Маргарита. До и после Мастера

Маргарита старается жить прежней жизнью, но получается у нее не слишком хорошо. А в полнолуние она принимает решение не спать. Не может она его видеть. Не может делать вид, что ничего не было. Она бы хотела ненавидеть. Боги, как бы это упростило ей жизнь! Но ненависти нет. Только боль, как от утраты близких. Она, не успев обрести, потеряла что-то очень ценное, кого-то словно бы похожего на нее саму. Кого-то, кто понимает ее так, как она сама не понимает. Ей по-детски обидно, но Маргарита приказывает себе отпустить произошедшее. Отпустить того, кто сделал выбор не в ее пользу. Ей нужно жить. Она знает, что ей осталось совсем немного. И Маргарита старается это делать. Старается радоваться солнцу. Ходить, гулять, посещать новые места и страны. Но ничто по-настоящему не находит отклика в ее душе. В один из дней она возвращается домой сбитая с толку и даже раздосадованная. Злая на саму себя. Коллега пригласил ее на свидание, а она отказалась, почти и не раздумывая. В голове смешались мысли о том, как опасно ей открыться кому-то, как больно делают мужчины, и как много от самой себя она потеряла. В ней не нашлось сил. При всем желании Маргарита уже не может начать все с начала. Ещё одного неизбежного предательства она не выдержит. От ее души и так почти ничего не осталось. Маргарита бережно, как кошка раненную лапу, хранит то, что осталось от ее сердца, защищая его от всех бурь. Ни с кем не сближаться. Меньше говорить. Быть обособленной от других. Одной безопаснее. Никто не сделает больно, если не подпускать близко. И каждый год она чувствует, как он набирается сил перед Пасхой. Иногда кажется, что он находится на другом краю земли, а иногда совсем рядом. Словно в соседнем доме. Но Маргарита даже не позволяет себе думать о нем. Вернувшись домой вечером в канун Вальпургиевой ночи, она достаёт из шкафа покрывало, чтобы на неделю завесить зеркала в доме. Ни к чему оставлять себе лишний соблазн посмотреть или — упаси Господи — решиться опять на какую-то глупость. Она подходит к зеркалу с длинным мягким полотном в руках, и смотрит на себя. Десять лет прошло? Двенадцать? И ни одной новой морщинки. Она выглядит так же, как выглядела на балу, встречая выходящих из камина висельников и головорезов. Но никак не как женщина на пятом десятке. Даже София теперь кажется старше нее, так что дело вряд ли в хорошей наследственности. Скоро и окружающие это начнут замечать. С этим надо что-то делать. Мысль о необходимости переезда грызет Маргариту. Ее жизнь едва успела устаканиться, она таким трудом получила профессию, смогла начать сотрудничество с несколькими французскими издательствами, печатая для них статьи, и теперь ей нужно… бросить все это? Уехать? Как перекати-поле. Без корней. Без места, которое она могла бы по-настоящему назвать своим домом. Без общения с Софией. Хоть их отношения и не были прежними, но они были не чужими. И пусть редко, но встречались. А теперь Маргарите предстоит всего этого лишиться. Это кажется чертовски несправедливым, но в то же время она понимает, что больше нельзя сидеть на месте. Париж оккупирован немцами, военные действия в Европе даже не думают утихать. Остались варианты уехать в Штаты или вернуться в Россию. Хотя в России ей вряд ли будут рады. Особенно сейчас. Неделя проходит в тяжелых раздумьях. Пятничным вечером Маргарита, прикупив в магазине хорошего вина, идет домой с намерением прикончить сегодня и бутылку, и начатый роман Джейн Остин. Когда она проходит мимо компании военных, в спину прилетает довольно неприличное предложение насчет совместного времяпрепровождения, на что она на чистом немецком отвечает совершенно непечатным крепким выражением. Видит Господь, сегодня к ней точно лучше не приставать. Это ее надо было бояться. Квартира встречает ее чистотой и звенящей пустотой. Покосившись на завешанное зеркало, Маргарита наливает себе вина и открывает настежь окно, впуская свежий воздух. Несмотря на наличие врага в Париже, сегодня было тихо. Почти тихо. Город не бомбили. Здесь, наверное, она могла бы быть в безопасности, как и София с Ники. С улицы доносится запах сирени, растущей под балконом. Маргарита отпивает вина, глядя на кончик выглядывающей вдалеке промеж домов Эйфелевой башни и нежась под оранжевым закатным солнцем. Ей нравились такие моменты. Тишина, спокойствие, красота. Рай гедониста, пусть в небе на горизонте и висит серая противная туча. И этот рай она скоро покинет. Кто знает, что в голове у этих немцев? Надо уезжать из Европы. Марго это чувствует интуитивно. Смеркается. Маргарита, закутавшись в теплый плед и придвинув ближе журнальный столик, чтобы не тянуться слишком далеко за вином, читает наивный роман об Элизабет — девушке из большого шумного семейства, и таком идеальном и совершенно нереальном мистере Дарси. Ей смешно от осознания того, что таких мужчин просто не существует. Маргарита и сама не замечает, как ее мысли возвращаются к балу. Прошло больше десяти лет, но воспоминания так свежи, будто она вернулась лишь пару часов назад. Она помнит и бал, и все, что было после. Бой напольных часов вырывает ведьму из воспоминаний. Полночь. Маргарита поднимает перед собой полупустой бокал и тихим, чуть хриплым голосом произносит: — Здоровье Воланда. — Ваше здоровье, моя алмазная Донна, — раздается его голос. Маргарита вздрагивает, оглядывается, но никого не видит. Проглотив ком в горле, Марго залпом выпивает оставшееся в бокале вино. «Как он жесток. Насмехается над моей гордостью. Какой прок ему напоминать о себе, если он ясно дал понять, что ему нужен роман, а не я?» — ведьма вздыхает. Ей ли задаваться этим вопросом, ведь она как никто знает, как мессир любит наказывать. Не меньше, чем так презираемый им Бог. Кроме того, он ведь получил и ее в качестве приза. Не только душу, но и тело. Получил добровольно. А потом практически в лицо сказал, что теперь она не нужна. Может возвращаться и жить дальше. К утру ее начинает бить озноб. Марго не знает, с чем это связано — с открытым настежь балконом, выпитой бутылкой вина, бессонной ночью или с тем, что бал подошел к своему завершению, но радуется, что в субботу выходной день, и она может себе позволить провести его в постели и прийти в себя. Ей очень хочется спать.

***

Покинуть Францию оказывается непросто, но Маргарита не жалеет о своем решении. В конце концов, жить под вражеской властью — не по ней. Но уже за пределами Парижа она в полной мере оценила все «прелести» войны и ощутила вечный страх за свою жизнь. В Британии еще неспокойнее, но Марго упрямо надеется, что в Штатах будет лучше. Англия ей совсем не нравится, но уплыть в Америку из Франции не представлялось возможным. Ей пришлось перебираться через Ла-Манш в надежде попытать счастья в Британии. Несмотря на не самые теплые отношения с Софи и то, что ей и самой нужны деньги, Марго оставляет сестре квартиру, чтобы та сдавала ее и имела с этого какой-то доход. В крайнем случае, ей хотя бы будет куда вернуться. Впрочем, куда вернуться? Маргарита не тешит себя надеждой, что переживет эту войну. Она ведь все видела. И, тем не менее, бежит именно с надеждой на жизнь. Сойдя с трапа судна, Маргарита первым же делом, перехватив свой чемодан поудобнее, отправляется к кассам, чтобы купить билет на пароход, но ничем хорошим ее там не радуют. Судов до Штатов из-за обстрелов здесь сейчас просто нет, и едва ли они появятся в ближайшие недели. Лучшее, что она может сделать — добраться на пароме до Лиссабона и попытать удачу там. Маргарите ничего не остаётся, кроме как купить билет на завтрашний утренний рейс и отправиться на поиски жилья. В этот раз удача улыбается ей почти сразу. Она нанимает комнату недалеко от порта у какой-то пожилой англичанки. Временное пристанище оказывается совсем небольшим и скудно обставленным, но самое то, чтоб переждать ночь. Маргарита открывает чемодан, чтобы достать вещи, которые могут пригодиться в течение дня, а потом, чуть подумав, захлопывает его и убирает под кровать. Ей хочется прогуляться, пока ещё не стемнело. В конце концов, когда ещё у нее будет возможность побродить по Брайтону? Когда Марго направляется к двери, старуха, сдавшая ей комнату, высовывает нос с кухни, провожая ее взглядом. Марго ее прекрасно понимает. Англичане в принципе не жалуют иностранцев, а сейчас — тем более. Любой ведь может оказаться шпионом. Маргарита подавляет вздох. Все чертовски непросто. Через полчаса она жалеет, что вышла из дома. Марго надеялась, что прогулка поможет привести мысли в порядок, но разрушенные дома, по дороге к набережной совсем не прибавили ни оптимизма, ни спокойствия. И это все творят люди. Своими руками. Они даже не замечают, как опять превращаются в животных. Во имя чего? Какая к черту высшая раса? Дураки. Марионетки. Маргарита качает головой, а ее желудок возмущённо урчит, требуя к себе внимания. Она находит какой-то относительно приличный ресторан, где заказывает себе бокал вина, жаркое и безе с ягодами. Напротив ресторана рабочие разбирают завал. Сначала Маргарите хочется пересесть внутрь, но она заставляет себя остаться на месте и смотреть. Это реальность. Это здесь и сейчас. Нельзя на это закрывать глаза и отворачиваться. Маргарита ест, хоть уже и не чувствует аппетита. Разруха и безнадежность. Вкус пыли и тлена во рту, который не смыть никаким вином. Она смотрит на сидящую неподалеку парочку влюбленных студентов, которым, кажется, все нипочем. Внутренне им завидует. Она понимает, что не была такой даже с Мастером. Она не была тогда по-настоящему свободна и постоянно оглядывалась, словно вор. Не была она такой и с Владимиром, потому что никогда его не любила, хоть и уважала. А тот, с кем она могла бы стать свободной и, возможно, даже счастливой, никогда не был в ней по-настоящему заинтересован и преследовал лишь свои цели в общении с ней, а она, прекрасно зная об этом, послушно отдала все, что от нее требовалось. Глупая. Прав был отец. Как она себя за это презирает… Надо было тогда сразу уйти. Но его рука у него на плече и возможность обняться с отцом. Это все подействовало на нее. Заставило довериться. Очередной крючок, на который она попалась как глупая, безмозглая рыбешка. Маргарита дозаказывает пачку сигарет, но когда официант уходит, начинает звучать воздушная тревога. Сидящие вокруг нее люди подскакивают со своих мест, начинают судорожно собирать вещи, и бежать в ресторан, в который их уже зазывают — похоже, там находится погреб, в котором можно укрыться гражданским. Марго оставляет на столе деньги и, взяв сумочку, уходит. Отчего-то она совсем не испытывает страха и даже не торопится. Идёт по улице, пока навстречу бегут испуганные местные. С ней ничего не случится. Она умрет не здесь. Не на улице. Когда Маргарита добирается до дома, где сняла комнату, уже совсем смеркается. Она слышит где-то в небе шум моторов, но ее это не трогает. Старуха открывает ей дверь. — Почему вы не спрятались? — интересуется она у хозяйки, проходя в квартиру. — Я почти не надеялась, что вы откроете. Думала, все сидят по подвалам. — Мои сыновья погибли. Чего мне бояться? — спрашивает женщина. — Это вы, молодые, должны прятаться. — Я не хочу прятаться, — вздыхает Маргарита, складывая в руках свой плащ. Поставьте, пожалуйста, чайник на огонь. На улице прохладно, я хотела бы согреться. — И то правильно. Чашка чая никогда не помешает, — соглашается женщина и, окинув Марго взглядом, уходит в кухню. — Я достала кое-что из шкафа. Вдруг тебе захочется развлечься. Он староват, но, кажется, должен работать… — Вы о чем? — громче, чтобы было слышно в кухне, интересуется Маргарита и проходит в свою комнату, где из-за открытого окна звук сирен звучит ещё громче. «Отвратительно, — думает она. — Надеюсь, скоро это прекратится, иначе я точно не усну…» Ее взгляд падает на проигрыватель для пластинок. До этого в ее комнате не было никакого проигрывателя. По спине бегут мурашки. Тяжело и рвано выдохнув, Маргарита достаёт из кармана пальто почти пустую пачку сигарет. Не бежит, несмотря на страх — она видела достаточно, чтобы точно знать, что в побеге не будет ровно никакого смысла. Раздаётся тихий свист, но громыхает где-то в другом месте. Выходит, всё-таки хорошо, что она оставила сестре наследство и не стала ее уговаривать ехать вместе. Так, по крайней мере, хотя бы София с сыном в безопасности. Жаль старуху. Но скоро она увидится со своими сыновьями. У Марго дрожат руки, зажечь спичку получается не сразу. Закурив, Маргарита смотрит на свое отражение в зеркале на комоде, и то отвечает ей таким же хмурым взглядом. — Кажется, это конец, — произносит она негромко в сторону зеркала. Отражение кивает и начинает тереть виски, словно стараясь придумать выход из безвыходной ситуации. Маргарита горько усмехается. Даже если она сейчас сбежит из этого дома, Судьба все равно её настигнет. Где-то над головой снова раздаётся свист, за который следует чудовищный грохот, а потом… все замирает. Становится совсем тихо. Марго, зажмурившаяся было, открывает глаза, и взгляд ее упирается застывшую в воздухе над ее головой побелку и несколько крупных кирпичей, валящихся с потолка оттуда, где зияет пробитая таким же застывшим снарядом дыра. — Добрый вечер, Маргарита Николаевна, — раздаётся спокойный знакомый голос. Сердце в груди замирает на мгновенье, чтобы забиться с утроенной силой. Маргарита, набравшись мужества, отводит взгляд от потолка и оборачивается на голос. Сигарета начинает обжигать пальцы, но она не обращает на это внимание. — Решили явиться за мной самостоятельно? Не слишком ли большая честь? — Да, безусловно. Я мог дождаться, когда вы умрете и спуститесь ко мне, — отвечает Воланд и, подойдя, вытаскивает из ее пальцев сигарету. Маргарита безучастно наблюдает за его действиями. Будто эта дурацкая сигарета и возможный ожог значат хоть что-то. — Так в чем смысл? Это ведь конец. Я помню, что глобус показал мне эту комнату и этот момент. — Конец. Но конец иногда бывает новым началом. Я же говорил, что вы можете остаться. — Вы не предложили, — напоминает Марго, отступив на шаг. Ей с трудом удается подавить обиду, чтобы та не сквозила в голосе так уж явно. — Именно в такой формулировке. Но даже если бы предложили, я бы отказалась. Не на таких условиях. — А на каких? — спокойно интересуется Воланд, наблюдая за ней как за диковинным зверьком. — На таких, которые вы не примите, мессир, — не зная, чем занять руки, Маргарита вытаскивает из коробки первую попавшуюся пластинку и ставит в проигрыватель. Делать что угодно, только не смотреть на него. — Да и на что вам это? Мне казалось, вы удовлетворили все свои интересы в отношении меня. — Так чего вы хотите, Маргарита Николаевна? — интересуется он и перехватывает ее руку. — Чего? Из проигрывателя доносится «В пещере Горного Короля» Грига — Маргарита узнает музыку безошибочно и внутренне удивляется, почему вообще обратила внимание, ведь сейчас это уже совершенно неважно. — Я хочу, чтобы вы вернули то, что забрали у меня через Мастера, — отвечает она, все же посмотрев в льдистые голубые глаза. — Это первостепенно, и без этого невозможны дальнейшие переговоры. Я чувствую, что вы забрали часть от меня. Я чувствую это так, будто вы лишили меня конечности. И вы отлично это знаете. И если вам действительно есть какое-то дело до меня и того, что со мной будет дальше, то вы вернете мне то, что принадлежит мне. А иначе делайте, что должны. — Вы же понимаете, что мне вовсе не обязательно что-то делать? Я отпущу маятник, и снаряд сделает все сам. Потом вы окажетесь в моих владениях и в полной моей власти. И тогда вам уже не придется торговаться. Вы это понимаете? Маргарита улыбается, несмотря на то, что по лицу начинают катиться слезы. Слезы, которые она копила с того самого бала, так и не выплакав их, решив, что она выше того, чтобы лить их по тому, кому не нужна. — Ну так отпустите. Вам ведь так выгоднее. — Не хочу, — отвечает Воланд и протягивает ей платок, — Я дал вам время на земле. Возможность прожить эти годы. Насладиться тем, чего больше не будет. Маргарита принимает платок и отворачивается, чтобы утереть слезы. Терпеть не может такие ситуации. Ненавидит плакать при посторонних. — Я прожила то, что было мне отмерено. Но отмерено не вами, мессир, а Господом Богом. — Да, им. Я не собираюсь ограничивать вашу жизнь. Поэтому я и здесь. — Вы здесь, чтобы забрать меня на своих условиях, либо как положено для всех. Не нужно пудрить мне мозги, я не хочу больше никаких уловок, я устала быть рыбой у вас на крючке. — Никогда не сравнивал вас с рыбой, — отвечает Воланд, и в поле ее зрения появляется рукопись. — Вы всегда ставите свои условия, и с вами невозможно договориться. Маргарита пошатывается, увидев роман в его руках. Внутри что-то сжимается, тянется навстречу так болезненно, что почти невозможно терпеть. Будто рана, изо всех сил пытающаяся затянуться. Руки тянутся к толстой тетради, исписанной почерком Мастера, но подписанной ею собственноручно, и она ложится в ладони приятной тяжестью. Маргарита чувствует, как от кончиков пальцев рук по конечностям бежит живое тепло. — Вы забираете у меня очень важную вещь, Маргарита Николаевна, — замечает Воланд, наблюдая за ней. Марго ничего не отвечает на это и, отвернувшись, отходит к комоду с зеркалом. Подняв взгляд, замечает, что отражение жадно смотрит на рукопись горящим взглядом, прижав руки к зеркалу, но не имея возможности выбраться из него. Действуя по наитию, чувствуя, что нужно сделать именно так, Маргарита протягивает рукопись прямо туда. Ведьма с жадностью хватает тетрадь, и принимаемся с ней танцевать, радуясь как ребенок. — Столько усилий и все напрасно, — устало замечает Воланд. Маргарита прикрывает глаза, ощущая, как зарастает годами тлевшая в груди жженная рана. Она, наконец, может сделать вдох полной грудью, не ощущая боли и тяжести. Кислород кажется ей до головокружения сладким. Обернувшись, Маргарита неспешно пересекает расстояние, разделяющее ее с Воландом, глядя на него теперь иначе. Без настороженности во взгляде. — Цена за возможность договориться кажется вам слишком высокой, мессир? — Если бы это было так, то я не отдал бы ее, — отвечает Воланд и протягивает ей руку. — Просто констатирую факт. Очень много усилий. Маргарита вкладывает в его руку свою ладонь и чуть сжимает. «Он, верно, сам не понимает, что этот поступок сказал намного больше любого другого признания…» — размышляет она тихо и произносит, выдерживая взгляд без всякого страха и опаски, что ей могут сделать больно: — Нам есть что обсудить. Но не здесь. — Не здесь, — соглашается он и, прижав Маргариту к себе, растворяется вместе с ней в воздухе. Время возобновляет свой бег, но для Маргариты оно уже не несёт никакой опасности.