Спасение утопающих

      Небольшая комната три на четыре метра, простенький белый футон, подушка и одеяло вместо обычной кровати. Подобие тумбочки со сглаженными углами, намертво прибитой к полу. Окно с решеткой и дверь без ручки со внутренней стороны. На тюрьму не похоже, стерильно пахнет медикаментами. Стены и потолок белые, слегка посеревшие от времени по углам. Унитаз и раковина, стоящие поодаль. Слабость в теле такая, что едва хватает сил повернуть голову.       Такемичи смутно помнит, как попал в это место, и, по правде говоря, вспоминать не хочет. Мысли после задержания как в тумане. Сначала что-то вкололи Майки, а затем и ему, потому что Ханагаки не мог угомониться, вел себя как невменяемый, раз за разом повторяя, что никто его в плену не держал, и что он сам хотел там оставаться. Взгляд Наото, направленный на него, был пропитан жалостью и беспокойством. Даже, если он хотел там оставаться, сейчас вел себя как сумасшедший. Тачибана что-то говорил ему, только получался разговор глухонемого со слепым, ни одна из сторон не понимала, что говорит второй. Или не хотела понимать.       На пробу подняв руку вверх, Такемичи долго рассматривал свою руку. Он не помнил, чтобы у него были так разбиты костяшки, сейчас щедро смазанные зеленкой. Кажется, он в припадке пытался выбраться из машины на полном ходу, затем буйствовал в камере ожидания, без устали колотя закрытую дверь. Сано он не видел с того самого момента, как его сгорбившегося с опущенной головой посадили в полицейскую машину. Оставалось только гадать, что с ним происходит сейчас.       Ханагаки потерял счет времени, просыпаясь и сразу же отрубаясь от количества успокоительного, введенего ему насильно. Во рту стоял горьковатый привкус таблеток, на вкус и не определишь, что ему дали. Очень хотелось пить. Бутылки с водой или хотя бы стакана рядом с футоном не было. Нужно встать и дойти до раковины или позвать кого-нибудь, потому что он сам сейчас вряд ли сможет даже сесть ровно. Желудок скручивало спазмами, но на фоне жажды голод был не так заметен. Глаза были ужасно сухими, похоже, он выплакал все слезы, которые у него были.       Такемичи приподнялся на локтях, попробовав сесть, прислонился спиной к стене, стараясь унять шум в голове и сфокусировать взгляд сквозь мушек перед глазами. Стало ещё тяжелее. Кондиционера в этой комнате не было, а вентиляция работала слабо. Духота в помещении стояла невероятная. Он вспотел, хотел пить и свежего воздуха. Про еду даже не думал, хотя последнее, что он ел, было шоколадными батончиками. Неизвестно сколько часов назад съеденными.       Пусть и чувствовал он себя неважно, но в душе пылало так жарко, что это слабое тело не выдерживало его напора. Ханагаки был настроен решительно, хотел ещё раз поговорить с Наото, полицией, да вообще любым человеком, которого встретит. Объяснить, что всё это ошибка, что он не должен здесь находиться, и ему обязательно нужно встретиться с Майки, что не похищал он его, и, если хотят посадить кого-то в тюрьму, то это его. Потому что он, на минуточку, убил человека. Да в Маниле, да какого-то неизвестного члена банды, но застрелил же. Вот он настоящий преступник, а не Сано, которому не повезло оказаться с ним связанным. Наото точно должен был его выслушать и понять, он ведь, скорее всего, просто запутался и принял желаемое за действительное, не мог признать, что Такемичи сам всё это затеял. Хотя, черт бы его побрал, сколько раз он давал одобрение на самые его безумные идеи. Знал как облупленного.       Ханагаки вяло размял шею, покрутив головой из стороны в сторону, тут же об этом пожалел, в глазах начало темнеть. Снова отрубаться было решительно нельзя, никто о нём не позаботится, кроме него самого. Пришлось собрать остаток сил в кулак, медленно подняться, пошатываясь, по стенке добрести до раковины и повернуть ручку с холодной водой. Он какое-то время стоял, одной рукой опираясь о раковину, а вторую подставив под струю воды. Умылся, попил, ощущая в воде неприятный привкус хлорки, но чувствовать стал себя определенно лучше. Такемичи снял футболку, смочил её целиком и надел обратно, поежившись от холода. Так было определенно лучше, стало легче дышать. Он бы и дальше стоял рядом с раковиной, если бы подкосившиеся ноги его не подводили.       Пришлось вернуться на футон, отсидеться так минут десять, а после снова предпринять попытку пройтись по комнате. Ханагаки чувствовал, что, если продолжит лежать, то лучше ему точно не станет. За решетчатым окном располагался, если так можно выразиться, парк: деревьев было немного, по обе стороны от узкой тропинки располагались скамейки, небольшое озеро, а за ним забор. Высокий, обнесенный сверху колючей проволокой. Что-то не то. Это не тюрьма, пусть и очень похоже, слишком хорошо, слишком стерильно для тюрьмы. За окном бродило несколько человек в простых серый футболках и штанах, а за ними следовал некто в белом халате. Если предположения Такемичи были верны, то он молился всем богам, чтобы это было ошибкой.       Короткий скрежет металла отвлек его от разглядывания улицы. Флешбеком в голове промелькнуло то, как кто-то пытается открыть дверь. Ханагаки для уверенности отвернулся от окна, оперевшись о подоконник и начал ждать. Дверь открылась, внутрь зашёл мужчина в таком же белом халате, как и некто снизу. Такемичи немного ссутулился, недоверчиво смотря на незнакомца из-под влажной челки. Незнакомец замер в дверном проеме, пристально смотря на него и поправляя на носу прямоугольные очки. — Ханагаки Такемичи, я ваш лечащий врач-психиатр Сато Тосио, — представился мужчина, впрочем не решаясь сделать шаг внутрь комнаты. — Вижу, вы уже пришли в себя и мы можем немного поговорить о вашем состоянии.       Ханагаки подавил приступ тошноты, отдающей недавно выпитой хлорированной водой и желчью. Слушать так называемого лечащего совсем не хотелось, но он был единственным человеком, который располагал хоть какой-то информацией. Пришлось собрать волю в кулак и заговорить, коротко прокашлявшись: — Лечащий врач? Психиатр? Мое состояние? О чем вы? — Такемичи потупил взгляд, жалея, что у него сейчас нет сил оттолкнуть незнакомца и выбежать в коридор.       Он чувствовал себя диким зверем, попавшим в охотничий капкан, где от него ничего не зависит. — Вы слышали о таком термине, как «Стокгольмский синдром? — Сато говорил мягко и вкрадчиво, стараясь внушить доверие. — Я искренне хочу вам помочь, показать, что вы в безопасности и вам незачем выгораживать Сано Манджиро. Он вам больше не навредит. — Майки не вредил мне, — выпалил Ханагаки, нахмурившись. — Я сам хотел с ним убежать, он ни в чём не виноват.       Такемичи отчасти врал. Его наверняка осмотрели, заметили пулевые ранения, которых до встречи с Майки на нём не было. И правда выглядело так, будто он не в себе. Руки слабо подрагивали, стоять было тяжело. — Видите ли, это частое состояние, когда пострадавший, чтобы защитить себя, рисует обстоятельства при которых убеждает себя, что в плену не так уж и плохо, что с похитителем у него особая связь и тот вовсе не удерживает его насильно, а совсем наоборот. На моей практике это не первый случай, вам нечего бояться, я хочу лишь помочь вам. — мужчина говорил медленно и размеренно, а внутри Ханагаки всё полыхало от негодования. — Сейчас я пришёл с вами познакомиться, после мы будем проводить наши сессии в более формальной обстановке, после которых я смогу вынести вам медикаментозное лечение. Сейчас вам назначен кветиапин, в дозировке полторы тысячи миллиграмм, он поможет вам снять напряжение и подавить депрессивные мысли. Понимаю, вы сейчас находитесь в стрессовом состоянии, но уверяю, мы работаем по новейшей системе, нацеленной как можно эффективнее привести вас в стабильное состояние.       Такемичи помотал головой, будто отмахиваясь от чужих слов. Незнакомый доселе кветиапин пугал своими свойствами. Он в препаратах не разбирался, но ощущение слабости во всём теле говорило само за себя. — Это я из-за вашего препарата так себя чувствую? — Обычно кветиапин назначают в гораздо меньшей дозировке. Он помогает успокоиться, подавить депрессивные мысли, стабилизирует сон. Но нам он нужен ради побочного эффекта. Сонливость является побочкой, которая пройдет, как только вы привыкнете к препарату. Вы приехали к нам в невменяемом состоянии, боюсь, у нас не было выбора, кроме как успокоить вас медикаментозными препаратами. Уверяю вас, это временное решение, но, если вы продолжите буйствовать, нам придется продолжить их применение на какое-то время. Я не желаю вам зла и только хочу помочь проработать травму, мешающую нормальной жизни.       Ханагаки хотел, чтобы он заткнулся. Сато казался хорошим человеком, знающим своё дело, но ему было так тошно его слушать, что в самый раз прямо сейчас упасть в припадке на пол и дать врачу повод дать ему ещё горсть таблеток, чтобы привести в овощное состояние. — То есть я в психушке? Почему? — Такемичи старался говорить ровно. — Мне нужно встретиться с Наото. Я не собираюсь здесь время терять. Я чувствую себя плохо только из-за ваших таблеток, или что вы мне там дали. Никакой ошибки и никакого синдрома нет, я полностью вменяем и мне нужно встретиться с Майки, он ни в чём не виноват.       Сато покачал головой, делая шаг назад, по направлению к выходу. — Позволю себе уточнить, даже если Сано, как вы и говорите, вас не похищал, он всё ещё остается одним из самых разыскиваемых преступников Японии. Вам ли не знать, на какие зверства способна организованная преступная группировка Бонтен? — Я вас услышал. Прошу передать Тачибане Наото, что я хочу его видеть. Будьте добры позволить с ним встретиться. — Боюсь, в ближайшее время это сделать не получится. Вы всё ещё не до конца осознаете всю серьезность ситуации. На том вынужден с вами попрощаться. Скоро принесут завтрак, постарайтесь поесть и обязательно выпейте таблетки, чтобы нам не пришлось помогать вам в этом. Поверьте, мы не хотим прибегать к радикальным методам, это всё нужно лишь для вашей безопасности.       На этих словах в Ханагаки проснулось что-то злое. Как он может быть в безопасности здесь, когда его дорогой человек в опасности. Такемичи хмыкнул себе под нос, тихо говоря: — А для вашей безопасности поскорее меня выпустить. Не знаю, что с вами Бонтен сделает, если продолжите держать меня здесь.       Хоть он и говорил полушепотом, Сато его услышал. Поправил халат, посмотрел строго, как на провинившегося ребенка, и тем не менее почти ласково сказал: — Не волнуйтесь, территория больницы хорошо охраняется. Безопасность превыше всего.

***

      Завтрак, на удивление, был вполне сносным. Мисо суп с тофу, рис и жареная рыба без костей. Белая таблетка, стакан воды и кружка с зеленым чаем. Отбросив принципы, Такемичи ел, чуть ли не давился, в полной мере ощущая, насколько проголодался. Будь он в других обстоятельствах, устроил бы голодовку, своеобразный бунт, но сейчас ему нужны были силы. Таблетку под присмотром медсестры он благополучно сделал вид, что выпил, на деле зажав, между пальцев. Когда у него проверяли рот, тихонько уронил её на футон и прижал ногой. Принимать он ничего не собирался, боялся на самом деле, как это может отразиться на его бедовой голове. Ему и без того было хреново, а поддаваться на льющиеся медом провокации доктора Сато он не планировал. Нужно было смыть таблетку в унитаз, чтобы не нашли. И откуда в нём только эти навыки.       Глупость какая-то получалась. Ханагаки, таблетки и психиатрическая клиника, по всей видимости, созданная для тех, у кого уже совсем плохой случай в голове. И он здесь, неизвестно чьими рекомендациями направленный. Наото не повезет, если это его решением было запереть Такемичи в дурке. Он ему устроит. Но для начала нужно выбраться, связаться с Коконоем или Какучо, да кем угодно из Бонтена и вытаскивать Майки, потому что он один не справится, ему помощь нужна, какая угодно. Сам себя не спасет и Манджиро не поможет. А что того ожидает, было страшно представить. С его списком преступлений была или сотня пожизненных без условно досрочного, либо электрический стул, смертельная инъекция, или какими там видами казни располагала местная судебная система. Одно радовало, любой приказ в исполнение приведут не сразу, на его расследование придётся потратить немало времени, даже с признанием, затянется на несколько лет.       О том, что Майки спасется и поможет ему, он почему-то не задумывался, вновь взвалив всё на свои худые плечи.       Такемичи нельзя сдаваться. Он просто был обязан продержаться, справиться с этим. Успокаивал себя, наматывая круги по крохотной комнате-камере, думая, что ему следует дальше делать и что говорить, чтобы глупый доктор поверил в его «выздоровление». Психологические приемы, которые он мог применить, напрягали, ещё больше пугали препараты, которые доктор Сато мог ему выписать. Ханагаки полностью психически здоров, говорил он себе, при этом проходя не первый десяток кругов по комнате, как какой-то зверь в зоопарке, сходящий с ума от тесноты помещения, не имея возможности выйти наружу и отвечать хоть за что-то в своей жизни.       После обеда, почувствовав в себе прилив сил, Такемичи попробовал помыть голову в раковине, было бы проще, будь у него нормальная душевая или хотя бы шампунь для волос, а не твердый кусок мыла, после которого волосы были сухими и вились сильнее обычного. Ещё пробовал заниматься спортом, но через десяток отжиманий устал, уполз на футон и втыкал в потолок, борясь с собой, чтобы не заснуть.       Таким как он, новеньким, гулять не положено. Ханагаки стоял у окна около часа, наблюдая за тем, как другие пациенты размеренно прогуливаются по тропинкам. Откровенно завидовал.       Как ему и обещал доктор, Наото не пришёл ни в этот день, ни на следующий, и спустя пять дней его до сих пор не было. То ли Тачибана младший сам не хотел его видеть, то ли попросту не мог из-за правил лечебницы, которые все управляющие органы должны были придерживаться.       От скуки хотелось лезть на стенку, лишь бы не занимать голову навязчивыми мыслями. Единственными людьми, с которыми он мог перекинуться парой слов, были медсестры, приносящие ему еду, отводящие в душевую, в которой даже помыться нельзя было без присмотра — безумие такое. После таких условий даже самые здоровые люди начнут сходить с ума.       Можно было ещё поговорить с доктором Сато, который раз в день приглашал его в свой кабинет на часовую беседу, после которой Такемичи чувствовал себя так, будто его мозги перемололи в мясорубке. Разговаривать с ним было опасно, кто знал, вдруг разговоры записываются. Ханагаки отвечал односложно, без подробностей, построил вокруг себя кокон, сквозь который бедный психиатр не мог до него достучаться. Научился отключаться мысленно, не слушать, прокручивая в голове боевые приемы или схему двигателя, подсмотренную в журнале.       Дорога в дурку ему была заказана — пережитые из раза в раз смерти Хинаты, ребят из банды, и даже Кисаки душевное равновесие пошатнули. В мышцах ощущалось напряжение, спорящее с общей усталостью. От того руки и ноги затекали по ночам и болели с утра, позвоночник всё время был напряжен, а челюсти сжаты во сне так, что ему придется потратить круглую сумму у стоматолога, если Такемичи не прекратит нервно скрежетать зубами.       На шестой день ему позволили короткую прогулку в пятнадцать минут под присмотром санитаров. Свежий морозный воздух, ощущение ветра в волосах и под футболкой сделали его по-настоящему счастливым. Оказывается, так просто радоваться простым вещам, когда ты их лишен, даже окно по собственному желанию открыть не можешь. Есть только ты, четыре стены и мысли, что не затыкаются ни на секунду в тяжелой голове.       Ханагаки думал о Майки.       Поверить не мог, что этот человек стал занимать все его мысли. Засыпая и просыпаясь, Такемичи думал о Майки. Поднося палочки с рисом ко рту, тоже думал о нём. Даже в туалет не мог спокойно сходить, чтобы его мысли не занимало это черноглазое бедствие.       Каждый день, проведенный в лечебнице, был похож на предыдущий. В один из моментов, Ханагаки не выдержал, решил взбунтоваться, о чём сильно пожалел. Прогулки сразу же запретили, препараты, назначаемые доктором Сато, стали вводить в виде уколов. Хуже того было то, что они начинали действовать, блокируя большую часть негативных эмоций. Такемичи даже вполуха не слушал названия нейролептиков, прописанных ему, всё равно в медицине не разбирался и для него они были пустым набором букв.       В сон клонило нещадно. Ханагаки спал большую часть суток, просыпаясь только для того, чтобы попить и поесть.       Ночные кошмары, жуткие и реалистичные, возвращали его в деревянный домик недалеко от Манилы, в который в его сне смогли пробраться недоброжелатели, а он даже ходить толком не мог, не то чтобы дать отпор. На подкорке сознания, вспомнились рассказы Манджиро о том, что в том доме кого-то убили мачете, а после скормили крокодилам или завернули в ковер, он уже не помнил. В сознании Такемичи крокодил сидел под кроватью и только ждал, когда он опустит ноги на пол, чтобы ухватиться острыми зубами за тонкую лодыжку. Но, пока он на кровати, бояться нечего.       Ханагаки просыпался в холодном поту, тут же проваливаясь обратно в сон. Сейчас он был в здании, смутно напоминающем его родной дом. Лестница обрывалась на середине, вместо неё торчали ржавые стальные прутья, по которым, как подсказывало его сознание, раньше он спокойно ходил, а теперь было страшно. На верхнем этаже его ждала мать, повторяющая из раза в раз его имя и зовущая на ужин. А по прутьям идти было страшно. Точно упадет.       Снова пробуждение. Вспотевшее тело, гулко стучащее сердце и нарастающая паника, которую не могло унять даже осознание того, что ему это всё просто приснилось. Засыпать было страшно. Такемичи встал, спотыкаясь добрел до раковины, смочил лицо холодной водой. За окном было ещё темно, а в темноте одному сидеть страшно, пусть он даже точно и знает, что никого здесь нет. Ханагаки почти уверен, что после увиденного точно не заснет, но, опустившись обратно на футон, провалился обратно в череду кошмаров, закончившихся лишь с наступлением рассвета.       Он не выспался и спать больше не мог. Только жаловаться было некому. Есть только он и белые стены. Равнодушные медсестры, доктор Сато, с которым встречаться было страшно, и ворох навязчивых мыслей, которые никакие препараты не могли подавить.       Прятался в своих фантазиях.       Такемичи снова думал о Майки, но уже в другом ключе. Стараясь себя успокоить, вспоминал те редкие светлые моменты, которые с ними случались и в прошлом и в настоящем. Тонко улавливал, что Сано и раньше давал намеки о своей совсем не дружеской привязанности.       Например, байк, близнец его собственного Бабу. Вот он Хинате подарил кулон с клевером и она ему такой же. А Манджиро ему подарил точно такой же байк, собранный Шиничиро. Форму старую подарил. Тоже свою. Вытаскивал с собой на собрания командиров, хотя Ханагаки первое время ничем важным для банды не являлся. Прислушивался и доверял, даже когда он нес откровенный бред.       А Такемичи самозабвенно воспринимал это как само собой разумеющееся, игнорируя то, что ни с кем из младших членов банды Майки так не общался. Воспринимал это всё как его подростковую придурь, а это было совсем другое. Что даже во взрослом возрасте Ханагаки разглядел не сразу. Да и не догадался бы, если бы Майки в лоб не сказал, что он ему нравится.       Ещё вспоминал их первый раз, сжимая пальцами белую простынь и сгорая от смущения. В нём было тогда столько решимости, что даже думать об этом было стыдно.       На второй неделе Такемичи потерял счёт времени. Он и белые стены. Стены и он. Снова хмурые медсестры, глупый доктор, которому он даже не отвечал, затерявшись мыслями в одном единственном имени.       Майки.