна есть любимый человек и это не Пианист.
Липпманна не получается выкинуть из мыслей. Его шикарные волосы, которые будут всегда прекрасны, даже если их попробует уложить самый ужасный парикмахер в мире. Его замечательная фигура. Прекрасные, словно голубая и чистая лагуна глаза, волны которых оставляют белоснежную пену, она олицетворяет блики в этих глазах. В них не было страшно утонуть. Его очаровательная улыбка, выделяющаяся родинка под глазом. Он был идеален, не только для Пианиста, но и для других его фанатов по всему миру. Как никак он знаменитость. У этого есть свои минусы, но по большей части они волновали только самого Пианиста. Витание в облаках прерывают громким криком на всю квартиру. Пианист был прав, Липпманн смог пробраться в его квартиру. Это то, чего Пианист сейчас боялся больше всего, но бежать и прятаться некуда. Наверняка актёр уже узнал о состоянии Пианиста, а ещё хуже о болезни от которой тот сейчас страдает.
— Пиано, у меня есть к тебе серьёзный разговор. Мы оба знаем причину.
Пианист молчит. Он не собирается отвечать, да и навряд ли издаст что-нибудь кроме слабого хрипа.
Липпманн заходит в комнату, а в глазах виден страх и беспокойство.
— Я уже прекрасно знаю о твоей болезни, но у меня пара вопросов, в кого ты мог влюбиться и какого черта ты ещё не признался этому человеку в любви? Не хочу тебя огорчать, но ты такими темпами умрёшь в ближайшее время. Ни я, ни кто-либо другой не хотят тебя терять.
— Это не взаимно,—Пианист говорит это с трудом, а после выплёвывает целый цветок к себе на руку.
— С чего ты это взял? Просто признайся, пока ты не погиб, прошу тебя. Не факт, что это не взаимно. Даже если этот человек в отношениях, то он может и не любить свою вторую половинку так сильно, как тебя,—Липпманн боится потерять лидера, это очевидно. Он берет чужую руку, прижимая ее к себе,— Как тебя можно не любить? Ты же прекрасный человек. Умён, красив, про твою фигуру сам же хорошо знаешь, что тебе даже девушки завидуют. Твои глаза..Да в тебе всё замечательно. Скажи хотя бы мне о своем любимом человеке, чтобы я знал, кто этот счастливчик и чтобы я мог ему позавидовать, аха..—
Актёр пытался успокоить себя шутками, но не помогало. Беспокойство и волнение только и делали, что усиливались с каждой секундой.
— Зачем завидовать самому себе?—Пианист еле-видно улыбается, пока в груди ураган из цветов, которые убивают его всё быстрее и быстрее,— Ты говорил, что тебе приглянулась замечательная девушка, я не стал этому препятствовать. Раз ты так хочешь, чтобы я признался, то тогда я признаюсь. Липпманн, я люблю тебя и не думаю, что переживу твой отказ, хаха. По крайней мере цветы уже заполняют все место в моих лёгких. Не хотел так оставлять организацию, я действительно ужасный лидер. Надеюсь, что вы все простите меня за это.
После этих слов громкий кашель заполнил комнату, пока Пианист отчаянно пытался вдохнуть хотя бы каплю кислорода. Не получалось дышать, он задыхался, синел, но пытался вдохнуть изо всех сил. Сейчас нельзя умирать, нельзя умирать вообще.
— Пианист! Пожалуйста, пытайся дышать, умоляю,—Липпманн сильнее сжал чужую руку в своей, образуя некий замочек,— Сказал бы ты это раньше, то сейчас бы не страдал так сильно, дурак. Я тоже люблю тебя.
Что? Ему это мерещится? Этого не может быть, но почему тогда кашель потихоньку прекращался? Почему боль в груди пропадала?
Пианист выплюнул последний цветок. На нем не было крови, а сам он завял в руке спустя секунду, означая , что это конец всем несчастьям Пианиста. Больше никого кашля, никакой жгучей боли в горле.
— Я даже не мог подумать, что ты воспримешь мои слова про ту дамочку всерьёз. И вообще, она оказалась шпионкой, которая хотела узнать дальнейшие действия мафии. Её пристрелили вчера прямо на переговорах..-
— Хах, вот и замечательно.
— Тебе всё ещё трудно говорить, лучше поберечь свой милейший голосок, Пиано,— после этих слов Липпманн целует своего любимого человека прямо в щёку, придвигая его к себе и заключая в теплые объятия. Именно те, которых так сильно хотел Пианист. Затем следует очередной поцелуй, но только в губы и более страстный. Неприятно было чувствовать вкус металла и цветов, но сейчас это не волновало двух мафиози. Всё заканчивается быстро, так как Пианисту всё ещё было трудно дышать, а задыхаться в поцелуе не хотелось.
— Подожди, можно сказать, что ты с самого начала пытался вывести меня на ревность?
— Хахах, бинго!
— Я обещал Доку сделать одну вещь. Узнаешь о ней в скором времени.
— Что-то мне не нравится это..
Сейчас всё хорошо, они счастливы и главное, что они вместе. Любят друг друга и всё будет как раньше, только лучше. Гораздо лучше.
