Спаси нас

Мое сердце колотилось так сильно, что я боялась, оно пробьет грудную клетку и будет молить о помощи на грязном полу дурацкого лифта. Когда Никита намеренно остановил эту замкнутую коробку, я испугалась. Во-первых, что он снова меня поцелует, во-вторых, что я потеряю голову и соглашусь на все, о чем он только попросит. После той его выходки у кафе я не спала несколько дней, а после еще неделю мне снились эротические кошмары, в которых мой бывший вытворяет такие вещи, которые мы ни разу не делали, пока были в отношениях. С тем чертовым поцелуем он как будто запустил в меня дурацкий вирус, носящий название в честь его создателя. Я снова думала только о нем и ни о чем больше. Даже смотря на Еву, я горевала и восхищалась одновременно. Я радовалась, что рядом со мной всегда находится часть Никиты. И иногда мне становилось страшно от мысли, что я любуюсь не своим ребенком, а чертами, напоминающими ее отца. Меня охватило облегчение, когда мужчина сдался и отступил, возвращая лифт в движение. Я почувствовала, как напряжение, сковавшее тело тугими прутьями, медленно отпускало, пока не открылись дверцы, и я не столкнулась с суровым взглядом свиньи Беседена. Он стоял в холле возле нашего лифта и, кажется, ни разу не удивился, встретив нас при таких обстоятельствах. Почувствовав теплую мужскую ладонь в районе лопаток, я затаила дыхание. Дрожь моментально разошлась по всему телу. Я уже мысленно хотела поблагодарить Киоссе за жест поддержки, но он с легким нажимом толкнул меня вперед, выпроваживая из лифта. — Всего доброго. — пробурчал он себе под нос. — Добрый вечер! — уже громче Беседину. — Хренечер! — проворчал мужчина и, обойдя меня с краю, втиснулся в тесную кабинку, не глядя нажимая на кнопку лифта. Двери сомкнулись, но я все еще стояла в холле, озадаченная произошедшим. Опасалась ли я, что Никита втянет меня в разборки с этой свиньей? То есть, не так… Рассчитывала ли я, что Никита втянет меня во все это дерьмо из вредности? Опять не то… Хотела бы я быть втянута в разборки с Бесединым? «Это больше не твоя забота!» — кричал внутренний голос, помнящий обиду на Мудилу Александровича. Именно поэтому я, убедившись, что лифт доехал до нужного этажа, вышла из офиса. На улице стояла настоящая июльская жара. Лето проживало свой пик. Жар солнца прогрел город за день до отметки двести градусов. Так, во всяком случае, ощущалась обстановка в машине. Да, да, мой «Жучок» реанимировали, и теперь я снова на ходу, не завишу от общественного транспорта и бывших парней с машиной. Включив кондиционер, открываю окна и просто сижу на парковке, гипнотизируя взглядом мусорные баки. Убеждаю себя, что не завожу мотор, потому что в салоне еще слишком жарко. Боюсь признаться себе, что сижу здесь из-за него. Никита остался один с проектом детского сада. Мудила Александрович в запое, а Маша взяла тайм-аут, чтобы побыть в тишине и в дали от всего, что на нее свалилось. Мы не созваниваемся и не списываемся. Она прислала мне смс в тот вечер, когда ее муж сорвал девчачье свидание, что временно не выйдет на связь. Я ее не осуждаю. Когда внутри рушатся миры, даже самый важный дедлайн становится просто пылью. Мы все живые люди. Мы нуждаемся в поддержке и заботе. Мы нуждаемся в понимании. А когда ты этого лишен, учишься все это оказывать себе самостоятельно. Маша слишком долго зависела от мужа, слишком долго пыталась сгладить углы, что когда случился взрыв, от ее терпения ничего не осталось. Я не буду переубеждать ее насчет материнства. Во-первых, кто я такая? А во-вторых, это действительно страшный шаг. Обрести ребенка — значит отказаться от частички себя. Кто-то к этому может быть не готов, кто-то, как я, будет обретать эту готовность годами, потому что когда-то был вынужден стать чьим-то родителем. И когда я говорю вынужден, то не имею ничего плохо в виду. Просто напоминаю, что Ева — незапланированный ребенок, тем не менее, самый желанный и любимый. Я сижу в машине до тех пор, пока из офиса не выходит Беседин. Наблюдаю за ним через боковое зеркало. Судя по резким движениями, он раздражен. Впрочем, это его перманентное состояние. Он пинает колесо своей машины, достает телефон и что-то активно кричит, размахивая руками. Затем садится в авто и резко дает по газам. Стучу по рулю и мысленно считаю до десяти, после чего выскакиваю из машины и несусь обратно в офис. Под кожей все зудит от желания узнать, как прошла встреча с этой свиньей, и что теперь будет с проектом. Знаю, что больше это не моя забота, ведь я добровольно ушла с работы, но любопытство и сердобольность не дают усидеть на месте. Захожу в главный корпус, и натыкаюсь на удивленную моим присутствием Зою. Она открывает рот, чтобы вылить на меня очередную порцию своего занудства, но я выставляю ладонь и быстрым шагом преодолеваю расстояние от лифта до кабинета директора. Не сомневаюсь, что Киоссе еще там. Наверняка переваривает весь тот мусор, что на него вывалил этот свин. Робко стучусь и, не дожидаясь ответа, вхожу. Никита сидит за столом Платонова, сложив ноги на столешнице. В его руках прозрачный стакан с коричневой жидкостью. Волосы взлахмочены, а на лице пролегли морщины. Выражение усталое и хмурое. Я буквально на себе ощутила его измотанность встречей с этим энергетическим вампиром. — Чего вернулась? — хриплый голос пробуждает мурашки в теле, и я покашливаю, решительно садясь в кресле напротив. — Чего он хотел? — игнорирую вопрос мужчины. — Свежей крови. — он осушает содержимое бокала и со звоном ставит его на стол, смыкая веки. — Опять устроил разнос? — спрашиваю я, но ответа не получаю. — Он знает, что проект остался без руководителя? Он за этим сюда приехал? — снова тишина. — Что теперь будет со стройкой? — еще одна попытка, оставшаяся без внимания. — Что теперь будет… с тобой? — задаю, пожалуй, главный вопрос, ощущая вину, ведь это действительно я пришла к Никите просить стать инвестором для будущего детского сада. Мужчина лениво наклоняется вперед, размыкая веки. Его взгляд усталый, но цепкий. Лицо острое, злое. Я каждой клеточкой тела ощущаю его негативные вибрации, и мне хочется сбежать. Что я вообще тут делаю? — Послушай, — твердым голосом начинает Никита, принимая вертикальное положение, — я уже предлагал тебе остаться. Ты отказала. Я принял твое решение и не стал настаивать. Чего ты хочешь сейчас? Отличный вопрос, знать бы еще на него ответ. Неуверенно ерзаю на стуле под прицелом пронзительного взгляда и перенимаю правила игры в молчанку. Мужчина испытующе глядит на меня в упор. И в этой тишине я слышу только хаотичные удары своего сердца. Или это Никита нетерпеливо стучит по столешнице? — Содержательный ответ. Спасибо. — ерничает он. — Я не знаю, что сказать, ясно? — на меня находит раздражение. — Ясно. — с шумом выдыхает и встает из-за стола, уверенным шагом направляясь к выходу. — Куда ты? — взвизгиваю, когда его рука застывает над ручкой двери. Никита оборачивается с застывшим на лице немым вопросом: «Тебе-то какая разница?» Встаю и подхожу к нему. — Я не хочу, чтобы ты справлялся с этим в одиночку. И не хочу, чтобы у Маши были проблемы. — честно сознаюсь. — И-и-и? — тянет брюнет в ожидании. — И, так и быть, я останусь, если ты расскажешь, зачем приезжал Беседин. — Господи, и когда ты только стала такой невыносимой? — Никита закатывает глаза, но я успеваю заметить, как уголки его губ буквально на секунду вздергиваются вверх, образуя улыбку, после чего ее обладатель вновь натягивает на себя маску серьезного человека.

***

— Компактненько… — комментирует Никита, когда садится в мой «Жук». Я хмыкаю в ответ и завожу машину, стараясь не думать о пассажире справа. Как он здесь оказался? Я предложила его подвезти, точнее, нас подвезти. Предлагая помощь, я не рассчитывала, что мужчина так скоро согласится или вообще согласится, и мы сразу отправимся что-то предпринимать. Я говорю «что-то», потому что все еще не знаю куда и зачем мы едем. А главное, я все еще не знаю, зачем приходил Беседин. Никита обещал рассказать на месте, и я неохотно согласилась. — Последний раз тебя спрашиваю: ты твердо решила остаться? — его тон такой серьезный, что хочется смеяться, но я прикусываю губы и киваю. — Твердо. — Уверена? — Уверена. — Смотри, ты сама это сказала… — лукавая ухмылка лишь добавила дровишек в огонь любопытства, и я неосознанно прибавила скорость. Проезжая мимо кафе-мороженого, возле которого случился тот самый заразный поцелуй, кожа мгновенно покрывается мурашками, а губы покалывает от фантомных ощущений. Злюсь, что этот мужчина вновь возымел надо мной такое влияние, и крепче сжимаю руль, входя в поворот резче, чем этого требовалось. — Оу-оу, полегче… — смеется Никита, цепляясь за ручку двери, чтобы не завалиться на меня во время маневра, только моя машинка «компактная» настолько, что в ней едва умещается махина под названием Никита Киоссе, поэтому касаний не избежать. Его голая кожа на руке касается моей голой кожи на руке. Рвано выдыхаю, стараюсь сосредоточится на болтовне навигатора и дороге, но получается с трудом, и я начинаю раздражаться. Когда мы въезжаем во дворы, мозг рисует непристойные картинки, но стараюсь разрядить обстановку шутками: — Мы приехали к Беседину, чтобы его убить? — Киоссе тихо посмеивается, но выходит из машины без ответа. — Ты шутишь? — пищу я, почему-то клюнув на «немое согласие». — Помни про наш разговор! — только и сказал Никита. Мы подошли к одному из подъездов высоток, мужчина ввел пароль на домофоне, мы вошли. У лифта стояла дама с собачкой. При виде нас она улыбнулась и кивнула головой. — Добрый вечер! — приветливо улыбнулась она, поправив молодежную кепку. Женщине на вид было лет пятьдесят. Шорты-бермуды цвета хаки, белая футболка и молодежная кепка кремового цвета. На руке повисла собака-малютка с высунутым языком. Ей было жарко, видимо, они долго гуляли. — О, Никита, сегодня приходили из водоканала, не смогли до тебя дозвониться. Там опять какие-то проблемы. — встрепенулась она, когда мы вместе зашли в лифт. И только она сказала это, двери закрылись, а мои глаза округлились настолько, что едва не вывались. Киоссе, увидев это, тихо рассмеялся. — Спасибо, я с ними свяжусь. — в той же дружественной манере ответил он, после чего наклонился ко мне, касаясь губами уха. — Помни, что ты согласилась добровольно. Я нервно сглотнула. Не то от слов, не то от близости. Ладони вспотели, и я тут же спрятала их за спиной. Воспоминания, запертые в клетке, нашли ключ и вырвались на свободу.