Расколоть

Звук был тихим. И отвратительным. Если бы было чем, Кахару бы наверняка вывернуло. — Это пиздец. Энки продолжил рассматривать левую руку. Ещё раз ткнул пальцем — и снова этот мерзкий тихий звук. Да чтоб ебали во… — Инфекция попала. — Да уж вижу, — Кахара фыркнул. — И чувствую, блять, от тебя трупами воняет сильнее чем обычно. — А ты видел тут где-то проточную воду? — чуть смешливо отозвался Энки. — От тебя не лучше. — Да пошёл ты. Кахара думал, он выглядит как труп — тощий, как будто неуклюже обтянутый бледнющей кожей скелет. Как же! Вот его левая рука теперь действительно выглядела мёртвой. И не слушалась — вернее, двигать плечом и даже сгибать руку в локте Энки мог, но двигать пальцами уже нет. Панакота ткнула Энки в здоровое плечо и протянула остатки каких-то трав. Кахара не очень разбирался, каких именно: для него были лечебные синие и все остальные. И это были не синие. Зато Энки, кажется, прекрасно понял. — Они помогают на самой начальной стадии. Уже поздно, девочка, — имя, данное Кахарой, он принимать наотрез отказывался. Сама же Панакота была не особенно против; может, говорить она не умела, но уж головой мотать будьте здоровы. — И чё делать с этой хуйнёй? Энки с тяжёлым вздохом откинулся к стене. На мгновение Кахара почувствовал укол совести — из них троих сейчас Энки был самым пострадавшим. И он же брал на себя… такие решения. Что делать с болячками. Куда лезть. Как не стать жертвой каких-нибудь фанатиков… тьфу, блять. Кахару от воспоминаний о Луге передёрнуло. Он, конечно, всякое дерьмо видел, но в борделе хотя бы шторки прикрывали. — Отрубить нахрен. — Ничё ты словечки знаешь, принцесса. — Я много что знаю. Кахара почесал затылок и посмотрел на больную руку. Отвернулся. Его опять тошнило. И было жутковато — потому что никогда до этого Энки не ругался… так. По-простому, как на улице было. Панакота тоже тревожно заёрзала, стараясь заглянуть Энки в лицо, а потом полезла в сумку. Крохотные ладошки на удивление умело набили трубку и подожгли перемешанный с опиумом табак искоркой — кроха училась колдовать. Энки вяло кивнул, принимая трубку одной рукой. Вид у него был… ну, пиздец, конечно. — Рубить ты будешь. — Я?! — Кахара от неожиданности чуть не навернулся с ящика. Да, возможно, он переигрывал. Но лезть в это… Боги. — Да ты так кровью истечёшь и сдохнешь! Я чё, на лекаря похож? Или, — он ухмыльнулся и подмигнул Панакоте, стараясь не выдать грызущей внутренности тревоги. — Ты так побыстрее скопытиться решил? Так я и помилосерднее могу, только скажи. — Ты если на ребёнка ампутацию спихнуть собрался — так и скажи, — Энки в долгу не оставался. И за тот… инцидент сполна отплатил. Нет, конечно, не ножичком под рёбра, как Кахара бы сделал. Но… весомо так отплатил. — Дурак ты, Кахара. Кровь можно остановить магией. Это — нет. — И на кой хрен эта твоя магия нужна, — буркнул он в ответ. Было зябко. Энки выдыхал в воздух липкий дым, и, глядя на него, Кахара тоже отчётливо ощутил желание чем-то задурманить голову. Но если он и правда рубить руку будет… — Ты это… сам, может? И Энки, и Панакота — вот засранка маленькая! — посмотрели на него, как на идиота. Потом Энки медленно, вот прям издевательски произнёс: — Надо две руки для операции. — Да не рубил я никому руки никогда! — А что хвастался, что мараться не боишься? — Да иди на хуй, это другое. Ладно под ребро пёрышком тыкнуть, а так… — Кахара запнулся и представил, как это, наверное, будет больно. — Да и Панакота тебя наверное не удержит. — Это не понадобится. Я, наверное, накурюсь, — Энки дёрнул уголком губ, изображая улыбку. От этой его рваной мимики Кахару всегда дрожь брала, и честное слово, если бы он знал, как самому из той жопы выбраться, он бы с ними не пошёл… или пошёл бы. Энки, может, и противный, но с ним уж побезопаснее, чем одному. — Опиума бы хватило. Панакота внимательно посмотрела на Кахару и полезла шариться в сумку. Научили на свою голову. А как тут ещё выживешь? — Виски ещё достань. — Чё, нажраться перед этой твоей ампутацией предлагаешь? — Энки сам не пил. Виски, вообще-то, был для Кахары — но иногда он давал пригубить ещё и Панакоте, чтобы мелкая совсем от кошмаров не загибалась. — Нет. Слушай, пока я трезвый, — Энки нахмурился. — Знаешь, какая кость лучевая? — Да кости есть кости. — Со стороны большого пальца. Её выше надо рубить будет. Немного совсем, на фалангу, наверное. — На чё? Энки закатил глаза. — На монету. Разница по длине костей — монета, чуть больше. — А на кой чёрт? — Энки снова посмотрел на Кахару, как на идиота. Слава всем Богам, чтоб их, слава Гро-Гороту, Сильвиан, Ал-Меру и кто ещё там есть, что у него не было бровей. Иначе такое скептичное ебало Кахара бы не пережил. Да, иногда он реально переигрывал. — Культю сделать нормально. Кахара протянул многозначительное «ааа» и повернулся к Панакоте, которая уже достала виски с опиумом и теперь упорно растирала в ступке синюю траву. Энки посоветовал добавить ещё зелёную. — Тебе нужно будет очистить небольшой участок. Убрать… вообще всё, кроме кости. — Ты кровью не истечёшь, пока я там ебусь? — Нет, — Энки почему-то пожал плечами и глубоко, до кашля, затянулся своей ядрёной смесью опиума с табаком. На кой хрен он их мешал, Кахара знать не знал. — Мне твой ремень нужен. Затянешь чуть выше локтя, чтобы… а, разницы-то. Резать вот тут. Он пальцем целой руки провёл линию где-то на ширину ладони ниже локтя. Кахара, глядя на опухшую трупную кисть и испещрённую шрамами кожу, сглотнул. — Кости крепкие довольно. Как её раздробить? Энки выдохнул дым и прикрыл глаза. Наверное — подумал Кахара — ему тоже очень страшно. И это ведь ему руку будут рубить. И чем… — У тебя кинжал есть. Его держишь лезвием к кости снизу, на весу. А сверху… чем-нибудь увесистым ударить надо. Но чисто по кости, иначе только синяков наставишь. Кахара задумался, взглядом обшаривая комнатушку, в которой они остановились. На верхних этажах они неплохо так подрезали население, так что оставаться тут было сравнительно безопасно. Кровать, ящики, гвозди ржавые, какой-то прут, ящик, мешок с припасами… — Значит, металлическое, но тонкое? — Ага. — Вот эта штука пойдёт? — Кахара ногой подтянул к себе прут. Вставать не хотелось. Он боялся, что не устоит на ногах — или что его вырвет. — Тяжёлый, зараза. — Молоток бы, — Энки покачал головой. — У Трютора наверняка есть весь нужный инструментарий. — Пиздец, — коротко ответил Кахара. Он представил, как бьёт по кости, стараясь попасть в разрез, из которого кровища хлещет, и то, как он не попадает, не может удержать нож, липкий от крови… Его опять начинало тошнить. — Мы туда не пойдём… — Не пойдём, — Энки скользнул взглядом по заметно напряжённой Панакоте. Девочка выдохнула. — Тебе бы ещё в зубы что-нибудь дать, — буркнул Кахара. Его уже начинало потряхивать. Он… не стеснялся кровью руки марать. Но это другое, не перо под рёбра, ага. Да и обычно он всё же воровал — или подбрасывал — а не резал кому-то глотки. — Девочка, палки у нас остались? — Панакота кивнула и достала кусок ткани. Кахара сказал достать два. — Один вокруг палки и в рот, другим замотаем, — уж о том, что раны надо перевязывать, он знал. — И когда мы это дерьмо делать будем? — Как накурюсь. — Тебе бы чистый опиум тогда, — Энки вздохнул и согласно кивнул. Панакота засуетилась. Кахаре оставалось только ждать. И бояться того, что придётся сделать. Логически он понимал — выбора у них нет. Энки, чтоб его, действительно много знал об устройстве человека. О травах, магии, в том числе лечебной. Обо всём этом. Он успокаивал Кахару, когда в ногу воткнулся ржавый гвоздь, он отпаивал Панакоту какой-то гадостью, когда та подцепила каких-то сраных червей. И если Энки говорил, что тут только отрезать — тут реально только отрезать. Ну или милосердно добить. Но сама мысль о том, чтобы отрезать живому человеку… да что угодно! Это же пиздец, ужас и мерзость. Кахара бы посмотрел на сумасшедшего, который первый это придумал. Хотя, может, стражам не помешало бы кое-что отрезать… — Эй, Энки, ты как будто целитель, а не некромант. Тот дёрнул уголком губ. И насупился. С трубкой во рту при этом он выглядел уже не таким… не таким Энки, как обычно. — Не такая большая разница, — немного невнятно ответил он. — Это сохранение жизни. Вот и всё. Панакота сосредоточенно обвязывала палку тряпками. Правильно, а то останется без зубов. Кахара фыркнул и схватился за голову. Кое-что он всё же смыслил в том, что делать. Он знал, что иначе Энки что-нибудь себе прокусит — или откусит — и что нужно будет затянуть ремень так, чтобы на локте нельзя было найти стук сердца. Но резать по живому… пакость. Если бы у них были травы, когда Энки укусила та тварь, то, наверное… Кахара запретил себе думать. И всё равно подумал, что последняя порция порошков ушла на него. Так что теперь ему точно надо нормально руку оттяпать. И так… блять. Ещё перед всякими уёбками он себя виноватым не чувствовал! Просто Энки его всё-таки вытаскивал. Плевался, кривил лицо и называл идиотом, но вытаскивал. И Кахара не был настолько уж паршивым товарищем — не когда они уже столько вместе сделали. — Когда тебя там резать? — Кахара снял ремень. Энки посмотрел на него из-под прикрытых век и глубоко вдохнул опиумный дым, а потом отдал трубку Панакоте. Она, типа, на хозяйстве была. — Давай. Пока у меня есть силы колдовать. — Жрать нечего, откуда ты силы берёшь, — буркнул Кахара. Под пристальным взглядом было неуютно. От опиума у Энки сужались зрачки — прямо в точку. — Магия требует особого… состояния разума, — вяло проговорил Энки. — Пульс проверь. Кахара потуже затянул ремень. — Это типа сердце не нащупывается? — Энки закатил глаза. Кахара счёл это за согласие. — Да я не дурак, знаю. Руку уложили на ящик. От локтя она осталась на весу — нужно будет держать нож в воздухе, чтобы расколоть кость. Под руководством Энки Кахара облил кинжал и кожу виски, протёр прут и его тоже облил. Потом глотнул сам — для храбрости. Храбрости не прибавилось. Деваться ему, правда, было некуда. — Панакот, дай ему палку, а, — попросил Кахара, стараясь не выдать то, как поджилки у него тряслись. Ладонь была липкой. Рукоять была липкой. Всё, казалось, было таким. И пахло трупами. Он облил руку чуть ниже локтя виски ещё раз. Глубоко вдохнул — и резанул руку там, где показывал Энки. На толщину ладони ниже локтя. И крови было меньше, чем Кахара думал — она не брызгала во все стороны, только текла, отчего-то очень тёмная. Но руки у него всё равно тут же оказались по локоть испачканы. Поначалу Энки даже не кричал. Кахара не очень удивился — на чужой коже он видел столько шрамов от порезов, что не нашёл, собственно, кожи. Только бесконечные следы службы Гро-Гороту. Магия крови, будь она неладна. Но, когда нож вошёл глубже, приближаясь к кости, Энки завыл. Кахара бросил на него беглый взгляд и чуть не обомлел. Таким больным и уязвимым он Энки ещё не видел. Но всё равно он смотрел на Кахару как на идиота. Нужно резать. Даже если трясёт. Мышцы тяжело отслаивались от кости, кровь мешала разглядеть, что, собственно, Кахара режет и где среди этого месива кость. Ещё и рука, как бы Энки ни старался удержать её на месте, как бы ни ослаблял его опиум, сильно дёргалась. Сначала Кахаре хватало сил её удерживать одной рукой, второй расковыривая плоть. Но потом… Потом нужно будет раздолбить кость. Лучевую и вторую. — И какая из вас, блять, лучевая, — пробормотал Кахара. — Со стороны большого пальца. Щас. Главное чтобы прутом можно было попасть чисто по кости. Ну, хотя бы по толщине руки можно найти. Наверное. И нахрена Энки такой худой? Руки у Кахары дрожали. У Энки вообще ходуном ходили. Пристроить нож — да хотя бы найти в этой мясорубке кость! — вообще казалось невероятным. — Пан, держи его! Энки вцепился целой рукой себе в коленку и приглушённо завыл в тряпку, когда Кахара щедро ливанул виски ему на рану. — Тихо, щас, щас. Панакота за руку не просто взялась, а чуть ли не всем весом на неё навалилась. Липкая кровь впитывалась в ткань её одежды и лезла Кахаре под кожу. Но он всё равно перехватил нож поудобнее и нашёл лучевую кость. Как там… лучевую выше, вторую ниже. На монету. Кахара замахнулся железякой. Как бы ему ни хотелось зажмуриться, было нельзя. Он попал, несмотря на дрожащие руки, и лезвие даже вошло в кость, отколов несколько осколков. Это не всё. Боги, а кости-то две… и Кахара ударил снова. Если хруст и был, из-за того, как закричал в тряпку Энки, слышно этого не было. Панакота смотрела на руку широко раскрытыми глазами. Кахаре показалось, что у неё дрожат губы. И она отлично держалась! Кахара дрожал вообще весь. Энки… ладно, ему можно. А ведь он накуренный опиумом по самое не могу, и думать, как бы было дело, если бы ничего дурманящего они не нашли… о Боги. Кахара вообще не хотел про такое думать. — Сейчас, тихо, сейчас вторую и всё, я щас, — зачем-то забормотал он, передвигая нож. Вторая длиннее на монету… Энки кинул на него оскорблённый взгляд. — По крайней мере, ты всё ещё в состоянии смотреть на всех как на говно, — пошутил Кахара и взмахом руки погрузил их в крики и кровь. Но кость поддалась. Он отрубил. Слава Богам. — Блять, а останавливать-то это как… — Кахара хотел схватиться за голову. Потом вспомнил — кровь по локоть. — Пан, где тряпки?.. Они стали заматывать обрубок. Энки замычал. Сначала Кахаре показалось, что только от боли. А потом ублюдок его пнул. Девочка оказалась подогадливее. Она резво подскочила, помогая избавиться от кляпа. А потом Энки ругался так, как Кахара от него в жизни не ожидал. — Косорукое ты дерьмо, о Гро-Горот, как ты дожил до… сука! — Я тебе щас обратно тряпку запихаю! — Отъебись, ты перевязывать не умеешь! — Ну да, я всего-то твою жизнь спасаю! — Кахара отстранился. Он ожидал, что целой рукой Энки схватится за культю. Но тот вместо этого стал шептать что-то. И было страшно. Кахару всегда пробирала дрожь, когда Энки колдовал. Потому что это не принадлежало человеку. Ничего из того, что он делал, не могло исходить от смертного. В магии было что-то ненастоящее как будто, но одновременно — пронзительно-реальное, самоё твёрдое, что есть в этом мире. И эта сила… как будто собиралась в воздухе и устремлялась к Энки, и что-то другое, древнее и могущественное, говорило вместо него. И кровь стала останавливаться. Она словно густела и сворачивалась, едва соприкасалась с воздухом. Панакота, глядя на это, не оробела, как Кахара — она резво принялась бинтовать обрубок. На неё Энки не кричал. Подонок. Кахара нашёл ту смесь синей и зелёной травы — и оставил её втирание девочке. Взял тряпку. Она была вся в слюнях, но сейчас было совсем всё равно. Кахаре казалось, что кровь просачивается сквозь кожу внутрь него, что она может нести ту заразу, что… что он тоже останется без рук. Без ног. Что его тело тоже запомнится гнилью, распухнет и посинеет, и… Паршиво. Блядство. Просто… Он тёр руки, пока это не перестало помогать. И когда наконец-то осознал, где находится — Энки уже уснул. Можно было бы принять его за труп, но Кахара отчётливо различал его тяжёлое поверхностное дыхание. Панакота сидела рядом — между Энки и его отрубленной… отрубленной… Меня сейчас вывернет — подумал Кахара. И подумал — спасибо, что нечем. Спасибо, что нашёлся опиум. Если бы Энки пришлось бы кромсать совсем-совсем наживую… А ведь потом жрать захочет, после прихода-то. Кахару, несмотря на тошноту, тоже тянуло. — Эй, кроха, — хрипло и глухо прошептал он, не веря, что именно собирается говорить. — А пожрать-то есть у нас? Панакота показала ему две морковки и кусок — с половину её крохотной ладошки — плесневелого хлеба. Кахара посмотрел на этот чудесный пир. На Энки, которого после опиума будь здоров тянуло на пожрать. И на пробле… ладно, неважно. И так тошнит. Кахара ещё раз вытер руки. Они всё ещё казались окровавленными — но вода им ещё пригодится, в этой дыре не так много чистых источников. Недавно удалось найти хороший котелок. Будь из чего, Кахара бы приготовил похлёбку. — Больше совсем ничего? — Панакота помотала головой. — И всю хрень мы тут уже убили. Ну хоть бы косточка завалящая на бульон была… Панакота указала пальцем за спину Кахары. Косточка… Вот же блять. — Если это то, о чём я думаю, то ты явно нахваталась этого у Энки, — абсолютно уверенно отчеканил Кахара и повернулся. И был прав. Панакота указывала на отрезанную руку. — Нет, слушай, она же вся… — Кахара скривился. — Такая. Ну, типа. Гнилая. Мы не лучше вещи ели, конечно, но… Девочка пожала плечами. — Это же человек. Кусок, да. Тем более, ну, — Кахара посмотрел на Энки. — Не то чтобы она была ему нужна, конечно… Мяса они не ели уже давно. Кахара ещё раз посмотрел на две морковки и остатки хлеба. На руку. На остатки виски. Виски определённо ему нравился больше всего. И совсем не обжигал горло, когда Кахара в пару глотков всё выхлебал. — А ты покуришь, — сказал он Панакоте. — На тебя он только презрительно посмотрит. А мне руку откусит. Блять! Рука. Ебучая отрезанная рука, которую Кахара сам!.. У человека. Наживую. Сам. Да чтоб всех этих Древних в жо… Дрянь. — И откуда в тебе столько пакости, — поддел он Панакоту, которая раскуривала трубку. — Ты… ты ведь давно с Энки ходишь, да? Девочка кивнула в ответ. — Он не казался мне человеком, который будет помогать ребёнку, — она в ответ пожала плечами. — Вы уже ели людей, да? Панакота спрятала взгляд и опустила плечи. И робко кивнула. Она выглядела ещё меньше и чем-то напоминала Кахаре его самого в детстве. Обиженная, рано выросшая. И чумазая. — Хей, я… я не ругаю же. Это, — Кахара вздохнул. Нужно мыслить трезво. Хах, трезво, когда он на голодный желудок выхлебал виски. — Это сейчас разумно. У нас нет запасов еды, но мы могли бы… да. Только кровь с лица вытри, Панакота. Кахара взялся за нож. Его всё ещё мутило. — Кость я точно больше колоть не буду. Дрянь, — по крайней мере, рука больше не была… присоединена к человеку. — Это как резать курицу. Или свинину… Кахара знал, что звучит он неуверенно. Ну, он и не верил толком, что делает это. Ещё и по своей воле. Просто… Панакота права. Если он срежет те мышцы, которые будут выглядеть стрёмно, то он наверняка сможет и сварить похлёбку, и отложить им немного мяса на потом. Пожарить, завернуть получше и убрать в рюкзак. А если ещё и грибы поискать в сыром коридоре… У Кахары слюни потекли. Кем его сделали эти ебаные подземелья, а? — Панакот, — она в ответ выпустила дым ему в лицо. — Слушай. Сходи по коридору пройдись. Тут безопасно вроде… только недалеко. Посмотри грибов, а. И Кахара уже уверенней взялся за нож — и взялся удерживать себя от желания проблеваться. Мяса толком не было, а то, что Кахара снимал с костей, было волокнистым и каким-то… ладно, хотя бы выглядело оно нормально. Свежее. Тьфу, пакость. У самого среза Кахара снял несколько неплохих кусков. Человеческое мясо. Он никогда не думал, что скажет, будто оно «неплохое». А дальше начались проблемы. Не у Кахары — у него они и не кончались. Просто чем ближе к ране, тем хуже становилось мясо. Оно было каким-то блеклым, пахло дурно, да и… что-то внутри Кахары говорило — жрать ты это не будешь. Какое-то время он старался выковыривать из этой пакости нормальные куски. Однако кисть решил уже не потрошить — толку не будет. В какой-то момент вернулась Панакота. И села рядом — нарезать несколько найденных грибов и морковку. Кахара, закончив издеваться над рукой, набрал воды в котелок и повесил его над костром. Благо, тут хватало ящиков — он придвинул их ближе, а потом закрепил достаточно длинную палку над огнём. — Вот ту требуху мы с тобой в суп кинем, будет получше, чем морковка одна. А те, что покрупнее, поджарим на потом, — объяснял он Панакоте. — А грибы сюда давай. Немного у огня подержим, прежде чем в суп кидать. Она быстро схватывала. Панакота была умным ребёнком. Правда, схватывала она быстро не только хорошее — умение лечить от Энки, навыки взлома и готовки от Кахары. Так же быстро она пристрастилась к выпивке и табаку, а ещё подражала Энки и его мерзкому отношению к жизни. Иногда Кахаре от этого было не по себе. Иногда это мерзкое отношение Энки к жизни всю их компанию спасало. Тот, как будто услышав, что речь — мысли! — о нём, заворочался. — Чё, с прихода пожрать поднялся? Энки что-то неразборчиво прогундосил в ответ. Панакота заботливо — нашла о ком, а? — подала ему воды. Кахара на них не смотрел, слушать было нечего — так что он полностью погрузился в готовку. От мыслей о том, что это человек, тошнило. На самом деле, Кахара уже привык. В этих подземельях от всего тошнило. — Как очухаешься, подползай. Будешь учиться держать тарелку коленками, — тарелками, правда, это не было. Только одна была хотя бы миской. Чем были две другие, Кахара не хотел знать. Как не хотел знать, где они их нашли. Нужно ещё мясо жарящееся не упустить… Хотя горелое тоже жрать прекрасно можно. — Откуда вы мясо нашли?.. — слабым, но всё ещё едким голосом спросил Энки. И Кахара вдруг рассмеялся. — Хороший вопрос, наш однорукий друг! Энки вскинул бровь. Ну, вернее, у него дёрнулась мышца там, где должна была быть бровь. Потом он медленно обвёл взглядом окровавленный пол. И нашёл брошенную гнилую кисть. Сначала Кахаре показалось, что Энки закашлялся. Но потом вдруг понял — тот смеялся. — Не ждал от тебя, — улыбка обычно людей красила. Но Энки она как будто перекосила лицо. — Недурная смекалка. — Охренеть, похвала от господина высшего жреца, — Кахара рассмеялся ещё сильнее. На них обоих как будто напало странное веселье. Может, от того, что из пиздецовой ситуации удалось выйти. — Ещё похвалишь — вообще сдохну. — Кости ты ломаешь лучше, чем перевязываешь, — Энки выждал две секунды, а потом опять рвано хихикнул. — Ну что, умирать собираешься? — А чё, попробовать на вкус хочешь? Засоси тогда, валяй! Энки состроил странную гримасу. И подмигнул. Упасите Боги. — Фу, мужик, у меня вообще-то на поверхности жена есть, — Кахара замахал на него рукой. — С ребёнком! — А у меня сестра, — нет, всё-таки резкие дёрганья его мимики Кахару однажды доканают. — Может ещё даже не разложилась до конца. — Ну ты!.. — Кахара хлопнул его по здоровому плечу. — Пиздец, а не шутки. Фу, ты как будто Сильвиан служишь, а не этому вашему… Энки чуть сощурился. Выглядел он так, как, наверное, выглядел бы утащивший Панакоту котяра в дурацких шмотках. — Ты же шутишь, а? — вдруг с беспокойством спросил Кахара. Еда немного навязчиво начала проситься наружу. — Ну, мертва она вполне по-настоящему. — Ой, иди ты. Аппетит портишь. — Думаешь, мне аппетитно пробовать себя на вкус? Теперь Панакота смотрела как на идиотов на них обоих.