So don't treat me bad just be glad I am strong
I know where I belong
And soon you will see
We are blessed and complete
There's a place here for you with me *
"Where I Belong", Sia
— Ракета, не вертись. — Это всё из-за тебя! Нас чуть не убили сегодня из-за тебя. Ракета влажно скалит клыки, и Лайла печально опускает голову. — Нашла время сентиментальность включать, пф. — Да, я не смогла выстрелить! — восклицает выдра, промакивая набухающим от крови бинтом плечо енота. — Это был ребёнок, Ракета. Он ни в чём не виноват. — Это их отродье, Лайла! Тех тварей, что нас пытали. — Это был крилорианский ребёнок, всего лет пяти от роду. И он не заслуживал смерти, — тихо проронила Лайла. Ракета презрительно фыркнул. — Да плевать, все они гуманоиды, одинаковые! Все они, садисты, были когда-то детьми. А нам, нам было сколько лет от роду, когда с нами делали это? Енот ударил себя в грудь, где на истерзанной шкуре вздымался вживлённый в тело металл. — Нисколько, Лайла! И поэтому не смей мне заливать о милосердии. Резко поднявшись, Ракета выхватил бинт из рук выдры и закончил обработку раны сам. Поднёс к носу, скривился от резкого запаха антисептика и металлических нот крови. — Из-за того, что этот сопляк поднял тревогу, нас чуть на прикроватные коврики не пустили. И мы нарушили самое главное условие заказчика — остаться незамеченными! Теперь нам заплатят хрен да маленько, — сказал Ракета уже тихим, но мрачным тоном, прямо в глаза выдре. — Знаешь, не все проблемы можно решить, промакнув их обмусоленной тряпочкой. Лайла молчала, опустив голову, слушая, как затихают его шаги. Она могла бы найти, чем возразить, но... Дела у них и впрямь шли последнее время не в гору. Вон, даже медпакета на борту не оказалось. Повезло, что рана оказалась несерьёзной, иначе... Вздохнув, Лайла начала прибираться. Им очень нужны были деньги, а она снова могла только и делать, что лажать. Ремонт корабля, который Ракета выклянчил в долг, потребовался им именно из-за неё. Да, она не была умелым пилотом. Да, она не могла ловить звёздный ветер с такой же лёгкостью, как он. Но, как оказалось, тест хоть на мало-мальскую пригодность она снова провалила. Лайла отправилась на своё любимое место на «Возмездии». В самом дальнем углу корабля, между мерно рокочущими двигателями. Она прикорнула у меленького захватанного иллюминатора и села смотреть на уносящиеся прочь звёзды. В стекле отразился блик металла, разделив её приложенную к иллюминатору руку на сиамских близнецов. Это уже была не та жалкая трёхпалая заготовка, но суперсовременный кибернетический протез, сделанный чуткими талантливыми лапами её любимого механика. Новые руки Лайлы могли переключаться в режим кастета или электрошокера, а также сделать несколько выстрелов зажигательными или парализующими снарядами. Она не просила о такой убийственной мощи, ей бы вполне хватило простеньких, пусть даже её старых рук. Но в этом был весь Ракета. Вся его неуклюжая забота выражалась в этих любовно собранных металлических сочленениях. Он всегда брал на себя заботы о них обоих. Сейчас просто трудные времена. Нужно немножко потерпеть. Лайла отогнала горькие мысли, что не о такой жизни она мечтала. Но голубым небесам не нужны такие уроды вроде них. Выдра задумчиво водила кибернетическими пальцами по сморщенному кусочку кожи. Это почти стало привычкой. Шрам-напоминание. О том дне, который почти начисто исчез из её памяти. Она знала, что Ракета спас ей жизнь. Тащил, как балласт, защитил от пуль, выходил её — недобитую лишь по чистой случайности. Эта отметина, её металлические руки, вживлённый под кожу металл — они должны были стать напоминанием о человеческой жестокости. О том, что им нет места в мире двуногих. Предостережением. Но Лайла не держала зла и продолжала верить, что их голубое небо ещё впереди. Нужно лишь отыскать дорогу к нему.***
Ракета привычно плюхнулся в кресло и защёлкал тумблерами, сменяя автопилот. Внутри затухающей лавой вспыхивало недовольство. К свалившимся на них неудачам, к почти проваленному заданию, к унизительному ремонту «скажи-спасибо-что-сделал-одолжение» в кредит под грабительский процент. Но, конечно, он выспался за всё и сразу на Лайле. — Жалко ей... Жалко у пчёлки, — буркнул енот, выводя трассу к змеелюдской космической станции на орбите их материнского мира. Холодные и деловитые рептилии не накинут сверху ни одного юнита, несмотря на то, что работа была выполнена. Спалили-то их не на краже документов! Единственное, что могли предъявить мохнатой команде — взлом с проникновением, а в самом шпионаже их бы сам чёрт за лапу поймать не сумел. Тошнило его уже от такой работы. Юлить, пресмыкаться, затыкать гнев в кулак. Быть вечным существом второго сорта, лавировать между «божечки, оно разговаривает!» и «пшёл вон, мутант недоделанный». Ракета честно пробовал жить нормальной жизнью. Той, о которой так мечтала Лайла. После побега от Эволюционера они прожили несколько месяцев на кислородной захолустной планетке. С голубым, как чистый океан, небом. Он не знал, как насчёт Лайлы, но для него это были несколько месяцев ада. Они были изгоями и уродами, в лучшем случае — говорящими игрушками на потеху публике. Под прекраснейшими голубыми небесами они подвергались гонениям и пухли от голода. И Ракета — Ракета, не сломленная разбитыми мечтами Лайла! — именно тогда взял бразды правления их судьбой в свои лапы. Угнал с местного космопорта недавно прибывший М-корабль, который и стал их домом, штаб-квартирой и единственным пристанищем. Сначала, подстёгивая себя напускной яростью, грабил других космических путешественников. Затем, войдя во вкус, стал наслаждаться этими краткими моментами всесилия. Выгрыз, игнорируя смех и издёвки, пару первых заказов. Стал известным в узких кругах бандитов и душегубов. Особенно узких от того, что он всегда работал только с нелюдями. Это было его главным условием. Он никогда не работал на гуманоидов. Убивал их, шпионил, подрывал, саботировал — да. Но ни разу не соглашался даже на прибыльные контракты. Считал, лучше получить меньше, но не грязными деньгами из рук людишек. Конечно, не о такой жизни мечтала Лайла. Не о презренной жизни отщепенца, отброса общества. Она кричала, угрожала, что уйдёт, ругалась. Затем просто упрашивала, предлагала другие варианты заработка на жизнь. Умоляла. И, под конец, смирившись, лишь тихонько изредка всхлипывала наедине с собой. Понимал ли Ракета, что насилует её светлую душу мечтательницы? Да, как бы он ни пытался прикрываться самообманом. Как и то, что такая неказистая жизнь была в сотню раз лучше той, от которой они бежали. Потому что в ней был выбор. Криво, с ошибками, рваными мазками лысой кисти, но он писал своё будущее сам. Если только теми красками, что ему выдали — ну что ж. Пусть будет так. Они были генетическим мусором, черновиком для выявления ошибок, грязью под ногтями вселенной. Людишки выбросили их подыхать на обочину, вычеркнули из своих красивых жизней под ясными небесами. Но они ещё пожалеют. Они ещё узнают о Ракете, капитане «Возмездия», когда он придёт поджечь их смирные овечьи жизни, в которых не оказалось места двум истерзанным существам. «Ни одно голубое небо не готово нас принять, поэтому наш удел — чернота космоса», повторял он Лайле снова и снова. И чем скорее она это уяснит, тем будет лучше.***
Лайла поднялась на капитанский мостик. В лобовом стекле размыто змеилась облаками зеленоватая Аш-Шадда. Болота, сероводородные газы, вечное военное положение. Собственно, именно перманентная воинственность змеелюдов и подарила им этот заказ. А также множество других. На мирном саммите, куда мохнатая команда должна была проникнуть призраками и выкрасть подтверждения фиктивности мира между бурыми и зелёными змеелюдами, собралось и множество других рас. Как, например крилорианцы. Лайла крепко зажмурилась, но перед её глазами снова и снова вставала плачущая от ужаса девочка. Холёная дочка кого-то из политиков. Да, она не убила её. Но в тот день её бластер отнял жизни многих существ, в том числе и, возможно, родителей малышки. «Так не может больше продолжаться», подумала выдра, до скрипа сжимая кибернетические суставы. Ракета умело, с некой ленцой, правил маневровыми двигателями, неспешно разворачивая «Возмездие» к шлюзам Проциона-6, орбитальной станции, принадлежащей зеленоватому миру. Конечно, у станции было и какое-то местное не выговариваемое название, состоящее сплошь из шипящих. Но все, чей язык не был похож на розовый дрожащий шнурок, предпочитали первый вариант. Лайла медленно подошла и обняла енота со спины, положив голову тому на плечо. Прощупывала почву. Ракета подался щекой к её прохладной металлической руке и сказал: — Садилась бы ты. Сейчас будем входить в док. Сочтя добрым знаком отсутствие раздражения в голосе реактивного, Лайла тихо начала: — Я тут подумала... Может, нам стоит что-изменить в жизни? — Ммм, — рассеянно промычал енот, щёлкая тумблерами. — Почему бы нам не попробовать брать заказы на... добрые дела? Попробовать помогать кому-то? — Ха! Мы и помогаем, — хмыкнул Ракета, выпутываясь из её объятий. — Те диски, что мы везём, помогут бурым прижать зелёных, обнаружить слабые места во вражеской обороне, перебить противника и принести победу своим семьям. Ву-ху, праздник и потеха. — Нет, ты не совсем понял, Ракета... Реактивный резко обернулся и сказал ей прямо в глаза: — Всё я понял, к чему ты клонишь. Невозможно сделать хорошо для всех. Что бы не происходило в мире, всегда одни греют на этом руки, другие сосут. Нужно просто смириться, выбросить на помойку розовые очки и постараться — если очень повезёт! — не быть со стороны сосущих. Всё. Лайла всплеснула руками в отчаянии. Снова разговор заходит не туда, снова он со скоростью пересмешника перевирает все её аргументы! — Я говорю о том, что разве тебе не надоело жить бандитом? Неужели тебе нравится убивать, жечь, сеять зло и несчастья? Мстить непонятно кому и непонятно за что. Ракета ощерился и выскочил из кресла. — Если бы я был добреньким и дал слабину, то сейчас у нас не было бы этого корабля. И мы валялись бы где-то полудохлыми, ожидая брезгливых подачек от двуногих! Я живу так, как получается, Лайла. Если тебе не нравится, можешь вернуться на Ванадию. Может быть, там тебя возьмут в местный зверинец выступать учёным зверем за миску похлёбки, если попросишь. Выдра дёрнула пастью, будто захлёбываясь на суше. Низко опустила голову и едва слышно проговорила: — А что сказали бы Зубень и Поля о такой жизни? Неужели они хотели бы, чтобы наше бесконечное голубое небо оказалось таким? Хотели бы для нас судьбу всеми проклинаемых душегубов и убийц? Ракета так резко подскочил к ней, что Лайла съёжилась в ожидании удара. Но он всего лишь наклонился и прошипел ей в ухо: — Зубень и Поля мертвы. Они пали от рук двуногих, считавших себя абсолютным божеством и властителями душ. И я думаю, наши друзья хотели бы быть отмщёнными. — Нет, — выдохнула Лайла, поднимая голову с блеснувшими в меху искорками слёз. — Они хотели бы видеть нас счастливыми оттуда, где бы сейчас ни были. Наши друзья не были жестоки, и ты тоже не был. Вспомни, какими светлыми были наши мечты! Когда мы сидели в темноте, в грязных клетках, когда у нас только и было, что прикосновения друг друга через железные прутья! А теперь перед нами раскинулся целый мир, и ты хочешь лишь сжечь его дотла? Ракета не сказал ни слова. Он просто стоял, стиснув челюсти, лапы — в тугие кулаки. Стоял слишком близко, пугающе неживой, лишь сбитое дыхание выдавало в нём жизнь. Лайла нежно положила холодную ладонь на его испещрённую шрамами грудь. — Мой милый, мы просто свернули не туда. Но мы есть друг у друга, и это самое главное. Вместе мы найдём путь к нашим бескрайним небесам. Ракета отшатнулся, сбросил её руку. Открыл пасть, несомненно в попытке ядовитого остракизма, но его прервал механический голос, идущий из динамика: — М-корабль серийный номер 3286-Q9024-sigma46-N, ваш запрос на посадку обработан, подтвердите готовность. Повторяю... Ракета взобрался в кресло и хрипловатым голосом подтвердил посадку. Лайла молча заняла соседнее сидение. Под мелкие вибрации маневровых двигателей они молчали, предпочитая наполнять тишину писком приборов и щелчками тумблеров. Только когда шлюз сытым ртом захлопнулся позади «Возмездия», Ракета, не глядя на Лайлу, бросил: — Я иду на встречу с заказчиком. Ты? — Пойду, пройдусь немного. — Не забудь запереть корабль. Напряжение повисло между ними разбухшим нарывом. Казалось, ещё немного — и оно станет материальным и осязаемым. — Может, встретимся потом в баре? — робко забросила удочку примирения Лайла. — Если у меня останутся лишние юниты после закупки снаряжения. Будет чудом, если мне вообще этих крох хватит хоть на что-то, — проткнул укором енот притихшую Лайлу. «Возмездие» последний раз всхрапнуло двигателями и погрузилось в бессрочную летаргию. Голографические экраны сонно моргнули и погасли. Ракета спрыгнул с сидения, оставив выдру в тишине и сумраке опустевшего корабля.***
Ракета, конечно же, не пошёл закупать припасы. Обналичив унижения под соусом из оправданий в юниты, реактивный зарулил в ближайший бар. Публика в тёмном зале была самая разношёрстная. Процион принадлежал змеелюдам только на бумаге, на деле же здесь можно было встретить кого угодно — от центаврианских боевых рабов до обременённых непомерным кодексом послов Ксандара. Ящерки же, укрытые туманами внизу, больше интересовались взаимным откусыванием хвостов. Ракета занял свободный столик в тёмном углу, вдали от двуногих тварей. Заказал себе сразу бутылку местной жжёнки. Без особого удовольствия влил в себя первую порцию, с мрачным удовлетворением ощущая, как жидкость, некогда бывшая сахаром — а откуда взяться пшенице в дальнем космосе?— огненной изжогой стекает по пищеводу. Ракета никогда не пил «для». Только «от». Пытаясь избавиться от воспоминаний, от чувства вины, от комплекса выжившего. Теперь вот к бесконечному списку добавилось ещё и желание вытравить из себя ощущение эгоистичной скотины. Конечно же, Лайла так и не пришла. А чего он ждал, собственно говоря? Это он топил своих призраков в спирте. Она же своих отпустила на небо. С такой же лёгкостью, как и всё, что она делала. Когда Ракета, неверно пошатываясь, вернулся на корабль, тот был пуст и заперт. Ввалившись внутрь, енот прошаркал к своему углу. Небрежно брошенный на пол побуревший матрас, накрытый сверху цветастым покрывалом. Это уже было дело лап Лайлы. Ему бы хватило и голого матраса. — Ла-а-а-айла, — прошептал он на грани слышимости сумрачному потолку. Имя прокатилось по носоглотке, заставляя тревожно вздрагивать связки. Даже одно её имя приводило части его тела в движение. Как и она сама. Лёгкая, чистая, немного наивная мечтательница. Она упрямым воздушным шаром тянула его к голубому небу, не давая захлебнуться в черноте жестокости и собственного искалеченного сознания. Лайла была его Орионом, его путеводной звездой. Он же был для неё... якорем? Кандалом на лапе, что тянул вниз, к грязи, заставляя запачкаться в безумии вслед за собой. Ракета тяжело вздохнул и приложился всё к той же жжёнке. Онемевший язык, уже не ощущая вкуса, протолкнул жидкий огонь дальше по пищеводу. Сегодня шалость не удалась, и список воспоминаний не обнулился. Енот лежал на старом матрасе и, бормоча в потолок, перебирал колючие чётки зарождения своей недлинной жизни. Запах грязной подстилки, железистый запах крови, намертво спаянный с ужасом. И её глаза. Ясные звёзды, каким-то чудом провалившиеся во мрак их личной преисподней. Она была готова последовать за ним куда угодно. Она и следовала. По ступеням вниз, мягко и безропотно. Лайла мечтала о небе. Он же подарил ей боль и мрак, и заставил поверить, что что это именно то, что ей нужно. Она была светлым ангелом, которому он срезал крылья тупой пилой, приговаривая, что это для её же блага. Что он вообще мог ей предложить? Жизнь в страхе за копейки и затхлый поломанный челнок с пафосным названием. — Дурак, дурак, — прорычал Ракета, заливая горечь внутри себя ещё большей, жгущей огнём, горечью. Закашлялся, подавился. Страшно, с хрипами и слезами, с невозможностью вдохнуть. Разлив в конвульсиях остатки алкоголя, он затем долго лежал и наслаждался просто возможностью снова дышать. Приди Лайла сейчас, она бы... что? Найдя его проспиртованным во всех смыслах, распластанным в собственной жалости, бросила бы? Нет. Бесконечно тихо, называя его «милым», помогла бы прибрать следы его слабости. — Я тебя не заслуживаю, — пробормотал Ракета Лайле, как будто она уже стояла здесь, со своими карими всепонимающими глазами. Внезапно он слишком остро это осознал. Вытащив её из клетки, он подарил ей жизнь. Но это не значило, что Лайла теперь была обязана провести её подле него, сражаясь с его призраками. Он спасал её не для себя, а для вольного неба, куда она всегда хотела улететь. А он душил её здесь, на грязной земле, стреножил крылья и повисал на ней мёртвым грузом. Возможно, пришла пора дать ангелу то, чего он хочет — взмыть к бескрайним голубым небесам. С этой мыслью в обнимку Ракета и уснул, убаюканный надсадно тренькающей коридорной лампой.***
— Ровней держи. — Чёрт, тяжёлые! Что там? — В душе не имел, что оплатили, то и тащу. И ты брось такую привычку любопытствовать, — сказал старый грузчик молодому напарнику, вытирая пот со лба. Они только что притащили в грузовой отсек три здоровенных ящика соответствующего веса и теперь переводили дыхание. — Это что за крыса? — поразился молодой, и слишком громко. — Выдра, — сурово отрезала Лайла, поигрывая голопланшетом. — Так, сейчас проверим... Да, всё в порядке. Лайла протянула киберпальцы к грузчику в жесте дай-подпишу-и-ты-отвалишь. — У меня вообще-то был договор на доставку с капитаном этого корыта, — заартачился старший. — А не с его ручной крыской. — Я заместитель капитана, — процедила выдра, чем вызвала дикий хохот со стороны обоих гуманоидов. — Что за хренота здесь творится?! Ракета, нетвёрдо держась на лапах, сутулым разбуженным сгустком спустился в грузовой отсек. — О, ещё одна зверюшка! — хохотнул молодой. — У вас тут что, спецрейс для зоопарка уродов? — Слышь ты! — начал закипать Ракета, но его остановила Лайла. — Это всего лишь грузчики, они хотят получить подпись капитана за доставку и сразу же уйдут. Енот поднял мрачный похмельный взгляд и буркнул: — Ну, кому здесь расписаться? Могу сразу когтями, на яйцах. — Это что, шутка? Это правда настоящий енот? — начал смеяться младший, но получил тычок в рёбра от напарника. У того на планшете на месте фото капитана действительно красовалась язвительная енотовая морда. — Нет, я путешественник во времени, который имел твою мамку в три прогиба ещё до того, как твой папка ей присунул, — рявкнул Ракета, ставя размашистую закорючку. После того, как грузчиков удалось выпроводить, Лайла укоризненно покачала головой. — Ну и зачем ты так? — А что, я обтекать должен был? Они смотрели на нас, как на клопов! Людиш-ш-шки. Ракета сплюнул на пол. Лайла давно почувствовала витающее по отсеку тяжёлое амбре, но, не желая провоцировать напарника на скандал, смолчала. И без того повод для скандала имелся. — А это, кстати, что за хня? Енот колупнул ящик острым когтем. — Груз. Для нового задания, которое я для нас нашла. Ракета поднял на неё удивлённый взгляд и присвистнул. — Да ладно! Растёшь. И что там? — Зажигательные снаряды. — Хе, и кто мне говорил, что это я хочу жечь дотла... На кой хвост они нам сдались? Набрав воздуху, как перед нырком в глубину, Лайла выпалила: — На планете Леа потеряна связь с колонией. Последнее, что поселенцы успели передать — то, что на них напали какие-то агрессивные растения. Наше задание — слетать на разведку, собрать данные и... я подумала, что любые растения боятся огня, и это нам пригодится. — В какое говно ты нас вляпала? — скривился енот, как будто унюхал кучу этого самого под носом. — Заниматься прополкой! Делать нам больше нечего. — За это хорошо платят. Двести тысяч кредитов. Ракета одобрительно присвистнул. — Ну ты даёшь! Лайла тихо, почти беззвучно, стравила носом воздух. Вроде пронесло. — Леа, Леа... Погодь! Леа — это же колония Ксандара! Ты что, спуталась за моей спиной с людишками? Лайла страдальчески зажмурилась. Сглазила. — Ну какая тебе разница за такие деньги, а? — Принципиальная! — рявкнул енот. — Довольно я уже настрадался из-за этих кожаных мешков. И чтоб ещё снова за них шкуру портить! Отменяй заказ. Живо! — Не могу. — Мне поссать, как долго, и каким трёхстопным ямбом ты будешь извиняться, но... — Я уже потратила аванс! — перекрикивая Ракету, выпалила выдра. — На снаряды. А также медпакеты, провиант и снаряжение. Енот ухватил себя за уши и зарычал. — Почему ты не посоветовалась сначала со мной?! — Потому что ты сам говорил, что мы партнёры, и я имею равные права, — парировала Лайла, заставив себя не повышать голоса. Играть на поле истерики было прерогативой Ракеты. — Нам нужны деньги, для долга. И ты это знаешь. — А ты знаешь, что я скорей съем свой хвост, чем спутаюсь с двуногими! — взревел енот, пиная ящик, а затем матерясь вприпрыжку на одной ноге. — Ракета, это не андроиды, не улучшенные люди, не мутанты. Это семейная колония, там живут обыкновенные люди, с семьями и детьми. И им нужна помощь. — И ксандариашки посылают нас. Потому что мы отбросы, грязь под их холёными ногтями, и нас не жалко! Голос Ракеты хрипло подскочил и сорвался. Лайла, ощущая всю тщету объяснений, продолжила: — Потому что Ксандар обескровлен войной с Кри, и им просто некого больше послать. Их флот разбит, а помощь нужна немедленно. Милый, пойми, мы — последняя надежда этих поселенцев! — Бу-хууу! Бедные людишки! — издевательски скривился Ракета. — Хоть белые, хоть синие, хоть розовые — мне плевать на них с колокольни. Хоть бы все друг друга разом порешили. Ракета тяжело плюхнулся на ступеньку и замолчал. Лайла хотела подойти, обнять, утешить его, но понимала, что сделает только хуже. Она так устала бороться с его нездоровыми предубеждениями, уже перерастающими в манию. Она солгала, что приняла этот заказ из-за денег. На самом деле, ей было достаточно услышать то, что где-то в далёком космосе кто-то страдает и уже не надеется на помощь. Потому что она и сама страдала. И Ракета страдал. Тоже. Лайла не могла понять, почему он не мог осознать то, чем она жила, чем дышала. Ведь он тоже был там. Ведь они всегда были как... одно целое? — Я всё понял, — наконец сказал енот тихим, словно выстиранным голосом. — Ты хочешь робингудствовать, играть в героя, мчаться с протянутой рукой на выручку каждому страждущему. Для тебя это важнее денег. Важнее всего на свете. — Милый, пожалуйста, — робко начала Лайла, но он даже не сделал вида, что услышал. — Но я так жить не умею, и притворяться не вижу смысла. Я просто отравляю тебя, душу собой, как сорняк. — Нет, Ракета! — Я очень много думал. И надумал то, что мы, возможно, слишком разные, чтобы ужиться на одной посудине. Твоя мораль колет меня острыми углами, а я, должно быть, кажусь тебе мерзавцем. Но выход есть. Мы должны разбежаться, — закончил енот опустевшим голосом, не поднимая глаз. — Так будет лучше нам обоим. Лайла почувствовала боль, будто он ударил её под дых. Как будто выбил пол из под ног и сбросил в бездну. Едва видя, куда ступает, она подошла к еноту и мягко приподняла его подбородок своими металлическими пальцами. — Мой милый Ракета, — проговорила она прямо в его тёмные омуты глаз. — Неужели ты меня больше не любишь? Захваченный в нежный плен её ладоней, он не смог отвернуться. — Если костёр полюбит дерево, то это будет, несомненно, горячая и яркая страсть. Но дерево при этом погибнет, — едва слышно выдавил Ракета. Она чувствовала, как он роняет слово за словом в её холодные ладони. — Поэтому костёр, если любит дерево по-настоящему, должен уйти. Ракета положил лапы на её металлические предплечья и печально погладил. Она не чувствовала его прикосновений, но видела их. Видела его, так близко. — Я — твой костёр, Лайла. Мне пора уйти, пока я не сжёг тебя дотла. — Нет! — выдохнула выдра в его нос, соприкасаясь с ним мордочкой. — Ты так говоришь, потому что у нас тяжёлые времена. Ты просто устал, я тебя ни в чём не виню. — Тяжёлые времена... А у нас и не было лёгких, — горько процедил Ракета. — Скажи честно, разве я сделал тебя счастливой, заставив жить такой жизнью? Теперь он поймал её голову в капкан ладоней, не давая отвернуться. Лайла смотрела в его влажные озёра глаз, до краёв полных боли, и не могла ответить ничего, кроме: — Конечно, ведь это была жизнь с тобой. Но Ракета лишь грустно покачал головой и бессильными плетьми уронил лапы. — Не надо, Лайла. Не лги хоть самой себе. С этими словами он отвернулся и принялся подниматься по ступеням. Его худая спина с выпирающими железками заволоклась туманом в глазах Лайлы. — Нет, прошу тебя! — вскрикнула она тонко, словно внутри что-то оторвалось. — Ракета! Она ухватила его за лапу, мягкую и безвольную, как из ваты. — Я не брошу тебя голодать, не думай. Мы закончим это задание, я выплачу долг за челнок, и оставлю тебе корабль и остаток денег. Это большая сумма, тебе хватит, пока ты не определишься, чем ты хочешь заниматься. — сказал енот, не оборачиваясь. — А я — я всегда умел выкручиваться. За меня не переживай. — Не надо, Ракета, — сквозь слёзы проговорила Лайла, цепляясь за его лапу, как утопающий. — Я люблю тебя... Ракета обернулся и прижал её к себе. Между ними была ступенька, добавлявшая еноту ещё роста, что делало объятия какими-то менторскими, несексуальными, и безумно печальными. Чувствуя одновременно под руками и мягкость шерсти, и прохладу металла, он тихонько покачивал её, как ребёнка. — Ох, Лайла... А кто сказал, что дереву не нравится сгорать в этом пламени страсти?