Спаси нас

Когда машина подруги остановилась возле нашей дачи, я разглядела на детской площадке маленькое желтенькое пятнышко. Это была Ева в ее новом дождевичке в виде цыпленка. Она водила тонким прутиком по образовавшейся рядом с крыльцом луже и что-то бормотала себе под нос. На ногах были оранжевые резиновые сапожки с крылышками сзади, и в них она еще больше сама походила на цыпленочка. Я улыбнулась такой картине, и мне безумно захотелось затискать малышку в своих объятиях. Впрочем, такие неконтролируемые приступы нежности возникали всякий раз, когда я смотрела на дочь. Быть может, это мамское проклятье? — Прежде, чем я познакомлю тебя с родителями, я должна кое в чем признаться. — я набрала побольше воздуха в легкие, и Маша взглянула на меня таким проникновенным взглядом, что слова отчего-то застряли в горле. — Мамитька! — громко заверещала Ева и бросилась к забору, распластав руки как можно шире. — Мамочка? — ошалело прошептала Маша и перевела взгляд с меня на бегущего сломя голову ребенка. Ева запрыгнула ко мне на руки и обняла так сильно, на сколько могла себе это позволить. Я прижала крохотное тельце дочери и с облегчением выдохнула, на секунду прикрыв глаза. — У меня есть дочь. — созналась я, помогая Еве сесть поудобнее у меня на руках. — Ева. Маша уставилась на малышку во все глаза, и на секунду мне показалось, что она перестала моргать и даже дышать. — А это моя… — я не знала, уместно ли называть девушку своей подругой, и считает ли она сама так, но все же рискнула произнести эти слова вслух, — подруга. — А еще самая настоящая фея крестная! — ухмыльнулась блондинка, наконец, выйдя из транса. — Их не бываеть. — с важным видом ответила Ева, закатив глаза. — Как это? Я ведь здесь, а значит бывает. Дочка с недоверием долго разглядывала Платонову, пока не хмыкнула и не выдала фразу, от которой мы сразу же разразились хохотом: — Ну тють-тють пове-ю тебе. За ужином Маша долго расхваливала мамин бефстроганов и банановый хлеб, уверяя, что еще ни разу в жизни не ела ничего вкуснее. Разумеется, она лукавила, но мама от хвалы цвела и пахла, млея на каждом комплименте. Папа по-доброму подшучивал над ней и добавлял перца в хваленые слова подруги, уверяя, что это она еще не ела его шашлык в фирменном маринаде и не пробовала его знаменитую настойку из морошки. Но какой бы теплой не была атмосфера за столом, плечи девушки все еще сохраняли напряжение, а мыслями она периодически уносилась туда, в свои проблемы, и часто переспрашивала вопросы, которыми ее заваливала мама. — Мамитька, сказитьку бай-бай… — малышка ласково обняла меня за шею и положила голову на мою, неуклюже начав гладить мои волосы. — Сегодня моя очередь читать этому маленькому гномику сказку. — папа шутливо набросился на Еву и закружил ее по комнате, на что девочка заливисто засмеялась, а потом в миг посерьезнела и выставила свой маленький пальчик вперед. — Неть. Мамитька будеть со мной бай-бай. — на последнем слове она манерно наклонила голову и развела руки в стороны, как будто объясняла очевидные вещи не совсем разумному человеку, отец расхохотался и чмокнул внучку в носик. — Маленькая командирша. — Сейчас я уложу ее, и мы сможем поболтать. — я подмигнула Маше, которая наблюдала за нашей будничной идиллией все с тем же коктейлем шока, ужаса и неверия на лице, как и при первом столкновении с дочкой. Кивнув, она прошла в мою спальню, а я с Евой на руках вошла в детскую, где царил настоящий хаос из разбросанных игрушек, книг и стащенной с кухни посуды. — Пуговка, — я устало приземлилась на колени, собирая плюшевых овечек ростом с ладонь в плетеную корзинку, — мы же договаривались с тобой, что ты будешь убирать игрушки на место. — Они хотят гуять. Они мне ска-али. Какой бы прекрасной не была Ева, ее воспитание давалось нелегко с самого рождения. Она была упрямой, своенравной, а когда научилась говорить — быстрой на язык. Ее маленький детский мозг генерировал ответы на любой вопрос со скоростью света, как и миллион неожиданных вопросов, ответов на которые мой взрослый мозг даже не знал. Еще Ева была обаятельной, ровным счетом как и ее отец. Мысль об этом болью отозвалась в груди. — Давай соберем все игрушки по своим домикам, а завтра выпустим их снова погулять? — Неть, они не будут так. — и Ева рассыпала все, что я уже успела убрать, обратно на ковер. — Ева! — строго проговорила я. — Ты сейчас соберешь все игрушки обратно в корзинку, а я тебе помогу! Она закатила глаза. В два года! И кинулась в меня игрушкой, после чего проявила милость убрать брошенную игрушку на место, а потом заиграться с пластмассовым пупсом, которого вытребовала у дедушки на заправке, и позволила мне все убрать самой. Быть матерью непросто, особенно когда чувствуешь вину перед собственным ребенком за неполноценную семью, за частые отсутствия на работе и за то, что иногда повышаю голос. Очаровательно несносная малышка отказалась спать без пупса, и я пошла на уступки, в в награду за мою лояльность дочка сладко уснула на третьем предложении своей любимой сказки про собаку Брэну и мышонка Чаки, которую я сочинила специально для нее, пока она была еще маленькой крохой и которую читала ей каждую ночь. — Я думала, ты не вернешься. — хихикнула Маша, когда я оказалась в спальне. — Если честно, я тоже. — Она просто душка. — Ага, пока спит или не вредничает, в остальном с ней непросто. — я кивнула на собственные слова, соглашаясь с ними. — Кажется, детей называют цветами жизни неспроста. За ними так же чертовски сложно ухаживать. — заключила Маша и горько усмехнулась. — Как иронично. — Что именно? — Мое настроение, повод сюда приехать и знакомство с твоей дочкой. — лицо девушки исказилось от боли, а я напряженно хмыкнула, ощутив тяжесть в желудке от возможной догадки. Быть может, я параноик, но все мое нутро и женская интуиция подсказывали, что речь сейчас пойдет о Никите. И предложенная Машей цепочка событий не обещала ничего приятного. — У меня есть вино. Будешь? — Наливай. Я сбегала вниз за бутылочкой белого сухого, домашним печеньем, потому что ничего другого к вину предложить было нечего, и бокалами, подаренными маме с папой мной на двадцатую годовщину их свадьбы. — Так необычно, я ни разу не оставалась у подружек с ночевками, чтобы сплетничать о парнях до утра. Чувствую себя подростком. — Я тоже. Разлив вино по бокалам, мы удобнее устроились на полу, стянув с кровати пушистый голубой плед и пару декоративных подушек, и я с трудом смогла выдохнуть воздух, потому что Маша взглянула на меня взглядом, говорящим все за нее. Пожалуйста, пусть твоя боль не будет связана с ним. — Если ты не готова поделиться, не стоит себя мучить. — я сжала ее ладонь в своей так крепко, что хрустнули пальцы — мои или ее — не понятно. — Нет, нет, мне надо это с кем-то обсудить, иначе моя голова взорвется. — блондинка смахнула пряди с плеч и устало опрокинула голову на кровать, сидя при этом по-турецки на полу. — Мы с Кириллом разъехались в разные спальни и больше не говорим ни о чем, кроме работы. — в уголках ее глаз блеснули слезы, и я пересилила себя, чтобы вновь сжать ее ладонь, иначе бы это спугнуло ее решимость обо всем мне рассказать. — Мы никогда не были теми самыми влюбленными, которые болтают до зари, милуются на каждом углу и вообще понимают друг друга с полуслова. С первых дней наших отношений все складывалось иначе: мы дерзили, сопротивлялись, но все равно притягивались. Он хотел рядом только меня, а я только его. Мы ругались так часто, но так же часто мирились. И нас обоих это устраивало. — девушка тяжело сглотнула, а потом опрокинула в себя целый бокал вина и горько хмыкнула. — Мы разные с ним до мозга костей. Он считает, что место женщины на кухне среди детей и прочего традиционного бреда, навязанного обществом, я же приверженица иных взглядов и считаю, что женщина в праве сама выбирать свой путь, даже если он будет далек от стандартов. Да, я хотела семью, всегда хотела, и только с Кириллом, потому что любила так сильно… Я замерла и, кажется, перестала дышать. Постановка фразы в прошедшем времени меня насторожила. Любила. Значит ли это, что сейчас любви нет? Или что сейчас кто-то другой занимает ее мысли? Кто-то вроде… Н? — Но вместе с тем, я хотела строить карьеру и развиваться. Когда отец преподнес строительный бизнес, как подарок на нашу с Кирой свадьбу, сделав нас напарниками, я была самой счастливой женщиной на свете. Мечты юной студентки сбылись: я получила все, о чем мечтала: любимый мужчина и возможность строить карьеру, но не учла одного — Кирилл тоже хотел развиваться. Мы не без усилий выстраивали партнерские отношения не только дома, но и в офисе. Вести бизнес вдвоем не все равно, что решать, кто сегодня моет посуду. Мы ругались. Много ругались. И продолжали мириться. За несколько лет научились ладить в работе и сводить конфликты — острые конфликты — к минимуму, тогда как произошло кое-что. Я зажмурилась, будто чувствовала, что именно у них произошло, а потому не хотела слушать продолжения, чтобы не причинять себе боль. Если Маша влюблена в Никиту, я этого не переживу. Не знаю, почему эта мысль доставляет так много дискомфорта, но я не смогу оправиться после таких потрясений. Тем не менее, я молча глотала слова подруги, замирая от каждой фразы. — Он заявил, что хочет детей, и что мне пора всерьез задуматься о декрете. Мне, понимаешь? — девушка нервно хохотнула и налила еще вина, осушив сразу половину бокала, а я облегченно выдохнула. — Ничего не подумай, я люблю детей и хотела бы иметь двоих, но не сейчас, когда я только-только расправила свои профессиональные крылья. Я не готова становиться матерью только лишь потому, что этого хочет мой муж. — Вы из-за этого разъехались в разные спальни? — Да. Когда я заявила, что в ближайшие года три не собираюсь никого рожать, он взревел. Начал кричать, что я женщина и это моя прямая обязанность, что он созрел и хочет стать отцом. Мое мнение ему безразлично. Тогда я сказала ему, чтобы он выметался из нашей спальни и что на ближайшие три года вход туда для него закрыт. — она допила остатки. — Я не собираюсь беременеть только потому, что имею вагину между ног. В конце концов, беременность — не гребаный праздник, это непросто. — Ох, — только и могла сказать я. Точно сказано: беременность — не гребаный праздник, это целая лотерея, где ты обязательно вытащишь билет на американские горки, на которых тебя будет тошнить чуть ли не до самых родов, и ты будешь проклинать всех на свете за то, что происходит с тобой и твоим телом. — Я тоже не планировала становиться мамой так рано… — робкое признание слетело с губ. — Но если честно, сейчас я ни о чем не жалею. Ева — моя жизнь, и я уже не представляю, как все сложилось бы, не будь ее у меня. Хотя, знаешь, быть мамой — та еще работенка. Вспоминая череду бессонных ночей, нескончаемые боли в сосках от грудного вскармливания, боли в пояснице, потому что ночью ребенок не спит сам без многочасовых укачиваний, меня охватывает ужас и в то же время гордость за себя. Я выдержала это испытание и не свалилась замертво от усталости и жалости к себе. Но все это случилось только благодаря поддержке родителей. Не будь их рядом, все могло сложиться иначе. — Можно задам два совершенно бестактных вопроса? — через долгое молчание спросила вдруг Маша и рассеянно заломила пальцы, как будто нервничала, я только кивнула, заранее зная, о чем она хотела спросить. — Первый: Никита быстро согласился на предложение Кирилла, потому что об этом его попросила ты? Спрятав горькую ухмылку в бокале вина, я лишь кивнула. Разумеется, это было правдой только наполовину, потому что я и сама не знала, что именно двигало Киоссе в тот момент, что он решил согласиться. — Ох, ладно. — блондинка выдохнула. — И второй вопрос: Ева — его дочь? Снова кроткий кивок вместо развернутого ответа. — Он ничего не говорил про… — Он не знает. — Не знает? — лицо блондинки вытянулось так, будто я призналась, что дракон. Кажется, теперь настало мое время откровений. Но меньше всего на свете мне хотелось вспоминать о тех ужасных событиях, от которых дыхание по-прежнему перехватывает, а душа сжимается, словно ее кто-то сдавливал в своих огромных звериных лапах. — Мы учились вместе, только я на курс младше. Сначала просто общались, но… Никита всегда мне нравился. И, конечно, мне, как и любой другой девочке, хотелось обратить его внимание на себя. Он часто обращался за помощью, а я не умела отказать, так и… так и закрутилось… — С ума сойти, у Никиты Киоссе была девушка. — одними губами прошелестела Маша, я бросила на нее непонимающий взгляд, требуя объяснений. — Кирилл рассказывал, что он не сторонник серьезных отношений, а тут выясняется… — Они продлились всего два с половиной года, после чего он меня бросил. — меня затошнило, стоило опять вспомнить тот позорный вечер на берегу. — Через две недели я узнала, что беременна. — Ну и ну… — блондинка обновила бокалы и залпом осушила свой. — Даже в голове не укладывается… Почему ты ему не рассказала? Пожав плечами, я принялась рассказывать в подробностях сцену нашего расставания, и тогда у девушки отпали всякие вопросы, касаемо моего молчания. — Я знаю этого парня с шестнадцати лет, нас познакомил Кирилл, и он всегда мне казался душкой, несмотря на скрытность и колкие шуточки. Но я и представить себе не могла, каким говнюком он является на самом деле.