Talk Too Much

Брюс Уэйн пока не имел удовольствия должным образом познакомиться с Бернардом Даудом, хотя они с Тимом встречались почти целый месяц. Возможно, было ещё рановато для такого шага. Сложно было подстроить свой график с учётом их ночной деятельности, должностью Брюса, вернувшегося в качестве генерального директора Уэйн Индастриз, а также занятий Бернарда и его обучением на техника скорой медицинской помощи (карьера, действительно достойная уважения). Но также у Брюса было подозрение, что его сын намеренно препятствовал их встрече как только мог. Не может быть так сложно пригласить кого-нибудь на обед, особенно, в выходной. Брюс даже говорил, что готов поехать в Готэмскую гавань, чтобы провести время у Тима в... на его лодке. Но тот был не в восторге от этой идеи. Несмотря на это, Брюс много слышал об этом мальчишке Дауде, словно уже был знаком с ним. Конечно, обычно слова Тима были случайными фактами, которые совсем не помогали Брюсу понять, является ли он хорошей парой для его сына, но такая информация была лучше, чем ничего. Например, Брюс знал, что у Бернарда есть веснушки (о чём свидетельствовало явное увлечение Тима сосчитать их все, что было сказано под токсином правды) и что он ненавидит миндаль с фисташками, но аллергии у него нет. Также Брюс знал, что у Бернарда, кажется, не самые лучшие отношения с родителями. Эту информацию он получил из-за тщательно сформулированных оправданий Тима во время зимних праздников и слишком неподходящей лёгкой одежды. — А пахнет от него словно от праздничного торта, — Тим грустно вздохнул, закрыв лицо руками. И ещё оказалось, он пахнет как праздничный торт. — Звучит неплохо, — рассеянно хмыкнул Брюс, прокручивая ленту на своём планшете. Тим застонал, драматично сползая с кресла на ковёр как раз в тот момент, когда Альфред вошёл в кабинет с серебряным подносом, на котором стояли две чашки чая и тарелка с печеньем. Дворецкий не обратил внимания на подростка, растянувшегося на полу, — что многое говорило об их семье, — и просто обошёл его по пути к столу. — Я всё испортил! — чуть ли не в истерике воскликнул Тим. — Спасибо, — произнёс Брюс Альфреду, когда тот поставил поднос, а затем посмотрел на сына. — Давай выпьем чаю, Тим. — Мои отношения вот-вот рухнут, и ты хочешь, чтобы я выпил чаю? — предъявил он. Альфред уже с тряпкой в руке обошёл мальчика, чтобы добраться до книжной полки. — Там также есть печенье, которое сделал мастер Джейсон. — Вы оба недооцениваете серьёзность сложившейся ситуации, — всерьёз сказал им Тим, хотя Альфред отлично скрывал своё волнение, сосредоточившись на перестановке книг, которые стояли на полках книжного шкафа уже десяток лет. Он перекатился по полу и уткнулся лицом в ковёр. — Я умру в одиночестве. — Что ты сделал? — решил спросить Брюс. Ему не следовало обещать, что Тим не умрёт в одиночестве, пока не выяснит, чем была вызвана такая реакция. В наши дни это был вполне вероятный исход. — Я его поцеловал, — удручённо признался Тим. Брюс сделал глоток чая, недолго помолчал, а затем осторожно спросил: — Кого? Неверность непременно привела бы к смерти в одиночестве, Тим и сам должен был знать, что правильно, а что нет. Мальчику удалось поднять голову с ковра и посмотреть на Брюса таким взглядом, словно тот его предал. — Бернарда! Кого же ещё? Или... Вообще или это он меня поцеловал, а я просто сидел… Но это не самое худшее. Самое ужасное в том, что я сказал ему после. Брюс не делал вид, словно понимает только половину того, что говорят его дети, но этот код было определённо трудно расшифровать. Кажется, Тим не оттолкнул его, хотя им ведь было по девятнадцать лет — это нормальное и ожидаемое развитие отношений, которые длились уже как месяц. Кроме того, это были даже не первые отношения Тима. Но сейчас было по-другому, и Брюс не мог сказать почему. — Итак, он поцеловал тебя, — повторил Брюс, глядя через край своей чашки на сына, который всё ещё лежал лицом в пол. — И ты сказал... — Спасибо, — простонал Тим приглушённым голосом. — Я сказал «спасибо». Брюс прокряхтел, посмотрев на Альфреда в поисках указаний. Что говорят в такой ситуации? Ни один из других его детей никогда не просил совета по отношениям. Брюс не знал что сказать и чувствовал себя слегка неудобно, но никакая неловкость не могла препятствовать заботе о своём ребёнке. Он прокашлялся. — Ну, это было очень вежливо с твоей стороны. Альфред закатил глаза в редком проявлении раздражения, но в остальном сделал вид, что временно потерял всякую связь с текущим разговором. Он представил, что Тим сделал то же самое, поскольку единственный звук, который исходил от него, — это протяжный и болезненный хрип. — Я умру в одиночестве, — повторил он. — Я не уверен, в чём проблема, — признался Брюс, признавая поражение и опуская чашку на стол. — Бернард обиделся на то, что ты сказал «спасибо»? Тим вздохнул и наконец сел. Брюс увидел красные следы от ковра на его лице. — Нет, но... Но он определённо удивился. Я даже не знаю, почему я это сказал. Кто вообще такое говорит? С тех пор он ничего мне не писал, а прошло уже два дня. Внезапно Брюса осенила утомительная мысль, и он вздохнул, устало потирая уголок глаза. — Тим, сынок, а что ты сделал после того, как сказал это? — Я сразу ушёл, типа, встал и убежал, оставив толстовку и всё такое, — сказал Тим рассеянно, словно это было очевидным выводом, хотя словесного признания оказалось достаточно, чтобы поразить его здравый смысл. Он комично широко раскрыл глаза. — Блять, я ушёл. Альфред прокашлялся, и Тим состроил виноватое выражение лица, извиняясь за свой богатый словарный запас. Но, как он и сказал, серьёзность сложившейся ситуации (которую Брюс сейчас с изумлением осознал) была гораздо более угрожающей, чем необходимость бросить горсть мелочи в метафорическую банку за сказанное плохое слово. Брюсу ничего не оставалось как снова вздохнуть. — Он поцеловал тебя, а потом ты убежал, не объяснив почему, — подытожил Брюс. — Не нужно быть детективом, чтобы понять, в чём проблема. — Я ужасный человек, — сказал Тим. — Тебе надо ему позвонить, — продолжил Брюс без возражений, поскольку бесполезно было пытаться убедить сына в том, что такие запинки в отношениях — это нормально. Он снова взял чашку чая, а Тим кивнул в ответ, с трудом поднимаясь на ноги и хлопая себя по задним карманам в поисках телефона. — Мне надо... Ты прав, мне надо ему позвонить. — Может, сначала выпьете чаю, мастер Тим? — мягко сказал ему Альфред, когда мальчик повернулся, чтобы направиться к двери. Он остановился и оглянулся на Брюса, бросив взгляд на стол, где терпеливо стояла нетронутая чашка и эксклюзивное сахарное печенье, приготовленное Красным колпаком. Брюс надеялся, что они выпьют вместе чаю, раз Тим прибыл в поместье, но он также помнил, как сам был молод и влюблён, и какие сложности всё это могло приносить, поэтому не напирал. Тем не менее, Брюс был рад, когда Тим положил телефон обратно в карман и подошёл к столу. К счастью, на этот раз он решил сесть на стул, а не на ковёр, но к чаю и печенью притронулся не сразу. На самом деле казалось, что Тиму было достаточно просто смотреть на серебряный поднос, словно бы он принял угощение от брата за личную обиду. — Кажется, вы двое подходите друг другу, — искренне сказал Брюс, когда выражение лица мальчика стало ещё более хмурым и тот медленно поднял взгляд на него. Тим глубоко вздохнул. — Да, мы... Я... очень счастлив. Он хороший. — Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся Брюс. Он надеялся когда-нибудь встретиться с Бернардом, пусть даже просто для того, чтобы поблагодарить за то, что он сделал Тима таким счастливым. В конце концов, мальчик проглотил ком в горле, взял свою чашку чая и застенчиво произнёс: — Спасибо за то, что... Ну знаешь, выслушал меня. — Конечно, приятель, — Брюс выдал свою самую лучшую улыбку, но затем не смог сдержать ухмылку. — Хотя, похоже, у тебя есть ужасная привычка слишком часто благодарить людей. Робость Тима тут же сменилась знакомым смущённым румянцем, и он посмотрел на него с застенчивым возмущением. — Брюс, это не смешно! Тебе никому нельзя говорить об этом! Потому что тогда я буквально умру от смущения, а это навсегда останется на твоей совести. Брюс пожал плечами, по-волчьи ухмыляясь и пряча улыбку за чашкой. — Даю слово скаута, что об этом никто не узнает, сын. — Хорошо, потому что, если Дик когда-нибудь узнает, он никогда не позволит мне... Эй, подожди, ты никогда не был бойскаутом... Брюс!