Спаси нас

Моя машина неслась по трассе так быстро, что весь этот лесной пейзаж превращался в зеленое месиво за окном. Я уверенно вел авто, лавируя между попутных машин, стараясь не думать, каким придурком выставил себя перед сестрой и ее парнем-недоумком. Хоть он мне и не нравился, но его отношение к Алисе действительно было из разряда «это серьезно». Я облажался. Я сделал Пиявке больно только потому, что одна зазноба возомнила о себе непонятно что. Если бы не ее двусмысленные намеки в адрес Егора, не случилась бы эта катастрофа, и Алиса и дальше бы продолжила влюбленно хлопать глазами в сторону своего уже бывшего парня. Но с их статусом разберемся позже, когда я откручу Казанцевой голову, и в качестве подношения за свой тупизм возложу ее у ног Пиявки. Алиса не будет долго злиться. Она не сможет. Когда я все объясню, она еще посмеется надо мной и будет подкалывать до тех пор, пока в старости не заработает деменцию и не забудет об этом маленьком (охренеть каком большом) недоразумении. Моя сестра не из тех, кто подолгу обижается. Это же я и сказал Егору, когда он отчаянно пытался дозвониться до Алисы. Та, конечно, сбрасывала звонки, но я заверил Ясно-солнышко, что разберусь с этим позже. Свернув на проселочную дорогу, я промчался мимо дачных домов, оставляя за собой клубы пыли. Остановил машину возле высокого забора, за которым пряталась лгунья-разлучница, и стремительно покинул салон. Калитка не была заперта, родители девушки даже не установили на ней никакой защелки, вероятно, совершенно уверенные в порядочности своих соседей. Что ж, оно и к лучшему, не придется прорываться сквозь преграды, чтобы открутить голову их горячо любимой дочурке. Шагнув на хорошо знакомую мне территорию, я осмотрелся: ухоженный газон, круглая и просторная беседка, в которой мама Леры любила устраивать домашние посиделки вечером, гараж, построенный собственными руками ее отца, небольшой прудик, изобилие клумб и три огромные теплицы. Здесь практически ничего не поменялось с тех пор, как мы с Лерой… кхм, приятно проводили время. Ну, разве что за исключением песочницы, ее я точно не припомню. И качелей. И детской горки. И… Глаза зацепились за яркое маленькое пятнышко, копошащееся возле скамейки. Приставив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза, я понял, что это яркое пятнышко — ребенок. Девочка в цветастом розовом сарафане с милой плетеной шляпкой в виде ушек кошечки на голове. Она была крошечной, но уверенно стояла на ногах. В руках держала формочки с песком. Перевернув одну из них, а затем подняв вверх, она внимательно наблюдала за тем, как песок сохранил форму мордочки лягушки. Через мгновение девочка пальцами нарушила песочную композицию и отбросила формочки в сторону. Почувствовав на себе мой взгляд, ребенок обернулся и застыл на месте, в то время как я едва не потерял равновесие и не свалился на землю. На меня смотрела уменьшенная моя копия. Темные волосы, карие глаза и нос… Мой, черт возьми, нос. Этого не может быть! Этого просто не может быть! Наверное, пока я ехал, перегрелся в машине, и со мной случился солнечный удар, мою машину выбросило на обочину, и сейчас я нахожусь в коме. Потому что иначе как объяснить то, что этот ребенок — моя детская копия! Звонкий плачь отрезвил мысли, и я вышел из оцепенения. Девочка раскраснелась и заплакала. Я растерялся, не зная, что делать. Бежать? К ней? На выход? На другую планету? Куда, черт возьми?! — Ева, что случилось? — из дома выскочила Казанцева, подбегая к девочке и осматривая ее на предмет каких-либо повреждений. Ничего не обнаружив, она заметила, что девочка безотрывно смотрит вперед, не переставая при этом плакать, и решила проследовать взглядом прямиком ко мне. А дальше все было как в замедленной съемке. Глаза Леры расширились до неприличия. Она отчаянно моргала, и я видел, как на лице одна эмоция тут же сменяла другую. Страх, шок, недоумение и гнев — вот основной набор ее эмоций. Взяв ребенка на руки, она скрылась в доме, а я все так же продолжал стоять на входе, ощущая внутри лишь… оцепенение. Скажете, что это просто страшный сон? Быть может, Егор все же дал мне сдачи и вырубил на парковке, и весь этот сюр — работа моего больного воображения? — Кто тебе разрешал вот так являться ко мне домой? — гневно зашипела Лера и со всей своей силы толкнула меня в грудь, не скрывая своего желания избавиться от меня. Я пошатнулся, но только потому, что все еще находился в прострации. — Кто этот ребенок? — проигнорировал я ее вопрос. — Тебя это не касается! — голубые глаза сверкнули ненавистью, и я тяжело вздохнул. Ну конечно! — Я спрашиваю: кто этот ребенок?! — я приходил в себя, и все мое нутро наполнялось гневом и чем-то еще, совершенно мне неизведанным. Девушка молчала. Ее щеки пылали огнем, а губы сжались в тонкую линию, как бы намекая, что я не достоин ее ответа. Что ж… — В последний раз тебя спрашиваю: кто этот ребенок?! — сократив расстояние между нами, я схватил ее руку и дернул на себя, сталкиваясь в поединке глазами. Этот жест выбил девушку из колеи, ну тут же заставил зашипеть от гнева. — Это мой ребенок! — я отшатнулся, как будто получил оглушительную пощечину. Я не разбирался в детском возрасте, но на вскидку ей не было больше трех. А если ей не больше трех, это значит… Вторая фантомная пощечина заставила меня содрогнуться. — Это мой ребенок? — язык прилип к небу, а тело от осознания прошибло холодным потом. Господи, ну разумеется мой! — Ты не имела права рожать его без моего согласия! Лицо брюнетки вспыхнуло новой волной ненависти. Она стиснула зубы и вперила в меня свой стальной взгляд, отчаянно подавляя в себе желание вцепиться в мою шею удушающим приемом. — Ева — только моя дочь! — ее ноздри раздулись, как будто она с трудом сдерживала себя, чтобы не съездить мне по лицу. — А тебе стоит поскорее отсюда убраться! — Ты не имела права рожать, не сообщив об этом мне! — повторил я. — Это и мой ребенок тоже! А к твоему сведению, я не хотел детей! Черт возьми, я не хотел! Ты должна была спросить сначала меня! Я скорчился, потому что только одна эта мысль доставляла столько дискомфорта. Я никогда не мечтал о детях. Никогда! В отличие от моего друга, я был убежден, что эти маленькие плаксы — настоящий балласт. Это чертова ответственность! Это время! Это силы! Это то, на что я точно не готов тратить свою жизнь! Дети нуждались в любви и внимании, но я не заточен ни на то, ни на другое. Я хороший бизнесмен, отличный инженер, хороший архитектор, но точно не чей-нибудь папочка. Я не собирался становиться монстром, как мой отец, а потому тщательно избегал всей этой херни с возможной беременностью. Я всегда предохранялся. Лицо мое исказила гримаса отвращения и боли. — Спросить тебя? — гаркнула Казанцева. — Ты растоптал мои чувства, вышвырнул из своей жизни, как ненужную вещь, а сейчас смеешь заявлять, что я что-то была тебе должна? — ее слова были пропитаны обидой и ненавистью, пожалуй, еще большей, чем в нашу первую встречу после долгой разлуки. — Я не претендую на твое участие в жизни Евы! Ни на что не обременяю! Она — моя дочь! — Она — уменьшенная моя копия! — Только внешне! — Вот именно! — сорвался я. — Я не хочу, чтобы через пару лет заголовки пестрили новостью об этом ребенке! — я избегал называть девочку по имени, потому что отчаянно верил, что если назову его вслух, вселенная запустит дурацкую тошнотворную карусель под названием «отцовство». — И это все, что тебя волнует? — Лера скривила губы в отвращении, это же чувство плескалось в ее небесно-голубых глазах. — Дурацкие заголовки? — я сглотнул кислоту и поднял взгляд в небо, в надежде проснуться от этого кошмара. — Знаешь что, вали отсюда! — девушка яростно толкнула меня вперед, а потом еще и еще раз. — Вали на хрен, Киоссе! Как и много лет назад! Вали и забудь сюда дорогу! Забудь все! И помни, что тебе здесь никогда не будут рады! Вали! — она сдерживала слезы, я видел это, но переполняющая меня злоба завладела здравым смыслом и человеческими эмоциями. — Я сделаю это с таким удовольствием, что ты себе даже и представить не можешь. — прохрипел я, когда девушка оставила попытки вытолкнуть меня за пределы участка. — Но потом, когда каждая собака будет тыкать в твою дочурку пальцем и ворошить наше грязное белье, ты вспомнишь этот разговор и еще пожалеешь о своем решении. Я пошатнулся от очередной пощечины. На этот раз реальной. И, кажется, заслуженной.