Дежа Раконте

Причудливый механизм, как страшный зверь, стоял посреди большого зала. Его позолоченные детали напоминали двум мальчикам переливающуюся чешую дракона из детских книжек, что читала им Аделинда. «Сувенир», который привез господин Крепус из командировки в Фонтейн, стоял на четырех ногах, а ростом — из-за диковинной трубы — доходил почти до Дилюка, который, впрочем, не боялся превосходящего в размерах противника. Маленький господин стоял впереди Кэйи, который ко всему новому ещё относился с опаской, и горящими глазами рассматривал каждый сантиметр своего подарка. Его отец, готовый лопнуть от удовольствия, что его новая игрушка произвела такой фурор одним лишь своим видом, решил окончательно свалить мальчиков на повал, поэтому подошел к механизму и опустил его похожую на длинный коготь деталь на какую-то черную плоскую тарелку. Раздался противный скрежет, отчего Дилюк и Кэйа закрыли уши, однако следом один из гостиных залов винокурни «Рассвет» заполнился прекрасной музыкой, которая, словно ручеек, магическим образом вытекала из большой трубы и распространялась по комнате. Желанный эффект был достигнут. — Папа, папа, что это? — без умолку интересовался Дилюк, задыхаясь от своего же любопытства. Господин Крепус, выдерживая театральную паузу, расплылся в загадочной улыбке и медленно провел несколько раз по своей бородке. Но стоило ему заметить, как его сын начинает аж краснеть от нетерпения, сразу рассмеялся, сбросив весь фарс, и ответил: — Это фонограф. Он нужен, чтобы слушать музыку. Сейчас почти в каждом доме Кур-де-Фонтейна есть такая штука, — Крепус ласково провел рукой по металлической трубе, отчего другим взрослым, будь они тут, стало бы понятно, что игрушку он купил скорее себе, чем детям. — Так что теперь мы можем на балах включать эти пластинки, а не приглашать музыкантов. Господин Крепус вновь рассмеялся и теперь перевел целиком и полностью свое внимание на фонограф, видимо, всё никак не налюбуясь им. Дилюк тоже хотел присоединиться к отцу в подобном занятии, но тут, на миг переведя взгляд на Кэйю, заметил, как тот помрачнел и опустил голову, словно тяжело о чем-то размышляя. Сердце Дилюка сразу же затрепетало, и ему стало совсем не до фонографа. Он подошел ближе к Кэйе и тихо поинтересовался, что случилось. — Бал? — только и смог растерянно произнести Кэйа ему в ответ. — У вас тут проводятся балы? — Конечно, — весь светясь от радости, пояснил Дилюк. Ему нравилось быть полезным, в особенности для Кэйи, — папа часто устраивает вечера для своих друзей и покупателей. Обычно они собираются в этом зале, пьют вино и танцуют. — затем мальчик понизил голос еще сильнее, настолько, что даже его собеседнику стало трудно понять, о чем он говорит: — Папа и Аделинда не разрешают мне ходить на балы, говорят, я еще маленький. Но несколько раз у меня удавалось проскользнуть и спрятаться за шторой. Правда… Дилюк замолчал и под наплывом неприятных воспоминаний неосознанно потер свое мягкое место, очевидно, давая понять, что случилось дальше, когда его проникновение всё-таки обнаружили. — Но, — продолжил в конце концов Дилюк, — папа устраивает тут балы и для меня. Например, на праздник ветряных цветов. На винокурню приезжают дети со всего Мондштадта. Мы тоже танцуем и веселимся, но пьем виноградный сок. Кэйа, к удивлению Дилюка, внимательно слушал всё, о чем тот рассказывал. Было непонятно, какие чувства и мысли в действительности вызвал у него этот рассказ, однако Дилюку показалось, что на лице его друга проступила грусть. Решив, что дело в том, что Кэйа просто тоже хочет сходить на бал, Дилюк незамедлительно принялся разбираться с данной проблемой, только чтобы осчастливить его: — Папа! А можно нам устроить бал? Наперекор ожиданиям Дилюка, Кэйе, кажется, эта идея совсем не понравилась: его открытый глаз округлился, а брови подпрыгнули. Однако останавливать юного господина он не стал. Крепус же, видимо, в стремлении похвастаться своим приобретением перед всеми как можно скорее, с радостью поддержал идею сына. Так дата бала была назначена в ближайшие дни. Всё это время Дилюк только и говорил, что о предстоящем мероприятии, вспоминая, как здорово он проводил время на других балах, и придумывая, чем же можно было заняться в этот раз. Для Дилюка, который мало общался со сверстниками и проводил большую часть времени на Архонтом забытой винокурне, каждый приезд кого-то в поместье был сродни празднику. Кэйа, уже научившийся игнорировать посторонние шумы, не препятствовал тому предаваться фантазиям, хотя сам подобного восторга не испытывал. Скорее, его вопрос в тот день был вызван беспокойством из-за того, что бал, как и любое формальное мероприятие, требует от всех членов семьи Рангвиндр, к которым он был тоже случайно приписан, выполнение неких обязанностей, о которых Кэйе не было известно. Но, послушав Дилюка и господина Крепуса, Кэйа быстро понял, что со всем, к чему должно прибавляться слово «формальный», здесь дела обстоят неважно и требуют от присутствующих одно лишь их присутствие. Поэтому бал в глазах Кэйи из официального и важного празднества превратился в очередную «прихоть» Рангвиндоров, которой забавлялись Дилюк и господин Крепус. И поэтому, как и другие инициативы Дилюка, Кэйа без зазрения совести мог их игнорировать, если они не вызывали у него самого интерес. Но, несмотря на показное равнодушие, всё же Кэйе хотелось побывать на балу, и он тоже был в легком предвкушении. На тот день мальчики еще не знали, что обещанный им Крепусом бал в итоге станет тихими посиделками с ближайшими друзьями Дилюка… Когда до приезда гостей оставался час, Кэйа и Дилюк ворвались в зал. Они были запыхавшиеся, словно только что убегали от жуткого монстра, преследующего их. И, кажется, этим монстром была никто иная, как главная горничная, судя по застегнутым на все пуговицы рубашкам, выглаженным фрачным костюмам и гладко причесанным — насколько это было возможно сделать в случае Дилюка — волосам. Сбежав из цепкой хватки Аделинды, которая теперь неустанно следила за их внешним видом, мальчишки смогли наконец-то отдышаться. Кэйа первым делом расстегнул несколько верхних пуговиц на своей рубашке, а Дилюк расслабил бант на своих волосах, отчего несколько прядей в то же мгновение выбились из хвоста. Переглянувшись друг с другом и прислушавшись, что за ними нет погони, мальчики прошли по залу, оглядывая его. Все было так же, как и несколько дней назад. Никаких украшений, никакого столика с вкусняшками и соком. Словом, ничто, кроме внешнего вида мальчиков, не выдавало, что сегодня тут должен состояться «грандиозный бал». Однако Кэйа и Дилюк сейчас были не в том положении, чтобы идти и спрашивать у Аделинды, почему еще ничего не готово к празднику. — И за какими шторами ты тут прятался? — Кэйа постарался отвлечь Дилюка от того, что предстоящий бал мало походил на бал из его фантазий. В его памяти еще было живо воспоминание о заплаканных глазах юного господина, когда тот потерял свою черепашку, и Кэйе не хотелось бы снова стать свидетелем его истерики из-за очередной глупости. План сработал, и Дилюк, который уже явно начал грустить, отвлекся и принялся показывать, как он пробирался как-то раз на взрослый бал. Он был так смешон, ползущий на корячках в этом костюме, что Кэйа не смог сдержать эмоций. Его смех заразил и Дилюка. И вот они уже громко смеялись, разделенные лишь тюлем, за который зашел Дилюк, чтобы следом спрятаться за шторой. Сквозь смех Кэйа взглянул на Дилюка и замер. В свете солнечных лучей, проникающих через оконное стекло, тюль блестел, отчего казалось, что Дилюк весь усыпан блестками. На его бледной коже появился румянец, а на пухлых щечках проступили игривые ямочки. Кэйа вновь вдруг почувствовал какое-то странное теплое щекотание внутри себя, которое иногда приходило к нему при взгляде на Дилюка. Ему хотелось продолжать смотреть на мальчика, но наравне с этим испытываемое им чувство казалось Кэйе таким чужим и сокровенным, что он всё-таки затих и в стеснении отвел взгляд. Дилюк, не понимающий, в чем дело, тоже перестал смеяться и вылез из-под тюля. Теперь, в попытке не встречаться взглядом с Дилюком, Кэйа смотрел на фонограф в центре комнаты, когда вдруг кое-что вспомнил. — Дилюк, а я же… не умею танцевать. По какому-то чудесному стечению обстоятельств мальчики совершенно забыли о главном на балу — о танцах. Наверное, для Дилюка, который чуть ли не с младенчества обучался всему, чему только было можно, казалось странным, что кто-то не умеет танцевать. Хотя теперь, когда он подумал об этом, Дилюк понял, что для него стало бы большим удивлением, если бы Кэйа, при всей своей загадочности, всё-таки что-то смыслил в танцах. — Смотри, тут ничего сложного, — Дилюк вновь с энтузиазмом пришел на помощь. Он взял Кэйю за руку, отчего тот сначала вздрогнул, но потом, осознав, что деваться некуда, прекратил сопротивление. Мальчики встали посередине зала друг напротив друга. И Дилюк с неподдельным усердием вступил в новую для себя роль преподавателя. Он показывал Кэйе необходимые движения, и тот и правда быстро схватывал. Через несколько минут учитель-Дилюк был уверен, что Кэйа уже готов приступить к практике, поэтому включил фонограф — а он долго пытался запомнить порядок действий, наблюдая за тем, как это делает отец, поэтому это было своеобразным личным достижением. Музыка вновь наполнила гостиный зал. Дилюк вернулся к Кэйе и положил одну руку ему на плечо, а другой взял его ладонь. — Теперь тебе надо потренироваться, — пояснил Дилюк, глядя в испуганное лицо Кэйи. — Я буду танцевать за девочку, а ты то, что сейчас выучил. Кэйа только кивнул в ответ. Он не успел заметить, как дело приобрело такой оборот. Положив руку на талию Дилюку, Кэйа сглотнул и начал танцевать. Неловкость пропитала те несколько сантиметров, что были между ними. Несмотря на то, что Дилюк ни раз танцевал с различными девочками на «балах», только сейчас он впервые испытал некую растерянность. Поэтому неудивительно, что танец вышел так себе: из-за разницы в росте Кэйа постоянно наступал Дилюку на ноги, а Дилюк постоянно путал движения, так как никогда до этого женскую партию не танцевал. Все закончилось тем, что они просто стали кружиться под музыку, и озорное настроение снова вернулось к ним. В этот самый момент в зал вошла Аделинда. Можно было предположить, что она пришла продолжить свою пытку над мальчиками и их костюмами, но нет — она привела гостей. Дилюк и Кэйа так увлеклись друг другом, что совсем не заметили, как пролетело время. Заметив, что их уединение нарушили, они в то же время отпрыгнули друг от друга и постарались сделать вид, словно ничего только что не произошло. Тем временем из-за спины главной горничной выглянули две девочки. Они были очень похожи между собой, поэтому сразу становилось понятно, что они сестры. Старшая из сестер была ровесницей Дилюка и Кэйи и производила впечатление серьезного ребенка и хорошей девочки. Она держала спину ровно, не стеснялась, но в то же время и не пыталась привлечь к себе слишком много внимания, терпеливо ожидая приветствия. Наравне с этим старшая почти каждую минуту поглядывала на младшую, чувствуя свою ответственность за нее перед родителями. Младшая же была еще слишком мала, чтобы ее можно было как-то характеризовать, кроме присущей детям в подобном возрасте застенчивости. — Госпожа Джинн и госпожа Барбара, — объявила Аделинда и удалилась. Возможно, с ее стороны было неправильным оставлять детей одних, но главная горничная и так слишком устала за утро, поэтому осуждать ее было не совсем правильным. Старшая девочка, Джинн, взяла младшую за руку, и вместе они подошли к мальчикам. Дилюк их радостно поприветствовал, сразу начав задавать вопросы, которые были только им троим понятны. Кэйа, который видел девочек впервые, сразу же почувствовал себя лишним в их компании, поэтому немного отошел назад. — А тебя как зовут? — перебила Джинн Дилюка и обратилась к Кэйе. Но Дилюк решил ответить за друга: — Это Кэйа. Он теперь живет с нами. Представляешь, как здорово! Как у тебя есть Барбара, у меня теперь есть Кэйа. Кажется, Кэйе понравилось подобное расположение со стороны юного господина, поэтому он немного осмелел и довольная ухмылка появилась у него на лице. — Да, — отозвалась Джинн, — наш папа рассказывал, что с вами теперь живет новый мальчик. Меня зовут Джинн, а это моя младшая сестра Барбара. Барбара только что-то угукнула себе под нос и спряталась за спиной старшей сестры. — А она чего молчит? — совершенно без всякого чувства такта напрямую спросил Кэйа, указывая на Барбару. — Она еще просто маленькая, — принялась защищать сестру Джинн. — Видимо, Гретель у Дилюка тоже еще просто маленькая. Джинн было хорошо известно, что Гретель — черепаха, так как ее черепашка часто играла с черепашкой Дилюка, из-за чего скрытый подтекст слов Кэйи от нее не ускользнул. Было видно, как Джинн из всех сил сдерживает поднявшийся в ней вихрь чувств, и Кэйе нравилось такое зрелище. Знакомство явно не задалось, и Дилюк только и мог, что в растерянности оглядываться на своих друзей, которые не смогли найти общий язык. Возможно, дело закончилось детской дракой, особенно если бы Кэйа снова что-нибудь съязвил в своей любимой манере, однако Дилюк в конце концов придумал, куда переключить всеобщее внимание. Он попросил сестер прислушаться, и те наконец-то заметили музыку, которая бралась в комнате как будто из ниоткуда, ведь никого, кроме них четверых, в зале не было. Тогда Дилюк подозвал их к фонографу и, подобно отцу несколько дней назад, с жаром принялся рассказывать, что это за волшебная штука и откуда она тут взялась. Девочки очень заинтересовались фонографом, в особенности Барбара, которая, несмотря на то, что еще не умела говорить, проявляла большой интерес к музыке. Малышка все норовила попробовать необычное устройство на зубок и сунуть свои руки к игле фонографа, отчего Джинн приходилось постоянно отдергивать сестру. Дилюк, как обладатель игрушки, которая сумела всех заворожить, испытывал гордость, и только Кэйа был единственным, кто сохранял мрачное выражение лица. И лишь когда маленький господин вдоволь насладился произведенным на гостей впечатлением, можно было перейти к сути мероприятия. Дилюк, всё по-прежнему подражая отцу, выкатив живот, с важным видом вышел вперед и громким, хоть еще и совсем высоким голосом, объявил начало бала. — Бал? — скорее для самой себя задала вопрос Джинн. — Теперь понятно, почему вы так одеты. Но осознав всю серьезность Дилюка в его намерении, девочки зааплодировали, и даже Кэйа один раз сомкнул ладоши. Вслед за этим Джинн, явно давно знающая все правила такой игры, взяла свою сестру за руку и подвела ее к Кэйе. И пока мальчик в недоумении пялился на Барбару, Джинн уже оказалась рядом с Дилюком, который вытянул руку вперед, собираясь положить ее на талию своей спутницы так же, как еще совсем недавно Кэйа делал это с Дилюком. Наверное, будь кожа Кэйи немного светлее, то окружающие легко бы заметили, как побагровело его лицо, но не от стыда, а от липкого, едкого ощущения внутри, которое, как дикий зверь, было готово вырваться наружу в следующую секунду и наброситься на бедную светловолосую девочку рядом с Дилюком, только бы не дать им станцевать вместе. Кэйа не понимал, почему такая злость охватила его в этот момент, хотя это и не особо заботило его. Единственная мысль, которая крутилась в его детском сознании, — это то, как он ненавидит эту Джинн… И всё, что с ней связано. Четверо детей стояли по парам, готовы приступить к танцам, когда в комнату вошли господин Крепус и отец девочек — сенешаль местной церкви Шеймус Пегг — в сопровождении нескольких слуг. Они, очевидно, уже были навеселе и хотели продолжить свое «веселье» под звуки музыки. Поэтому слуги, попросив детей отойти в сторону, столпились вокруг фонографа, взяли причудливый механизм в руки и стали выносить его из комнаты. Дилюку, который только-только собирался закатить «грандиозный бал», такое положение дел явно не понравилось: — Папа! Но ты же обещал нам бал… — Дилюк, — начал Крепус, — ну ты посмотри, какая хорошая погода за окном. Зачем вам сидеть в душном зале? — Да, — поддержал его Шеймус, хотя голос у него был какой-то нерадостный, — лучше идите поиграйте на улице. Несмотря на все громкие протесты Дилюка, все четверо все-таки оказались на улице, а фонограф — в кабинете господина Крепуса. Дети направлялись на полянку, где обычно играли: Джинн возглавляла команду, ведя за собой хлопающую глазами Барбару, следом шел Кэйа, засунув руки в карманы и жалея, что вообще ввязался в эти «игры с девочками», а позади, отставая от остальных, волочился Дилюк, еще продолжая шмыгать красным носом после сражения за фонограф. Когда поместье осталось позади, дети сели на траву, образовав что-то наподобие круга. — И что делать будем? — раздраженно спросил Кэйа. Несмотря на это, в глубине души он немного был счастлив, что «бал» в итоге отменился. Джинн пожала плечами. Дилюк лишь шмыгнул носом. — Ну, вы же сюда, кажется, часто приезжаете, — слово «кажется» Кэйа нарочито подчеркнул, — чем вы обычно занимаетесь? Джинн взглянула на Дилюка и, поняв, что он еще не в состоянии отвечать на вопросы, стала перечислять: — Пьем чай, собираем цветы, делаем из них венки, ходим купаться на озеро. — И это всё?! — возмутился Кэйа. Собирать букетики с ними он явно не собирался. — Ну, — Джинн задумалась, — еще плетем друг другу косички. Мы даже научили Дилюка, представляешь! Кажется, последнее было предметом особой гордости девочек. Кэйе, правда, этого было не понять. Видя, как с каждым ее словом новый знакомый мрачнел и мрачнел, Джинн силилась придумать еще что-то, но ничего не лезло в голову. Как назло, мимо пролетела яркая голубая бабочка и привлекла внимание Барбары, из-за чего та всё пыталась уползти за крылатой красавицей, и старшей сестре приходило следить, чтобы малышка не отползала слишком далеко. В этот момент раздался тихий подавленный голос Дилюка: — Устраиваем черепашьи бега… — Точно! — воскликнула Джинн. — Дилюк, я же привезла с собой Гензеля. Давай посоревнуемся. Я уверена, что в этот раз у него получится обойти Гретель. Джинн была далеко не глупой девочкой. А еще она всегда пыталась всем угодить и не терпела, если кто-то расстраивался. Поэтому прикладывала все усилия, чтобы решить назревшую проблему. В особенности, если чувствовала свою вину в произошедшем. А так как в бессовестной краже фонографа был замешан и ее отец тоже, то Джинн в своих глазах становилась соучастницей преступления, из-за чего снова вернуть Дилюку расположение духа было для нее первостепенной задачей. И даже несмотря на то, что играть сейчас в черепашьи бега она сама не хотела, ей было нетрудно пойти на это, если подобное заставит ее друга хотя бы на миг улыбнуться. Девочка быстро сбегала до поместья и принесла оттуда двух черепах. И хоть оба домашних любимца относились к одному виду, все же между ними было много различий: Гензель был крупнее и ноги у него были сильнее, а панцирь отдавал в коричневый отлив, в то время как Гретель была меньше, но оттого быстрее и проворнее, а ее зеленая окраска помогала ей легко затеряться в густой траве. Дилюк, хоть и без свойственного ему азарта, но включился в игру, взяв из руки подруги свою любимицу. Джинн быстро примяла траву ногами, тем самым обозначив линию старта, после чего отсчитала пять шагов и проделала тоже самое, назначив финиш. Черепашки вместе с их тренерами приготовились к умопомрачительной гонке, а зрители — в лице Кэйи и Барбары, которую поручили ему охранять — заняли свои места. Джинн громко скомандовала старт, и черепахи, которые уже не в первый раз участвовали в соревнованиях, поползли. Гретель, видимо, чувствуя настроение своего хозяина, сделав несколько шагов, остановилась и стала топтаться на месте, кусая окружавшую ее траву, что позволило Гензелю, который, как правило, всегда занимал второе место, вырваться вперед. Такая лёгкая победа Джинн не устраивала, поэтому она не прекращала предпринимать попытки взбодрить Дилюка. В конце концов, под ее напором конкурентка пробудила внутри мальчика интерес, и он, повалившись прямо в дорогом костюме на землю, принялся подталкивать Гретель вперед и всячески ее поддерживать. Все же между Дилюком и его домашним питомцем была определенная связь, отчего Гретель, словно понимая, что ей говорят, снова вернулась к гонке и смогла не только сократить разрыв, но и начать обгонять соперника. И пока эти двое были вовсю поглощены черепахами, где-то в стороне скучал Кэйа. Мало того что черепашьи гонки, в его представлении, были одним из скучнейших времяпрепровождений на свете ввиду скорости животных, так его ещё и сделали нянькой для ребенка. Он и так постоянно нянчился с Дилюком и его капризами, зачем ему ещё кого-то терпеть? А если бы ему приспичило завести себе домашнего питомца, то для этого предпочел кого-то более интересного. Например, попугая. Он хотя бы разговаривал бы. Однако раздражение Барбарой было, скорее, следствием, чем причиной. И Кэйа сам это прекрасно понимал. Он вспомнил про то чувство, охватившее его в зале, когда Джинн и Дилюк собрались танцевать. Почему-то в этот раз злость не захлестнула мальчика. Вместо нее на него накатила тоска. Ему давно не было настолько грустно, как сейчас. И отчего же? Только потому, что у Дилюка есть и другие друзья? Друзья, с которыми он весело проводит время? Весело и не с ним… Кэйа вдруг всё понял. Причиной его неясных чувств было то, что он позволил себе думать, что он и Дилюк могут быть близки, несмотря на ту пропасть, что разделяла их. Посудите сами, кто он — мальчик без прошлого и, возможно, без будущего — и юный господин, у которого вся жизнь расписана по часам. Как бы Кэйа и Дилюк сейчас ни старались бы делать вид, что не замечают этого, рано или поздно Дилюк всё равно предпочтет Кэйе общество таких, как Джинн: богатых, знатных, таких же, как и сама чета Рангвиндоров. Идеальных. И Кэйа… А что Кэйа? Он вновь останется один, и в этом для него не будет ничего нового. Наоборот, всё вернется на круги своя. До Кэйи донесся звонкий смех черепашьих владельцев, подхваченный ветерком. Дилюк всё еще валялся в высокой траве, широко улыбаясь, переводя взгляд с Гретель на Джинн и обратно. Его подруга же сидела рядом, прикрывая коленки платьем, и увлеченно рассказывала что-то о черепахах, гонках, музыке и полевых цветах. В лучах солнца ее пшеничные волосы переливались золотом и делали ее очень привлекательной. Даже Кэйа не мог этого не заметить. Непринужденным взглядом было видно, как Дилюк и Джинн с полуслова понимают друг друга, что свидетельство об их многолетней дружбе. Да, они явно хорошо смотрелись вместе. Несмотря на солнечную погоду, лицо Кэйи потемнело, а между бровей пролегла глубокая морщина. Он больше не мог этого выносить. Мальчик вскочил, сжимая ладони в кулаки, и норовил уже развернуться в сторону поместья, как почувствовал чье-то мокрое прикосновение. Маленькая пухлая ручка Барбары, с которой капали слюни, вцепилась в его штанину, и, как бы Кэйа ни пытался оторвать ее, становилось ясно, что хватка у Барбары была далеко не детской. Тогда, тяжело вздохнув, Кэйа не придумал ничего лучше, чем уйти вместе с появившимся прицепом. Идти, конечно, составляло некую трудность, но мальчик наловчился. Кроме того, малышка, стоило Кэйе сделать первый шаг, вскочила и быстро зашагала за ним настолько, насколько это позволяли ее короткие ножки. И ни Джинн, ни Дилюк не заметили их пропажи. Конечно, Кэйа не собирался целый день слоняться с плетущейся за ним хвостиком Барбарой. У него был план. И заключался он в том, чтобы как можно скорее дойти до кабинета господина Крепуса и передать эту прилипчивую девочку на руки ее отцу. Пусть он уже с ней нянчится! Правда, что делать дальше, Кэйа пока не придумал. Возможно, он бы спрятался на чердаке или пошел к своему любимому дереву. А может, он бы проник на кухню, стащил бы несколько яблок и булку хлеба и вообще направился бы куда глаза глядят, подальше от винокурни как в прошлый раз. Последнее ему хотелось сделать больше всего на свете. Наверное, прошла вечность, прежде чем Кэйа добрался до коридора, ведущего в кабинет господина Крепуса. Ведь они не только шли крайне медленно, по личным ощущениям Кэйи, но и часто останавливались, так как Барбара пыталась утянуть его в ту или иную сторону, ведь там виднелось что-то интересное: от белья, что сушили горничные на жаре, или причудливой вазы, в которой всё окружающее отражалось, растягиваясь и принимая забавную округлую форму. Как бы то ни было, музыка фонографа стала нарастать, и по мере приближения к заветной двери стали различимы мужские голоса и звон бокалов. Очутившись перед кабинетом, Кэйа уже было занес руку, чтобы постучать, но вдруг громкий голос господина Крепуса привлек его внимание, и мальчик в последний момент замер. — Да ладно тебе, Шеймус! — говорил Крепус своему собеседнику. Сквозь щель в дверном проеме Кэйа смог разглядеть, как он потянулся за очередной бутылкой вина. — Поругались и поругались. В первый раз, что ли… — Нет, ты не понимаешь, — крайне подавленно отвечал ему Шеймус. Мужчина словно растёкся по креслу: его плечи были опущены, а руки лежали вдоль туловища, напоминая длинные макаронины, которые Кэйа недавно попробовал во время одного из обедов. — Это последний раз. Точно последний. Сенешаль издал звонкий ик, отчего его руки-макаронины даже на миг взлетели в воздух. — Да с чего ты взял, Шеймус?! — Потому что я видел документы, которые она принесла в Собор! — не выдержал мужчина и стал по-детски плакать, закрывая лицо руками. — Фредерика хочет потребовать официальный развод… Она даже где-то нашла свидетелей, которые готовы подтвердить, что у меня проблемы с алкоголем, и поэтому… Она даже не думает о том, что у меня могут начаться проблемы на работе! На мгновение в кабинете воцарилось молчание, прерываемое только музыкой, тихим сопением и икотой. Из дверной щели к Кэйе проникал терпкий запах вина. — Знаешь, — тихо заговорил Крепус, — может, еще всё обойдется. Не мне, как вдовцу, конечно, раздавать советы, но… Подожди. А как же девочки? — Не знаю… — почти шепотом ответил ему собеседник. — С Джинн она точно не разрешит мне видеться… У Фредерики на нее большие планы... Гнетущая атмосфера пропитала весь кабинет господина Крепуса. Кэйа понимал, что стал свидетелем того, чего не должен был, отчего его собственные эмоции ушли на второй план. Барбара по-прежнему держалась за его штанину, однако сейчас что-то в ее круглом наивном лице переменилось. Кэйа был уверен: несмотря на то, что сама Барбара не могла произнести ни слова, каким-то магическим способом она так же, как и он, всё поняла. Девочка притихла, опустила взгляд, и даже ее хватка стала слабее. Тем временем в кабинете снова послышались мужские голоса: — А младшая что же? — как можно тактичнее поинтересовался Крепус, хотя всё равно вышло как-то топорно. Шеймус тяжело вздохнул: — К Барбаре она всегда относилась холоднее. Это я больше хотел второго ребенка. Так что, если будет можно, Фредерика, наверное… — Неужто она разлучит девочек?! — выкрикнул Крепус. Кресло под ним заскрипело — мужчина вскочил со своего места: — Это неправильно! Как так можно! Ты преувеличиваешь, Шеймус. Да, Фредерика, конечно, та еще… особенная женщина, но чтобы пойти на такое. У меня вон мальчики, хоть и чужие, но так прикипели друг к другу, что мне никогда и в голову не придет их разлучить… А тут родные сестры. Хозяин поместья еще долго возмущался тому, какой оборот приняло дело, о котором ему поведал друг. Поэтому сейчас, кажется, было не лучшее время, чтобы мешать взрослым. Кэйа медленно отступил и на цыпочках пошел обратно по коридору. Только перед самой лестницей он почувствовал уже ставшую для него необычной легкость и обернулся. Барбара, отцепившись от него, стояла всё на том же месте, где они вдвоем подслушивали чужие печальные разговоры. Она растерянно пялилась на дверь, а на ее веках заблестели слезы. Еще мгновение — и разразилась бы истерика похлеще тех, что обычно устраивал Дилюк. Кэйа не мог объяснить, что сподвигло его на этот шаг. На следующий день, когда он возвращался в воспоминания о том моменте, мальчик и сам удивлялся своему поведению. Но случилось то, что случилось. Кэйа, закрыв глаза на прошлое насмешливое и презрительное отношение к Барбаре, подошел к ней и, вместо того чтобы позволить разрыдаться, аккуратно погладил ее по голове. Кажется, из его рта вырвалось что-то похожее на «всё будет хорошо». Неизвестно почему, но эти простые слова помогли. Следом маленькая ручка Барбары оказалась между худых пальцев Кэйи, и дети удалились туда, откуда пришли, так, словно их никогда здесь и не было. Когда Кэйа и Барбара вновь оказались на заднем дворе поместья, к ним уже со всех ног спешили Дилюк и Джинн, каждый неся под подмышкой свою черепаху. Джинн продемонстрировала удивительные физические способности и преодолела большое расстояние меньше чем за минуту. Кэйе даже показалось, что она бы непременно их сбила с ног, но вместо этого Джинн вовремя остановилась и, не спрашивая разрешения, сунула Гензеля в руки мальчика, а сама набросилась с объятиями на младшую сестру. — Где вы были?! — дрожащим голосом стала допытывать Кэйю Джинн, забирая из его рук своего питомца. — Гуляли, — коротко ответил ей мальчик, но без прежнего предвзятого отношения в голосе. — Ну вот видишь, — запыхавшись, произнес только подошедший Дилюк, — я же говорил, что, пока она с Кэйей, всё будет хорошо. «Всё будет хорошо»… Эта фраза эхом отозвалась в сознании Кэйи. Он в который раз устремил свой взгляд на Джинн, которая продолжала осматривать Барбару с головы до пят. Теперь эта девчонка не казалась для него такой неприятной. Даже наоборот. Ее чрезмерная опека даже забавляла его. Из идеальной подружки Дилюка, которая вся собой олицетворяла тот высший свет, от которого Кэйа был далек, она стала просто девочкой, которой постоянно нужно приглядывать за младшей сестрой и чьи родители были на грани развода. Тогда же Кэйа понял, что Джинн же еще не знала о том, о чем он случайно подслушал намедни. Хотя, наверное, раз между ее родителями были такие натянутые отношения, как о том свидетельствовал подслушанный разговор, то она и так должна была догадываться, к чему всё идет. Отчего ее становилось жалко вдвойне. Неожиданно раздался чей-то лепечущий незнакомый голосок: — Кэйа! — к удивлению всех, сказала Барбара, видимо, подражая Дилюку, и повторила имя своего нового друга еще несколько раз. — Что ты сказала? — глаза Джинн округлились, но, несмотря на глубокий шок, в которое ее повергла выходка сестры, на лице девочки заиграла улыбка. Самому Кэйе стало крайне неловко. Всё-таки не каждый день чьим-то первым словом становится твое имя. И только Дилюк прибывал в беззаботном расположении духа. Юный господин был счастлив лишь от того, что может находиться в кругу друзей. И глядя на его беспечность, даже у Кэйи на душе стало легче. «Этот был бы рад, даже если бы дружил с камнями. Ему что Джинн, что я, что фонограф — всё одно», — подумал Кэйа о Дилюке и усмехнулся. Потом в его мысли ворвалась фраза господина Крепуса, которая до этого момента воспринималась им как сказанная между слов. Да, Кэйа уже член их семьи. Что бы ни случилось, они всегда будут вместе. И никто и ничто не будет в состоянии разлучить его и Дилюка. По крайней мере, пока рядом будет господин Крепус, чтобы сдержать свое слово… Четверо детей пошли гулять вдоль виноградников, а вслед им из открытого окна доносилась музыка причудливого устройства.