***
— Думаю, это безнадёжно, — Арсений на ночь уезжает к себе домой, когда понимает, что у Антона в шкафу уже не осталось чистых футболок, которые можно стащить себе для сна, а там, кажется, было не меньше десятка. Получается, он дома в последний раз ночевал больше недели назад? Арсению нужно немного пространства, чтобы привести мысли в порядок. Ирка, которую Арсений вызвонил, стоит рядом с ним на балконе и тоже курит в затяг: — Блин, Арсюх, ты в жопе, — констатирует она, будто Арсений сам не знает. — Но, с другой стороны, глупо ж уже отступать, сцены сейчас закатывать? Вы уж поебитесь нормально, а потом решай. Арсений кивает, кукожится весь под пледом: на улице похолодало, хотя вообще-то уже начало июня, и какие нахрен плюс десять. Уже распустившиеся одуванчики мёрзнут и мрут, как и все распустившиеся в душе Арсения чувства. — Я хочу с ним быть, даже если мы не соулы, — произносит Арсений в тишину ночного города, впервые признаваясь в этом даже самому себе. — Мне жаль, — Ира приобнимает его за плечи и прижимается щекой. — Но ты подумай, он же в начале тебе говорил, что и трахаться с тобой не хочет, а вон, оказалось, что вообще-то очень даже хочет! С огоньком, судя по всему, — пытается шутить подруга, и Арсений ей за это благодарен: в яму себяжаления сваливаться очень не хочется. — Может, и с отношениями так же? Вы ж фактически встречаетесь. И, кстати, если бы ему было пофигу, он бы постарался трахнуть тебя в зад как можно быстрее, а он переживал. Оттягивал… Может, если он тебя не гонит, то стоит забить на эти ярлыки и просто быть рядом, если вам так кайфово вдвоём? Арсений вскидывает бровь, впервые об этом задумываясь. Действительно, если бы Антон хотел поскорее от него избавиться, то он бы давно сделал то, что Арсений от него хочет, да и всё? Может, он просто что-то неправильно понимает? Сдаваться нельзя.***
— Привет, — Арсений стоит на пороге Шастовой квартиры в развратном костюме принцессы Леи. Он давно заметил, что у того по-особенному загораются глаза, когда о нём заходит речь, и всё хранил для какого-то исключительного случая. Видимо, случай настал. Антон облизывает его взглядом и тут же берёт за руку, утягивая в настойчивый поцелуй. — Я думал, что ты вчера понял… Что мы не соулы. И не приедешь больше, — шепчет он, и у Арсения всё внутри сжимается: а если его сейчас прогонят? — Нет! Это вообще мне для определения соуловости нужен анальный секс, а у тебя же гормон ещё ниже, тебе может нужно как-то ещё. Мы не можем быть уверены наверняка! — панически обороняется он, но Антон уже целует его шею, и, кажется, ему вообще наплевать, что там щебечет Арсений: он просто счастлив, что тот приехал в воплощении ещё одной его фантазии. Может, Горбачёва и права, и Антон просто не может разобраться в своих чувствах?.. — Я ничерта не знаю про Звёздные войны, — признаётся Арсений, а Антон ладонями уже оглаживает кожу, залезая под набедренную повязку. Он от возбуждения дуреет совсем — а они ещё даже не начали — и, перехватив Арсения поперёк бёдер, закидывает себе на плечо, чтобы утащить из коридора и нежно опрокинуть на кровать. Арсений испытывает целый спектр непередаваемых эмоций: он высокий пиздец, да и тростиночкой его не назовёшь, но Антон подхватывает его так легко, что почувствовать себя мышонком совсем не составляет труда; мышонком или Принцессой Алдераана. У Антона глаза с поволокой и дыхание сбивается от каждого арсеньевского движения, и это возбуждает даже сильнее, чем прикосновения. Антон в своих эмоциях во время секса такой открытый, такой искренний, что Арсений готов подарить ему все свои стоны. Антон зацеловывает его живот, проходясь в сантиметре от кожаного пояса — Арсений думал купить с металлическим ободом, но решил, что ему нужен костюм для секса, а не для Хэллоуина, так что удобство победило аутентичность; правда, браслеты Арсений выбрал самые что ни на есть металлические, и сейчас они холодом жгут кожу выше локтей. Зато Антон выстанывает его имя, стоит ему лишь бросить на них взгляд. Потрясающе. Арсений плавится под ласками, снова теряется в них, потому что нет никаких сил контролировать происходящее, когда Антон одновременно везде, словно пытается забрать себе все пять арсеньевских чувств, хотя куда уж больше, если Арсений отдал ему сердце. Антон проводит ладонями по голой — неканонично — груди с золотыми наклейками на сосках. — Шаст, ты планируешь довести меня до оргазма прелюдией? Я думал, мы уже прошли этот этап, — на выдохе игриво возмущается Арсений и дёргает Антона за ворот футболки: всё ещё одет, негодяй! — Я подготовлен уже… Но в этот раз без пробки, — тут же отвечает он на невысказанный Антонов вопрос, — чтобы внутри всё было не такое… чувствительное. А то ты снова язык засунешь и пиздец. Антон не скрывает улыбки: — Я не тороплюсь, потому что боюсь сойти с ума от восторга. Опять, — признаётся он, и Арсений тянет его к себе, прижимает, обнимая бёдрами и лезет целоваться. — В меня можно кончать не один раз, Шаст. Ты же помнишь? — спрашивает он, не отрывая взгляда. У Антона от этих слов кровь в мозгах закипает, и едва ли пар не идёт из ушей. Он позволяет Арсению стянуть с него футболку и сам стаскивает со своих бёдер домашние штаны, сразу вместе с трусами. — Я обязательно воспользуюсь предложением, — Антон возвращается к Арсению и оставляет на губах ещё один поцелуй, чтобы снова спуститься ниже. Арсений очень надеется, что тот так торопится его трахнуть; в таком случае, он вообще не против, он даже ахуеть как сильно за. Антон задирает костюмную «юбку» и зарывается в пах, носом проводит по складкам, кусает в самых нежных местах, дразнится, и Арсений среди всполохов своих стонов только и пытается, что сказать, что он доведён едва ли не до отчаяния. Член стоит колом, яйца уже поджаты, Арсений истекает смазкой, а задницей готов насаживаться сам, только дайте ему ёбанный (нет!) член. — Тш-ш, — выдыхает Антон в самую головку, и Арсений готов разреветься, какое «тш-ш», когда хочется голос сорвать? Антон наконец улавливает, что Арсений уже на грани не оргазма, а нервного срыва, и гладит его по бедру: — Перевернёшься? Арсений качает головой и привстаёт на локтях: — Нет. Я хочу лицом к лицу, можно? Шастовы зрачки заполоняют всю радужку, и он суматошно пытается сказать «нет», но Арсений сдвигает ноги, поправляет юбку и садится на колени; трётся о щёку Антона кончиком носа: — Пожалуйста. Судя по издаваемым Антоном звукам, у него внутри что-то ломается, но он кивает. Кивает и тут же берёт Арсения за задницу. В этой квартире только такая романтика. Арсений опускает взгляд вниз: член Антона от возбуждения выглядит едва ли не болезненно. — Не смей останавливаться, если, — когда, — кончишь, — просит Арсений. Он сам тянется к тюбику, опускается к паху Антона, льёт смазку прямо на член и тут же размазывает её по стволу широкими движениями. Желание взять в рот становится почти неконтролируемым. Арсений не просто любит, он обожает, он восхищается, он готов писать оды, нахрен, члену Антона Шастуна. Он красивый просто пиздец, с тонким рисунком выступающих вен, с блестящей крупной головкой, с аккуратными яйцами и коротко-стриженными волосами на лобке. Что удивительно, Арсений не просил: Антон сам догадался, когда в очередной раз после минета Арсений вытащил изо рта волос. — Я люблю твой член, — смиренно выдыхает Арсений, понимая, что уже не может сдерживать в себе всю откровенность этого факта. В конце концов, Антону же можно до умопомрачения сильно любить его задницу. Член Антона возбуждённо подрагивает, но Арсений решает, что, если что, сперма — та же смазка, сегодня оргазм он точно не посчитает достаточным оправданием для остановки сексов. Арсений не удерживается и всё-таки целует головку напоследок, но тут же отстраняется. Он сам залезает к Антону на колени и медленно притирается расселиной, вырывая у себя стон за стоном. Антон смотрит прямо ему в глаза и придерживает за ягодицы, когда Арсений наконец пристраивается и медленно начинает опускаться. Это ощущается как пиздец, как и в прошлый раз, потому что Антон нереалистично огромный. Арсения распирает уже на середине, и он царапает Шастовы плечи, поскуливает в ключицы, кусает тонкую кожу, но продолжает насаживаться последовательными движениями. Арсений пытается хоть как-то отвлечься и опускает беспомощный взгляд на Антона, и это баста. Они так близко, что Арсений может рассмотреть каждую морщинку на чужом лице. У Антона даже морщины красивые, как у человека, который всегда смеётся и щурится от солнца. Антон сам словно солнце, потому что светится счастьем изнутри. Он красивый до одури, и точно красивее даже, чем его член (и не смейте судить его за эти сравнения, там член — тоже произведение искусства). Арсений готов распутывать каждую кудряшку на этой бесстыжей голове, любоваться на ресницы и зацеловывать каждый квадратный миллиметр этих распухших раскрасневшихся губ. Его от всех этих чувств совсем плющит. Антон ловит зачарованный Арсов взгляд на себе, и его собственный становится совсем диким, и Арсению вообще кажется, что тот уже весь состоит из инстинктов и не способен на человеческую речь; но когда наконец весь Антонов член оказывается в скулящем от ощущений Арсении, тот прижимает его голову к себе и нашёптывает на ухо: — Потерпи, мышонок, потерпи, сейчас, ты привыкнешь, станет легче. Арсений продолжает скулить, едва не переходит на всхлипы, потому что Антон сейчас расписывается прямо на его сердце, будто Арсений перед ним вскрыл грудную клетку и разрешил прикоснуться прямо так. Совсем без защиты. Арсению требуется больше минуты, потому что в такой позе он чувствует в себе каждый сантиметр, чувствует прямо до лобка, чувствует прижатые к заднице яйца, и это много, это пиздец как много, будто его заполнили до самых краёв, и Арсений не уверен, что в принципе способен это выдержать, потому что хочется разреветься и от счастья, и от тянущих ощущений, но он наконец привстаёт, даёт себе выдохнуть, льнёт к Шастовым губам, выпрашивая поцелуй, и уже десять секунд спустя ощущает необходимость почувствовать Антона в себе снова. И начинает нормально двигаться. Антон в таком положении не может практически ничего, только смотреть и наслаждаться. Арсений сам контролирует темп и глубину, а Антон всё ещё в нирване, так что в принципе не способен на активные действия. И влюблённой, потонувшей в Антоне душе Арсения это полностью подходит. Он ловит удовольствие в каждой секунде, и этот медленный неспешный секс продолжается больше получаса. Становится ужасно жарко и потно, они липнут друг к другу и простыня под ними мокрая насквозь. Влажные поцелуи и взмокшие чёлки сопровождают каждое движение Арсения, когда он останавливается и, прикусив Антоновы губы, выдыхает: — Видишь, ты не кончил через минуту. Ты ахуенный, Шастун, — сглатывает он и одним плавным движением поднимается с члена. — Абсолютно ахуенный. А теперь выеби меня так, чтобы я завтра сидеть не мог. Пожалуйста, — и становится на четвереньки, подмахивая задницей. Арсений готов поклясться, что изданный в ту же секунду Антоном скулёж этой вселенной ещё не был зарегистрирован. Его вжимают головой в подушку, на расселину щедро льётся смазка, и Антон входит в податливое тело, понимая наконец, что его там уже заждались. Антон снова не разочаровывает. Антон и секс — это слова синонимы, других объяснений у Арсения нет, да и это из него вытрахивают уже минуту спустя. Антон не щадит их обоих, он вбивает Арсения в постель каждым толчком, вжимается до лобка и, кажется, специально для этого было придумано слово «долбит». Арсений кричит, а Антон оставляет шлепки на его заднице, задирая чёртову юбку. По всей комнате разносятся горячие звуки, запахи секса. У Арсения нет сил обдумывать происходящее, он едва успевает привыкнуть к рваному жёсткому темпу, как Антон замедляется, и теперь берёт его ещё глубже, прихватывает зубами загривок на каждом движении, натягивая на свой член. — Хочешь, чтобы хлюпало? — доносится до сознания Арса вопрос, вгоняющий его в краску. Антон запомнил. — Хочу, — хнычет Арсений смущённо, и Антон медленно выходит из его тела, а затем льёт смазку прямо в незажимающуюся дырку. Арсений от контрастности горячечного члена и прохладной смазки изгибается позвоночником и кусает подушку, лишь бы заглушить свой постыдный скулёж. Арсений ждёт, что Антон наконец снова вставит, но тот, словно заколдованный, засовывает в него пальцы и заставляет его задницу издавать ужасно громкие чавкающие звуки. Он лижет края, щедро добавляя к смазке ещё и слюну, и, только когда Арсений беспомощно пищит не своим голосом, приставляет член. У Арсения точно никогда не было такого охуенного секса, и он поверить не может, что это первый — ладно, второй, — секс Антона. Потому что тот всё делает так, как надо. Сзади хлюпает, как он и обещал, и Арсений, на этот раз не стесняясь, представляет, что это не смазка, а сперма Антона, которую он затолкал в его задницу во время их первого секса. Ему нравится думать, что Антон хочет его так сильно, что ни один, ни два оргазма не могут его удовлетворить. И «реальный» Антон не медлит, доказывая правомерность таких фантазий. Он продолжает загонять свой член в арсеньевскую задницу, каждый раз прямо до шлепка яиц о мокрую уже кожу. Антон ускоряется, доводя метания Арсения между удовольствием и опустошённостью, когда выходит из него почти до конца, до высшей точки. Где-то между стонами Арсений заполошно признаётся Антону в любви, даже не осознавая этого. Антон ускоряется снова, и у Арсения не остаётся сил даже на стоны, он лишь цепляется за простыню, когда Антон берёт его за бёдра и расхристывает на постели под собственным весом, призывая гравитацию в помощь, чтобы уж наверняка взять Арсения так глубоко, как только это возможно физиологически. Арсений умоляет о пощаде уже семь минут спустя такой пытки, абсолютно не понимая, как всё это выдерживает Антон. — Я сейчас взорвусь, если ты меня не коснёшься, — просит Арсений, и Антон кончает в ту же секунду, заполняя тугую, переполненную уже задницу спермой. Арсений не успевает вздохнуть с облегчением, потому что Антон, как его и просили, не останавливается. Он лишь едва приподнимается, чтобы, не выходя из тела, заставить приподнять бёдра и дотянуться рукой до чужого члена, и дотрахивает Арсения, продолжая вдалбливаться по собственной сперме. Арсений кончает, переполненный всем: жидкостями в заднице и чувствами. Антон переворачивает его в своих руках, снимает набедренную повязку и выбрасывает чёрт знает куда, чтобы затем вылизать его живот и задницу дочиста. Чёртов извращенец, без языка которого в своей заднице Арсений уже не хочет представлять свою жизнь. — Как ты? — наконец спрашивает Антон, когда они лежат в обнимку и так самозабвенно целуются, будто у каждого из них есть силы на второй заход, когда на самом деле сил осталось только на то, чтобы уснуть, не доходя до душа. Во всяком случае, у Арсения: Антон умудряется приподняться на кровати, чтобы заботливо снять металлические обручи с его рук и оставить поцелуи ещё и на плечах, заставляя мурчать от нежности. — Это стоило того, чтобы ехать в юбке через всю Москву, — хихикает Арсений и, закопавшись ладонями в волосы Антона, отключается, не успевая осознать, что теперь ему наверняка известно, что они не соулмейты.***
Арсений со своей лошадки «мы ещё не всё попробовали» слезать не планирует примерно никогда, тем более, что Антон и правда никуда не гонит его, даже когда появляются все основания, а аргументы Арсения про «у нас ещё не было одновременного сухого оргазма в полнолуние» становятся совсем несостоятельными. Более того, Арсений начинает замечать… странности. Например, на работе Антон старается не оставлять его наедине с Нурланом, да и вообще всякий раз пыхтит, когда Арсению нужна приватность, и он уходит в «ту самую» переговорку без него. И Антон, конечно, может пиздеть, что его к нему не тянет, но его собственнические порывы не могут остаться без внимания, и Арсений тихонько радуется. Как было бы классно, если бы они были в старшей школе, и Арсений мог встать на носочки нос носом к Антону и просто сказать: «Ты мне нравишься, давай встречаться». Но подобное поведение в их нынешнем возрасте вряд ли является социально приемлемым, особенно с учётом того, что они уже едва ли не живут вместе. Да и Антон забывает наконец про свою вечную присказку «мы не в отношениях». Видимо потому, что теперь у них обоих не остаётся толковых отмазок. Они трахаются уже просто так, смотрят вместе фильмы по вечерам и много-много целуются. Но статус есть статус; особенно остро это становится понятно, когда Нурлан действительно зовёт Арсения на свидание. — А-а-а э-э-э, — тянет Арсений, теряясь. — Я… типа… секунда, — вздыхает он: может он сказать, что занят? Что с кем-то встречается? Сука, как сложно… — Чё «э-э-э»? — спустя секунду, растерянного Арсения уже берёт в оборот Ирка и оттаскивает за рукав пиджака за угол. — Чё ты яйца мнёшь, ты что, не в курсе? — громко шепчет подруга. Арсений удивлённо машет головой: в курсе чего? — Короче, у Нурлана гормон тоже двадцать, как у тебя! Я на кухню зашла с утра, а он там болтал со всеми, спрашивал, типа, кто уже с соулом, кто нет, жаловался, что вот у него гормон такой низкий, что пару тяжело найти, а он хочет семью, детей! Арсений совсем теряется: ну Ира-то знает, что у Арсения… Шастун! — Чё ты глазами хлопаешь?! — Ирка вздыхает и не больно бьёт в плечо. — Ну я же… типа… — «типа в недоотношениях!» — злится Арсений про себя. — Вот именно! Ты же «типа»! Сколько уже времени прошло? Есть шансы, что твой Шастун, — на этом слове Ира переходит на совсем нерасшифровываемые частоты, и Арсений сильно ей благодарен, учитывая, что где-то за углом всё ещё стоит Нурлан, — раздуплится? А тут реальные шансы, Арс! Охуенный мужик, который хочет семью! И появился в твоей жизни как раз тогда, когда ты созрел! Арс, это оно, я уверена, блин! — Да ну нет! — шипит Арсений. — На кой ляд мне идти с ним на свидание, если я влюблён в другого человека?.. Это ж тупо. И нечестно. — А этому другому человеку хоть нужна твоя влюблённость?.. — вздыхает Ира, и Арсению в секунду становится как-то совсем паршиво. — Ты хоть узнай. А то такие жертвы… А потом окажется, что они и не нужны были никому. Арсений фыркает, отцепляет подругу от своего пиджака и выныривает из-за угла. Отлично, Нурлан уже ушёл, может, удастся безболезненно от него отвязаться.***
— А меня Нурлан на свидание позвал, — доверительно сообщает Арсений, когда они с Антоном лежат в постели, переплетясь большим клубочком конечностей. — М-м, — невнятно мычит Антон. — Я, вроде как, отказал, — тут же добавляет Арсений и дожидается реакции. — Почему? — Антон выныривает из объятий и смотрит Арсению в глаза. — Почему? А что, надо было соглашаться? — Арсений сдвигает брови к переносице и смотрит с явным осуждением. — Нет, — уверенно говорит Антон, позволяя расслабиться; правда, всего на секунду: — А почему ты у меня спрашиваешь? Да ладно?.. — А не должен?.. — Не знаю. Я же не могу решать за тебя. Если хочешь идти — иди, и всё такое. Арсений бьётся злобным зверьком, вытаскивая свои руки и ноги из-под Антона: — Серьёзно? Если хочу, могу вот прям взять и пойти с ним на свидание?! Антон ловит чужие запястья в захват и, видимо, пытается успокоить, поглаживая предплечья. — Ну, я слышал, у него тоже низкий гормон… — Ах, ты уже и справки навёл?! Тебя только это волнует? — психует Арсений и дёргает запястьем, пытаясь вырваться. Всё, хватит с него! Если Антон не планирует заявлять на него свои права, то пошёл он к чёрту! Сколько можно уже! Антон что-то мямлит, но Арсений уже завёлся, его уже не остановить; он дёргает руками снова, сбрасывая ладони Антона, и вскакивает с постели: — Вот и пойду, понял! Прям сам напишу и пойду… Прям завтра! — короткими выкриками общается он, пока одевается, потому что эти бездействующие Шастуны у него уже поперек горла. Арсении вообще-то на дороге не валяются!***
Несмотря на все свои бравады, Арсений на следующий день никуда никого не зовёт. И даже на послеследующий — тоже. Он чувствует себя словно Рапунцель, томимая в своей башне; разница, правда, в том, что Арсения никто не планирует спасать. Это глупость всё какая-то, потому что он действительно был уверен, что теперь ему точно не кажется, он нравится Антону, но что значат все его мысли, если они два дня как в ссоре, а Антон так и не делает ни одного шажочка на пути к примирению? Нет, он, конечно, кидает на него периодически взгляды, от которых мурашки толпами бегают по коже, а на шее ощущаются фантомные поцелуи, но больше не делает ничего: не поджидает после работы, не приезжает к дому, не пишет ни единого сообщения в телеграме. И вся арсеньевская уверенность внезапно сдувается. А что, если Антон и правда получил от него всё, что хотел, и просто искал «добрые руки», чтобы его пристроить? Нурлан этот тоже… Арсений динамит его в третий раз подряд, и Ира уже смотрит на него волком, видимо считая, что он проёбывает лучший шанс в своей жизни. Арсений считает, что если «проёб» происходит от слова «ебать», то лучший его точно был с Шастуном. Потому что как он умудрился так беззаветно влюбиться в человека, который сразу сказал, что отношений с ним не хочет — вопрос открытый. Арсений специально подольше задерживается на кухне, прячет несчастные кофейные капсулы, надеясь, что так снова можно будет завязать пусть дурацкий, но хоть какой-то диалог с Антоном. Да, Арсений пал так низко, что пытается провоцировать конфликты и называет их «диалогами». Потому что он по Антону ужасно скучает. Но Антон на кухню не приходит и в офисе не задерживается, поэтому Арсений остаётся в опенспейсе совсем один, и думает, что, наверное, действительно надо соглашаться на свидание с Нурланом.