Дежа Раконте

— Господин Дилюк! Господин Дилюк! За окном только-только всходило солнце. Молочный туман, словно одеяло, накрывал виноградники, и только деревянные оконные рамы не позволяли ему попасть внутрь поместья на винокурню «Рассвет». Еще несколько минут назад в спальне хозяина можно было услышать лишь трели птиц, вьющих гнёзда на вековых деревьях неподалеку да тихое посапывание винодела, затерявшегося на кровати среди белоснежных подушек. Однако словно гром среди ясного неба в безмятежность утра ворвались настойчивые стуки в дверь и обеспокоенные голоса горничных. Стало понятно, что никто бы из слуг не решился нарушать покой господина, который и так много натерпелся в последние дни, без чрезвычайной на то причины. Дилюк не любил тратить много времени на отдых, предпочитая постоянное движение блаженному бездействию, но даже для него подъём в столь ранний час представлял из себя ту ещё пытку. Он был бы рад, если бы и сейчас эти навязчивые звуки оказались лишь частью его дрёмы, но, увы, с каждым новым стуком и зовом их реальность становилось всё более и более очевидной. Уже не говоря о том, что встревоженность, сопровождающая текущую обстановку, никак не соответствовала настроению сна, снизошедшего на Дилюка в эту ночь. Вообще, Дилюк редко видел сны, а в те малые разы, когда сновидения всё-таки были, похвастаться разнообразием красок они совсем не могли. Чёрно-белые почти статичные картинки — всё, чем приходилось довольствоваться мужчине в течение последних нескольких лет, однако в эту ночь эта печальная закономерность наконец-то прервалась. Сегодня он видел сон, приятный и красочный, оставляющий после себя сладость ещё на целый день вперёд. И хоть Дилюк и не помнил, что именно снилось ему в этот раз, так или иначе было горько от того, что его так бесцеремонно вырвали из сна. Прикладывая силу, наверное, сопоставимую с той, которая требуется, чтобы поднять большую винную бочку, он открыл глаза. Сначала в его разум, помимо звуков, ворвались только цветные пятна, смешавшиеся друг с другом в единое месиво. Но стоило ему проморгаться, как зрение вернулось, и он очутился в знакомой спальне. Издав болезненный стон, Дилюк приподнялся на кровати и хриплым, ещё заспанным голосом поинтересовался, что стряслось. Но ответ служанок, продолжающих стоять под дверь, заставил его в мгновение проснуться — словно прямиком в его кровать вылили ведро холодной воды: — Девочка опять пропала! Кому-то могло бы показаться забавным то, в какой замкнутый круг попал Дилюк, ведь весь вчерашний день был только и посвящён тому, что поискам маленькой гостьи, выпрыгнувшей из окна и спрятавшейся среди виноградников. Он и сам в первую очередь подумал о злосчастном проклятье судьбы, когда услышал плохую весть, хотя ему-то было далеко не до смеха. Его сознание мигом стало прорабатывать всевозможные варианты, куда и почему снова мог сбежать ребёнок, пока тело одним движением встало с кровати, надело домашние туфли, наскоро накинуло велюровый халат, и, не расчесавшись, вышло из комнаты. Путь до гостевой спальни занимал некоторое время, так как она располагалась, хоть и на том же этаже, что комнаты господ, но в другом крыле. Это время Дилюк потратил на то, чтобы расспросить горничных об обстоятельствах, предшествующих пропажи девочки. Они оказались менее драматичные, чем вчерашние: как Дилюку было известно и до этого, в прошедший вечер после сытного ужина девочка отправилась в свою комнату, где и отошла ко сну. Где-то около часу ночи главная горничная Аделинда, перед тем, как самой пойти спать, ещё раз проверила девочку, и та смиренно дремала у себя в постели. Но сегодня утром, когда все слуги приступили к работе и горничную отправили вновь проверить ребёнка, его в кровати уже не оказалось. Об этом сразу же доложили Аделинде, и та послала за господином. Такова была история, которую поведала одна из горничных. Откуда рядом с ней взялась ещё одна, не принимавшая участия в истории, оставалось решительно непонятно, но из-за того, что эти две горничные были подружками, то неудивительно, что одна за другой уплелась хвостиком. Две девушки и Дилюк вошли в гостевую спальню, где уже была главная горничная, словно опытный сыщик, осматривающая комнату на наличие улик. Аделинда явно пребывала не в духе — с другой стороны, у неё были на то причины. В её глазах девочка за два дня пребывания в поместье доставила больше хлопот, чем маленькие господин Дилюк и господин Кэйа за всю жизнь. Конечно, по правде, это было не совсем так, но человеческой памяти свойственно забывать плохое, поэтому от детства мальчиков у горничной остались только положительные воспоминания. Кто знал, возможно, и текущие события она когда-нибудь будет вспоминать со смехом и теплотой. Но пока… — Хилли, — громко возмутилась Аделинда, когда все трое вошли в комнату, — что ты тут делаешь? Я просила только Моко пойти и разбудить господина. Живо за работу! Служанка Хилли застыла на месте, скованная грозным видом главной горничной, словно маленький кролик перед огромной и хищной змеёй. И только то, что господину Дилюку не хотелось в данный момент тратить время на их недоброкачественную работу, спало её от расправы. — Где девочка? — утомлённо спросил Дилюк, видимо, не понимая, насколько глупым был его вопрос. — А мне откуда знать?! — впервые повысила голос Аделинда. Стало очевидно, что и она, и её господин порядком устали от выходок ребёнка, хотя, вроде, прошло не так уж и много времени. Но вчерашние поиски отняли у них много физических и душевных сил. И эта усталость по-разному сказывалась на обоих: Дилюк стал тревожнее, но внешне сделался более равнодушным, чем был обычно, а Аделинда, наоборот, потеряла прежнюю выдержку и хладнокровие, сделавшись нервознее. И та, и другой переглянулись, осознав, что просто срываются из-за стресса, и выдохнули, тем самым молча извинившись друг перед другом. Но с вопросом, куда пропал ребёнок, это, к сожалению, помочь не могло. Ни у кого не было идей, где она потерялась. Тем временем Моко и Хилли по-прежнему стояли в дверях гостевой комнаты, в страхе косясь на Аделинду и господина, не совсем понимая, можно ли им уйти, а если и можно, чем именно им следовало бы заняться. Но лучше бы они последовали примеру маленькой гостьи и тоже скрылись из виду, так как главная горничная снова обратила на них своё внимание и с прежнем нервным напряжением обратилась к служанкам: — Я не понимаю, у вас работы нет? Здесь вы больше ни к чему. Идите лучше на кухню — повара сказали, что там вновь объявились грызуны. Стоило Аделинде упомянуть об этом на первый взгляд ничем не примечательном обстоятельстве, как в голове Дилюка что-то щёлкнуло, и он ринулся на кухню, чтобы проверить свою догадку. Не поспевающая за его выводами Аделинда лишь последовала за ним, а за ней — пугливые горничные. Наверное, со стороны Дилюка было слишком самонадеянно полагать, что его предположение верно. И только Архонту было известно, что делал бы мужчина, если бы оно не подтвердилось. Но какое-то внутреннее чутьё — или прошлый опыт бытия самим ребёнком — подсказывали ему, что ошибки быть не могло. Господин Рагнвиндр очутился на кухне, застав там несколько кухарок, ходивших кругами вокруг табуретки, на которой с задранными ногами сидел повар. Он, трясясь от страха, прижимал к груди половник, в случае чего готовый воспользоваться им как оружием. Как было сказано ранее, повар был окружён женщинами, пытающимися его нещадно упросить успокоиться, но их уговорам он не внимал, а лишь наоборот сильнее сжимался, будто стараясь и вовсе раствориться в воздухе. Так могло продолжаться ещё долго, но настроение на кухне переменилось, стоило на пороге появиться хозяину. Кухарки сразу же отстали от повара, переключив своё внимание на другого мужчину, и учтиво поклонились. Повар тоже сделал кивок головой, но со своей табуретки слезать не стал, хоть и осуществил попытку опустить одну ногу на пол, но в последний момент, струсив, передумал и поднял её обратно. Однако стоило из-за широкой спины господина Дилюка выглянуть Аделинде, чей острый, словно лезвие кухонных ножей, взгляд не внушал ничего доброжелательного, повар, сглотнув и всё ещё дрожав от охватившей его паники, в конце концов спустился на землю, сильно щурясь, будто стараясь себя убедить, что если опасности не видно, значит её и правда нет. Видимо, бедный мужчина решил, что никакой его страх мышей не сравнится с теми ужасами, какие учинит с ним Аделинда за это недостойное поведение, которое он демонстрировал перед господином. Но вот самому же господину Дилюку были безразличны действия слуг: по-прежнему выражая крайнюю степень изнуренности от происходящего, он задал лишь один короткий вопрос «где?» и, следуя указаниям кухарок, направился в сторону пустых винных бочек в дальнем углу кухни. В одной из них, если прислушаться, можно было разобрать тихий хруст, будто кто-то внутри с жадностью уплетал печенье или что-то подобное. Подняв крышку, в утреннем свете, заливавшем помещение из окон и теперь попадающем и внутрь бочки, он увидел съёжавшегося на дне ребёнка, уплетающего сворованные из ближайшего же шкафа крекеры и ещё несколько минут назад числящегося вновь пропавшим. Теперь, когда девочку обнаружили, она не выглядела раскаивающейся, а лишь расстроенной от понимания того, что, скорее всего, лакомство вскоре отнимут. Дилюк издал вдох облегчения, а Аделинда, по-прежнему стоявшая около входа в кухню, зашипела, словно закипающий чайник, тем самым отогнав от себя прочих собравшихся в кухне, которые поспешили сделать несколько шагов назад, чтобы не попасть под удар. — И что ты тут делаешь? — поинтересовался Дилюк у девочки. — Я захотела есть, — лаконично ответила та, полностью уверенная в том, что подобное являлось весомой причиной для таких причуд. Наступила пауза. Девочка вылезать из бочки явно не хотела, продолжая, как и раньше, хрустеть крекерами, а Дилюк растерянно замер, задумавшись о том, что делать теперь. Помявшись на месте, мужчина наклонился и запустил руки в бочку, доставая оттуда виновницу переполоха. Сделать это было довольно просто, так как девочка была маленькой и легкой — как заключил вчера доктор, у которого всё-таки не без боя, но получилось вечером её осмотреть. Согласно его выводам, ребёнок был возрастом примерно около семи-восьми лет, но выглядел младше из-за особенностей строения тела. Она не была худой, напротив, у неё отчетливо прослеживалась развитость мышечной структуры, но общая «маленькость», предположительно вызванная неблагоприятными для развития условиями в более малом возрасте, давала о себе знать и обеспечивала ей определенную юркость по сравнению с ровесниками — она же позволила ей ограничиться лишь ссадинами после своего необычного способа побега. Поэтому достать девочку из бочки для сильного Дилюка не представляло проблемы, за исключением того, что ребёнок стал сопротивляться и брыкаться, не желая оказываться у кого-то на руках. Но всё-таки вытащенная на свет и очутившаяся прижатой к груди своего спасителя, ещё посопротивлявшись некоторое время для виду, она утихла и смиренно позволила вынести себя с кухни. Конечно, Дилюк держал её в руках несколько неумело, но даже подобная неуклюжая ласка была ключом к душе девочки. Вместе с ребёнком на руках Дилюк пошёл к направлению выхода с кухни. Поравнявшись с Аделиндой, которая до сих пор метала искры из глаз при виде девочки, он распорядился, чтобы главная горничная взяла сегодня выходной и хорошенько отдохнула. Позвав с собой лишь Хилли и Моко, хозяин удалился, оставив Аделинду в недоумении. Такое бывает, когда человек, привыкший изо дня в день работать на износ, остаётся без дел и, совершенно разучившийся жить для себя, не понимает, что ему теперь делать с освободившемся временем. При виде этой сцены повар и кухарки переглянулись, без слов поняв друг друга, и приготовились к чему-то страшно-неясному. Аделинда, которая пока ещё не отчитала их за то, что без вмешательства хозяина они не смогли разобраться с «проблемой с грызунами», безусловно намеревалась это сделать перед выходом на свой неожиданный выходной. И только ветру, залетевшему на кухню через открытые окна было суждено узнать, что в то утро произошло за закрытыми дверями кухни, когда господин Рагнвиндр покинул её. Но поговаривали, что тогда-то повар поместья и излечился от своей фобии перед мышами, зато и приобрёл несколько других. Девочка, удобно устроившись на руках у Дилюка, с интересом вглядывалась в обитателей винокурни мимо, которых её проносили. Они все ей казались довольно чудными. Что взять повара, которых боится грызунов. Разве не очевидно, что там, где находится куча еды, обязательно заведутся крысы? Лично ей этот факт казался предельно ясным, отчего она полагала, что и мужчина должен был подумать о подобном заранее при выборе профессии, и если бы он понимал, что так и не сможет перебороть свой страх, то ему стоило бы остановиться на чём-то ином. Уже не говоря о том, что все эти мелкие зверьки были совсем не страшные: зачем бояться того, кто в несколько раз меньше тебя? Это им стоило оставаться настороже, иначе точно какая-нибудь поварёшка прилетела бы по мышиной голове. Но повар был не единственным человеком, чьё поведение поражало её. У девочки так же возникли вопросы и к кухаркам. Неужто они все вместе не смогли стащить повара с его табуретки? Но с другой стороны, если бы кухарки захотели проявить немного настойчивости, она бы им посоветовала выбить табуретки из-под мужчины, чтобы тот с грохотом плюхнулся на пол и понял, что в нём и на нём ничего страшного нет. Сделать это было бы довольно легко, если знать куда бить. Видимо, кухаркам не больно и хотелось снять повара — у них же появился такой повод не работать. Вообще, по скромным наблюдениям ребёнка, многие слуги здесь отлынивали от своих обязанностей. Например, можно было взять тех же служанок, которые сейчас шли рядом с ней. Хилли и Моко — а она запомнила их имена в виду некоторых причин — в действительности встречались ей не в первые: девочка видела их ещё вчера, когда скрывалась во время своего побега. Девушки были из той части горничных, которым поручили наравне с прочими работниками искать её. Но те не шибко-то и старались. Она видела, как Хилли и Моко несколько раз проходили мимо её «шалаша» и, если бы проявили чуть больше внимательности, несомненно её бы обнаружили. Но нет, они даже не старались! Взамен этого горничные обсуждали то, что в неё — то есть в гостью господина — непременно вселился один из призраков, обитающих на винокурне, поэтому та стала одержимой. Якобы одна из них читала о чём-то подобном в каком-то романе. Ну что за глупости! Вроде, они были намного лет старше девочки, а до сих пор не выучили, что страшиться надо не призраков, а людей, так как последние, в отличие от первых, скорее причинят тебе вред. Несмотря на то, что такие рассуждение Хилли и Моко раздражали её, девочке было проще свыкнуться с их бездельем и наивностью, чем с тем, что представляла из себя главная горничная. Аделинда — а врага стоило знать в лицо — таила в себе больше опасности, чем казалось на первый взгляд. Девочка не помнила, но ей казалось, что раньше она встречала таких людей: вежливых, принципиальных, но скрывающих истинных себя за маской. Никто не мог сказать, что творилось в их голове, отчего предсказать их поступки не представлялось возможным. А девочка крайне не любила ситуации, которые не могла предугадать. На самом деле, Аделинда разделяла мнение ребёнка насчет непредвидимых обстоятельств: главной горничной тоже не нравилось, когда что-то шло не плану. Вообще, они обе смогли бы найти в друг друге много общего, и, по-видимому, их взаимная неприязнь как раз была вызвана их чрезмерной схожестью. Но то были лишь люди, с которыми при желании девочке можно было и не общаться — чего стоит просто убегать каждое утро из спальни раньше, чем туда придёт этот монстр в белоснежном фартуке и тазиком для умывания, а? Куда выше в глазах ребёнка стоял тот, кто сейчас нёс её на руках, так как с его существованием не считаться было нельзя. Господин Дилюк, главный во всей округе, тот, чьих приказов слушались и повиновались. Дружба с ним могла бы принести свои плоды. Конечно, девочка не рассуждала в подобных категориях, но всё равно задумывалась о таком. Она не чувствовала себя обязанной перед ним за спасение, но считалась с его мнением. Наверное, это называлось уважением. Однако девочка ловила себя на мысли, что, если этот Дилюк и не был бы столь влиятельным человеком и относился бы к ней не столь добро, она бы всё равно старалась бы держаться к нему ближе. Будто бы между ними была связь — невидимая нить, соединяющая их друг с другом и не позволяющая ей уйти, даже если она захочет. Кстати, уходить ей было особо некуда. За неимением памяти о местах, где она когда-либо была до этого, скучать ни по чему ей не приходилось, а значит рваться куда-то ей было незачем. Винокурня стала для неё одним из условий, на которое она не может, да и не хочет повлиять. Как декорация, в которой должен был разыграться спектакль… А ей, наверное, раньше очень нравились театральные постановки. Ещё одним человеком, о котором стоило бы упомянуть, был капитан кавалерии. Кэйа, кажется… Девочка видела его лишь раз, но, кажется, он был близок господину Дилюку, а значит и ей стоило быть с ним любезным. Но почему-то он её пугал. Возможно, виной всему была его необычная внешность. Кроме того, его тоже с трудом можно было предсказать, как и Аделинду, но если Аделинда просто раздражала, то этот мужчина вызывал двоякие чувства. Так что о нём она не спешила делать какие-либо выводы, тем более девочка была уверена, что он ещё ни раз появится на винокурне. Вообще, ей было довольно любопытно, какие отношения были между ним и Дилюком, так как не под одни имеющиеся у неё представления о людских взаимоотношениях они не подходили. Хотя и этот вопрос мог подождать своего часа — рано или поздно она и на него найдёт ответ. Дойдя до гостевой комнаты, Дилюк передал ребёнка на попечение горничных и попросил подготовить ту к завтраку. Хоть час для еды был и ранним, он понимал, что вряд ли у него получится снова заснуть, так что стоило считать день начатым. Кроме того, мужчина был уверен, что теми крекерами девочка явно не наелась, а значит, если оставить её вновь без присмотра, она снова может натворить дел. Так что вернувшись уже в свою комнату, он сам стал собираться к трапезе, ведь до сих пор он щеголял по поместью лишь в пижаме и халате. Обычно для таких дел, как подготовка костюма, аристократы прибегали к помощи слуг, но Дилюк был против подобной роскоши. Ему не составляло труда одеться самому, благо за столько лет он научился подбирать вещи друг с другом. К тому же нельзя было сказать, что его гардероб пестрил разнообразием — одни чёрные вещи прекрасно подходили к другими, поэтому ошибиться с цветовым сочетанием было трудно. То же самое касалось и причёски. Имея длинные густые волосы, Дилюк, на удивление, редко изменял привычке — как правило, его выбор всегда останавливался на хвосте, низком или высоком, по настроению. Но за этим стояла другая причина — Дилюк не любил, когда кто-то трогал его волосы, да и всю голову вообще. За редким исключением он позволял иногда Аделинде помочь ему со сборами на какие-то важные мероприятия, но даже и тогда он продолжал чувствовать себя дискомфортно. Как и было запланировано, со своей гостьей Дилюк вновь пересёкся на завтраке. Хилли и Моко приодели девочку, но они явно были не столь искусны в этом деле, как Аделинда. Детской женской одежды в поместье не было, поэтому платье пришлось одолжить у кого-то из слуг, имеющих детей примерного такого же возраста и похожей комплекции. Но одежда с чужого плеча сидела кургузо. Кроме того, девочка, скорее всего, не позволила затянуть на себе ленты корсета, из-за чего в талии наряд болтался. На голове тоже творился лёгкий хаос: белокурые волосы были заплетены в две косы, но даже в четыре руки у горничных не получилось сделать так, чтобы пряди не выбивались. Гладя на это жалкое зрелище, Дилюк подумал, во-первых, о том, что отправлять Аделинду в дневной отпуск было опрометчивым решением, а, во-вторых — при условии, что ребёнок останется у него надолго, в чём он пока, конечно, не был уверен — стоило закупить ей новой одежды. Девочка прошла к столу и села напротив Дилюка. Её совершенно не смущало то, что они впервые завтракали вместе — казалось, куда больше её заботили блюда, которые вот-вот должны были подать, потому что она то и дело поглядывала в сторону двери, ведущей к кухне. И пока завтрак полностью завладел ей, вести с ребёнком какие-то разговоры было довольно бессмысленно, поэтому мужчина принял решение выжидать подходящего момента. Вскоре блюда были поданы. Дилюк внимательно наблюдал за тем, как девочка вела себя за столом: он ожидал, что та с жадностью накинется на еду, из чего можно было бы сделать вывод, что её долго не кормили. Но нет, она ела хоть и довольно быстро, но спокойно, много, не более, чем ел сам Дилюк в детстве. Соответственно, гипотеза врача о том, что в последние годы девочка жила в нормальных условиях, в том числе и в последние дни перед нахождением, не опровергалась. Кроме того, у ребёнка были кое-какие манеры. Конечно, она не знала всех норм столового этикета, но вполне спокойно орудовала различными приборами и примерно понимала, как есть то или иное блюдо. Дилюк неосознанно сравнивал её с Кэйей и приходил к мысли, что того не зря в первые недели после нахождения называли дикарёнком. Хотя место для удивления всё-таки оставалось: Кэйа, который по первости отличался болезненной худобой, ел редко, а его нынешняя гостья, не испытывающая подобных проблем, искала любую удобную возможность, чтобы своровать что-нибудь съестное. Видя, что малышка уже доедает, Дилюк приступил к очередному допросу, решив начать издалека: — Если ты вновь захочешь есть, обратись к кому-то из слуг, и они подадут тебе что-нибудь. Я распоряжусь об этом. Необязательно самой сбегать на кухню. В ответ девочка лишь что-то промычала с набитым ртом и кивнула. — А если, — продолжил Дилюк, — у тебя возникнут ещё какие-то проблемы, можешь смело обращаться ко мне. Я постараюсь тебе помочь. Ребёнок вновь кивнул, в этот раз делая большой глоток яблочного сока. Оторвавшись от стакана, она довольно причмокнула и, удовлетворённая плотным завтраком, откинулась на спинку стула. В этот момент Дилюк принялся действовать: — Кстати… ты так ничего и не вспомнила? Этот вопрос ей, очевидно, не понравился, но она была к нему готова. Не стоило иметь много ума, чтобы понять: подобная щедрость была вызвана лишь стремлением задобрить её. — Не-а, ничегошеньки. Я уже тебе говорила, господин Дилюк, что ничего не помню до момента, как проснулась здесь в окружении этих нянек. Даже то, как ты спас меня в бурю, я смогла вспомнить только после того, как ты мне об этом напомнил. — Однако, возможно, у тебя есть какие-то… ощущения, которые ты можешь интерпретировать, как некие подсказки из прошлого? — У меня есть ощущение, что мне не нравится, куда идёт этот разговор. Такое считается? Дилюк изнуренно покачал головой. Это было явно сложнее, чем он предполагал. — Хотя, — девочку вдруг осенило, — есть кое-что. Знаешь, это что-то похоже на неприятные мурашки, расползающиеся по телу, меня как будто начинает лихорадить и руки прям чесаться начинают. — И при каких условиях такое с тобой происходит? — поинтересовался Дилюк. — Всякий раз, когда я вижу ту противную горничную, — выпалила девчонка и громко расхохоталась, — а может это она меня на улицу выбросила, а? Не веришь? Сам же говорил, что ощущениям стоит доверять. Она продолжала заливаться смехом от удовольствия собственной шуткой. Девочка явно пыталась нащупать границы терпения своего спасителя, чтобы в будущем знать, какую черту преступать нельзя. — Ладно, — Дилюк оставил эту затею и перешёл к чему-то более практичному, — давай поговорим о твоём имени. — Его я тоже не помню, — предвидя его вопрос, ответил ребёнок. — Я это… понял. Но даже если ты его не помнишь, тебя же надо как-то называть. Мы могли бы выбрать тебе временное имя. Ты бы могла выбрать. Есть идеи? Девочка задумалась. Казалось, она впервые проявила интерес к беседе, правда пытаясь что-то вспомнить или придумать, но ничего не приходило её на ум. Это, на удивление, сильно её огорчило — через минуту раздумий её брови и уголки рта поползли вниз. Словно ей очень не хотелось упускать возможность принять решение самостоятельно, но она совершенно не знала, как лучше распорядиться подвернувшимся выбором. Почувствовав уязвимое место девочки, Дилюк сменил тактику. Благо у него со старых времён были заготовлены планы сближения с детьми. — Хорошо, давай так. Ты умеешь читать? — получив утвердительный ответ, Дилюк высказал свою идею: — Тогда могу предложить тебе воспользоваться своей библиотекой. Там много книг, и ты могла бы найти в одной из них имя, которое тебя устроит. Эта новость вернула девочку в прежнее приподнятое расположение духа. Не дожидаясь, пока Дилюк встанет из-за стола, она первая вскочила со стула и, не желая терять ни минуты, поспешила в библиотеку. Но дойдя до широких дверей, ведущих из столовой, она вдруг осознала, что совсем не знала, где находилась библиотека, так как вообще-то была здесь только второй день и то за вчера успела хорошо изведать лишь виноградники. Поэтому пришлось так или иначе ждать своего спасителя. Дилюк не соврал, когда сказал, что у него много книг: по обе стороны от входа комната была заполнена высокими шкафами, каждая полка которой ломилась от разнообразной литературы, что заставило девочку ахнуть при первом посещении этого места. Помимо книжных шкафов, дивана и кресел для чтения, тут так же находился письменный стол. В действительности Дилюк не любил работать в кабинете, который когда-то принадлежал его отцу и теперь принадлежал ему. Его он использовал только для уединенных бесед, которые не были предназначены для посторонних ушей. А для обычной работы он больше любил библиотеку, так как чувствовал себя здесь уютнее и расслабленнее, отчего и поручил поставить стол и сюда тоже. Дилюк жестом пригласил девочку войти и приступить к поискам нужного имени, а сам сел за своё место и разложил перед собой захваченные заранее из основного кабинета документы. Тут были отчёты о продаже вина и покупке ингредиентов, обращения работников, заявления на отпуска, письма от партнёров и даже брошюры с навязчивой рекламой каких-то услуг. Так как продолжительное время Дилюк был в деловой поездке и не мог в полной мере осуществлять контроль за поместьем, корреспонденции скопилось много. И хоть Эльзер по его просьбе и производил первичный отбор нужного и не очень, всё равно стопка бумаг скопилась внушительная. Поэтому, возможно, было и к лучшему, что Дилюк встал сегодня столь рано. Однако среди всего этого было кое-что поистине занятное, а именно странная папка, очевидно не имеющая к делам винокурни никакого отношения, ведь её Дилюк привёз как раз из той поездки, из которой вернулся несколько дней назад. Он успел бегло просмотреть содержимое папки ещё в карете по дороге домой, пока известные обстоятельства не отвлекли его, но документы, собранные там, требовали более тщательного анализа и были крайне ценны. Поэтому и сейчас он решил отложить их на потом, так как ребёнок, бегающий в комнате от полки к полке, мешал сосредоточению и требовал какого-никакого внимания к себе. Вдруг девочка случайно уронит книгу себе на голову. Или того хуже перевернёт книжный шкаф! Глупые, конечно, опасения, но Дилюк всё равно нервно продолжал краем глаза следить за ней, чтобы успеть в случае чего быстро среагировать. — Тут ничего нет! — спустя некоторое время поисков провопила девочка, ударяя кулаком по столу Дилюка, чтобы привлечь его внимание. — Ты осмотрела только нижние полки, сейчас я достану тебе книги, что стоят выше, — Дилюк приподнялся на стуле, но снова услышав капризы ребенка, сел обратно. — Там тоже ничего не будет, я уверена! Дилюк достал из кармана пиджака часы и взглянул на циферблат: — Только час прошёл, а ты уже устала. — А кажется, будто прошла целая вечность. — Не придумывай. Дилюк неосмотрительно позволил себе вернуться к чтению рабочей документации, за что получил уже удар не по столу, а по плечу. — Так мне достать тебе книги? — словно и не чувствуя удар, как ни в чём не бывало поинтересовался он. Ребёнок лишь хмыкнул, наигранно изобразил обиду и, отвернувшись, подошёл к дивану, повалившись на него. Чем-то она сейчас напоминала Кэйю… — Придумай мне имя, — скомандовала девочка. — Ванесса. — Почему Ванесса? — Просто в голову пришло. Ты же попросила придумать. Такой безответственный подход её явно не устроил, и девочка, разозлившись ещё пуще, обратно поднялась с дивана и вернулась ко столу, вырвав бумаги из рук мужчины. Дилюк закатил глаза, хоть спокойно, но холодно попросив вернуть их обратно. — Не верну, пока не придумаешь нормальное имя. Дилюку пришлось всё-таки встать. Он подошёл к одному из книжных шкафов и, вынимая одну книгу за другой, принялся искать в них хоть что-то, как-то напоминающее имя, пока девочка уселась на его место, вынося свои вердикты каждому его предложению. Сначала он сосредоточился на всяких романах, переполненных различными персонажами. Но ни одно имя литературного героя не устроило строптивую заказчицу, поэтому ему пришлось переключиться на исторические хроники. И то тоже ей не угодило — видимо, исторические деятели показались девочке слишком скучными. Следом под удар пошли ботанические справочники, географические карты и список крупнейших ураганов в Тейвате за последние несколько десятилетий, но как будто человеку, которому не понравились имена аристократов и бардов из легенд, могли угодить названия неодушевлённых объектов. Это всё уже начинало надоедать Дилюку: он чувствовал, как его терпение подходило к концу, а в голове начинала появляться мысль о том, что Аделинда была не так уж и неправа относительно девочки. Закончив с очередной книгой и получив отказ на все свои идеи, он не выдержал и впервые повысил голос: — Тебе ничем не угодишь, ты сама не ведаешь, чего хочешь! Нужно имя? Гретель. Это мой последний вариант. Не нравится — дальше ищи сама. Дилюк вдруг и сам понял, что перегнул палку. Он отдышался и, потирая виски, вновь обратился к девочке: — Прости, мне не стоило… Но встретившись взглядом с блестящими голубыми глазами, он умолк на полуслове. Сначала ему показалось, что в них заблестели слезы — и это очень встревожило его, так как самый большой страх Дилюка заключался в том, чтобы оказаться перед плачущим ребёнком — он бы почувствовал себя таким беспомощным в подобной ситуации. Но затем Дилюк быстро осознал, что глаза девочки блестели не от слёз, а от счастья. Она улыбалась во все зубы и радостно смотрела на него, будто все его обидные слова пролетели мимо её ушей. — Гре-те-ль, — медленно повторила девочка, — Гретель! Ой, а мне нравится. Гретель, Гретель! Грета. Ха, хорошее имя. Очень хорошее. Мне подходит. Остановимся на нём. И так безымянная гостья приобрела имя. Теперь её звали Гретель. По крайней мере до тех пор, пока кто-либо не узнал бы её настоящее имя. Дилюку выбор девочки тоже пришёлся по душе, ведь ему было привычно называть так кого-либо. Разобравшись с одной проблемой и ощутив облегчение, он решил вернуться обратно к работе, но, увы, получилось это сделать ненадолго: Гретель теперь было нечем заняться, поэтому она стала бегать по библиотеке и всячески отвлекать его от дел. Поэтому, видимо, на этом его работа на сегодня была закончена. Собрав документы в стопку, он оставил их лежать на столе, а сам взяв одну лишь загадочную папку, направился в коридор, попросив Грету подождать его в библиотеке. Дилюк отправился в свой кабинет, чтобы убрать важные документы под ключ, который всегда носил с собой. Это не заняло много времени, но вернувшись обратно он увидел картину, которую явно не ожидал застать: на диване рядом с ребёнком вальяжно сидел Кэйа и о чем-то шутливо беседовал с ним. Застыв в дверях от такой неожиданности, Дилюк задавался лишь двумя вопросами: как он мог разминуться с неожиданно приехавшим капитаном и с какой надобностью он вообще тут появился ещё даже до полудня? — …тебя дважды ловили на одном и том же, пора делать выводы, — наставнически говорил Кэйа девочке, — в следующий раз постарайся хотя бы не оставлять след из крошек. — Посмотрела бы я на тебя. Уверена, ты бы в бочку даже не поместился. Ты же такой длинный! — нахально отвечала та ему, хотя и жалась к противоположному краю дивана. — О, не говори так, однажды… — но рассказать очередную сказку Кэйа не успел. Заметив Дилюка, зашедшего в библиотеку, он мигом переключился на него: — А, господин Дилюк! Я тут вас заждался. Хорошо, что у меня была неплохая компания. Знаете, мне тут поведали, как от вас чуть вновь не сбежал ребёнок. Неутешительная закономерность получается, не находите? Нет, Дилюк был не прав, когда думал, что Грета могла вывести его из себя. Это было под силу лишь одному человеку — этому рыцарю, завалившемуся в его дом без спроса. Все теплые чувства, которые промелькнули в душе Дилюка вчера, быстро забылись и считались им не более, чем наваждением из-за стресса. Сегодня он точно бы не стал благодарить капитана за что-либо. Скорее, наоборот, это Кэйа должен был сказать ему спасибо, что он сразу не выставил его за дверь. Дилюк выглянул в коридор и позвал кого-то из горничных. Попросив увезти девочку и послушав с минуту её препирания, он всё-таки остался с Кэйей наедине. Обратно заняв место за столом, Дилюк неохотно спросил: — И зачем ты приехал? — Ах, Дилюк, ты что, забыл? — то ли правда обидевшись, то ли лишь играя на публику в лице Дилюка, начал Кэйа. — Я же пообещал тебе вчера помочь с ребёнком. Вот, исполняю обещанное. Даже выторговал у Джинн сегодня выходной. Правда пришлось пообещать, что завтра останусь допоздна. Кэйа устало вздохнул, всем видом показывая, на какие жертвы пошёл для того, чтобы оказаться сегодня здесь. Но Дилюк знал его давно, поэтому точно так просто не соблазнился бы этими сладкими речами. Но кое-что вывело его из равновесия: вспомнив, как и правда мило Кэйа разговаривал с Гретой минутой ранее, он неожиданно почувствовал укол ревности: — Так, я смотрю, ты уже нашёл с Гретель общий язык? — Да, она… Стоп, с кем? — единственный открытый глаз Кэйи округлился до таких масштабов, что смог бы посоперничать по размерам с большими глазами Дилюка. Капитан отпрянул от мягкой спинки дивана, выпрямился и то ли негодующе, то ли разочаровано прокричал: — Ты назвал ребёнка в честь своей домашней черепашки?! Дилю-ю-ю-ю-юк… Кэйа опёрся локтями на колени и закрыл лицо руками, продолжая мотать головой, не веря в услышанное. Дилюк опешил и даже немного покраснел, сломленный такой реакцией. Он поспешил оправдаться: — Она сама выбрала это имя… — А ты ей с радостью его предложил! — А что такого? Гретель умерла много лет назад, тем более, я думаю, она была бы не против. — Эй, мы о черепахе говорим! Кроме того, это тебе не эстафетная палочка, которую можно передавать от одного к другому… Постой, а если бы ты мальчика нашёл на улице? Назвал бы Гензель в честь черепашки Джинн? Или Кэйа Второй? Это же так работает. Нет, тебе нельзя доверять такие ответственные вещи. Так и знал, что надо было оставаться ночевать на винокурне. Куда Аделинда вообще смотрела? — У нее сегодня выходной. — Понятно! Если честно, Дилюк искренне не видел в произошедшем ничего такого. В конце концов у него с Кэйей часто не совпадали взгляды на многие вещи. И, как правило, это выступало их преимуществом, когда в былые времена они работали вместе, так как позволяло рассмотреть проблему или преступление под разными углами. Однако в таких бытовых вопросах это вызывало одни лишь разногласия: в детстве и подростковые годы подобное проявлялось не очень сильно, так как Дилюк обычно шёл на поводу у Кэйи, принимая его идеи как свои, но затем он научился отделять своё мнение от чужого и принимать решения, опираясь лишь на собственные суждения. Поэтому и в сложившейся ситуации, Дилюк считал себя правым, чтобы Кэйа сейчас ни говорил. Но тот молчал. Казалось, он обдумывал что-то: Дилюк заметил опущенный вниз взгляд и пульсирующую венку на его виске — это были верные признаки усиленной умственной деятельности. Однако мысли Кэйи всегда оставались покрытыми пеленой загадочности, и даже Дилюк в большинстве своём не мог догадываться, что у капитана на уме. По крайней мере, он так считал, уверившись, что никогда и не знал по-настоящему человека, сидящего перед ним, хотя в действительности это было в корне не верно. — Так ты и правда приехал просто так? — уточнил Дилюк, дабы проверить свою интуицию. — А? — Кэйю насильно вырвали из его мыслей. Его дальнейшие слова стали более небрежными, иллюстрируя, как их хозяина искренне не заботила данная тема разговора: — Нет, вообще-то, нет. Я по делу. Дилюк щёлкнул языком, с одной стороны довольный тем, что его гипотеза подтвердилась, а с другой расстроенный таким формальным причинам приезда Кэйи. Тем временем капитан встал с дивана и подошёл к его письменному столу, протягивая какой-то помятый клочок бумаги, вытащенный им из кармана брюк: — Кажется, ты украл что-то предельно важное у Фатуи, раз они объявили за тобой погоню. Смотри, что я нашёл у одного из их агентов, к его несчастью, попавшегося у меня на пути неделю назад. Дилюк взял из рук Кэйи листик. Ещё не развернув его, он вполне отчетливо понял, чем именно спровоцировал эту организацию из Снежной — на ум сразу пришла папка, надежно спрятанная в его кабинете. — Фатуи? — ещё раз переспросил Дилюк. — Несколько удивительное стечение обстоятельств, ведь это совсем не твой профиль. Как мне известно, капитан кавалерии больше предпочитает гоняться за похитителями сокровищ. Подобное как раз больше соответствует уровню рыцарей Ордо Фавониус. Кэйа довольно заулыбался, невзирая на брошенные в свой адрес подозрения: — Люблю, когда ты начинаешь показывать зубки, Люк. Видимо, что-то неожиданно запершило в горле у Дилюка, так как тому пришлось срочно прокашляться. Наконец развернув треклятую бумажку, он прочитал на ней следующее, аккуратно выведенное тёмными чернилами, от которых ещё можно было уловить лёгкий аромат цветов: «Полярная сова направилась в Гнездо с Добычей. Птенец Кукушки полетел следом. Наблюдать и оказать поддержку по возможности. Наивысший уровень. По прочтении — уничтожить». — Есть идеи, кто такой Птенец Кукушки? — спросил Кэйа. — Не имею ни малейшего понятия. Дилюк спрятал клочок бумаги в недрах пиджака, после чего немного отодвинулся от стола и сложил руки на груди. Кэйа, видимо, надеявшийся пролить хоть немного света на содержание загадочной записки и разочарованный в этом, присел на край письменного стола, рядом с котором стоял, и огорчённо вздохнул: — Эх, было в разы проще, когда Фатуи пользовались старым шифром. Вероятно, в их рядах появился орнитолог. Хотя… Ты и правда похож на сову, Дилюк. А ну-ка повернись в профиль! Адресат шутку не оценил и лишь отмахнулся. Увидев, что к продолжению прежнего разговора собеседник не готов, Кэйа решил вернуться к тому, с чего всё началось и что вызывало у него больший интерес, чем какая-то скучная работа по отлову шпионов и диверсантов: — Так что, может тогда хотя бы поделишься планами касаемо девочки? — Ты разве не собирался приехать сюда только по делам? — Как вы невнимательны, господин Дилюк. Я сказал, что приеду по делам, да, но никогда не говорил, что приехал только за этим. А ещё, я напомню, что из моих уст прозвучало, что у меня сегодня выходной. Ты же не выгонишь своего гостя скитаться с жалобным видом вокруг винокурни в течение всего дня? Последнее прозвучало скорее как угроза, нежели попытка уколоть совесть. Ещё раз убедившись, что поработать ему сегодня никто не даст, Дилюк пересказал свой разговор с Гретой во время завтрака: — Она по-прежнему ничего не помнит, — подытожил Дилюк, — поэтому, скорее всего, она поживёт на винокурне какое-то время. — Или не хочет говорить, что помнит, — тихо бросил Кэйа, но следом в миг перевёл тему: — Раз так, то для ребёнка необходимо создать благоприятные условия. А то я обратил внимание, что она у тебя ходит в каком-то поношенном тряпье. Кроме того, вдруг что-то из этого поможет её воспоминаниям пробудиться. И так как тебе столь ответственные дела поручать нельзя, то настаиваю на том, чтобы воспользоваться предлагаемой мною помощью. Как будто бы у Дилюка был выбор! Кроме того, он и сам понимал, что далеко не так хорош в заботе о ком-то, тем более, когда этим кем-то являлся ребёнок. Тот же самый Кэйа справлялся в разы лучше него, так как капитана часто привлекали к тому, чтобы следить за самым младшим рыцарем Ордо Фавониус — малышкой Кли, которая по своей детской беспечности часто создавала неприятности для города. Что уж говорить об Аделинде. И если последняя сегодня по вине же Дилюка была отстранена от работы, приходилось рассчитывать только на навязчивого Кэйю. К тому же его первое распоряжение как раз касалось Аделинды — капитан отметил, что с Гретель у неё отношения не задались с самого начала и, возможно, будет лучше держать их друг от друга подальше. Дилюк не мог с этим не согласиться. Хотя у него и промелькнула мысль, что Кэйа говорит всё это как будто с целью вместо Аделинды заняться воспитанием девочки и тем самым обеспечить себе ещё один лишний повод бесцеремонно врываться на винокурню, когда того пожелает. Но нет! Он всего лишь предложил подобрать для Греты новых горничных, которые будут закреплены за ней и через которых она будет осуществлять общение с самой Аделиндой. Также Кэйа отметил, что стоит съездить в город и закупить необходимые дитю вещи. Ну, и в-третьих, капитан потребовал от Дилюка при всех мало-мальски важных решениях советоваться с ним, чтобы не получилось таких оказий, которые приключились с выбором имени. Наверное, не стоит упоминать, в каких именно выражениях Дилюк отозвался в своих мыслях об этой «просьбе». Кэйя и Дилюк как раз подходили к комнате Греты, когда столкнулись с двумя горничными — всё с теми же несчастными Хилли и Моко — в испуге выбегающими из гостевой спальни. А вслед за ними выскочила растрёпанная Гретель с жуткой гримасой, крича низким голосом что-то вроде «я пришёл за вами». Девушки промчались мимо господ, даже не заметив последних, настолько был силён их страх перед «одержимой», но вот ребёнок, завидев мужчин, окончила спектакль и громко расхохоталась. «Я всего лишь хотела их немного проучить, — сказала в своё оправдание Грета и под суровым взглядом Дилюка всё-таки добавила, — в первый и в последний раз». Что ж, по-видимому, Дилюку придётся выплатить бедным служанкам внеочередную премию. Втроём они вернулись в комнату. Кэйа с порога принялся объяснять Гретель намеченный ранее план на день. Стоит ли упоминать, что девочка пришла от этого в восторг. Хотя, если честно, она была бы рада всему, лишь бы снова не сидеть со скучными горничными. Дилюк в то же время не особо вслушивался в их разговор, поэтому о чём точно они говорили и что именно пообещал Кэйа Грете за то, что она будет вести себя хорошо, он не мог сказать. Его взгляд блуждал по комнате, а мысли то возвращались к насущным проблем с ребёнком, то к загадочному клочку бумаги и папке с документами Фатуи. Он медленно шёл вдоль стен, обходя комнату по кругу: мимо шкафа, рядом с кроватью, вблизи туалетного столика. Наконец он вновь поднял глаза на Гретель и Кэйю. В этот момент капитан что-то шептал девочке на ухо, а та в ответ мило хихикала. Казалось, они быстро сдружили, несмотря на то как еще вчера, по воспоминаниям Дилюка, Грета боялась вылезти из шалаша, лишь стоило ей увидеть Кэйю. Он бы не удивился, если через несколько дней выяснилось бы, что Гретель избрала именно Кэйю для того, чтобы поделиться всеми секретами своего прошлого, что почему-то оставило неприятный осадок на душе. — Ты идешь? — спросил его Кэйа, держа за руку девочку, тем самым вынуждая вернуть в действительность. Первым пунктом в плане капитана по созданию для Гретель человеческих условий жизни, а не черепашьих, как он сам отзывался об этом, была экскурсия по винокурне. Ребёнку стоило бы знать, где находится какая комната, чтобы, в случае чего, он не растерялся и смог сориентироваться. Тем более даже если Грете просто понадобится обратиться к Дилюку за помощью, ей следовало хотя бы знать, где его можно найти в то или иное время дня и ночи. Так Гретель познакомили с более дюжиной комнат поместья, начиная от библиотеки, где она уже была, и заканчивая винным погребом, на котором Кэйа остановил своё особое внимание. На самом деле за этой экскурсией крылась ещё одна задача, о которой Кэйа не распространялся. Он хотел, чтобы как можно больше слуг увидели, как их хозяин проводит время со своей маленькой гостьей, дабы обозначить серьёзность её положения на винокурне. Пусть каждый запомнит, что то, как он будет относиться к ребёнку, показывает и его отношению к господину Дилюку. Это было маленькой прихотью Кэйи, навеянной его личным пережитым опытом. Девочка с радостью включилась в подобную игру, будто посвященная в её тайный замысел. В какую бы комнату они ни зашли и каких бы слуг там не встретили, Грета вела себя воспитанно, но довольно раскованно, ощущая своё особое положение в этом доме. Она весело представлялась новым именем и приветливо улыбалась, а пока работники винокурни перекидывались несколькими словами со своим хозяином, девочка всё крутилась вокруг, весело забавляясь причудливому окружению. Так, когда они пришли в столовую, где горничные натирали до блеска посуду, Гретель с огромным удовольствием принялась рассматривать своё искаженное изображение в тарелках, графинах и ложках, заливаясь при этом звонким хохотом, а после чего принялась относить каждый из предметов Дилюку, чтобы и тот поглядел на свои смешные отражения. Стоит ли говорить, что Дилюк ничего забавного в подобном не увидел, но, к его достоинству, этого ничем не выдал. А, например, в комнате для слуг Гретель уже незаметно стащила чепец и фартук какой-то горничной, чтобы покрасоваться в нём перед всеми собравшимися. И то была лишь малость из тех безобидных шалостей, которые устраивала девочка, будто сорвавшаяся с цепи. Но у того на самом деле была причина. Что бы она не задумала устроить, Гретель всегда встречала уверенную поддержку Кэйи, который не только не останавливал её от балагурства, но и, наоборот, активно включался в любую затею. Сначала Дилюк подумал, что тем самым они удумали свести его с ума, но нет — казалось, к нему это не имело никакого отношения. Просто этим двоим было крайне радостно проводить время друг с другом. И тогда взамен вскипающим чувствам пришла печальная горечь. Экскурсия подошла к концу на чердаке. Сюда Кэйа привёл девочку, чтобы показать ей их старые игрушки. Вдруг она подберёт тут что-то подходящее для себя, что смогло бы скрасить её досуг. Дилюку же, молча принимающему во всём этом участие, ничего не оставалось, как последовать за ними под крышу. На чердаке было довольно темно и пыльно, сюда редко кто заглядывал — даже горничные предпочитали пропускать здесь уборку. Но несмотря на это, почти всё помещение было заставлено разными рода вещами: здесь было очень много коробок, содержимое которых нельзя было предугадать, старая мебель, которая в большинстве своём принадлежала покойному господину Крепусу, а так же шкафы, наполненные детской одеждой для мальчиков. Для Гретель очутиться здесь было тем ещё подарком судьбы — она с таким же энтузиазмом, с которым выбирала себе имя, ринулась искать в этом груде хлама какие-либо сокровища. Кэйа, к удивлению, тоже, отбросив в сторону уже не детский возраст, с радостью бросился рассматривать вещи, вокруг себя. И только Дилюк не разделял всеобщего восторга, съедаемый переживаниями настоящего и страхом перед застывшими в этих предметах мгновениями прошлого. — О, смотри, Дилюк, это же фонограф, который твой отец привёз из Фонтейна, — изумлённо произнёс Кэйа, до этого полностью уверенный в том, что причудливый предмет с большой трубой, изрядно покрывшейся паутиной, давно был распродан вместе с другим имуществом, доставшимся Дилюку по наследству, — помнишь, как мы танцевали под него? — Не помню. — Ах, а это что… Кэйа кинулся к коробке, которая была до краёв наполнена какими-то бумагами. В них он узнал их детские рисунки, которые кто-то заботливо сложил тут, не решившись выкинуть. В ответ на множество вопросов Кэйи, Дилюк ответил только то, что, как он предполагал, Аделинда, наперекор его приказу выкинуть всё ненужное, спрятала это здесь. Но капитан почувствовал, что его обманывают. Далее его внимание захватили потёртые деревянные мечи, торчащие из какого-то пустого цветочного горшка. Как раз в этот момент из-за горы мебели показалась Гретель. На ней уже красовалась совершенно другая одежда, совсем не та, в которой она пришла на чердак: платье сменилось облегающими брюками с завышенной талией и рубашкой с кружевными оборками. А в руках она держала не кипу игрушек, как можно было подумать, а только старый плед и плюшевого мишку, на котором не было живого места — тут и там на нем зияла заплатка. — О, какой скудный выбор, — жалобно протянул Кэйа, смотря на неё, — я думал ты найдешь что-то поинтереснее. А тут всего лишь спасательный наборчик Дилюка для того, чтобы переживать грозы. Услышав это, Дилюк встрепенулся, неловко прокашлялся и подошёл к девочке, чтобы забрать то, что она взяла с собой. Но та категорически отказалась отдавать уже её сокровища. Тогда Дилюк, стряхнув пыль с игрушки и продержав её в своих руках дольше, чем это было нужно, нехотя всё-таки вернул вещи Гретель. Та не могла нарадоваться! «А ещё это мужская одежда…» — заметил Дилюк, имея в виду новый наряд малышки, но безрезультатно. Грета уже заострила своё внимание на деревянных мечах, которые ей пытался всучить Кэйа. Понимая, что такими темпами это всё может зайти слишком далеко, Дилюк, схватив обоих баловников под руки, утянул их прочь с чердака, пока ещё какие-нибудь секреты его детства не вспылили наружу. Но деревянные мечи, наравне с игрушкой, пледом и одеждой захватить с собой всё-таки пришлось. На самом деле никто бы и подумать не мог, сколько времени могло отнять подобное безделье, а ведь стрелки часов уже близились к обеду. Сколько всего полезного было упущено! Дилюк злился из-за этого, хотя, наверное, больше злился на себя — из-за того, что потакал подобному нерациональному времяпрепровождению. Хотя то была лишь вершина: Дилюк раздражался и тому, что Кэйа постоянно ставил его в неловкое положение, и тому, как умело у капитана получилось захватить всё внимание девочки и как быстро Грета позабыла о своём спасителе, а главное, тому, что совершенно не понимал, с какой целью Кэйа устраивал подобное. Пелена злости и раздражения, которые нельзя было выплеснуть наружу, застелила ему глаза, что очнуться он смог лишь тогда, когда обнаружил себя за обеденным столом, с которого горничные убирали пустые тарелки после трапезы господ. Вместе с этим пришло осознание, что так продолжаться больше не могло, и надо было поскорее заканчивать этот «выходной». А для этого было необходимо выполнить последний пункт в распорядке дня, который наметил для себя Кэйа, а именно выбрать персональных горничный для Гретель. Кроме того, это позволило бы ему оставить девочку на их ответственность, а самому наконец-то приступить к делам, куда более важным и серьёзным. Да и у Кэйи не осталось бы оправдания более прибывать в этот день на винокурне. Дилюк видел в подобном одни только преимущества, поэтому, собрав остаток последних сил, попросил всех горничных собраться в большом холле первого этажа. Девушки быстро выполнили приказ хозяина, хотя нельзя было сказать, что их оторвали от выполнения каких-либо тяжёлых обязанностей: в отсутствие Аделинды, которая с горя уехала на целый день в Мондштадт, они могли позволить себе расслабиться. Так что, казалось, всю винокурню в этот день с лёгкой руки Дилюка и при содействии Кэйи охватил дух праздности, который они принесли с собой и в холл. В ожидании господина Дилюка горничные шумно перешептывались, гадая, что это всё должно значит. Нет, они понимали, зачем их собрали здесь: сплетни по винокурне разлетались очень быстро, отчего всем уже было известно, что для юной гостьи — которую, конечно же, их хозяин решил удочерить — подбирали личную прислугу, так как госпожа Гретель не поладила с Аделиндой. Однако, несмотря на то что слухи уже и так обросли далёкими от правды подробностями, сплетницы не собирались на этом останавливаться: всем казалось, что после выбора личной горничной должно произойти что-то ещё, больше и масштабнее. Например, как назначение новой главной горничной и уход Аделинды на пенсию. В защиту Аделинды стоит отменить, что до пенсии ей ещё было далековато, но для большинства девушек, которым только вот-вот минуло восемнадцать лет, её возраст казался уже довольно почтенным. Однако то были, безусловно, мечты, нежели реальные перспективы. Всем было хорошо известно о привязанности господина Дилюка к главной горничной, которая, по рассказам, во многом заменила ему мать, поэтому шансы её увольнения резко падали почти до нуля. Но отчаиваться было рановато! Наравне с этим горничные понимали, что даже Аделинда не вечна, а значит, когда-то придёт и её черед освободить так горячо желанное ими место. Тут-то и вступила бы в силу девочка, которая, непременно, получит в наследство и поместье, и вообще всю винокурню, поэтому не мешало с самого её детства заручиться поддержкой будущей начальницы. Ведь и Аделинда начинала так же. Все эти обстоятельства приводили к тому, что почти каждая горничная в этом холле грезила пойти в личные прислуги девочки и была готова на любые ухищрения ради этого. Единственными двумя девушками, которые не разделяли всеобщего предвкушения, были бедные Хилли и Моко, что до сих пор не отошли от розыгрыша Гретель. Наверное, из-за того, что Дилюк, «крайне увлечённый» времяпрепровождением с Гретой и Кэйей, забыл уведомить их, что то была лишь шутка. Искренние уверенные в том, что малышка — демон, который появился на винокурне то ли, чтобы убить их господина, то ли, чтобы покарать непосредственно их за плохую работу — а они склонялись именно ко второму — горничные тряслись от страха вновь свидеться с ней. Они вообще не хотели никуда идти, но Хилли, запуганная главной горничной до чёртиков, всё-таки уговорила подругу послушаться приказа господина и прийти вместе со всеми. Всё-таки девушки решили, что в присутствии стольких людей вряд ли одерживая начала бы что-либо вытворять. Кроме того, сегодня в поместье находился и господин Кэйа, а он как капитан рыцарей точно бы их спас, если бы на них накинулся бы монстр. Да и господин Дилюк не остался бы в стороне… Окрылённые грёзами о том, как их спасут два самых завидных жениха королевства, они всё-таки переступили порог холла. Горничные встали вдоль стен, окружая господ, собравшихся в центре: господина Дилюка, господина Кэйю и госпожу Гретель. Кэйа окинул взглядом зал и, увидев, что все в сборе, вышел вперёд с таким видом, будто бы собирался выступить с речью перед новобранцами Ордо Фавониус, а не просто объявить горничным, с какой целью их тут собрали: — Дорогие дамы, — обратился к ним капитан с широкой улыбкой на лице, но тут же был одёрнут. — Зачем столько торжественности? — прошептал ему сквозь зубы Дилюк, который всё ещё хотел расправиться с этим быстро и тихо, чтобы вновь вернуть жизнь на винокурне в привычное для всех русло. — Если ты не понимаешь важность данного ритуала для статуса Греты, — так же тихо ответил ему Кэйа, — то прошу тебя, хотя бы не мешай. Кэйа, как он прекрасно и умел, красиво рассказал горничным о причине данного собрания, расписав яркими красками, как увлекательно будет служить молодой госпоже. Конечно, сердца девушек откликнулись ликованием, а глаза их заблестели. Горничные даже неосознанно сделали шаг вперёд — настолько им не терпелось поскорее узнать, на ком же остановиться выбор. И только Хилли и Моко побелели при этой новости. — Но, конечно же, выбрать должна сама Гретель, — подытожил Кэйа и подтолкнул девочку занять его место. Грета встала перед горничными и медленно обвила их взглядом. С такой же щепетильность, с которой она с утра выбирала себе имя, Гретель сейчас оценивала каждую девушку. Все они, наверное, были достойны быть её личной горничной — всяко лучше, чем терпеть эту надоедливую главную горничную. Но, скорее, текущая оценка была проведена больше для вида. В действительности Гретель уже сделала свой выбор ещё в самом начале, когда Кэйа только рассказал ей о том, что у неё будет своя прислуга. Ведь своим выбором она могла не только помочь себе, но и перевоспитать самих горничных, дать им возможность наконец-то выложиться на полную. Поэтому это было крайне ответственное решение, которое она вынашивала весь день. И никто бы не мог стать её горничными, если не… — Они! — сказала Гретель, указывая на двух девушек в дальнем ряду, прячущихся за спинами других горничных. Увидев, что указательный палец госпожи направлен в их сторону, лица Хилли и Моко стали белее, чем были до этого. Вот монстр и атаковал! Хилли почувствовала слабость в ногах и поняла, что ещё мгновение и рухнется в обморок, отчего сильнее схватила за руку подругу. Моко же нервно сглотнула и зажмурилась, а её губы задвигались, произнося молитву Святому Барбатосу. Но, кажется, демон, охвативший ребёнка, был столь силён, что даже милость богов не могла с ними справиться. Тогда не оставалось никого, кто мог бы прийти к ним на помощь. — Нет, — спокойно сказал Дилюк, — кого угодно, кроме них. Хоть Дилюк и редко показывал своё отношению, но о персонале он крайне заботился. Поэтому, припомнив недавнюю выходку Гретель, он не захотел, чтобы его горничных постиг нервный приступ. — Почему? — завопила Грета. Её искренность поражала — она была уверена в том, что своим выбором хочет сделать только лучше, отчего не понимала, почему её останавливают от благих дел. — Правда, Дилюк, — вступился Кэйа, — безобидная шалость, чего такого? Или мне напомнить, как ты пугал Аделинду, а? Кроме того, если ты сейчас настоишь на том, чтобы Гретель выбрала нежеланную горничную, это не принесёт никакой пользы и она будет конфликтовать с ней так же, как конфликтует с Аделиндой. Девочка закивала, хоть такая формулировка и не совсем ей нравилась, но приходилось мириться. Однако Дилюк в данном вопросе оказался настойчив. — А если она пообещает больше никого не пугать? — предложил компромисс Кэйа. Дилюк издал непонятный звук, похожий на рык зверя, и процедил одинокое «хорошо». Затем подошёл к бедным горничным, которые, судя по виду, были уже готовы упасть замертво, и поговорил с ними. Кэйе было крайне любопытно узнать, что же такого он им сказал, но из-за поднявшегося гомона раздосадованных таким выбором женских голосов ничего не услышал. Так или иначе всё ещё бледные горничные взяли себя в руки и подошли к Гретель, учтиво поклонившись перед ней, выразив свою готовность исправно служить на её благо. И казалось, что всё закончилось хорошо, за исключением того, что расходы на содержание поместья возросли, что влекло за собой очередную нравоучительную беседу от Эльзера, которые Дилюк ох как не любил. — На этом предлагаю закончить, — раздражённо сказал Дилюк. Повелев горничным заняться ребёнком и попрощавшись с капитаном, он развернулся и направился к лестнице, не дождавшись их ответа. Он не мог увидеть, как за его спиной Грета и Кэйа поражённо переглянулись, гадая, что на него нашло, ведь день так прекрасно завершился. Дилюк поднялся в свою спальню и рухнул на кровать. Каждый день с появлением ребёнка в его доме становился всё тяжелее и тяжелее предыдущего, так как всё дальше отходил от привычного уклада его монотонной жизни. Раньше всё было так просто, понятно и… однообразно. А главное, тогда отсутствовали все эти навязчивые эмоции, выводившие его. Сколько раз за день он сорвался? Три? Пять? А, может, он просто уже сбился со счёта? Это казалось таким странным. Дилюк ощущал в себе внутренний конфликт, но то, что его вызывало, оставалось для него покрытым тайной. Он видел только очевидные кардинальные изменения, случившиеся два дня назад, и винил во всём их. Что было бы, если бы он тогда не остановил карету? Наверное, вчера он бы занимался устранением последствий бури, а вечер провёл, сидя за шахматной доской, играя сам с собой и таким образом расслабляясь. А сегодня с головой ушёл бы в расшифровку документов, выкраденных им у Фатуи. А завтра бы… Но вдруг в его голове зародилась мысль о том, что случилось бы тогда с Гретель? Дилюк представил, как она совсем одна сидит на обочине лесной дороги, пока стихия вокруг рвёт всё и вся на куски. Что, если бы какая-то ветвь дерева сломалось прямо над её головой? А если и нет, что бы она ощутила, когда промокшая до нитки столкнулась бы с холодом ночи? Или и того хуже гонимые бурей волки из Вольфендома решили бы проложить свой маршрут как раз через эту часть леса?! Нет, о чём он только думал… Как бы тяжело Дилюку сейчас не было бы, он не имел возможности поступить иначе. Более того, теперь ему было очень совестно за то, что он вообще допустил такую мысль. Просто… мир вокруг Дилюка стремительно менялся — становясь похожим на мир из его воспоминаний — а он не поспевал за этими изменениями. Или не хотел поспевать. И растерянность, которая сопровождала его в последние дни, ощущалась предельно остро, особенно на фоне прочих неприятных чувств. Раздражение, где-то даже злость, ревность, отчаяние, печаль, но, как бы то ни было, среди них отсутствовала усталость. Дилюк вспомнил, как утром еле встал с этой кровати, а сейчас, несмотря на ранний подъем и то, что целый день был на ногах, чувствовал себя предельно бодрым. Неужели и он смог отдохнуть в этот выходной, каким бы сумбурным он в итоге не вышел? Однако ответить на этот вопрос ему помешал стук дверь. — Можно? — спросил Кэйа и дёрнул дверную ручку, но та не поддавалась из-за закрытого внутреннего замка. — Ты ещё здесь? — недовольно спросил Дилюк, не пошевелившись. — Спешу тебя уведомить, — продолжил Кэйа, ведь даже закрытая дверь не могла быть стать препятствием на пути тех слов, которые он намеревался озвучить, — ты поступил крайне некрасиво. Гретель очень разволновалась, что ты так ушёл. Она считает, что ты обиделся. — Я с ней поговорю, — Дилюк приподнялся и сел на край кровати, — потом… — Но ты ведь и правда обиделся. На что — неизвестно, но я уже привык к такому. Дилюк сжал руку в кулак. Наверное, было к лучшему, что их сейчас разделяла дверь. — Так или иначе, — продолжил Кэйа, — мне надо тебе ещё кое-что передать. Я был неосторожен и случайно рассказал Джинн о твоей новой роли «молодого папочки», поэтому она изъявила желание лично познакомиться с Гретель. Так как завтра она собирается спихнуть всю работу на меня, ты не найдёшь более подходящего момента, чтобы сделать это. Тебе лучше, чем мне, известно, что у неё почти никогда нет свободной минуты. Поэтому не затягивай с этим и не вынуждай действующего магистра Орда Фавониус лично ехать к тебе на винокурню, на которой ты закрылся от всего мира. Кэйа вновь дёрнул ручку, но та снова не поддалась. Казалось, что в этот жест было вложено больше смысла, чем простое желание войти в комнату. Тем временем Дилюк продолжал сидеть на кровати. Он слышал, как Кэйа сделал несколько шагов по коридору, но затем опять вернулся, словно вспомнив ещё что-то. Раздался тихий скрип — рука капитана в который раз опустилась на дверную ручку, но сейчас поворачивать её он не стал, а будто просто опёрся на неё. Дилюку не составило труда представить, как Кэйа в данную минуту стоял у порога его спальни, уткнувшись лбом в дверь. — Ещё вот что, — тихо начал Кэйа, — в общем, прости меня. Я правда просто хотел помочь. Как и обещал. Иногда я всё-таки держу слово. Но с другой стороны,. считай, что теперь мы квиты. Дилюк поднялся с кровати и ринулся к двери, раскрыв дверь. Но к этому моменту за порогом уже никого не было — Кэйа растворился в воздухе, словно туман, оставив Дилюка вновь с разыгравшейся совестью. Теперь он точно был уверен, что впредь ему стоит прилагать больше усилий, чтобы вся суматоха в его душе не сказывалась на окружающих его людях. И если самому перед Кэйей он извиниться уже не мог, то оставалось хотя бы разобраться с Гретель. Девочка сидела в своей комнате, не имея настроения даже подшучивать над новыми личными горничными, которые благодаря этому смогли успокоиться и тихо стояли в углу комнаты, наблюдая за своей госпожой, лежавшей на кровати в обнимку с плюшевым мишкой. Они ждали от неё каких-либо указаний — а скорее подвоха — но ни того, ни другого не последовало, поэтому им ничего не оставалось, как продолжать ждать. Однако именно в этот момент раздался стук в дверь. — Если это Аделинда вернулась, прогоните её, — сказала Грета и перевернулась на другой бок, чтобы не видеть вход в спальню. Горничные выглянули в коридор, после чего дверь снова закрылась. Но шаги, теперь раздававшиеся в комнате, перестали походить на походку горничных. Удивленная такой перемене, Гретель всё-таки развернулась обратно, но увидела вместо горничных в комнате только Дилюка. — Привет, — робко сказала она и села на кровать, не отпуская из рук игрушку. — Привет, — так же робко ответил ей мужчина. Повисла тишина. — Кэйа сказал, — произнесла Грета, — что ты обиделся… — Так это Кэйа сказал? — удивился Дилюк. — Нет, я лишь… немного устал. Извини, что сорвался на вас. Я пришёл, чтобы между нами не было недомолвок. — Ага, — кивнула девочка и принялась разглядывать швы на своём мишке. Дилюк молчал. Как бы цель, с которой он сюда пришёл, была достигнута, но несмотря на это, что-то оставалось не так. Он осмотрел комнату, в которой оказывался за сегодняшний день в третий раз, в надежде зацепиться хоть за что-то, но потерпел неудачу. Тут его глаза вновь остановились на девочке. Иногда ему казалось, что она смотрит на некоторые вещи, словно она была далеко старше своих лет, и это легко угадывалось в её не на шутку серьёзном взгляде. Например, как тогда, когда он её нашёл. Или когда она сбегала через окно. Но в другие моменты Гретель могла походить и на ребёнка гораздо младше себя, так как становилась столь наивной и хрупкой, будто испуганный котёнок. И это был как раз один из таких случаев. Она продолжала сидеть на кровати, переминая в руках игрушку и не поднимая своих голубых глаз. На ней была по-прежнему детская одежда Дилюка, а волосы прибывали в полнейшем хаосе, из-за того что с самого утра никто не поправлял её прическу, которая изначально была сделана кое-как. Такой вид вызывал лишь жалость. Поэтому Дилюк не сдержался и взял расчёску с туалетного столика. — Разрешишь? — спросил он. Девочка догадалась, что к чему, и повернулась к нему спиной, продолжая украдкой наблюдать не без любопытства, что Дилюк будет делать дальше. Тем временем он присел рядом и расплел ленты в косах девочки, которые в действительности почти ничего уже не удерживали. Мужчина принялся бережно распутывать золотистые волосы, после чего прошёлся по ним несколько раз расчёской и, разделив их на несколько прядей, стал плести новую косу. В каждом его действии чувствовалась уверенность, будто бы он проделывал это далеко не впервые. Гретель ощутила тепло, исходящее от его рук, и напряжение тут же покинуло её тело. Она вновь заулыбалась, хоть не так широко, как в течение всего прошедшего дня, и отложила игрушку в сторону. — Не крутись, — спокойно попросил её Дилюк, когда та пыталась повернуться, чтобы посмотреть, какая причёска появляется у неё на голове. Грета послушно замерла, хоть внутри всё горело от нетерпения. Когда Дилюк закончил, она сразу же бросилась к зеркалу. Несмотря на то, что разглядеть что-то было трудно, как бы девочка ни поворачивалась, Гретель всё равно была крайне рада. Она ощупывала пальцами тугую косу, в которую была вплетена лента, и поражалась такому мастерству от человека, который совершенно не походил на цирюльника. Заметив радость на лице своей гостьи, Дилюк выдохнул, почувствовав, что таким малым жестом, вроде, смог загладить свою вину. — А ты можешь меня научить так же? — с полными мольбы глазами уставилась на него Гретель. — А ты не умеешь? — Нет, мне всегда старшие косы заплетали, — не задумываясь, ответила девочка. Её ответ поразил Дилюка, вогнав его в замешательство. — Старшие… Ты имеешь в виду старшие сёстры? — переспросил он её, но Грета понурила голову, будто сама не понимая, что только что сказала и как это вылетело из её рта. Дилюк не сомневался в том, что она ничего не помнит, но воспоминания, словно ростки, пробивались на свет. И, наверное, не стоило их подгонять: — Ничего страшного, думаю, вскоре ты всё вспомнишь. Давай я научу тебя плести косички. — Я могу попробовать на тебе? — спросила Гретель, вернувшись обратно на кровать. Деваться было некуда. Дилюк распустил хвост и показал на передних прядях, что следовало делать. Затем Грета, закусив губу, старательно повторила движения, но с первого раза у неё ничего не получилось. Тогда Дилюк вновь ей всё продемонстрировал шаг за шагом, но сколько бы она ни наблюдала за ловкими движениями тонких пальцев, самой повторить их она не могла. В конце концов Дилюк аккуратно взял её маленькие ручки в свои и вместе с ней заплёл косичку. После этого у Греты начало получаться, и с каждой новой косой выходило всё лучше и лучше. Это занятие всецело увлекло ребёнка. Она продолжила играть с густыми волосами Дилюка, а тот, к своему удивлению, не испытывал от этого никакого дискомфорта… — Получилось, — объявила Гретель, но имела в виду она далеко не косички, — ты улыбнулся. Дилюк округлил глаза и правда обнаружил, что на протяжении нескольких последних минут продолжал сидеть, как дурак, улыбаясь непонятно чему. Но ещё сильнее его поразили слова, сказанные девочкой далее: — Кэйа, — Грета зевнула, — он с утра предложил сыграть в игру. Кто быстрее заставит тебя, — вновь прозвучал зевок, — улыбнуться. Я выиграла. Теперь он мой должник! Теперь много встало на свои места. Всё сегодняшнее поведение Гретель было направлено на то… чтобы развеселить его. И то была идея Кэйи. Это многое объясняло. А Дилюк-то решил, что они вдвоём пытались его, наоборот, доконать. Как же он ошибался. Видимо, и их перешёптывания в течение всего дня были посвящены этому глупому спору. И сошлись Гретель и Кэйа только объединённые общей целью порадовать его. Возможно, Дилюк и хотел расспросить Грету об этом поподробнее, но та, уличив тихую минутку, положила голову ему на колени и уснула. За прошедший день у неё было столько впечатлений, что они порядком измотали ребёнка, оставив его совсем без сил. Кроме того, никто не мог сказать, во сколько она сегодня встала, отправившись на охоту за печеньем. Тем временем её носик поднимался в такт дыханию, а ресницы слегка колыхались. Дилюк замер, дабы не тревожить её сон. Хотя, возможно он был просто заворожён подобным зрелищем. Его рука сама потянулась к макушке девочки, но в последний момент мужская ладонь замерла в несколько сантиметрах от головы. Дилюк принял решение немного подождать, позволив Гретель уснуть глубже, прежде чем самому отправиться в постель. Их обоих в эту ночь ждали красочные сны.