Нам никто не помешает

В помещении было уютно и тепло. То что нужно в осеннюю и промозглую погоду, когда едва греет солнце. В воздухе витал аромат чая и корицы, лёгкий ветерок дул из приоткрытого окна, заставляя тюль колыхаться, а плотные тёмно-зелёные с золотым обрамление шторы лишь немного приподниматься. Россия сидел в кресле, накинув на плечи плед, и пил горячий чай, привезённый ему Индией. Он слегка пошевелил пальцами ног, что уютно устроились в милых клетчатых тапочках. Прикрыв глаза, он обхватил горячую чашку, согревая руки. На подлокотнике кресла лежала открытая книга вверх корешком. Россия отвлекся от чтения, предпочтя провести время в компании с горячим напитком. Насыщенный вкус приносил наслаждение и заставлял забыть о всех проблемах. Эту идиллию совершенно не хотелось нарушать. Однако всему приходит конец. В дверь постучали. Россия открыл глаза. У него не было сил даже возмущаться и испытывать недовольство, он просто вздохнул и негромко произнес: – Войди. – Иван прекрасно знал, кто находится за дверью. Та отворилась, слегка скрипнув, и Брагинский подумал, что нужно смазать петли. В комнату вошёл Пруссия и моментально разрушил сложившуюся атмосферу одним своим видом: Гилберт был бодр и явно не в настроении, а ещё двигался слишком живо и резко для этого помещения. Царившее спокойствие испуганно убежало, завидев ярые глаза Пруссии. И, признаться честно, Россия с радостью бы повторил сей подвиг, но ему бежать было некуда. – Чего расселся тут? – Голос Байльшмидта разрезал тишину, полоснул по ней крайне неприятно для слуха. Если бы могли, уши России свернулись в трубочку. Даже голос Пруссии не вписывался в атмосферу комнаты, будучи слишком резким и громким. – К тебе пришли. – Гилберт раздражённо сложил руки на груди, недовольно смотря на Ивана. – Я тебе не секретарша или дворецкий. Иди сам разбирайся со своими гостями. Калининград развернулся на пятках и хлопнул дверью. В комнате вновь стало тихо, но уже как-то глухо и мрачно, нежели комфортно и успокаивающе. Воздух будто стал тяжёлым, и груз проблем снова навалился на плечи России. Он несколько секунд тупо пялился в закрытую дверь, не двигаясь, словно парализованный. А после моргнул, вздохнул тяжко и отставил кружку на рядом стоящий столик с зелёной под цвет штор скатертью. Книгу он закрыл, не забыв загнуть уголок страницы, так как закладок под рукой не было – дурная привычка, Гилберт всегда бесился, когда открывал книгу и находил с десяток таких загнутых листов. Россия в последний раз оглядел комнату и наткнулся взглядом на пушистые кисточки старомодной скатерти. Неосознанно он начинает перебирать их пальцами. Собрав мысли в кучу, Брагинский всё же решается подняться и покинуть славное помещение, вполне умиротворённое до прихода Пруссии. Россия открывает дверь и слышит внизу ворчание Байльшмидта. По интонации и отголоскам фраз Иван догадывается, кто пожаловал. Теперь стало ясно, почему Гилберт был недовольнее, чем обычно. Калининград крайне не любил этого частого, однако крайне нежеланного и ни разу не званого гостя. Будь воля прусса, он бы этого гостя по ступеням спустил. Россия тихо и осторожно спустился по лестнице. В проёме кухни была замечена мельтешащая фигура Пруссии: тот наверняка искал чего-то покрепче чая. Дальше аметистовые глаза наткнулись на ожидающую фигуру в прихожей. Коричневая и уже изрядно потрёпанная куртка, тёмно-синие джинсы и кроссовки. Гость стоял, уперев руки в бока, и ждал своего часа, сверкая белозубой неприятной улыбкой. Ивана правда выворачивало от неё, потому что он знал – это лицемерие. От осознания этого общаться с этим не совсем человеком становилось ещё сложнее. – Раша, где ты ходишь? Я уже заждался, – Кто бы мог подумать, что когда-нибудь Россия, хоть и в мыслях, но скажет, что вопли Пруссии окажутся гораздо лучше и слаще для ушей по сравнению с этим импульсивным громким и резким голосом. – Зачем пожаловал? – Ивану некогда телиться и размениваться любезностями. Да и к тому же ничего хорошего Америке он сказать не может. Нужно спровадить его как можно скорее, пока настроение Гилберта не упало ниже плинтуса. – Даже не спросишь, как у меня дела? – Удивился Альфред. Брагинского не впечатлило его театрально напускное удивление, поэтому лицо его осталось ничего не выражающим. – Я спросил бы, если мне это было бы интересно. – Бесцветным голосом сказал Иван. Наверное глупо надеяться на то, что Джонс поймёт этот намёк и уйдёт сам. Нет, даже если этот толстокожий тугодум и догадается о чём намёк, то на зло ему сделает всё наоборот. – Вы оба какие-то злые. Стыдно, Раша, где же твоё хвалёное гостеприимство? – Казалось, нет ничего, что могло бы испортить настроение американца. А вот Россия становился всё более и более подавленным. Раздражение накатывало постепенно, волнами. Чем дольше в его доме задерживался Джонс, тем недовольнее становился Байльшмидт. Соответственно и сам Брагинский терял позитивный настрой на весь день. Ко всему прочему Ивана бесила манера Альфреда называть его американской интерпретацией его имени. Что вообще за слово такое... Раша. В чём проблема называть его Россией? Ничего сложного ведь, тем более столько лет уже знакомы, можно было бы и научиться выговаривать. – Там же, где и твоя тактичность. – Фыркнул Брагинский. На кухне послышался шум, грохот и громкий мат Пруссии. Альфред вздрогнул, обернувшись в сторону непонятных звуков, а Иван даже не шелохнулся. Скорее всего Гилберт проклинает его за то, что он перепрятал нычку с водкой. – Твоя область очень шумная. Он вообще бестолковый, зачем ты его держишь? – Скривился Америка и перевёл пытливый взгляд на Россию, который почему-то стал выглядеть ещё злее. Он будто хотел сказать что-то, но передумал и произнёс совсем другое уже более спокойным и ровным тоном: – Я его не держу. Вдруг Иван разворачивается и идёт в сторону кухни, ему не интересен этот разговор совершенно, и вообще: он устал. – Эй! Брагинский не обратил на него внимание, продолжая идти дальше, а Альфред был вынужден поспешить за ним. Прямо, мать его, в ботинках. Америка никогда не уважал чужие традиции и устои, поэтому то, что в России принято снимать обувь, он мало того, что игнорировал, так ещё и не помнил об этом, как о ненужной информации. Гилберт будет в бешенстве. На кухне было плохо. Несмотря на открытые окна, было душно и температура была тошнотворно теплой, что находится здесь совершенно невозможно. Калининград запихивал на полку выпавшие кастрюли, огибая осколки. Всё-таки он что-то разбил. Гилберт обернулся на появление России и шумного Америки. – Ты всё ещё здесь? – Фыркнул он, обращаясь к американцу, и вышел из кухни, направившись за совком, щеткой и мокрой тряпкой, дабы убрать осколки. Иван проводил его взглядом и, когда тот скрылся, перевел его на Джонса. Тот пропустил реплику прусса мимо ушей и беззаботно улыбался, напоминая слабоумного. Или влюбленного. И то, и то подходит Америке, как выразился Гилберт однажды. Собственно оба этих состояния и являются причиной частых визитов Альфреда в Россию. Но Брагинский упорно делал вид, что не замечает его чувств и всяческих попыток сближения, игнорируя его при любом удобном случае. А вот Пруссии не замечать это крайне трудно, поэтому он бесился каждый раз, как только на пороге или вообще в поле его зрения появлялся американец. – Даже чаем не угостишь? – Нарушил тишину Альфред, выдёргивая Россию из собственных мыслей. Тот вздохнул и грузно опустился на стул, положив локти на стол, а на руки голову. Совершенно не было желания вести светские беседы, особенно с Америкой. Особенно, когда где-то там на втором этаже бродит недовольный и злой, как черт, Калининград. – Давай на чистоту. Что тебе надо? У Ивана уже не было сил на это всё. Когда уже закончится балаган, и лишний элемент, в виде Америки, исчезнет из его жизни? Тогда они с Гилбертом наконец будут жить нормально. Америка стоял в ступоре. Он правда не знал, что ответить. Нервно перебирая пальцами и чувствуя, как ладони стремительно начинают потеть, он судорожно пытался придумать уважительную причину своего визита. Как назло ничего в голову не лезло. Альфред так был окрылён поездкой в Россию, что постоянно улетал в свои грёзы, пока ехал сюда, от чего так и не смог выдумать внятную причину. А сейчас стоял как истукан, не в силах придумать оправдание и не сумев заболтать русского. Печаль накатила на него внезапно. Что с этим русским не так? Почему Брагинский не видит его рвений? Или он просто безразличен к нему? Почему с Россией так сложно и ничего не понятно? Джонс глубоко вдохнул, успокаивая шалившие нервы. Волнение чуть утихло, и он опустился напротив Ивана, скрипнув стулом. Америка поднял взгляд на Брагинского, закусив губу. – Иван... Россия выгнул брови, услышав обращение к себе. – Напомни мне, когда мы перешли на новый уровень в наших отношениях, что я разрешил тебе называть себя по имени? Альфред вздрогнул. Да, сглупил и позволил лишнего. Но он не мог по-другому. Америка всегда напирал, он всегда первый, всегда рвется вперёд и хочет всё и сразу. А как иначе можно с Россией? Он же тогда вообще замечать его перестанет. – С этой минуты. Брагинский опасно нахмурился, и Джонс понял, что ходит по минному полю. Ещё одно неосторожное слово, и его пошлют вон, это в мягком случае. – Ближе к делу. – Америка видел, как сильно раздражен Россия. И было больно от осознания, что это из-за него. – Понимаешь... Волнение и нервозность вернулись к нему неожиданно и крайне не вовремя. Огромной волной накатила тревожность. Глаза забегали по столу. В эту секунду он хотел уже сдать назад и действительно уйти, боясь произносить те самые слова и услышать на них ответ. Он не был готов. Однако Россию это не волновало. Ему нужен был ответ здесь и сейчас. Иначе он правда вышвырнет американца из дома. – Что? – Нетерпеливо потребовал русский. Тишина. В комнате громко тикают часы. Что-то тихо шипит на плите. И вдруг молчание прерывает голос Америки: – Ты мне нравишься. Словно обухом по голове прозвучали эти слова. В ушах зазвенело от гнетущей тишины, воцарившейся вновь. Иван тупо пялился сквозь Альфреда, ничего не говоря. Он и не знал, что ответить. А Джонс молчал, в ужасе ожидая реакции и не решаясь вымолвить хоть слово. Конечно, Брагинский догадывался об этом... Но он так не хотел, чтобы Америка когда-нибудь набрался смелости и озвучил ему свои чувства. Для России они были в тягость, потому что не были взаимны. Он не мог ничего ответить ему, поэтому просто встал и направился на выход. Америка стремительно поднялся вслед. Сглотнув, Иван обернулся на Альфреда, стоявшего посреди кухни с ошарашенным видом, и тихо извинился, поспешно покинув помещение. Вскоре послышался звук хлопнувшей двери. Америка застыл в изумлении. На кухню спустился Пруссия с совком и тряпкой в руке. Он недоуменно нахмурился, посмотрел на только что закрывшуюся дверь, потом на шокированного американца и скривился. – Он что, ушёл? Гилберт чертыхнулся себе под нос, совсем не ожидая ответа от Джонса, вставшего как истукан. – Подвинься что ль? – Байльшмидт пихнул его в плечо, и тот очнулся. – Вообще, вали отсюда уже. Америка сперва округлил глаза на прусса, а после раздражённо и разочарованно нахмурился. Он хотел что-нибудь ответить, но язык словно присох к небу, поэтому Альфред молча ушёл. Из дома. Гилберт без интереса наблюдал за сменой эмоций на лице американца и фыркнул, когда тот хлопнул дверью. Ему были безразличны терзания Америки, его мысли были заняты другим. Через полчаса вернётся Россия и нужно приготовить что-нибудь.