Неделю спустя

Дайки ждал своего ублюдка с ожесточенной яростью и изматывающим, волнующим нетерпением, едва ли не считая часы до посадки самолета рейса Пекин-Токио. Пожалуй, это была самая невыносимая неделя в его жизни: еще никогда ему не приходилось так ловко обманывать начальство и увиливать от ответственности, скрывая отсутствие табельного оружия. Даже его напарник ни о чем не догадывался, хотя они проводили вместе львиную долю рабочего времени; Аомине мог по праву гордиться собой и своей… Удачливостью. Чтобы отягощающая пустотой кобура меньше его смущала и выглядела правдоподобней, он решил найти замену своему ненадолго (по крайней мере, он на это искренне надеялся) утраченному оружию. Это было два дня назад – в магазине игрушек мужчина попросил подобрать ему такой пистолет, чтоб подходил по размеру и казался настоящим. Дабы не оказаться в глупом положении, он заранее придумал ответ-оправдание на ошалелый взгляд продавца: - Малыш частенько просит поиграться, - неловко рассмеялся тогда Дайки, почесав шею. Его так и подмывало рассказать, что случилось в действительности, и он лишь с огромным трудом удержался: – Не дам же я ему настоящий, в самом деле… На лицах девушки-кассира и еще нескольких счастливых мамаш поблизости расцвели улыбки, а вот горе-офицер с огромным трудом сдержал гримасу отчаяния. Его малыш с игрушечными пистолетами, к сожалению, не игрался, и именно из-за этого он сейчас и влип в такое дерьмо – вот в чем заключалась скорбная правда. Но желаемое Аомине все-таки получил: восхищаясь его ответственностью, мужественностью и вообще всем, что так редко можно найти в настоящем мужчине, консультанты помогли ему подобрать пистолет. Поиски были долгими и муторными, – что-то не подходило по размеру, что-то выглядело слишком дешево или по-детски, что-то не стреляло пульками, в то время как Дайки пулек хотелось – но все же увенчались успехом. Он даже успел вжиться в роль и, пряча за прижатой к губам ладонью ехидную ухмылку, с упоением рассказывал девушкам о том, как сложно быть отцом-одиночкой, имея такого трудного и шкодливого малыша. В ответ доносились бесчисленные оханья и аханья; самолюбие Аомине разрасталось и разрасталось с каждым восторженным комплиментом, но потом, когда покупку пробили (разумеется, сделав ему скидку), сразу же сдулось. Несколько пакетиков с пульками, шелестящие в кармане, в мгновении ока превратили его в ребенка куда хулиганистей, чем описываемый им малыш. Тем же вечером после работы, вольготно разлегшись на усыпанной лепестками сакуры скамейке в парке, мужчина лениво отстреливал голубей, сопровождая каждый щелчок затвора шумным «пуффф». В первый раз он прицелился тщательно, но – вот незадача! – дернулась рука, и пластмассовая пуля просвистела в паре миллиметров от головы несчастной жертвы, в то время как целился Аомине в лапу – тогда он, немного испугавшись, решил, что за такую «аккуратность» голуби его не поблагодарят, и в последующие разы уже не придавал особого значения точности выстрелов. Ему нравилось, как реагируют ленивые, толстые птицы: одни просто удивленно вскидывали клюв, не успев, видимо, понять, что произошло, другие в ужасе и страхе отпрыгивали, падая на землю и притворяясь безжизненными комками перьев, а некоторые вообще не обращали на него внимания. И именно последние Дайки бесили больше всего. На них он извел целых два пакетика, стараясь не просто «выстрелить рядом», а задеть крылья или хвост, и скоро все голуби поблизости в лихорадочном ужасе шарахались, стоило только им услышать громкий щелчок или даже просто увидеть, как он вскидывает руку. Когда уже совсем стемнело, Дайки не рисковал стрелять и пугал их только так, хрипло, заливисто хохоча – проделанной работой мужчина был более чем доволен и счел этот игрушечный пистолет лучшей покупкой за последний месяц. Пухлые, недовольные, ворчливые голуби ему снились и ночью, но вот только на следующий день стало не до шуток. Он никогда теперь не забудет, что пережил, с долбаным игрушечным пистолетом пытаясь остановить полубезумного грабителя, вооруженного автоматом. Не забудет, как, сохраняя суровое и уверенное выражение лица, внутренне содрогался, закрывая спиной пятерых ребятишек, молодую женщину и двух стариков; не забудет, как предательски громко шелестели в кармане форменных брюк эти чертовы пустые пакетики из-под пулек – о, в тот момент они вовсе не вызывали в нем радости. Что он мог сделать против психа? Железное дуло автомата и его собственное пластмассовое – ну так что? Наверное, когда по шее сползала холодная капля пота, он в глубине души желал ненавидеть Рёту и винить его за то, что остался безоружным, но не мог. В самые напряженные моменты его лицо – лукаво улыбающееся, до дрожи прекрасное – всплывало в памяти, и только это удерживало Дайки от того, чтоб сорваться на крик. Он думал о нем, выразительно касаясь пальцем курка и чувствуя неприятные, колючие швы спаянной пластмассы; думал, твердым голосом убеждая преступника сдаться или хотя бы позволить уйти невинным людям; думал, просчитывая все свои возможные и невозможные действия. Он думал о Рёте, мысленно с ним прощаясь. Страха, подобного этому, Аомине не переживал никогда раньше, но одновременно с тем он впервые был настолько спокоен и собран. Уже под самый конец переговоров, когда маленькая девочка за его спиной плакала, тихо всхлипывая, он мечтал лишь об одном – не придушить сукиного сына Рёту, а поцеловать его напоследок. Ухало сердце. Стучало медленно. Шаг за шагом он продвигался вперед, оттесняя преступника от группы перепуганных людей, а потом все вдруг закончилось – с одним долгим выдохом, быстрым рывком, точным ударом и двумя щелчками наручников. Это было вчера… А сегодня, лежа в своей кровати и покусывая фильтр незажженной сигареты, он считал уже не часы – минуты, и только широко ухмылялся, думая, как бы сохранить все произошедшее в тайне. Одна тысяча восемьсот пятьдесят три минуты до того момента, как приземлится самолет рейса Пекин-Токио. В часах это время приблизительно равнялось тридцати одному - и только это удерживало его от того, чтоб не помчаться в аэропорт прямо сейчас. О… Уже одна тысяча восемьсот пятьдесят две минуты.

* * *

Дайки несколько раз пытался выяснить, по каким причинам рейс отложили, но, как казалось, работники аэропорта и сами ничего толком не знали… Или просто не хотели оказывать содействие полиции – а ведь он мог и привлечь их за такое дело. «Непредвиденная ситуация, - твердили, совсем как попугаи, учтивые девушки за толстыми бронированными стеклами. – Серьезная поломка». В эти стекла Аомине готов был вгрызться зубами, впиться ногтями и, черт побери, даже обстрелять их из своего счастливого пистолетика, но новая форма младшего лейтенанта полиции немного мешала это сделать. Обычных пассажиров доставили в Токио другим самолетом, да только ведь Рёта пассажиром не был. Он был пилотом, и Дайки оставалось только рычать, кидая злобные взгляды на информационные табло. Что за чертова поломка на таком надежном самолете и с таким… надежным… капитаном? Он не особо разбирался в подобных вещах, но один вариант все же смог предложить: видимо, Рёта попробовал чего-то из тех увеселительных, что ему вез, и не уследил за своим самолетом. Выхода не было. Он покидал здание аэропорта с высоко поднятой головой и горделиво расправленными плечами, мысленно осыпая проклятиями всех, кто попадался на глаза. На удивление романтичный настрой пропал, словно бы его и не было; мужчина самому себе поклялся, что когда все неполадки будут устранены и его любовник наконец сможет посадить самолет в этом хреновом аэропорту на любую из сраных посадочных полос, он первым же делом ему вмажет. И только потом, возможно, поцелует – и то вряд ли. Нет, ну а какого дьявола он должен ждать больше обещанной недели?!.. Если на то пошло, он не должен ждать совсем, так что пусть по приезде Рёта разбирается сам… А он снова выйдет на работу и будет дальше скрывать от окружающих отсутствие табельного оружия. Интересно, а что бы они сказали, узнав, что он, обезвреживая грабителя, был не опасней ребенка? Может, тогда бы он сразу получил звание старшего лейтенанта? Еще достаточно длительный период времени Дайки ворчал и злился непонятно на что, но на следующий день, не выдержав, все-таки позвонил Шоичи, чтобы узнать, появились ли новости. Он и так был у него в долгу за нечто запретное, безопасный провоз чего его старый приятель гарантировал, и потому чувствовал себя очень неприятно, представляя, как на том конце провода губы Имаёши растягиваются в насмешливую улыбку. - Ты мне пиво поставишь, ладненько? – со смешком отозвался Имаёши, когда Аомине в грубоватой форме потребовал от него информации. – Итак, с тебя уже один поход в стрип-клуб и два – в бар. - Да катись ты к черту, Шо. Неужели так сложно сделать доброе дело? - В одном случае я преступаю, кретин ты этакий, закон, а во втором… Я просто не настроен делать сегодня добрые дела. Аомине поморщился, услышав издевательский смешок: - Пиво так пиво. - Ладно, тогда я посмотрю, что можно с этим сделать… - повисло ненапряженное молчание, и минут десять, наверное, не было слышно ничего кроме шелеста бумаг и приглушенных переговоров по селектору. – Есть, - произнес, наконец, Шоичи. – Готов слушать? Дайки был почти уверен, что этот прохиндей просто набивал себе цену, заставив его так долго ждать. С каких это пор ему приходилось запрашивать информацию, которая, в принципе, должна была поступать непосредственно к нему? - Да слушаю, слушаю. Давай уже. - Беспосадочный авиаре… - Короче. - Послезавтра в час ночи. Аомине не смог сдержать разочарованного стона. - Что, ты на дежурстве? – подначил его Шоичи, откровенно наслаждаясь собственным положением. – Если хочешь, могу его встретить. - И что ты попросишь? - Ну, за это ничего. - Шо, это даже не смешно. - Я серьезно. Положись на меня. Дайки помедлил, раздумывая, может ли в этом быть какой-то подвох… - Хорошо. Тогда ничего не говори ему про тот случай. - А вот за это уже бар, - последнее слово Имаёши растянул, довольно рассмеявшись. - Шоичи!..

* * *

Сказать, что Аомине волновался – ничего не сказать. Будучи на дежурстве, он поглядывал на дисплей мобильного даже чаще, чем на рабочий телефон. Как ни странно, в эту ночь особых происшествий не было… Кроме одного: Шоичи и Рёта уже три часа где-то шлялись, и ни один из них не отвечал на звонки. - Оторву руки и ноги. Отравлю. Обезглавлю. Прибью и придушу, - откинувшись на спинку офисного кресла, он смотрел в потолок, перебирая многочисленные – и, к слову, очень привлекательные – варианты своего дальнейшего поведения. – Порешу, прирежу… Пристрелю или расстреляю. Разорву голыми руками. Размажу по асфальту. Раздавлю, черт побери. Собью полицейской машиной. Т..? – он замешкался, не найдя подходящих слов. – Ладно, утоплю. Просто… Уделаю! В томительном ожидании он провел еще два часа, и в шесть утра, когда уже почти рассвело, его смена кончилась. Передав отчет о происшествиях своему сослуживцу, он, кипя от справедливого на сей раз негодования, отправился домой. Телефон продолжал молчать, пока он, стиснув зубы, вел машину или пока, все так же не разжимая их, принимал душ. Звонок раздался неожиданно – даже несмотря на то, что Аомине его ждал – и чуть ли не был заглушен гулом толпы, доносящимся из телевизора. Дайки подскочил, потянувшись за пультом, пролил на себя горячий кофе, уронив и разбив любимую кружку, чертыхнулся, выматерившись на всю квартиру, споткнулся о край лежащего на полу пледа, ударился об угол столика мизинцем, упал, расшиб колено… И только после этого сумел добраться до лежащего в полуметре от него телефона. - Алло, - гаркнул он, согнувшись на полу и сдерживая подступившие от боли слезы. – Внимательно тебя слушаю, уёбок. - Дай-чан, - Сатсуки звонко рассмеялась. – Ты когда-нибудь смотришь на определитель номера? Мужчина глубоко вдохнул. Потом еще раз. Еще. И еще. Момои, слыша его тяжелое дыхание, терпеливо ждала, пока он более-менее успокоится. - Вообще смотрю, - осторожно начал Аомине, на всякий случай отползая подальше от осколков чашки и обжигающей черной жижи, расползшейся по паркету. – Но сегодня творится какое-то… дерьмо! Твою мать! – он разразился длинной нецензурной тирадой, не жалея, как и обычно, нежные чувства подруги. – Да чтоб они посдыхали, суки. А ты… Пока. Перезвони мне позже! - Но Да… Не дослушав, Аомине сбросил вызов, чуть ли не швырнув телефон в стену. Да уж, день явно не задался. Чем он заслужил такое, а? Чем? Потянувшись, он схватил самый большой осколок керамики и, не отдавая себе в этом отчета, раз за разом принялся ударять по паркету, царапая лакированные доски и кроша дерево в щепки. Дайки не обращал внимания ни на собственные порезы, из которых сочилась кровь, ни на жалобный скрип половиц – ему казалось, что все обернулось против него, и долго сдерживаемая ярость, бесконечная, кипучая и исступленная, как и всегда в его случае, требовала немедленного выхода. Потеря любимой чашки стала последней каплей. Через пару минут, затихнув, мужчина подтянул к себе мокрый плед, вытер об него руки и устало запрокинул голову на диван. Вспышка неистовства прошла так же неожиданно, как и началась, и теперь на него накатилось измождение; глаза закрывались. - Да мне насрать, чем вы там занимаетесь, - с деланной безразличностью буркнул он, подгибая ноги. – Занимайтесь и дальше. Тем не менее, он продолжал ждать звонка… И все-таки дождался. Десять утра. Громкая мелодия рингтона. Пьяный Имаёши на том конце провода, мрачный Аомине на этом. - Эй, Дайки, ку-ку, - хохотнул Шоичи, громко дыша в динамик. – Я готов отдать тебе твоего благоверного. - Вы где были? - Где мы только ни были… - он замычал, вспоминая, скорее всего, подробности. – Кстати, я… - Я спросил, где вы были. - Ну-у, я встретил Рёту в аэропорту, переправил наркоту-у… Ого, рифма! - Имаёши был настолько не в себе, что даже не понижал голос. - Потом у нас зашел разговор о том, что ты мне… Мне… Должен несколько походов в бар. Я предложил ему… Как его зовут?.. А, ну да. В общем, рассчитаться за тебя. Ну, у вас же общий бюджет, раз вы трахаетесь, да? Да-а. Ему… За тебя. Дайки почувствовал острый приступ тошноты и желания вмазать Шоичи. Даже разодранная рука не смягчила бы силу его удара. - Ты не серчай уж, - он продолжал, а на фоне гремела музыка. – Короче, Рёта – точно, Рёта! Как я мог забыть? – выпил слишком много. Он сначала вообще не хотел пить, но я-то хотел и… Давненько я так не нажирался. Но сейчас-то легче уже, не волнуйся за меня, - Имаёши снова засмеялся. – В прошлый раз такое было года два назад… Мы с тобой праздновали… Что-то… Зато теперь ты мне ничего не должен... - Эй! – оборвал его Дайки. – Насколько он пьян? - Намного. - Так, слушай сюда… - Ага? - Сажаешь этого недоумка… - Какого недоумка? - Рёту! - Какого Рёту? - Шоичи… - А, Рёту… Нет, его не посадят. Я ж говорил, что обо всем позабочусь! - …Сажаешь его в такси. Сам садишься с ним, - он объяснял все подробно, как маленькому ребенку (ну или пьяному идиоту), старался не сорваться снова. – Называешь водителю мой адрес… Помнишь мой адрес? - Вроде бы. - По приезде звонишь мне, чтобы я спустился… И, пока я буду спускаться, уебываешь подальше к собачьим чертям, иначе я разобью тебе морду. Понял? - Понял, - Имаёши сделал вид, что серьезен, но не выдержал и захохотал: – Понял, понял, еду. - Не забудь Рёту. - Да хватит уже, все понял, отключаюсь! Пошли гудки. Дайки спрятал лицо в ладонях. «Отлично, никакого теперь секса, - почему-то подумалось ему. – Зарежу, закопаю, забью до смерти…»