Неделю спустя

– Я убрал твой пистолет, вон, посмотри, – Рёта махнул рукой, и Дайки, сощурившись, внимательно просканировал взглядом указанное им направление. – Но такими вещами лучше не разбрасываться, поэтому спрячь его подальше, ладно? – А когда ты успел его принести? Ты же с самого приезда не был дома. – Причем здесь твой пистолет и мой дом? Я его достал из-под кровати, когда мы готовили спальню. Дайки, я говорил тебе миллион раз, что нельзя так пренебрежительно относиться к… Ах. Подожди. Нет, все-таки причем здесь твой пистолет и мой дом? Почему я должен был принести его из дома? Дайки..? Шестеренки в голове у Аомине щелкали быстро, но, к сожалению, не так быстро, как в голове у Кисе. Недостаточно быстро – и теперь он даже не успевал придумать себе надежное оправдание. Застыв, они оба просто пристально смотрели друг на друга: Кисе – с неверием, Аомине – с тревогой… И когда неверие превратилось в ярость, тревога в мгновение ока стала паникой. – Только не говори мне, что после того, как ты им меня трахнул, он там все это время пролежал, – вскочив с колен любовника, Рёта стиснул его плечо так, будто тот собирался убежать. Хотя Дайки, возможно, в самом деле предпринял бы попытку побега – в конце концов, это было единственным, что ему сейчас оставалось – поэтому этот жест в любом случае лишним не был. – Не смей мне этого говорить, идиот… – Ну, нет так нет. Значит, не буду тебе этого говорить, – мужчина неуклюже рассмеялся, пытаясь перевести все в шутку, и с лица Кисе пропали все краски. – Ты прав, нечего ему валяться, так что пойду я его уберу от греха подальше… Усилив нажим, Рёта втолкнул его обратно в диван. Затаивший дыхание Дайки избегал встречаться с ним взглядом, и его застывшая улыбка была такой дешево-пластмассовой, что от накала атмосферы в любой момент могла начать плавиться. Сбежать все-таки не получилось. Увы. – Поверить не могу… Черт бы тебя побрал, Дайки, кусок ты дерьма! Как можно потерять пистолет в собственном доме? Да посмотри же ты на меня… Почему ты на меня не смотришь? – Я его не потерял, – огрызнулся Аомине, облизывая саднящую губу. От мучительного стыда и острого сожаления у него тряслись ладони, и он зажал их между колен, решительно – нет, на самом деле, не очень – взглянув на любовника. – Я был уверен, что ты его забрал, поэтому и не искал. Так что он… э… просто оставался там, где упал. – С какой стати мне забирать у тебя пистолет, бестолочь? Ты вообще понимаешь, насколько это опасно? Думаешь, я совсем ебнулся, Дайки? Нет, правда – по-твоему, я настолько поехавший? Когда Кисе был в бешенстве, он задавал очень много вопросов. Аомине не был уверен, что хотя бы на один из них существует ответ, способный его удовлетворить. – Мы развлекались с пистолетом, снятым с предохранителя, так что нас обоих можно назвать поехавшими, – осторожно заметил он, всеми силами пытаясь звучать спокойно. Разумеется, получалось паршиво. – Я решил, что это какая-то очередная твоя сексуальная игра, вот и все. Признаю, получилось по-идиотски, ну так а что теперь поделать? Главное, что все хорошо закончилось. – «Получилось по-идиотски»? Вот же… сука. Ты вообще осознаешь серьезность ситуации? Пистолет без предохранителя – это тоже неоправданно огромный риск, но я знаю, что ты не подвергнешь меня опасности, и доверяю тебе абсолютно. Так почему же ты настолько в меня не веришь, что допустил, будто я могу забрать у тебя пистолет ради сексуальной игры? Это твое табельное оружие, Дайки! Что если бы с тобой что-нибудь случилось? Вопросы, вопросы… Вопросы. Вопросы, которые он сам себе задавал и на которые сам себе не смог дать ответ. Аомине ощутил отчетливое желание схватиться за виски, но вместо этого, высвободив руки, попытался перехватить ладонь любовника, так и продолжающую упираться ему в плечо. Его довольно ожидаемо ударили – Кисе явно дал понять, что любая попытка успокоить его сейчас обернется крахом. Винить его в этом, впрочем, было довольно сложно. – Ничего ведь… Ничего не случилось. Говорить этого не стоило. Может быть, Аомине был ужасным лжецом, а может, Кисе, будучи лжецом непревзойденным, отлично считывал его эмоции, но так или иначе это лукавство незамеченным не осталось. – Правда? А что если я сейчас возьму телефон и загуглю твое имя? Или номер твоего участка? Что мне покажут новости? Ах, да зачем все так усложнять… Наверняка Шоичи все знает, так что я просто позвоню ему. Знает ведь, правда? Как если бы ты с ним ебался, а не со мной. – Рёта… – Я заслуживаю знать. Блядь, я… Пожалуйста, не поступай так со мной, – пальцы Кисе дрогнули, и его рука, скользнув по груди любовника, безжизненно упала на колени. В нем не осталось ни капли злости, и от этого у Аомине в горле застрял ком, мешающий вымолвить и слово. – Ты полторы недели ходил без табельного оружия, Дайки. С тобой все хорошо, ты тут, ты рядом, но если тебе что-то угрожало хотя бы немного, угрожало хотя бы раз… Я хочу это услышать. Мне нужно это услышать, Дайки. Пожалуйста. Я очень тебя прошу. Он бы сказал, да только губы отказывались слушаться. Такое невозможно было обернуть в шутку, как сильно бы этого ни хотелось, а это значило, что ему придется пережить произошедшее заново. Вспомнить, как издевательски медленно ползла по его шее капелька пота, прежде чем затеряться под воротником форменной рубашки, и как от гулкого биения сердца он едва-едва слышал, что говорит преступник. Вернуться в тот момент, когда маленький мальчик лет шести бросился к нему в объятия, стоило только подоспевшему подкреплению увести злоумышленника, или, может, даже в тот, когда он раз за разом набирал и стирал сообщение Рёте, так и не решившись в итоге его отправить. Заслужил ли он знать?.. Да. Но если бы все-таки можно было защитить его, пощадить, избавить от бремени этого знания, Дайки бы сделал это, особо не раздумывая. – Прежде, чем я начну, хочу сказать, что я прекрасно осознаю серьезность ситуации. Это… заставило меня многое переосмыслить. Да я еще не закончил, наверное, переосмыслять – просто жду, когда полегчает. Должно же когда-нибудь стать легче, да? Это и в самом деле было немного опасно. Мне повезло, что я тебя люблю. Ведь раз так, я сделаю все, чтобы к тебе вернуться. Так что, правда, ты знай… что я тебя люблю. И что обращался Богу, в которого не верит, в мольбах увидеться снова. Пока он говорил, Кисе смотрел куда-то сквозь него, совершенно не двигаясь. Оцепеневший, он порой забывал дышать, и история Аомине, и без того сбивчивая и невнятная, спотыкалась на его судорожных вдохах. Когда рассказывать было уже нечего, Кисе потянулся за сигаретами, но Аомине сгреб его в охапку и, дернув за подбородок, вынудил посмотреть на себя: – Ты мне ничего не скажешь? – Прости. Я не… Прости меня. Это я во всем виноват. Конечно же, это было не так. Дайки не винил его, даже думая, что он забрал его пистолет – как он мог винить его сейчас, когда оказалось, что это не было правдой? И он пытался это объяснить, но Рёта, обмякший в его руках, только мотал головой, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Глупый, маленький, испуганный Рёта, чей отчаянный шепот бесследно гас в его, Дайки, шее. – Я не… я не знаю, как на это реагировать. Прости меня. Я так за тебя боюсь, боюсь до невозможности. – Ты думаешь, мне не страшно, когда ты улетаешь? Страшно, каждый ебаный раз страшно, Рёта, а происходит это довольно часто. – Ты не понимаешь… это другое. Аомине толкнул его, не выпуская из объятий, и изо всех сил вжал в диван. Он был рядом, живой и настоящий, они оба были – и, пожалуй, следовало начать ценить это хотя бы чуточку больше. Они ведь довольно далеко зашли в своем эгоизме и инфантильности… И не заплатили за это лишь по счастливому стечению обстоятельств. А если бы… – Другое? Ты такой лицемер, Рёта. Ну же, перестань дергаться. Поцелуй меня, зачем ты отворачиваешься? – Какого черта ты смеешься, больной ублюдок? – Просто представил, как ты бы мучился, сложись все не так удачно. Готов поспорить, ты бы пожалел, что не провел со мной так много времени, как мог бы, если бы мы жили вместе… – Да как ты… как ты смеешь так говорить? Неужели в тебе вообще нет ничего человеческого? Ты же мог… ты же… нет, я это не произнесу. Не стыдно этим спекулировать? Стыдно. Но, возможно, это был его лучший шанс, так что упускать его Аомине не собирался. – Ах, зато я теперь хотя бы знаю, что ты действительно меня любишь. В последнее время, честно сказать, я немного в этом сомневался… Кисе, все еще захлебываясь слезами, рванулся, чтобы ударить его, но был обездвижен, поэтому пришлось довольствоваться попыткой укуса. – Люблю тебя? Да я ненавижу тебя, Дай-чи! Тебя и твою херову бессовестность. Просто ненавижу, запомни мои слова! – Тогда переезжай ко мне из ненависти – будешь портить мне жизнь и радоваться моим страданиям. Я совсем не против… если это будешь ты. Давай съедемся, Рёта, я не шучу. Спустя пару минут ожесточенных поцелуев Дайки наконец ощутил, как уголки его губ начинают потихоньку приподниматься. На мокрых щеках появился едва различимый румянец, и Рёта, пусть и продолжал плакать, делал это совсем уже по другой причине. – Какой же ты романтик, Дай-чи… Самого не тошнит?.. Ай! Твою мать, больно! За что это? – Я же предупреждал, что ударю тебя, разве нет? И если не дашь мне ответ сейчас же, ударю еще раз... Ну так что, переедешь ко мне? – Да ни за что… Я тебя люблю, но не настолько. Хер с ней, с твоей жизнью, но свою я портить не собираюсь. – А если я вдруг умру? Разве ты не будешь сожалеть о своем ответе? – Если я убью тебя прямо сейчас, то точно не буду жалеть.

***

Неделю спустя, ужиная с Шоичи и Сатсуки ужасным – но от этого еще более привлекательным – кебабом в фуд-корте торгового центра, Аомине постукивал пальцами по столу, глядя за тем, как толпа девушек, обступивших Кисе со всех сторон, смеется над его остроумными шутками в надежде на автограф или хотя бы пристальный, внимательный взгляд и улыбку. – Я все надеюсь, что однажды его перестанут узнавать на улице, – недовольно усмехнулся Имаеши, потягивая холодный чай через две соломинки одновременно. – Какая морока… – Вряд ли это когда-нибудь случится, Шо. У него четыре миллиона подписчиков. – Разве уже не пять? Мне казалось, он даже что-то устраивал по этому случаю, нет? – Я перестал следить за счетчиком после тысяч, наверное, пятидесяти… Если честно, это жутко пугает. – Это верно, ты выглядишь перманентно испуганным на всех его видео. Восхищен тем, что аудитория Рёты продолжает расти даже несмотря на твою нервную рожу. – Эй..! Сатсуки пихнула Шоичи коленом и, миролюбиво улыбнувшись, протянула облившемуся кофе Дайки салфетку: – Вы ведь пока не нашли квартиру? У меня есть знакомый риелтор, который может помочь – я написала ему пару дней назад, и он ответил, что у него есть парочка неплохих вариантов под ваши требования. Посмотрите? – Да, спасибо, присылай. Если мы не съедем в ближайшие недели две, у меня окончательно съедет крыша. Она уже начала движение, если что.. Поэтому если у тебя есть знакомый психотерапевт, то его контакт я тоже буду рад получить. – Все так плохо? – Скажем так… Похоже, когда я сказал, что хочу, чтоб он портил мою жизнь, он воспринял это как призыв к активным действиям. – Ну, он же не собирается отказываться от своей квартиры. Ты всегда сможешь выгнать его туда, если надоест окончательно. Хотя бы ненадолго. Квартира Аомине, и без того достаточно небольшая, была полностью завалена вещами Кисе – а ведь они еще даже не съехались официально. Он разбрасывал носки и футболки, не закручивал зубную пасту, никогда не мыл чашку после утреннего кофе, отчего пузырьки молока постоянно засыхали на стенках, и, что самое ужасное, пока ни разу не встретил ни одного курьера с посылками самостоятельно. Он громко говорил по телефону, постоянно записывал видео и заставлял его, Аомине, принимать в этом участие, с раннего утра включал тяжелую музыку, а еще с какой-то стати решил, что кроссовки любовника стали его собственностью. Он спал под другим одеялом, жаловался на аллергию на раков, был обезоруживающе приветлив со всеми соседями, хранил в холодильнике батареи бутылок минералки, в плохом настроении нон-стопом смотрел фильмы со Скарлетт Йохансон и постоянно забывал целовать Аомине, просыпаясь раньше него… Но не то чтобы все это было новостью. Дайки улыбнулся. – Да нет. Думаю, я потерплю. Закончив общаться с фанатками, Кисе, слегка взвинченный и утомленный, вернулся за столик, с размахом плюхнув на него поднос из кофейни. Бесцеремонно стянув с Аомине кепку, он натянул ее на глаза и тяжело вздохнул. – Даже не вздумай жаловаться, – предупредил Имаеши, прежде чем мужчина успел открыть рот. – Если бы популярность была непосильной ношей, ты бы смог от нее отказаться. – Я слабый, ничтожный человек, Шо-чи, и единственное, что я могу – это потакать своему тщеславию… – Кисе закатил глаза, но продолжать не стал. Подвинув Аомине новую порцию эспрессо и стакан с мороженым, решил переменить тему: – Надеюсь, вы тут без меня еще не хвастались фотографиями своего котенка… Я так хочу на него посмотреть! Ну же, расскажите нам все. Говорят, абессинцы самые нежные и ласковые, а уж какие они красивые… Мы с Дай-чи тоже заведем, наверное, одного, когда переедем в другую квартиру. А лучше двоих, чтобы им было не грустно оставаться в одиночестве. Момои, не меняясь в лице, привычно подала Аомине салфетку. – Переезд отменяется. Возвращайся к себе, твои вещи я отправлю тебе на такси. – Неужели в тебе вообще нет ничего человеческого, Дай-чи?.. На самом деле, кое-что человеческое все-таки было... Но это кое-что занимало все место в сердце Аомине, поэтому принять кого-то еще он не смог бы физически. Разумеется, если бы ему дали выбор.