Легенда о последнем волке

      Стоило Эскелю ступить на выжженную территорию, как проклятая незамедлительно сменила траекторию и направилась ему навстречу.       «Отвести от Милы подальше», — мысленно проговаривал ведьмак, направляясь ей навстречу. Меч держал наготове, хоть искренне желал попытаться снять проклятие с Франы. Какие бы поступки эта женщина ни совершила, такой участи врагу не пожелаешь. Ему хотелось не просто выполнить заказ, но и освободить её. Ведь, возможно, там, под огнём, вполне ещё живой человек, которому можно помочь. А зарубить — всегда успеется.       Ведьмак уже мог более чётко разглядеть фигуру, объятую пламенем, когда встал в боевую стойку, присогнув колени. Дождался, когда она будет на подходящем расстоянии, и применил Ирден: влияние знака заключило его и проклятую в мерцающий сиреневый круг.       Если снять проклятие не получится, он должен будет прикончить её, пока действует знак. Он надеялся, что Ирден сработает как должно. Он надеялся, что весь его план сработает как должно.       Лишь бы хватило сил…       Истошные вопли проклятой становились всё громче.       Эскель согнул мизинец и применил защитный знак Квен. Это должно было какое-то время защищать его от физического урона.       Затем, когда проклятая уже приблизилась настолько, что он чувствовал жар, исходящий от неё, он шарахнул по её фигуре Аардом. Но выброс телекинетической энергии сработал хуже, чем он думал: пламя лишь притухло на мгновение, прежде чем разгореться с новой силой. Ведьмак чертыхнулся.       Дальше предстояло самое сложное и рискованное.       Сколько бы лет ни вытравливали в Каэр Морхене человеческие эмоции, сколько бы ни воспитывали в мальчишках беспристрастность, готовность к бою в любой момент дня и ночи, сколько бы ни вбивали бесстрашие, и сколько бы сражений ни было пройдено за его долгую жизнь, это всегда было страшно. Но когда отработанные удары и финты направляешь на очередного волколака или утопца, ярких эмоций практически не испытываешь — не впервой, вроде как. Другое дело, когда приходится делать что-то из ряда вон.       Например, добровольно сунуться всем телом в огонь, спаливший до земли всю деревню.       Сердце забилось чаще, в голове застучало. Засосало под ложечкой, тело норовило отступить, и Эскель лишь силой воли удерживал себя от побега.       Страха допускать было попросту нельзя.       Не давая себе времени на размышления, мужчина шагнул навстречу проклятой и обнял женское тело сквозь пламя. Квен выдержал лишь пару секунд, прежде чем рассыпаться на осколки и исчезнуть вовсе. Огонь в мгновение опалил кожу. Мокрая одежда, благо, не загорелась сразу, однако вода в ней вскипала и испарялась прямо на теле. Вспыхнули как спичка тёмные волосы.       Эскель закричал от жгучей боли, но дрогнувшие руки не разжал.       Это продолжалось не долго, но стоило ему неимоверных усилий, и разум ведьмака уже начал вопить: «Не сработало!», когда вопль проклятой в момент перешёл в более человеческий хриплый крик. И только тогда Эскель выпустил её из рук, отступил на два шага, незамедлительно сбивая обгоревшей перчаткой пламя с головы и тела.       Пламя с фигуры словно сдувало ветром, оставляя после себя обычную девушку. Нагую, но целую и невредимую.       Они оба упали на колени почти синхронно. Эскель взвыл: руки и ноги, лицо были обожжены и нещадно жгли болью.       Девушка с вытаращенными глазами, учащённо и хрипло дыша, оперлась ладонями в пепел.       «Сработало», — подумал Эскель. И мысль эта была с восторгом, удивлением и моментально накатившей усталостью. В глазах мутнело, но он продолжал вглядываться в девушку перед ним и не видел совершенно ничего примечательного.       Она была просто человеком.       Ведьмак выдохнул сквозь зубы, чуть повернул голову к лесу: Мила спешила к нему, прижимая к груди красно-оранжевый флакончик с Ласточкой. Он протянул руку ей навстречу, и она, не без труда вытянув пробку, отдала ему эликсир трясущейся рукой.       Он выпил ровно пять глотков, и по телу разлилось облегчение. Боль из тела не ушла, ему всё ещё тяжело было двигать любой из конечностей, кожу продолжало жечь, но теперь это не было на грани невыносимости. Словно боль от ожогов притупилась.       Ласточка безотказно выручала, и сейчас Эскель радовался и тому, что эликсир у него был, и тому, что он додумался отдать его Миле.       Ведьмак поставил пузырёк на землю, глубоко вдохнул носом и выдохнул через рот. На языке ощущался мерзкий вкус горелого. Мужчина скосил взгляд: щёки Милы были мокрыми от слёз.       — Я же говорил, всё будет хорошо, — тихо прохрипел Эскель.       — Ты просто сумасшедший! — всхлипнула девушка. — Ты же весь чуть не сгорел! И волосы…       — Не зубы, отрастут.       Мила сглотнула, вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться. Понимала, что это не ей сейчас стоит слёзы лить, но унять эмоции было той ещё задачей со звёздочкой.       — Чем я могу помочь тебе? — спросила она, поднимая эликсир с земли, заткнула пробкой.       Эскель едва мотнул головой из стороны в сторону. Он и сам не знал, чем она может помочь ему сейчас.       Тем временем расколдованная девушка подняла ошалевший взгляд и замерла, вперившись взглядом в окровавленного в ожогах ведьмака и его спутницу. Затем резко завертела головой, оглядываясь:       — Я… где я?       В видениях, показанных волшебным фонарём, голос её был живой, торопливый как речка. Сейчас же осипший: Франа сорвала голос. Не удивительно, отметила Мила.       — Огиенки, — ответила Мила.       — Святой Лебеда… Это всё я, да?       Спутники синхронно кивнули.       — Святой Лебеда… — уже тише повторила Франа.       — Вы помните что-нибудь? — спросила Мила. Разговаривать с обнажённой девушкой было неловко, однако сама Франа, кажется, совсем не придавала значения этому факту, и девушка старалась соответствовать — делать вид, что всё нормально.       Франа дрогнула:       — Верея… Она прокляла меня, из-за своего чучела. Потом… потом помню, что было больно, — и добавила, — долго.       На пепелище повисла тяжёлая тишина.       — Мила, помоги встать, — попросил ведьмак.       — Может, тебе лучше, не знаю, лечь? — спросила спутница. Эскель упрямо мотнул головой, и она засуетилась; она не знала, с какой стороны взяться за Эскеля: казалось, всё его тёло — одна сплошная рана.       — Возьмись здесь, — Эскель указал на предплечье и приготовился терпеть очередную порцию боли.       Когда он уже стоял, Франа подала голос:       — У моей… — Франа замялась, и лицо её стало сначала растерянным, а затем печальным, — знакомой есть подходящие травы, чтобы вылечить вас, — она небрежно указала рукой направление в сторону леса. — Мне туда путь заказан, но вам она, уверена, не откажет. Она добрая.       — Если вы про Верею, то она уже никому не поможет, — поделилась Мила.       Франа уставилась на Милу:       — Что случилось?       — Ну… Она… — Мила показала жестом петлю у шеи.       — Святой Лебеда…       Мила подумала: это слово-паразит такое или она такая набожная? И ещё вспомнила про храм какой-то то ли Малатьи, то ли Мальтеи, куда хотел её направить Эскель ещё в Элландере. Девушка задалась вопросом: это одна местная религия или это разное, как у нас буддизм и христианство?       «Нужно будет спросить у Эскеля позже», — решила Мила.       — Получается, вы были у неё. И давно?.. — спросила Франа.       — Вчера, — выдохнул Эскель.       Франа закрыла веки:       — А сколько времени прошло с тех пор, как она меня прокляла?       — Меньше недели назад? — Мила была не уверена в своём ответе.       Франа молчала пару мгновений, прежде чем принялась подниматься с колен:       — Так или иначе, у неё в доме есть травы. Я не так хороша в магии, как она, но с ожогами помочь смогу. Пойдёмте?       Мила вопросительно посмотрела на Эскеля.       — Слишком далеко, — ответил ведьмак. — Я не дойду.       Франа поджала губы:       — Тогда что вы намерены делать?       — Нужно смыть твою кровь, — произнесла Мила.       Мужчина согласно кивнул. Ему неимоверно хотелось сейчас просто окунуться в ту речушку, где он вымочил одежду, прежде чем начал снимать проклятие. Мечталось, что холодная вода остудит его всего и уймёт боль. Но он не был уверен, что дойдёт до этой самой реки. Вроде и недалеко, всего несколько сотен метров, но сейчас и это расстояние казалось вполне весомым.       Мила могла принести воду из реки в чём-нибудь, но у него был разве что бурдюк да котелок для еды, и несколько свободных бутыльков крошечного объёма. Этого хватит разве умыться да обтереть тело мокрой тряпицей.       — Дойду до реки, — решил Эскель.       Франа осмотрела ведьмака с головы до пят, перевела взгляд на Милу:       — Если вы останетесь у реки, к утру я принесу нужные травы. Я быстро.       Эскель посмотрел на её уверенное лицо и согласно кивнул. Франа тоже кивнула, словно закрепила уговор. И когда она уже повернулась, чтобы уйти, Мила окликнула её:       — Давайте, я дам вам свою одежду? Будет как короткое платье, но всё же… не так холодно хотя бы, — и Мила поспешила к лошадям, не дожидаясь ответа.       — Благодарю, — в спину ей сказала Франа.              

***

             На третий день Эскелю заметно полегчало. Флакон Ласточки, нынче опустевший, помог ожогам подсыхать и покрываться новой красной кожей намного быстрее. Травы, что принесла Франа, тоже помогали, как и непонятный мутно-зелёный отвар, сделанный её подругой при жизни, который Эскель не сразу, но выпил.       Мила удивлялась: то, что у обычных смертных заживает неделями, на ведьмаке проходило буквально на глазах. Она начала думать, что он не просто подвергся мутациям, а был самым настоящим сверх-человеком, какие бывают на страницах комиксов. А мысли о том, с каким бесстрашием он снимал проклятие, как стойко терпел, пока она помогала ему омыть раны, вызывали в ней трепетное восхищение. Вспоминая его смелость и отвагу в каждой из дерьмовых ситуаций, свидетелем которых Мила стала, она беспрестанно восхищалась ведьмаком, как только он попадал в поле её зрения. Она не видела никого мужественней, собранней и неустрашимей, чем Эскель. И мысль об этом заставляла её смотреть на него не как на больного, а как на настоящего мужчину. Как на героя из волшебной сказки, покруче любого принца или богатыря. Она теперь была твёрдо уверена, что нет никого более потрясающего, чем Эскель, ни в этом мире, ни в её родном, ни в каком другом, если они существуют.       И хоть сейчас он морщился при каждом движении, да и в целом большую часть дня мирно лежал, девушка была уверена, что уже совсем скоро к нему вернутся былая бодрость и подвижность.       Франа, после того как вернулась, всё время оставалась рядом. Мила попервой относилась к ней насторожённо: боялась и что та снова воспылает, и помнила, как она поступила со своей вроде-как-подругой Вереей… Боялась, что та начнёт подбивать клинья к Эскелю, пока помогает лечить его. Но вскоре насторожённость ушла. Девушка оказалась той ещё болтушкой, и истории её не кончались. Молола она, кажется, всё подряд, что приходило в голову, и совершенно не фильтруя: истории своих любовных похождений, сплетни о неизвестных спутникам жителях деревни, байки, услышанные от её любовников, и просто легенды. Жизнь у Франы оказалась насыщенней сюжета ситкома, однако большим умом она не отличалась, что было понятно из её историй. Она просто, казалось, брала от жизни всё и ни о чём не собиралась жалеть. И пока Эскель спал (или делал вид, что спит), восстанавливаясь, Мила от разговоров Франы натурально уставала.       «Их бы с Йоном познакомить…» — подумала девушка, а потом активно замотала головой, отгоняя мысли. Болтливый ведьмак и ещё более болтливая чародейка казались слишком опасной парой: наверняка вместе они смогли бы победить кого угодно лишь силой слова. И если ведьмак хотя бы верно улавливал, где перестать молоть языком, у Франы какой-либо стоппер отсутствовал напрочь. И если б существовала пытка сплетнями и болтовнёй, Фране не было бы в этом равных.       — Почему ты помогаешь? — спросила Мила, наблюдая, как Франа увлечённо перетирает травы в кашицу.       — А как иначе? Вы помогли мне, — просто ответила Франа, вовсе не заметив, как вопрос оборвал очередную её историю на полуслове. — Он ведь ведьмак. Мог просто зарубить меня, а он помог. Пострадал из-за меня. За мной должок!       Мила невольно обернулась на мужчину: он лежал на шкуре в запасной рубахе и резервных штанах, укутанный лучами нежного послеполуденного солнца. Сейчас, несмотря на непривычный почти незаметный ёжик тёмных волос, неровный тон кожи и одежду, видавшую лучшие времена, он казался каким-то совершенно неземным и прекрасным. Она начинала видеть в нём красоту не только внутреннюю, но и внешнюю, вопреки прежним представлениям о мужской красоте.       На следующий день Эскель выглядел ещё лучше. По всему телу и лицу у него были рассыпаны красные заживающие пятна новой кожи, кое-где оставались сухие корочки, однако ему заживающие ожоги почти не доставляли неудобств (по крайней мере, Миле он этого совершенно не показывал). После завтрака из смеси перловки с рыбой Франа согласилась быть посыльным и отправилась в Торчалки, чтобы сообщить своим землякам о том, что бестии больше нет и можно возвращаться.       — Не говори им, что это ты была проклята, — предупредил её Эскель.       — Я же не дурочка, понимаю! — заверила Франа, прежде чем покинуть пару.       Глядя на удаляющуюся чародейку, Эскель сказал Миле:       — Я видел дневник Вереи.       Девушка нахмурилась, повернулась к Эскелю:       — Э-э-э… Молодец.       — Она писала про эльфийские развалины недалеко отсюда.       Мила всё ещё не понимала, к чему клонит мужчина. Видя недоумение в её глазах, он продолжил:       — Она искала информацию о других мирах, притащила несколько книг оттуда. Я прочитал их описание в дневнике. Там не было ничего важного, но…       — Думаешь, там может быть что-то о перемещении между мирами? — спросила Мила. — Нам нужно изучить их!       Эскель кивнул:       — Отправимся завтра.       Мила согласно помотала головой. Они найдут книги, и в доме Вереи изучать их будет явно комфортней, чем здесь, на берегу реки. К тому же последнюю ночь её замучили комары.       Она еще не знала, что в дом Вереи они больше не вернутся.              

***

             — Кажется, она тебе несколько маловата, — заметила Мила.       — В плечах узкая, — поморщился Эскель.       Вся его прежняя одежда стала непригодной — разве что бельё осталось целым. Старая куртка, с десяток раз подлатанная самостоятельно и у мастеров-бронников, пришла в негодность, потеряв основные свои защитные свойства. Ведьмак прикинул, что ремонт её встанет ему разве что чуть дешевле покупки новой. Да и был ли смысл в починке, когда в кошеле до сих пор приятно бряцает неплохая сумма?       Всё рано или поздно заканчивается. Всему приходит конец. Кажется, и для его куртки пришло время. Впрочем, давно пора: уж сколько лет она ему служила, защищая и от клинков, и от укусов, и от жары, и от холода.       К счастью, ходить в одной рубахе ведьмаку не приходилось: очень кстати пригодилась та броня со шкурой драконида. Непривычно тяжёлая, с позвенивающими кольчужными вставками, не слишком подходящая ему по размеру, она натирала всё ещё крайне чувствительную кожу, но выбирать не приходилось. Всё-таки лучше хоть с какой-то бронёй, чем вовсе без неё. На первое время сгодится, а как нападёт на бронника, непременно продаст её и приобретёт что-то более подходящее.       Прежняя рубаха тоже пришла в негодность, но ведьмак всегда имел с собой запасную. Эта была с неотстирывающимися пятнами жира на груди, с потемневшими следами крови на рукавах, уже пожелтевшая от времени, но как замена его вполне устраивала.       Штаны, на удивление, пострадали меньше остального, но нуждались в ремонте. Их Эскель бережно сложил в сумки, а сам надел старые, что уже несколько лет таскал с собой как запасные. Из плюсов — для жаркой погоды они подходили куда лучше; из минусов — защитная их функция была на порядок хуже, чем у прежних.       Сапоги тоже пострадали, но на последнем издыхании готовы были терпеть носку ещё какое-то время.       Перчатки были безжалостно разобраны на пластины из метеоритного серебра и непригодный ни для чего более мусор. Им замены в сумках не нашлось.       Мила внимательно наблюдала за Эскелем.       — Знаешь… — произнесла она неторопливо, — а тебе идёт.       Эскель вопросительно поднял брови.       — Этот чёрный тебе к лицу. И причёска.       Ведьмак неловко провёл ладонью от затылка ко лбу и затем обратно:       — Думаешь?       — Да, — улыбнулась Мила. — Ну, ещё отрастут немного, и будет прям отлично.       Эскель к её словам отнёсся скептично, но вслух лишь хмыкнул. Был ли комплимент возлюбленной искренним или же простым желанием поддержать, ему всё равно было приятно.       Довольно скоро перед глазами путников показались первые следы некогда великолепного строения. Статуи из цельного куска светлого камня вырастали из-за кустов и деревьев, что успели вырасти за долгие годы. Мила разглядывала их с приоткрытым ртом: каждая из статуй была некогда настоящим произведением искусства, настолько тонко вытесанные утончённые фигуры притягивали. Жаль лишь было, что все они были так или иначе повреждены: с отломанными частями, с трещинами.       Спешились, подошли ближе. Мила повернула голову к своему спутнику:       — Эскель, а есть у вас какой-то музей?       — Это что?       — Это такое место, где собирают в коллекции всякие древности, картины и статуи. А потом туда приходят люди и смотрят на это.       — Зачем? — спросил Эскель.       — Ну, так они изучают культуру и историю: свою или других народов…       — А зачем?       — Кто-то для учёбы, кто-то для интереса.       Эскель помедлил с ответом:       — Я не слышал о таком. Думаю, что нет. Есть исследователи, но они обыкновенно записывают результаты и, если опубликуют — их уже можно изучать. А зачем ты спрашиваешь?       Мила вздохнула, снова вгляделась в равнодушное лицо статуи перед собой:       — Просто обидно, что такая красота просто стоит здесь под всеми ветрами и разрушается.       Эскель подошёл ближе к Миле, положил руку ей на талию и тоже уставился на статую.       — Даже если бы у нас такие заведения были, статуи остроухих туда вряд ли бы кто-то поставил.       — Остроухих? — Мила присмотрелась: у всех статуй с сохранённым лицом действительно были видны длинные с острыми кончиками уши.       — Эльфов. Нелюдей в целом не больно-то жалуют, а их — особенно.       Каменные эльфы не казались Миле опасными или хоть сколько-то агрессивными. По сравнению с греческими и римскими статуями, что она видела в музеях, где то кто-то кого-то убивает, кто-то кому-то пасть рвёт, а кто-то просто красивый и изображён как бодибилдер, эти казались иными: с вытянутыми лицами, открытым взглядом, одетые, в руках то книга, то лук, то меч, но не вытянутые вперёд, а мирно опущенные. Мила подумала, что эльфы эти наверняка народ высокообразованный и осознанный, полный величия. И отчего людям бояться и не любить тех, у кого всему этому средневековью стоило бы поучиться?       Она спросила Эскеля:       — Почему?       И он принялся рассказывать всем известную историю о том, как эльфы научили людей магии, не придавая значения их существованию, и о том, как это стало ошибкой. О том, как быстро размножающиеся люди прогнали эльфов с их территорий, как нашлись несогласные с этим эльфы, которых называли «Белки», что до сих пор продолжают борьбу за своё место под солнцем. Борьбу теперь уже бессмысленную.       За этим рассказом они и нашли искомое: замерли перед входом в развалины, осматриваясь.       Вход представлял собой поросшую мхом арку, что служила началом длинного туннеля, потолок которого был невероятно высоким: если бы трое взрослых мужчин стояли на плечах друг у друга, возможно, только тогда бы они смогли его коснуться. Туннель освещался снопом солнечных лучшей, пробивающихся в отверстия в потолке, и Мила удивилась, какое это было интересное и при этом красивое решение для освещения пути.       — Пойдём? — Мила смотрела на хмурый профиль ведьмака. Он не отвечал, и она обеспокоенно свела брови. — Эскель, всё в порядке?       Его терзало какое-то нехорошее предчувствие, объяснение которому он пытался найти. Но всё казалось обыкновенным и не вызывающим подозрений.       «Да и Верея писала, что без проблем достала книги отсюда… А с крысами уж я справлюсь, не велика напасть».       — Эскель? — снова позвала Мила.       — Ты уверена, что не хочешь подождать меня здесь?       Он уже говорил о подобном варианте, пока они шли сюда. Однако на аргумент «в развалинах может быть опасно: монстры и ловушки», девушка парировала, что если со слов ведьмака эти развалины давно необитаемы, то «на поверхности могут быть те же монстры и люди, а они, как известно, самые опасные существа», и намеревалась идти с Эскелем, куда бы тот ни направился. Воспоминания о том, как она решила искупаться и случайно угодила к Полозу, были ещё более чем живы в её памяти. И ведьмак тогда, по пути, неохотно согласился. И если б не предчувствие, он бы не стал заводить этот разговор повторно.       — Я иду с тобой, — твёрдо произнесла девушка, глядя ему в глаза.       Эскель вздохнул — спорить не имело смысла. Скомандовал:       — Идём.       И они неторопливо пошли по туннелю, пока не упёрлись в закрытую резную дверь, отделяющую наземную часть от древних подземелий.