8000 дней без тебя

Вики. — Ммм, что ты делаешь? — Целую грудь своей жены, пока ей не завладела моя дочь. — Господи... который час? — Время игр для взрослых, детка. Я пиздец как соскучился. Последнюю неприличную фразу мужа заглушает мой протяжный стон. Мальбонте, расстегнув верх моей пижамы, полностью завладевает моей грудью, обхватив губами один сосок, втягивая его и облизывая, другой же оттягивает пальцами и пропускает между ними, отчего я мигом просыпаюсь и выгибаюсь в спине. Он это всегда делал мастерски, умопомрачительно. Так, что забывалось все — и усталость, и сонливость, и даже злость. Когда он ласкает мою грудь, остается только пустая голова, спазмы внизу живота и мурашки по всему телу. — Не матерись при ребенке, — стягиваю пальцами волосы Мальбонте, чуть царапаю ногтями. — Сучка маленькая, — муж шипит, прикусывает чувствительный сосок. — Вообще-то, мать твоих детей. — Это тебе не мешает быть ею. Маль на миг отрывается от меня, через голову снимает футболку, снова припадает к соскам. — Она такая шикарная, не могу оторваться. Я чувствую, как из груди выделяется молоко. Всегда так бывает при сильном возбуждении. Замираю. Помню, как стеснялась первый раз, прикрывалась руками, а Мальбонте, мягко отодвинув мои ладони, поцеловал каждую грудь, и сказал, что ничего красивее в жизни не видел. Потом, когда у меня был застой, грудь при этом очень болела, становилась каменной, молокоотсос не помогал и в итоге мне потребовалась медицинская помощь. Мужу назначили, чтобы он делал массаж груди и сцеживал молоко сам. Тогда я и перестала стесняться. — Сладкая, — слизывает маленькую каплю, ловит губами вторую. — Всегда такая сладкая, а в этот период особенно. — Тебе не противно? — Конечно нет! Я тебе говорил уже миллион раз, я тащусь по твоей груди, с ума по ней схожу с самого первого дня, а сейчас, когда она такая аппетитная и сладкая, еще больше, — словно в подтверждение своих слов, обхватил губами сосок, сильно втянул в рот, помогая языком. Я застонала громче. — Это безумие... — Это любовь, ведьмочка. Его руки уже забрались под пижамные шорты, тут же бесцеремонно коснулись нежной плоти. — Черт, ты вся течешь... Мальбонте ласкал между ног, при этом целуя грудь, шею, слегка прикусывая. Золотая цепочка, на которой был красивый кулон в форме восьмерки с сапфиром и бриллиантами, запала в ложбинку на ключице. Маль языком поддел ее и вернул на место. — Хочу тебя. Если муж сказал, что хочет, его уже не остановить. Только я и не собираюсь. Пальцы проникают внутрь, там влажно и горячо, я возбуждаюсь еще больше, цепляюсь пальцами за его плечи. Шорты спускаются до колен, я хватаюсь за простыни. — Мама! Мама! Габриэль снова меня пугает монстрами в шкафу! — орет наш сын, открывая дверь спальни и буквально вваливаясь в нее. — Вот же черт, — я быстро накрываюсь одеялом, мысленно благодаря всех богов, что Мальбонте не успел раздеться. — Он сам попросил рассказать ему страшную историю, — поспевает за ним наш второй сын, включая свет. — Ябеда! — Вот и отменяется наше прекрасное завершение вечера, — бубнит глава нашей большой семьи, прикрывая подушкой свой стояк. — Ты же их укладывал, — шепчу возмущенно. — Так они и спали. От посторонних звуков и шума просыпается наша дочь, оповещая громким агуканием. — О, и Амелия не спит, — Дамиано, наш младший, подходит к кроватке, корчит сестре рожицу. — Мам, она такая красивая. Как ты. — А я — как папа? — подмигивает Габриэль. Закатываю глаза. Он прав. Габриэль, наш первенец, семилетний сорванец — точная копия своего отца. И внешне, и по характеру. Уже представляю, сколько крови он попьет нам, а потом своей избраннице. — Так. А ну быстро спать, оба, — Мальбонте поднимается, хватает мальчишек подмышку, они хохочут, дергая ногами. — Если сейчас же не уснете, завтра на празднике будете есть брокколи вместо торта. — Это шантаж! — Габ, мы в бедственном положении. — Откуда только вы этих слов набрались? Смеясь, беру на руки Амелию. Она еще сонная, поэтому хватает пару минут, чтобы снова засопеть. Вообще, нам с дочкой очень повезло. По ночам не орет, кушает хорошо, даже дает мне заниматься домашними делами, сидя в детском шезлонге. Вспоминая Габриэля и Дамиано, и наши с ними бессонные ночи, в очередной раз радуюсь тому, что она у нас такая спокойная. Хотя... может все еще впереди? Ей завтра всего полгода. Она — долгожданная и очень желанная девочка в нашей семье. Мальбонте бредил дочерью. После двух пацанов-погодок, он страстно желал маленькую принцессу. Чтобы была обязательно похожа на меня. А я дала себе слово — не рожать после тридцати. Но там наверху на нас были другие планы. Я родила Амелию в тридцать один. И сейчас, смотря на это маленькое беззащитное создание, с маленькими пухлыми ручками, с зелеными глазками-пуговками, понимаю, что бог наградил меня дочерью, чтобы я могла дать ей ту любовь, которую сама не получила. К слову, о маме. Когда она узнала, что я родила, приехала в клинику и поздравила лично. Не по телефону и даже без лишних людей. Просто... как надо... как и подобает матери. А когда я сказала, что мы назвали сына в честь папы, она долго смотрела на Габриэля, не моргая, и я видела, как по ее щеке скатилась одинокая скупая слеза. В тот момент что-то произошло... что-то волшебное, не поддающееся объяснению. Сейчас мы иногда даже на несколько часов отдаем ей детей, когда совсем устанем или хотим побыть наедине. Мама всячески балует внуков и скупает им все, что они просят. Маленькие хитрецы. — О чем задумалась? — руки мужа обвили мою талию, сцепив их спереди в замок. — Да просто, любуюсь. — Она бесподобна. Ты воспроизвела на свет настоящее чудо. — Три чуда. — Те двое бессовестных, кстати, наконец уснули. Я лично проконтролировал их размеренное дыхание. Я откидываю голову на плечо мужу, улыбаясь, Мальбонте целует меня в висок. — Ты так пахнешь... — Как? — с наслаждением прикрываю глаза. — Охуительно. — Сказала — не ругайся при ребенке! — Аромат кокоса подправлен сладким молоком, — будто не слышит, ведет носом за ухом. — Сдуреть можно, пойдем скорее в постель, закончим начатое. Тут же подхватывает меня на руки, я взвизгиваю, но вовремя затыкаю себе рот рукой, чтобы снова не разбудить дочь. Мальбонте смотрит, на лице улыбка, он стал еще более мужественный за эти годы, но все равно такой же пошляк озабоченный. — Тебе лишь бы в постель, — кладу ладонь мужу на плечо. — Можно в душ. На стиральную машинку. Или вот, обойтись комодом. Ты же знаешь, я очень способный... Поправляет мне волосы, чуть касаясь. Целует. Умопомрачительно. Глубоко. На грани добра и зла. У нас всегда так — мы либо утопаем в нежности, либо хотим сожрать друг друга. Ничего за десять лет не поменялось. Пройдя еще пару метров, Мальбонте опускает меня на мягкий матрас. — С ума по тебе схожу, — скользит ладонью по бедру. — Мой хороший, — касаюсь пальцами щеки. — Ты какой-то перевозбужденный. — Интересно, почему? — И мне интересно, — улыбаюсь, просовывая руку в его серые домашние брюки. — Вики, — сквозь зубы. — Я кое-что хочу попробовать, — невинно хлопаю глазами. — Что? — в глазах лихорадочный блеск, взгляд на грани безумного. — Закрой глаза. И не подсматривай! Сразу же делает, что я попросила. Закусываю губу. Я давно хотела чего-то спонтанного и грязного. Снимаю с себя верх, ложусь на спину на край кровати, свесив вниз голову. Беру член в руку, провожу по нему, тяну к себе, открываю рот, облизываю. — Твою же мать... детка... что ты делаешь... Посасываю, целую, кружу кончиком языка. Мальбонте рефлекторно двигается вперед, проникая одной лишь головкой. Высовываю язык, провожу им по длине, до которой могу достать. Маль двигается ближе, я беру в рот почти половину его члена. Позиция не самая удобная для минета, но я заглатываю как одержимая, а его тихое рычание только еще больше возбуждает и толкает на безумства. — Вики... Понимаю без слов. Расслабляю горло, муж проникает глубже, так все чувствуется совершенно иначе. Он двигается бережно и нежно, несмотря на очень откровенную позу, ласкает мое лицо, щеки, шею. Доходит руками до груди, сжимает два полушария вместе, от чего я начинаю стонать. Вибрирую голосом, Мальбонте чувствует эту вибрацию, убирает руки с груди и обхватывает горло. — Я вижу, как мой член двигается в твоем горле. Это просто охренеть. Помогаю себе руками, мышцы челюсти устали, но я, еще расслабив горло, беру глубже. Сжимаю губами, вбирая в себя, ласкаю внутри языком, оставляя влажный невидимый рисунок. Глаза моего мужа темнее ночи за окном, губы плотно сжаты, он ведет подбородком в сторону, неотрывно наблюдая за мной. И, чуть сместив мою голову, глубоко вбивается до самой глотки. Хриплю и давлюсь. Слезы брызжут из глаз. Но мне нравится, это так пошло и грязно. — Ну все, — резко вынимает член, зажимает в кулак. — Сама напросилась. Я только ойкнуть успеваю, как оказываюсь перевернутой в другую сторону и с кровати свисают уже бедра. Мальбонте стягивает с себя брюки, с меня — шорты. Как с цепи срывается. Широко разводит мои ноги, неприкрыто рассматривает обнаженную, заставляя лицо покрыться краской. — Я поправилась. — Ты идеальная. И он ласкает меня... трогает между ног. Несколько раз проводит ладонью. Его пальцы утопают в обильной влаге, слышатся мокрые звуки, когда он входит сначала одним, затем двумя. Массирует клитор, я откидываю голову назад и больно, до металлического вкуса крови во рту, прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать в голос. Наклоняется, целует прямо в эпицентр моего желания, я выгибаю спину, не в силах вынести таких ласк, вскрикиваю. Снова затыкаю себе рот ладонью. Чувствую, как его язык проходится по всей поверхности возбужденной плоти, чуть отросшая щетина щекочет нежную кожу. — Дурею от тебя. Люблю тебя. Моя сладкая. Он нависает надо мной, шепчет все это в губы, Целует. Вкус моего возбуждения у меня на языке, он бьет по рецепторам. Громкий стон все-таки вырывается из груди, когда Мальбонте, закинув обе ноги себе на плечи, входит и сразу двигается. Толчки мощные, сильные, глубокие. Под другим углом. Одной рукой держит меня за щиколотку, другой ласкает клитор. Я теряюсь в ощущениях. — Тебе не больно? — Нет, мне охуенно, помолчи пожалуйста. — Не ругайся при ребенке, — улыбается, наглец, толкается глубже. Обхватывает мои ноги двумя руками, наклоняется и вколачивается очень мощно, не забывая при этом трогать, где необходимо, где хочется больше всего ощутить его умелые пальцы. Вздрагиваю и зажимаю рот ладонью, заглушая собственный крик, слышу, как он тоже себя уже не контролирует. Врезается изо всех сил, а я уже теряю остатки своих, только впиваюсь ногтями в его широкие плечи. Мальбонте изгибает меня, как ему удобно, не жалеет. Но я все ему позволяю. Не могу по-другому, не хочу иначе. Люблю этого невыносимого гада всем сердцем. Он хватает меня за бедра, так, что с большой вероятностью на коже останутся синяки, и врезается жёстче, один раз, второй, пока не замирает, пульсируя во мне. — Ты же чувствуешь это? — хрипло шепчет, тяжело дыша. — Что? — по телу приятная дрожь. Вдохнуть полной грудью не получается из-за буквально лежащего на мне мужа. Упираюсь ладонями ему в плечи, чтобы он с меня слез, пока не раздавил. — Ты пахнешь сексом, мной и нашими детьми. Клянусь, это лучший запах во всей Вселенной, — отстраняется муж, заглядывая в глаза, спускает взгляд ниже. Захватывает пальцами сосок, кружит по нему. — Открой рот. Повинуюсь. Как под гипнозом, ей богу. Мальбонте кладет этот палец мне на губы, я обхватываю его, чувствую вкус грудного молока на языке. Не успеваю даже оценить ситуацию, Маль набрасывается на мои губы, завладев ими полностью, проходится языком по нёбу, проникает глубоко, наши языки сплетены тугим узлом. Засасывает нижнюю губу, оттягивает зубами. — Я хочу тебя съесть. Сожрать и ни кусочка не оставить, — ведет носом по щеке, спускаясь к шее, к бешено колотящейся артерии. — Моя. — Твоя. Para siempre Проводит языком по ключице, шумно вдыхая. Чувствую, как дрожит его рука, накрываю ладонью татуировку под грудью, ловя удары сердца. Нужно принять душ, но делать этого совсем не хочется. Мальбонте заботливо надевает на меня пижаму, на себя — штаны, я укладываюсь ему на плечо. Спать голыми мы давно уже не можем — утром в кровать прибегут наши дети. Мальбонте. Я держу на руках дочь, которой сегодня исполнилось полгода. Амелия похожа на сладкую зефирку — в пышном розовом платьице, с ободком, усыпанном камушками, на темной кудрявой макушке. Красивая маленькая копия Вики. Даже не знаю, как буду справляться с ее будущими женихами. Начнем с того, что я их всех просто спущу с лестницы. Ну а там уже посмотрим по ситуации. По этому случаю пригласили всех друзей. У нас теперь большой дом, с лужайкой, с террасой. Все как подобает семейным парам. Трое детей, минивэн, наш добродушный старенький лабрадор Кир, который сейчас путается под ногами и норовит всех облизать. И все благодаря Вики. Именно встречу с ней я так долго ждал. Она связующая, самая главная часть, без которой ничего бы этого не было. Смотрю на нее — прекрасна. Красивейшая женщина на Земле. Самая лучшая мама. Самая лучшая жена. Самая лучшая любовница. Я так ее люблю, что готов кричать об этом на весь мир. Она подарила мне троих детей. Кто бы мог подумать, что я буду многодетным отцом, буду спешить домой после работы и в почти сорок лет снова целыми днями гонять мяч. Во дворе своего же дома. Я безоговорочно и бесконечно счастлив. — Макграт, ты опять кормишь детей сладким? Я все вижу. Вики подходит к столу, выносит горячее. Габриэль и Дамиано быстро прячут конфеты. Леон им подмигивает. — Сначала нормальная еда, потом десерт. — Ну мам! — в один голос протестуют сыновья. — Всего одну! Ну пожалуйста! — Любимая, ну праздник же. — Вики, не будь такой букой, — вторит нам Кэтрин. — Вы что все, сговорились? — театрально надувает губы и смешно морщится. — Ладно, но только одну. — Ура! Все сидящие за столом дети смеются и тащат конфеты из вазы. Сын Бейкеров и дочь МакГратов постоянно шепчутся между собой и хихикают. Алексу и Энджеле уже одиннадцать. Все так быстро выросли, обалдеть можно. Я до сих пор помню, как увидел Леона с семьей впервые, тогда Эндж сидела на руках у Кэтрин и была чуть старше моей Амелии. Совсем кроха. — Вырастут — точно поженятся, — выдает Вики, тоже смотря на подростков, накладывает себе салат. — Кто?! — забеспокоился Леон. — Алекс и Энджела. — Фу, ни за что. Мы же друзья, — протестует Эндж. — Друзья не могут друг на друге жениться, — добавляет Алекс. Мы все смеемся. С этими людьми всегда так легко и беззаботно. За столько лет мы стали друг другу родными. Причем, в прямом смысле. — Иди ко мне, моя девочка. Маленькая красавица, — Леон протягивает обе ладони к моей дочери. Я передаю Амелию. Она улыбается своей беззубой улыбкой и тянется к Леону. Он ее крестный. Мы даже не думали над кандидатурой. Лучшего варианта и не придумать. Макграт давно стал членом семьи. Порой мне кажется, что еще даже до появления меня в жизни Вики. — Хочу вам кое-что рассказать, — Леон обращается ко всем нам, пока Амелия усердно тянет его за волосы, перебирая пряди своими малюсенькими пальчиками. — На следующей неделе мы с Кэтрин и Энджелой на время покинем страну. — Зачем? — удивился Ходж. — Крупный контракт. Очень крупный. Многомиллионный. Я много лет пытался найти выходы на него и вот, наконец, у меня получилось. — А, бизнес. Я уж было испугался, что мой старый друг во что-то вляпался. — Нет, я ж не ты, — хохотнул Макграт. — Благодаря этому контракту я обеспечу безбедную жизнь до самой старости нам с Кэтрин, моим девочкам и еще будущим внукам останется. — В чем подвох? — интересуюсь, поддевая вилкой кусок рыбы. — Контракт семилетней и на время его действия я должен находиться непосредственно на месте, где расположен главный офис. — И где же главный офис? — включается в разговор Вики. — В Вене. — Что?! — мы произнесли это, кажется, хором. — Ты же шутишь? — Ходж пристально смотрит на друга, сощурившись. — Это правда. Мы улетаем в Вену на семь лет, — с грустью в голосе сообщает Кэтрин. — И не сможем это время покидать страну. Радует, что это родной город Леона, там его родители. Смотрю на Вики. Она в шоке. Глаза бегают то от Леона к Кэтрин, то наоборот. Бейкеры оба ошеломлены. Еще бы, Леон с Ходжем вообще с пятнадцати лет дружат, могу понять, что он чувствует. Дети тоже расстроены. Особенно Алекс. С какой-то невысказанной тоской он смотрит на Энджи, и сейчас я согласен со своей женой — эти двое однозначно когда-то будут парочкой. Когда всеобщее молчание затягивается, я решаю разрядить обстановку. — Ну что вы как на поминках, в самом деле. Человек станет богаче нас всех вместе взятых. У него, можно сказать, мечта исполняется. Подумаешь, семь лет. Пролетят — не заметишь. Вон, мне почти сорок, моя ведьмочка уже не молода. Ауч, — Вики отвешивает мне подзатыльник, все смеются. — Ты прикинь, когда вы вернетесь, ты уже точно будешь старый пердун, — Бейкер закрывая ладонью рот, старается не заржать. — Как и ты, кретин, мы одногодки, — Леон закатывает глаза. — Тебя официально можно будет называть седовлаской, дружище, — хлопаю его по плечу в знак поддержки, тоже улыбаясь при этом. — Смейся-смейся. У тебя вон, тоже уже есть седые волосы. Будете вместе с Бейкером в один салон ходить их закрашивать. И мы все прыскаем со смеха, встаем с мест, чтобы обняться. Я осторожно забираю Амелию, она тянется ко мне, целую дочь в самый кончик носа. Любимое место. Мы просидели так ещё пару часов, съели торт, задули за Амелию шесть маленьких свечей, она уснула прям в коляске на свежем воздухе, дети вдоволь наигрались во дворе. Все очень трогательно и долго прощались с Макгратами. Леон дал мне обещание регулярно высылать подарки для крестницы. И вот, уставшие, но довольные, уложив всю нашу малышню, мы сидим у камина в гостиной, на белом ковре с длинным ворсом. Пьем глинтвейн, в ногах устроился Кир. Я касаюсь пальцами запястья Вики. Дотрагиваюсь до новой тату. С нашими годами рождения и с датами рождения наших детей, с разветвлением, как на генеалогическом древе. У меня на руке такая же, мы снова набили одинаковые. Красиво и со смыслом. Я говорил, что скоро буду весь покрыт татуировками в ее честь? Ну вот, собственно. Когда Вики рожала первый раз, я ни на секунду от нее не отходил. Она была против, но я твердо стоял на своем и Габриэля увидел первым. Непередаваемое чувство. Какой-то космос. Привычная жизнь меняется на сто восемьдесят градусов. И вот нас уже трое. Через год стало четверо. Появился Дамиано. Да-да, я тот ненормальный, что решил долго не ждать и очень быстро сделал Вики снова матрешкой. Так меня поглотило отцовство. А Вики — героиня. Она стойко терпела все четырнадцать часов родов. Я снова был с ней и не отходил ни на минуту. Пацаны были любознательными и активными до ужаса. Везде нужно было залезть, всё потрогать, передвинуть, уронить, пролить, попробовать на зуб. Только успевали смотреть, куда они еще проберутся. Хорошо, что хоть по ночам спали хорошо. Вики часто вырубалась в кресле или на диване, когда совсем уставала. Я брал ее на руки и переносил в кровать. А она прижималась ближе и утыкалась носом мне в шею. Такая сладкая, теплая и родная. После Вики заявила, что в роддом больше ни ногой. А я мечтал о девочке. Особенно когда мы встречались с Макгратами и маленькая Эндж бегала в красивых платьицах, смешно морщила носик и обнимала папу. Я дал любимой отдохнуть несколько лет и, когда пацаны пошли в группу подготовки к школе, плотно занялся повышением нашей демографической ситуацией в семье. Помню, как Вики бегала от меня, хохоча и отнекиваясь, но каждый раз сдавалась. На УЗИ сказали, что у нас девочка. Я был рад до безумия, в этот же день скупил все розовые гиацинты в ближайших цветочных магазинах и завалил ими любимую женщину. Буквально. Я осыпал ее розовыми бутонами, а она смеялась и плакала одновременно, обнимая меня, наших сыновей и даже собаку. Понял одно: женщины — невероятно сильные. Восхищаюсь. Дарить этому миру новых людей — чертовски сложное занятие. Моя подарила троих. Я боготворю ее. — Маль... — Да, родная? — Спасибо. — За что? — За наших чудесных детей. — Это я должен тебя благодарить каждый день. — Послушай, пожалуйста, — мягко останавливает меня, проводит ладошкой по скуле. — Я всегда хотела большую семью. Минимум троих детей, собаку, большой дом. И кресло-качалку. — А ее зачем? — Чтобы в старости сидеть перед камином, пересматривать семейный альбом и вспоминать, какие мы когда-то были. — Ну, у нас все это имеется. Осталось только купить кресло-качалку. Но, думаю, это не срочно, еще лет тридцать у нас есть. Вики хохочет. Я наблюдаю, как у нее поднимается и опускается грудь. С рождением детей фигура моей ведьмочки стала аппетитнее. Надо ли говорить, что я с ума по ней схожу? До сих пор. И это не изменить. — Ты когда-нибудь думал, что мы могли не встретиться? — Нет. Ты как тогда за барной стойкой притянула меня своими глазами колдовскими, так я и вот, — вытягиваю руку с обручальным кольцом. — До сих пор нахожусь под чарами. — Ой, хватит заливать! Платье мое шлюханское тебя притянуло. — Не помню даже. Какое оно было? Черное? Зеленое? Ох уж это платье. Красное. Ультра-короткое. Конечно, я его на всю жизнь запомнил. И наш первый раз. И как из кабинета вылетела, как фурия. И как кольцо нашел. И как с «женихом» в виде Леона она ко мне в бар заявилась, и как дерзила. Как отталкивала, потом притягивала. Все помню. До мельчайших подробностей. Наша случайная связь переросла в такую сильную любовь и крепкую семью. Никогда не думал, что можно так любить человека. Вики — центр моей Вселенной. Она и есть моя Вселенная. Она и дети. Вики смеется, тихо, заправляет волосы за ухо. Длинные каштановые волосы, они сейчас еще длиннее, чем когда мы познакомились. — Не смотри на меня так. — Как? — прищуриваюсь. — Вот как сейчас. А я пялюсь на нее как безумный. Вики без грамма косметики, в обычных трикотажных шортах и топе, на ногах — теплые серые гольфы собраны «гармошкой». Такая домашняя, уютная, красивая. Моя. — Я просто очень тебя люблю. Любую. И в красном «шлюханском» мини, и в халате, и в кружевных чулках, и в трикотажных шортах. Отворачивается, краснеет вся. Вот вроде все, что можно, уже и делали, и пробовали, и говорили друг другу, а она все равно иногда смущается, как девчонка. Не замечаю, как так вышло, не успеваю ничего понять, Вики уже сидит на мне, ведет ладонью вниз по моему торсу до пояса брюк, закусывает губу. — Кто-то мне говорил, что он очень способный? — ерзает на мне, дразнит, чертовка. — А кто-то сомневается? — кладу руки ей на бедра, сжимаю попку. — В тебе — нисколько. Всего лишь хочу проверить твои способности на ковре перед камином, — задирает майку и откидывает ее в сторону, разметав по плечам волосы. Ведьма. Знает, как на меня действует и бессовестно этим пользуется. А я никогда не был против.