Цикл "Рахидэтель". Арка 1 "Закон Долга". Книга 5 "Север"

Ира открыла глаза и тут же захлопнула: зарябило от голубых и зелёных вспышек. – Она проснулась, – обеспокоенно рыкнул Варн, и вспышки тут же погасли. – Вот так и знал, что добром не кончатся эти ваши походы! – Это должно было случиться, – сказала Дали откуда-то сбоку. – От предначертанного не убежать. Ира проморгалась и увидела толпу у своей постели. Все, кто не поместился в маленьком закутке в доме Таши и Цары, стояли снаружи условной «комнатки», тянули в разные стороны шкуры-стенки и пытались разглядеть подробности из-за спин впереди стоящих. Она резко села и тут же схватилась за голову. Боль расколола мозги пополам. – Не дёргайтесь! – сказал Доваль, положив ладони ей на виски. – У вас случился всплеск. Добро пожаловать в ряды одарённых. Ира сощурилась, свет болезненно резал глаза, провоцируя ещё большую головную боль. Перед веками проплыло зелёное, и стало чуточку легче. На самую малость. Как раз чтобы без последствий распахнуть глаза в ужасе. – Как одарённых?! Уже?! – А вот так. Ваша сила пробудилась, позволив изменить начертание пророчества творца Звенимира. Далее вы упали без сил, не успев рассказать, что сделали со стелой. Ира потёрла виски. – И чья… сила? – Как чья? – удивился Вакку. – Естественно, Великой Матери, что знает всякий язык, для которой раскрыта правда и что сама свет истины. «Как Мерини», – мелькнуло у Иры в голове, и даже простая мысль вызвала новую вспышку мигрени. Она пока не понимала, что делать с этим знанием, мало представляя возможности богини, которая с этого момента стала её покровителем. В Ириной голове всплывало лишь то, что она успела увидеть собственными глазами или услышать. Способность выпытывать правду. Илаэра, научившая её языку по щелчку пальцев. Упоминания о пророчествах и вещих снах. – Илаэра, – сказала она абсолютно нейтральным голосом, как будто не очень понимала, в какую эмоцию окрасить это слово. Радоваться ей или огорчаться? – Теперь хотя бы понятно, откуда у тебя такие способности, – Ира обернулась на мрачный голос Лэтте-ри. – О чём ты? – Про твоё «я просто знаю». Это не «просто знаю». Это и были первые проявления, о которых говорил зимушка! Слуги Илаэры владеют языками, обладают способностью понимать других и видеть истину. Ты хотела найти общий язык с животными, и дар шёл навстречу. Хотела изъясниться, чтобы тебя поняли, и дар помогал подбирать нужные жесты и слова. – И теперь ясно, почему тебе удалось сопротивляться яду пустоты во время братания, – вставил Варн, глядя куда-то в сторону. – Не будь ты одарённой, у меня бы получилось. Но ясность разума – черта слуг Илаэры. Даже мизерной доли течения хватило, чтобы бороться со мной. Ира вскинулась. С головной болью лезть в мысли казалось самоубийственной идеей, и она считала смысл со слов так, как услышала. – Жалеешь?! Варн вскинулся, коснулся её сознанием и, видимо, понял, в чём дело. – Никогда! – ответил он жёстко. – Никогда не пожалею. Даже мысли об этом не допускай! Я принял. И горжусь тем, что ты моя небесная сестра. Ира вздохнула, пытаясь найти опору в своём шатком состоянии. Все смотрели на неё с ожиданием, а она всё больше тонула в чувстве беспомощности. Получается, то, что она считала своей заслугой, результатом упорного труда или хорошим свойством характера, – чужое? Не её? Наносное? А она всё ещё та самая неумёха, которая ничего не может сделать без помощи или подсказки свыше? – А ну, перестань! – рявкнул Варн, отчего Ира охнула и схватилась за виски. Он сразу сделал голос тише, но рычать не перестал. – Ты что, с Надвратного пика без крыльев прыгнула?! Какая неумёха? Дар – это просто подарок. Как вещь! В неумелых руках ничего не даст, это вон мэтры скажут. А ты с теми крохами, что были даны, умудрилась Рахидэтель пересечь во все стороны света без языка, без знаний, без инстинктов! Чтобы способность применить, голова нужна! Без головы никакой дар тебе не помощник. Даже думать так не смей! Вакку и Доваль закивали как по команде. – Вожак прав, Ириан, – сказал Вакку. – Дар – это просто капелька сверху над собственными возможностями. Предрасположенность, если вам так понятнее. Не может лечить животных и людей человек, работающий мясником или палачом. Не может следовать за Лайоли тот, кто не владеет голосом, не знать дара Фирры тому, кто не рвётся бороться за правое дело. И не ведать подсказок Великой Матери тому, кто сам не стремится докопаться до правды. Вы старались сами. А заложенное течениями лишь помогало найти наилучший путь. Слова одарённого чуть успокоили, во всяком случае, желание биться головой о стенку пропало. – Всё это, конечно, очень важно, – вмешалась в разговор Дали. – Но может быть, Ириан, ты всё-таки скажешь, что сотворила с нашей стелой? – Что сотворила? А… ну да. Прочитала надпись. Там страшные стихи. Жуткие, если честно. Если это и правда пророчество, то не хотелось бы мне жить во времена, когда оно сбудется. Иру передёрнуло от воспоминаний. – А в чём суть? Можете рассказать или не помните? – спросил Вакку. – Боюсь, что не забуду, даже если захочу. Вот послушайте… Она начала было читать стих, но наткнулась на абсолютно непонимающие взгляды. – Ириан, вы сейчас на каком языке говорите? – спросил Альтариэн, прерывая её жестом. Она сначала удивилась, а потом осознала. Точно! Русский же! И как теперь? А потом вспомнила про Варна. Он же умеет переводить! Для вещания лингвистических преград не существует. Может, он поможет? Голова болела. Как хорошо, что до небесного брата можно дотянуться мыслью. Она скользнула в его сознание, делясь текстом, от которого мурашки ползли по коже. А потом что-то внутри шепнуло: «А зачем сложный перевод, если можно взять и прямо так…» Перед глазами плыло и двоилось. Снова заискрило, но искры, что странно, были белые. Кто-то освоил новое заклинание? Она раскрыла рот, и всеобщая речь, понятная всем, разъяснила каждое четверостишие страшного пророчества. Когда Ира закончила, искры исчезли сами собой, и она вздрогнула от ужаса, заметив, как несколько из них впились в её ладони. – Что это?! – воскликнула она. – Что-что, – вздохнул Вакку, – дар работает. Седмицу-полторы теперь проявляться будет по любому поводу. Так всегда бывает, потом сможете управлять. Вы только что перевели пророчество в стихотворную форму с чужого языка. И скорее всего, даже не поняли, как это сделали. – Зато я понял, – прохрипел Варн, сверкая всеми цветами радуги по шкуре. – В мою голову влезла! К вещанию… Р-р-р! Это теперь всегда так будет?! Вакку вскинул голову, и ящер попятился, ощущая ничем не прикрытый научный интерес фанатика. – А ведь это удивительно! На моей памяти ещё не встречалось упоминания об одарённом, связанным обрядом братания! Это же такое поле… – Вакку! – рявкнул шёпотом Доваль. – Уймись! Не видишь, Ириан синяя уже от новостей! Да, случай нетривиальный, но сейчас это не к месту. Надо послать весть в Карраж и его величеству. Ириан нужен учитель. И срочно! И пророчество обязательно надо записать! Оно всех касается! Если пришло время узнать дословно послание творца Звенимира, значит, время уже начало своё движение, – последние слова он прошептал. Было заметно, что смысл собственных фраз дошёл до одарённого только сейчас. За его отповедью повисла тишина. Все потихоньку осознавали новости, груз и последствия. Ира не была исключением. О какой войне говорилось в пророчестве? Что такого страшного может случиться не с кем-нибудь, а с Сёстрами?! А они-то сами знают об этом? Могли ли они прочитать или как-то узнать о стеле, о послании? Илаэра с её способностями наверняка могла. Но они же говорили, что следят не за каждым шагом людей, не всегда замечают появление творцов. А тут так вообще почти чужая территория. Севера. Знают ли они о грозящей им опасности? – В Каро-Эль-Тан тоже надо послать гонца, – глухо проговорила Ира. – Сёстрам. Они велики в своих возможностях, но… – Не нужно, Ириан, – раздался голос позади толпы. Все резко обернулись. А следующим единым движением бухнулись на колено. Сшибая друг друга, дёргая занавески «комнатушки», роняя вещи. Только ведьмы ограничились глубоким поклоном. – Большая честь приветствовать вас на землях нашего повелителя, Видящая, – сказала Дали, и Ира почувствовала, что она нервничает. Ещё бы! Она и сама вздрогнула до пальчиков ног, увидев Лайоли у своей постели. Богиня смотрелась блёкло. Не так, как в Каро-Эль-Тане, – разумным ураганом, а лёгким ветерком, случайно залетевшим в окно. Её облик едва угадывался в воздухе. – Спасибо, Почитающая. Ввиду особого случая твой хозяин позволил мне увидеть творца, так что я здесь такой же гость, как и каждый из присутствующих. Тебе не нужно беспокоиться о защите дома и твоих сестёр по Клану. Я лишь передам весть и покину эти земли. И – Ира глазам своим не поверила (!) – богиня поклонилась Дали, будто и правда была всего лишь одной из гостей. – Ириан. Ира тут же попыталась выпрямиться, голову сразу повело, и её подхватили Варн и Лэтте-ри, помогая удержаться. – Да, Лайоли, – ответила Ира и тут же поняла, что совершенно пропустила все правила приличия. – Госпожа Лайоли. Я слушаю вас. – Не трать время на этикет. И на стремление в Каро-Эль-Тан не трать. Моя Сестра почувствовала, что в тебе появляется её сила, следила за твоим становлением. И мы, с твоей помощью, теперь тоже знаем о пророчестве. Ещё не понимаем, куда приведёт нас подсказка твоего предшественника. Не ведаем, удастся ли защититься. Редко когда предначертанное не сбывается, и чтобы предотвратить что-то, масштабом сравнимое с написанным, потребуется много наших сил. Мы попытаемся. Потому что хотим защитить и наши творения, и нас самих. Но это работа богов, а не смертных. Здесь ты нам не помощник. Ты уже сделала всё, что в твоих силах. Как и Звенимир. Как и народ ведьм, что сберёг его слова. Мы благодарны и не оставим вас без своего благословения. Лайоли взмахнула руками и растворилась в воздухе. Общая паника как-то сразу улеглась. Трудно добавить что-то к тому, что сказано богами. А раз они сами взялись разруливать, то, вот уж действительно, куда лезть смертным. Ира откинулась назад, и Лэтте-ри помог ей лечь. – Хорошее решение, – сказала Дали, глядя на неё. – А ну-ка все брысь отсюда! Всплески течений, это вам не ночь любви под пологом покувыркаться! Дайте вестнице отдохнуть. Всё важное сказано, а остальное подождёт. Лэт, Варн, вас не гоню, вы ей нужны. Вакку, Доваль, ваша наука потерпит пару дней, а если понадобитесь, Таша и Цара не ленивые, за вами слетают. А сейчас все вон! Как Ира была ей благодарна! Говорить не хотелось. Поспать бы. Сил совсем нет, глаза слипаются, будто и не спала до этого. Трудная это работа – думать… Она проснулась ночью. Рядом, обнимая, спал Лэтте-ри, а снаружи сквозь полотно виднелось тело Варна, жутко обрисованное ночными тенями. Сна ни в одном глазу, и она попыталась пошевелиться, чтобы пойти попить: жажда мучила нещадно. Оба её «охранника» моментально проснулись. Варн даже спрашивать ничего не стал, обернулся в младшую форму, медленно, чтобы не будить искрами спящих, и скользнул по лестнице на кухню. Через минуту в Ириных руках оказалась глиняная пиала с водой и кувшин у постели. – Выспалась? – спросил Лэтте-ри. – Вроде да, – ответила Ира. Потом напилась и, подумав, добавила: – Тревожно мне. Даже во сне мысли не оставляют. Вертятся вокруг одного и того же. – Чего именно? – Лэт, я будто на перекрёстке. Понимаешь, я каждый день готовлюсь к тому, что совершу что-то значимое и окажусь дома. И не знаю, будет ли это мгновенно, так, что не успею вякнуть «до свидания». Или, наоборот, появится дверь, и я, такая вся рыдающая, буду стоять рядом и прощаться с вами со всеми навсегда. И жалеть, что не все, с кем хочу попрощаться, – рядом. Вообще не знаю, как оно будет. А сейчас вместе с этими ощущениями ещё и… Я приплыла на болото. Тут больше нет рабов. Говорила с королями, чтобы вас не трогали. Договорилась с влари и сквирри. Теперь вот пророчество расшифровала. А портал или дверь всё не открываются. И я не знаю, что ещё могу сделать. И спустя столько времени… Я боюсь того, что начинаю чувствовать. Не хочу уходить. Появляются мысли вроде днём больше, днём меньше. А если на седмицу? Или декаду? Рвусь между двух родных вещей. Меня будто заставляют выбрать, с кем из родителей остаться при разводе. Это такая практика расторжения брака. Куда же мне теперь? Лэтте-ри вскинул голову к потолку, задумался, а после посмотрел ей в глаза, погладив по щеке. – У тебя есть день, который ты не пропустишь. Тот, что напророчил зимушка, – последний день последнего месяца весны. Ты не уйдёшь раньше, чем случится предсказанное. Даже богини сомневаются, что смогут повернуть вспять пророчество, касающееся их. Нам с этой силой тем более не тягаться. Ты много сделала. И у тебя теперь есть эти так нужные тебе дни. Возможно, пришло время отдохнуть? Вернёмся в Долину. И будем просто ждать. Последняя фраза прозвучала с оттенком вопроса. Ира подумала и улыбнулась. В самом деле! Забыла совсем про предсказание, что касается лично её, вот дурёха! Всё о глобальном, а простого и не заметила. Вернуться с Лэтте-ри в Долину? Пожить в его тёплом доме, среди друзей. Помочь Ринни-то с сестрёнкой, посмотреть, как меняется жизнь к лучшему. Похоже на план. На очень хороший план. До апреля доживут, а там ясно будет. – Звучит сказочно. Хорошо. Я поеду с тобой в Долину, – улыбнулась она, обнимая его, – ладно. Я вас оставлю. Пойду пробегусь, а то переборщила с жидкостью. Она шустро выбралась из кровати, заметив, что головная боль прошла, как не было. Когда её босые пятки застучали по ступеням, Лэтте-ри произнёс: – Она ведь ещё не осознала, да? – Слишком мало знает, – кивнул Варн. – В её мыслях ещё не сложился в картинку тот путь, что ей уготован как одарённой. Рано или поздно осознает. Но я бы не хотел приближать этот момент. Лэтте-ри согласно кивнул. – Она старалась избегать этой работы. Пользовалась, только если от неё зависела помощь другим. Как выяснилось – бежала от судьбы. *** Ливьязель очнулся в незнакомом месте. Сухое помещение. Из мебели только солдатская кровать, такая есть в любой казарме. Ни одного окна. Вместо очага одна из поделок влари. Дорогая вещь. Греет, но залезть внутрь, извлечь топливо не представляется возможным. И тяжёлая – не сдвинуть. Кто бы ни привёз его сюда, не хотел, чтобы он продрог в каменных стенах, что излучают осенью лютый холод. Но и чтобы нашёл оружие или способ навредить захватчикам – тоже не хотел. Дверь тяжёлая. Не удивительно, что заперта. А вот дверной молоток прибит изнутри. Очевидно, чтобы узник мог подать о себе знак. Пока он не торопился этого делать. Ливьязеля взяли в плен эффективно и стремительно. Работала настолько слаженная банда, что он даже не успел оценить их числа. Потом удар по голове и темнота. Желудок требовал еды и воды. Но в остальном, кто бы ни запер его в этой комнате, не имел желания лишать его комфорта. Кровать, на которой он очнулся, несмотря на свою простоту, застелена так хорошо, как не стелят, наверное, даже Свету Лару. Пока он валялся в беспамятстве, его переодели в ночную сорочку и штаны, выполненные из такой тонкой ткани, какую делают лучшие амелутские мастерицы. Всё это выглядело какой-то насмешкой. Кому пришло в голову похищать его, сироту, воина из числа младших солдатских чинов? Кто так издевается над ним, росчерками показывая, какой прекрасной бывает жизнь там, куда ему никогда не попасть? Чья это шутка? Он уже долгое время прокручивал в голове эти вопросы, не спеша стучать в молоток и привлекать внимание. И видимо, слишком долго размышлял: дверь открыли без его просьбы. Тело встало по стойке смирно само, не спрашивая хозяина. Так всегда бывает, когда подобный чин входит в помещение. Но прежде чем он успел отчеканить приветствие, его остановили приказом: – Молчать! Слова замерли в горле. – Спасибо. В этих стенах упоминать имён не принято. Но я знаю, кто ты, и приветствую тебя. Мужчина нахмурился. – При всём уважении, – он поклонился, так как не мог иначе показать признание старшего по званию, – здесь какая-то ошибка. – Ливьязель. Родом из Ровьюлы. Сирота. Младший чин. Долгая и кропотливая служба. Нареканий нет. Впрочем, и особых заслуг – тоже. Ливьязель поджал губы. Да, видимо, ошибки и правда не было. Но светиться счастьем от своей избранности он не спешил. Когда хотят сделать что-то хорошее, не стаскивают с архи, не бьют по голове, не запирают в странных, не пойми для кого предназначенных комнатах. К тому же последняя фраза задела за живое. – Если вы знаете всё это, то должны знать и причину, по которой я не стремлюсь проявлять свои способности. Мне нет резона геройствовать, потому что никто и никогда не позволит мне возвыситься по службе. А быть кормом для копий просто так, желания нет. Жизнь длинная. Но она одна. И я ещё не насмотрелся. Он понимал, что сейчас играет с огнём. За такие выходки могло и взыскание прилететь. Но ему просто некуда падать ниже. А за слова, не ставшие оскорблением, в тюрьму не бросают. – Я знаю, что на тебе печать бесплодного, Ливьязель. И это беда всей твоей жизни. Нет возможности найти любимую, нет права на брак, не получить награду, служа народу. Ты считал такое положение вещей карой Сестёр, не так ли? Я здесь, чтобы сообщить, что это может дать тебе шанс достичь таких высот, какие не снились маркизам. Если ты, конечно, согласишься выслушать меня и поставить на карту всё, что у тебя есть. Для тебя приготовлено великое будущее, если ты решишься испытать себя. Эйуна сглотнул. Во что его втягивают? Опять бросают на передовую, как кость – моса? Он уже сталкивался с подобным. Молодой был, ещё желал чего-то, пытался прыгать выше головы. Зубы обломали, мордой в грязь швырнули. Показали раз и навсегда, где его место. Хватит! – Вынужден отказаться. Кивок был ему ответом. – Такие, как ты, если не совсем наивные, всегда отказываются. И поскольку ты не глуп, то предлагаю узнать, зачем тебя пригласили. Глаза скажут намного больше, поверь. Дверь распахнули пошире, и приглашающий жест указал на выход. Что же. Выбора, похоже, нет. И не вечно же сидеть в этой комнате. Снаружи ждала стража, которая сначала проводила его в закуток, где он смог переодеться в невзрачную солдатскую форму. Что показательно – оружие не вернули. Там же ждали кувшин с водой и кусок хлеба с вяленым мясом. Отказываться он не стал, утолил жажду и быстро откусил несколько кусков. Хотели бы убить – уже бы не дышал, так что вряд ли в пище яд. Его дождались и повели по длинным коридорам. В конце была обычная, ничем не примечательная дверь, за которой начинался спуск под землю по каменным ступеням. Арбалеты за спиной не оставляли возможности повернуть. Ливьязель вздохнул и шагнул вперёд. Шли молча. Всё глубже и глубже. Постепенно у оглядывающегося по сторонам Ливьязеля стала складываться картинка. Он узнавал эти места. Правда, прошлый раз заходили с какого-то другого входа. Как же давно он тут был! Они с товарищами по службе тогда радовались своему первому спуску и возможности увидеть собственными глазами чудовищ из древних легенд, о которых эйуна никогда не забудут. Чудовищ, которым они, весь народ, обязаны девизом на гербе. – Мы под Анаэрленом, – констатировал он, уже не сомневаясь. – Да, абсолютно верно. – Вы вернули меня в город, чтобы показать заточённых Первых? Я уже был здесь раньше. – Там, куда я тебя веду, – нет. Ливьязель предпочёл промолчать, понимая, что наводящими вопросами результата не добьётся. Они дошли до подъёмника, встали на него и медленно начали опускаться ещё глубже, в темноту. Охрана зажгла факелы. Вскоре они достигли пещеры, что поражала высотой потолка. Пятеро Первых, закованные в искрящиеся от силы течений цепи, спали сном, который невозможно потревожить. Их размеры давили, а облик – наводил ужас. В реальности они почти не уступали в росте скульптурам у входа в Каменную Империю. Но Ливьязель уже всё это видел, потому, хоть и поёжился, глаз не отвёл. В это посещение Первые казались уже не ужасающими, а мирно спящими под сводами пещер. Его провели к задней стене, за спину последнего Первого. Левьязель и правда тут никогда не был. Вон он – мост на уровне груди предков их народа, откуда обычно смотрят. Под ногами у великих ступать ещё не приходилось. Когда они обошли крайнего спящего, мужчина поднял глаза, чтобы снова окинуть его взором, и замер. Вся спина Первого была утыкана длинными изогнутыми трубками, что спускались вниз, переплетались в толстый канат, змеёй убегая внутрь пещеры, находящейся за ним. С моста этой конструкции неизвестного мастера видно не было бы ни при каких обстоятельствах. Жуткие трубки не потревожили покоя спящего предка. Его грудь мерно вздымалась, ресницы едва трепетали. «Они в него в живого вставлены!» – с ужасом подумал Ливьязель. Его сопровождающие никак не прореагировали на эту картину. Идти по узкому переходу вдоль трубок, зная, где они берут своё начало, – ужасало. Но эйуна шёл, понимая всем чутьём натуры, что увидел нечто, не предназначенное для чужих глаз. Его не выпустят отсюда живым. А если и выпустят, то принёсшего присягу на верность. И осталось лишь решить, что правильнее: согласиться или подороже продать свою жизнь. За очередным поворотом тоннель расширялся и приводил в пещеру, от пола до потолка заполненную небольшими ящиками с решётками по передней стенке. Ящики были облиты какой-то бурой субстанцией, вид которой вызывал не самые приятные чувства. А внутри находилось что-то яркое. Поначалу мужчина принял это за светильники. Приглядевшись, Ливьязель замер, заворожённый. «Светильники» висели в пространстве ящиков, не касаясь их. Сгустки бледно-голубого цвета, то набирающие света, то выплёскивающие его вокруг. Очень напоминало пульсацию сердца. Они плавали в воздухе, освещая самые тёмные углы коробки. Почти ложились на нижнюю стенку, но тут же взмывали вверх, подальше от поверхностей. А поскольку пространство по сравнению с шарами света казалось относительно небольшим, эти рывки поразительно напоминали попытки вырваться из клетки. Как же много… – Что это?! – Придумка народа влари. Устройство, дающее свет, – ответили ему совершенно равнодушным тоном, будто эти чудесные светильники совершенно не стоили внимания. Они миновали пещеру и снова нырнули в коридор. «Сколько мы уже идём»? – подумал Ливьязель, уже начиная испытывать страх, свойственный всем, кто долго проводит времени в узком пространстве. Вспомнилось, как работал в шахте, когда приходил черёд его отряда. Не самые приятные воспоминания. Извилистый поворот. Тоннель становится шире. Пещера с низким потолком. В неё Ливьязеля практически затолкнули, потому что сам он в себе сил сделать очередной шаг не нашёл. Вдоль стен, вплавленные в камень, стояли капсулы, сквозь матовую поверхность которых проглядывали силуэты замерших эйуна. Мужчины, женщины. Без одежды. Полностью лысые. Метка пустого чрева. Метка бесплодного. Метка оскоплённого. И многие другие, что считались у них позорными. Ни одного не покалеченного судьбой. И к каждой капсуле шла трубка. Та самая. От Первого. У Ливьязеля волосы встали на загривке, а в голове осталась единственная мысль: «Бежать!» Однако стража не зря ест свой хлеб. Его схватили, едва он дёрнулся. Ливьязель молча сопротивлялся, не желая задавать вопросов. Он не хотел знать. Хотел обратно, на простор, на воздух, подальше от тайн, которые наверняка будут стоить ему жизни! Сегодня он сопротивлялся как никогда. – Я думаю, что тебе станет легче, если я скажу, что каждый на этих каменных ложах – жив. Эйуна замер. Жив? Да как такое возможно?! И всё же – присмотрелся. И понял, что ему не солгали. Грудь у каждого пленника камня медленно поднималась. Казалось, что мужчины и женщины спят. Очень глубоким сном. – Что вы с ними сделали? – Дали тот же выбор, что скоро дадим и тебе. И они – выбрали. Ливьязель скорчил гримасу: – Сомневаюсь, что второй путь предусматривает остаться в живых. – Ты не глуп. Но я собираюсь показать тебе нечто, после чего выбирать пагубный путь ты не захочешь. Роньюэль! От произнесённого имени Ливьязель вздрогнул. «Быть не может!» Из тёмного угла пещеры проступила фигура. Он узнавал лицо и не верил. Его друг изменился и был так же лыс, как и те эйуна, что лежали в капсулах. – О Сёстры! Ронь! Ты же погиб! Мужчина подошёл ближе и улыбнулся. – Нет, Лив. Я просто выбрал. Выбрал жизнь, силу и будущее куда более великое, чем нам могли предложить на службе. Выбрал лечь на это ложе и ни разу не пожалел об этом. Как не пожалеешь и ты, если решишься. – Но зачем Ронь? Что они с тобой сделали?! Только сейчас Ливьязель увидел сеть глубоких борозд, покрывающих шею друга в районе ушей. Бросил быстрый взгляд на капсулы. Такие же были почти у всех. У кого-то только начинали проступать, у кого-то ярко выраженные, просто он не сразу заметил, слишком ошарашенный зрелищем. – Зачем? – переспросил Роньюэль и поднял руку. В один миг ладонь вспыхнула пламенем. – Посмотри на это, Лив. Я теперь повелеваю течениями. Разве могли мы с тобой мечтать о подобном? Ливьязеля затрясло от вида огня в руках друга. Но как бы страшно ему ни было, он сумел заметить главное. – Шрамы... – Их нет, Лив. И не будет. Потому что я не одарённый. Не Сёстры вложили в мои руки этот дар. Его дали мне здесь. И, поверь, если бы был выбор, я бы снова своими руками отрезал волосы и сложил их к ногам моих благодетелей. Снова рискнул бы лечь на кристальное ложе. Руки Ливьязеля затряслись, когда в его голове сложилась картина. – Вы крадёте у Предка! Забираете его силу! – То же самое делают и Сёстры, Лив. Они капля за каплей забирают у Первых силу, что когда-то грозила уничтожить Рахидэтель. Те крохи, что берём мы, едва заметны в огромном потоке. Берём, потому что Сёстры обделили наш народ, отдав своё благоволение быстро сгорающим амелуту. Берём сами. Не спрашивая. – Но кара! Неужели вы не боитесь?! – Сёстрам нет дела до тех, кого они оставили ещё при рождении. Калечный телом даром не владеет. Ты не знал? Хотя да. С чего бы? Об этом никогда не говорили прямо, но сколько ни искали свидетельств, а ни одного не нашлось. В их глазах мы мусор, которому нужно догореть свою жизнь, уйти на Мост и кануть в забвении. О нас, не оставивших потомство, и вспомнить будет некому. А солдатская жизнь для таких, как мы, не принесёт военной славы. Ты хочешь себе такой судьбы, Лив? Быть кормом для копий, который бросают в бой в первые дни войны? Тем, на ком испытывают все самые неудачные и рисковые затеи? Тебе пока везёт, ты дожил до сего дня. Но надолго ли хватит твоей удачи? Да, в этих стенах риск не обойдёт тебя стороной. И поставить на карту придётся всю жизнь до последней капли. Но это шанс, Лив. Подобного больше не будет. Ливьязель не смог ответить. Горло пережало от боли сказанных слов. Каждое резало по давно не заживающей ране. Мусор. Никому не нужный. Недостойный любви. Недостойный ласки, заботы и внимания. Корм для копий. Так же, как и Ронь. Тогда Лив защитил его от жестокой расправы, но не смог защитить от клейма на плече. И вот теперь Ронь платит долги. Платит, как умеет. Даёт возможность увидеть будущее кем-то большим, чем то, чем Ливьязель является сейчас. Не прятать глаза. Поставить на место каждого обидчика. Хотел ли он этого? Он стряхнул с себя руки стражников вместе с сомнениями. – Я с вами. Конец пятой книги. ... продолжение следует