Лезвие у горла

Лофу засыпает в колыбели молочного тумана. Сложив руки за спиной, Цзин Юань останавливается у окна, чтобы насладиться видом: очертаниями спальных районов, которые постепенно загораются лимонными огнями, и россыпью звёзд по наливающемуся синевой горизонту. Столько лет прошло, а звёзды всё так же сияют. Меркнет лишь сяньчжоуская бирюза висящего рядом щита. (Триста пятьдесят два года под солнцем, луной и звёздами — он помнит. Стоит передать Цинцзу, чтобы не поскупилась на похвалу от его имени, когда будет отправлять запрос в ювелирную мастерскую.) Слуха достигает шорох одежд и поступь — появившаяся из ниоткуда, размеренная, почти бесшумная. Незнакомая. Цзин Юань мысленно призывает гуань дао, но не даёт ему материализоваться — древко призрачно касается пальцев, ожидая приказа. Повелитель молний собирается из искр за его спиной и застывает в окне золотым светящимся изваянием, подобным львиным статуям, охраняющим Обитель. Цзин Юань недвижимо выжидает, вслушиваясь в шаги и всматриваясь в отражение стекла в поиске подсказок. Находит лишь в последний миг: прохладное дуновение ветра, пропитанное кисло-сладким, терпким цветением Мары, кровью и чем-то особенным, неповторимым — пронесённым через десятки столетий, до боли знакомым, как шрам, оставленный ещё в детстве. Меч, изломанный, собранный из осколков и скреплённый золотом, замирает у горла Цзин Юаня. Повелитель молний заносит остриё над чужой головой. — Блэйд. Что привело тебя ко мне? — ровно произносит Цзин Юань. Изжелта-алый отблеск вспыхивает поверх звёзд. — Не тот вопрос, что должен задавать человек, оставшийся без стражи. — Что ты сделал с ними? — Не я. Мои... — пауза, вынуждающая закрасться улыбку в край губ, и наконец уклончивое: — компаньоны решили оценить навыки Облачных рыцарей. Насколько легко можно войти в Обитель их генерала. — Это не так уж и сложно, если твои руки заключены в кандалы. Блэйд фыркает. Его дыхание теплом ложится на волосы. Он неторопливо поднимается ладонью от локтя к шее Цзин Юаня. Ледяные пальцы, не скрытые перчаткой, ложатся в вырез у плеча, кружат, повторяя контуры одежды, размазывая холод по коже. Желание узнать, обнажены ли его руки или по обыкновению затянуты в бинты, заставляет чуть повернуть головой, но меч пресекает движение — и взгляд выхватывает лишь полуночно-синие волосы. Блэйд соскальзывает на лопатку и спускается к сложенным за спиной рукам, надавливает, заставляя их опустить и расслабить плечи. Скрытая за выправкой усталость наваливается с удвоенной силой. (Даже в минуту отдыха его находят неучтённые возможности. Теперь столько всего нужно будет сделать.) Блэйд ведёт пальцами по боку, под нижним краем пояса, — жест едва ли ощутимый под слоями ткани, но само его существование порождает нечто вроде нежности, — а после поднимается, собственнически останавливаясь на животе. — Они вскоре очнутся. С головной болью, жалкие, лгущие тебе в лицо, что ничего не произошло. Распусти их и найди замену получше: достойную твоего положения, — упрямо твердит он. Тянет посмотреть в его лицо: не показалось ли беспокойство в голосе. Цзин Юань неосознанно скашивает взгляд вправо, но видит лишь бордовую колонну. С разочарованием возвращается к окну, где едва уловимыми росчерками обозначены их силуэты, блеск золотых жил в мече Блэйда, сияние Повелителя молний, сжимающего гуань дао в обеих ладонях для одного точного, смертоносного удара. Он смотрит на Повелителя и обещает — то ли ему, то ли себе: это в последний раз. Давление гуань дао рассеивается, а Повелитель молний выцветает в воздухе с задержкой, в которой видится и недоверие, и осуждение. Цзин Юань на мгновение прикрывает глаза. Это в последний раз. — Кого-то, способного не только защитить, но и обратить на меня меч? Блэйд с улыбкой в голосе шепчет: — Похоже, у тебя есть кто-то на примете. Цзин Юань мягко усмехается и плавно склоняет голову к правому плечу, открывая вид на свою шею. Блэйд набрасывается на эту слабость, как хищник, почуявший кровь, — прижимается щекой к волосам над ухом, проводит кончиком носа, вбирая запах и щекоча дыханием. В каждом его движении чувствуется алчный голод, сдерживаемый лишь для того, чтобы растянуть удовольствие: вслушиваться в биение чужого сердца, смаковать на языке всхлипы и стоны, держать под контролем каждый вздох. Старая как мир игра в охотника и жертву. — С годами начинаешь по-особенному ценить каждого чужака или... старого приятеля, способного бросить тебе вызов. Блэйд остро, но довольно улыбается — знание, полученное не зрением, но опытом — и резко тянет на себя, почти касаясь лезвием кожи, вынуждая задрать подбородок и опереться о него спиной. Сам вжимается ключицей в львиную гриву оплечья, заключая в плен между своей грудью и переливающимся мечом. Слегка отдаляет лезвие — не больше чем на цунь; нужного, чтобы свободно дышать, но не освобождающего от угрозы. Спустя мгновение прислоняется бёдрами, и вздох рвётся из горла Цзин Юаня — столько одежды разделяет их друг от друга; столько преград, от которых теперь не избавиться. Искушающая, порочная близость, не дозволенная ни друзьям, ни врагам, если хоть кто-то из Облачных рыцарей увидит — желание зарождается внизу живота. Неокрепшее, тихое, как зарница, но сердце срывается с ритма от одной мысли: неправильно; нельзя, никогда, но особенно — здесь и сейчас. В отрочестве наставница не раз повторяла ему: «Не ходи по лезвию, если не хочешь крови». Только Цзин Юань ступил на это лезвие ещё тогда, когда самолично снял с Блэйда кандалы, войдя в темницу и оставив ключ у его ног. Когда, многим позже, Блэйд нашёл его и с улыбкой, похожей на проклятие, утянул в тень, а Цзин Юань не стал этому препятствовать. С тех пор каждая встреча — ещё один шаг к острию. В покоях безлунной ночью, когда дыхание звучит громче битвы; во снах, залитых улыбками и молодым солнцем; на тренировочной площадке, где чужие губы всегда на вкус как кровь и песок. В Обители божественного предвидения, в одном миге от катастрофы. Блэйд настойчиво, тягуче касается внутренней стороны его бедра, оттягивает ремешок пальцем, — дальше и дальше, край впивается с обратной стороны, — резко отпускает, и тот бьёт по коже, рассыпая дрожь по бедру. Цзин Юань сглатывает. Хрипота против желания пробирается в голос: — Не медли, если не планировал делить меня с кем-нибудь ещё. Едва уловимое движение головы, назад, к постам стражи. Блэйд усмехается на ухо и ведёт рукой выше. Выученным жестом подцепляет застёжки брюк и с наигранной неторопливостью, призванной лишь раздражить, прижимает холодную ладонь к низу живота, отчего мышцы невольно поджимаются. Жар приливает к щекам Цзин Юаня, и в паху скапливается напряжение. — Может быть, я хочу, чтобы все знали, кому принадлежит их генерал. Блэйд медленно заводит руку под бельё. Холод его пальцев заставляет вздрогнуть, задержать дыхание. Цзин Юань в поисках опоры нащупывает бедро Блэйда за собой и сжимает его. Кровь стучит в висках так часто и громко, что на мгновение оглушает. — Кому ты принадлежишь, — ниже добавляет Блэйд. Он проводит кончиками шершавых пальцев по всей длине, заключает между указательным и средним, заставляя прочувствовать твёрдые выступы фаланг. Мороз бежит по рукам, и Цзин Юань облизывает пересохшие губы. Блэйд оглаживает большим пальцем, едва надавливая и размазывая просочившуюся влагу. Его кожа неуклонно перенимает тепло, и лёгкого, будоражащего давления пальцев быстро становится недостаточно — Цзин Юань лишь в последний момент подавляет желание требовательно толкнуться навстречу. Блэйд едва уловимо кружит по краю, а после, словно прочитав мысли, уверенно скользит ниже, под основание, обхватывая и сжимая на грани боли и удовольствия. Цзин Юань выдыхает сквозь зубы. Дразнящая ласка, порождающая желание накрыть ладонь Блэйда своей и показать, как лучше, как приятнее, как правильно. Отвести меч, взять его руки, отогреть их дыханием, поцеловать шрамы, давно стянувшиеся нежной, бледной кожей, поднять край рукава, чтобы — грудь жжёт предвкушением, и тяжесть внизу живота становится едва выносимой. Наконец Блэйд накрывает его всей ладонью, неспешно двигаясь вверх и вниз. Удовольствие вмиг разливается под касанием. Цзин Юань по наитию задирает голову, откидываясь на плечо Блэйда, сжимает бедро так сильно, что даже сквозь брюки ладонь кутает теплом. Блэйд ускоряется, заставляя хватать ртом воздух, и из-под полуопущенных ресниц Цзин Юань видит, как с собственных пальцев сыплются золотые искры, бликуя на стекле. Мышцы под его рукой болезненно напрягаются, но только Цзин Юань хочет отстраниться, как Блэйд опаляет громким дыханием ухо и притирается бёдрами ближе, до предела, отчего под рёбрами сладко, волнительно тянет. Цзин Юань благодарно отпускает контроль; разрешает себе прикрыть глаза и остаться с нарастающим удовольствием наедине. За закрытыми веками легко забыться — близость и запах Блэйда начинают терзать память, подобно клинку. Воспоминания о долгих взглядах и случайных касаниях, разорванных слишком поздно, неисполненные мечты, взращённые одинокими ночами, — всё то, что Цзин Юань должен был отпустить, едва Заоблачный квинтет распался на пять обломков с изуродованными, обоюдоострыми гранями. Теперь же, когда в мире нет ничего, кроме ощущений, так легко отсечь лишнее, мучительное — столетия порознь; разыскные ориентировки по всей галактике; рубцы на коже, потемневшие волосы и обезумевший взгляд — и представить, словно на происходящее между ними никогда не было наложено табу. Словно им всегда было позволено быть вместе. С губ срывается звук — звук из прошлого, первые буквы имени человека, которого больше не существует, которого Блэйд похоронил навсегда века и века назад, вырыв могилу за рёбрами, — и Блэйд резко, с нажимом накрывает его рот затянутой бинтами ладонью. Цзин Юань распахивает глаза. — Это не моё имя, — шипит Блэйд с холодным, опасным предупреждением — как остриё меча, на котором пляшут кровавые брызги. Его рука под бельём замирает, но сжимает до одури, до жаркой тесноты, в которую так и хочется толкнуться, — бездействие, подобное пытке. Грудь Цзин Юаня беспомощно вздымается, всхлип застревает в горле, и лишь звук глубокого, частого дыхания на миг повисает между ними. Понимание приходит позже, до унижения запоздало. Цзин Юань смаргивает оторопь — Блэйд медленно отнимает ладонь от его рта, как отнимают ладонь от заложника, которому велели повторить нужные слова. Будто напоминая: исчез меч, но не угроза. — Блэйд, — сдавленно произносит Цзин Юань, ощущая, как тепло его дыхания достигает чужих пальцев. — Блэйд, — повторяет он, и в этом слышится и приказ, и затаённая просьба. Блэйд кладёт руку на горло Цзин Юаня, прижимается щекой, и лента его серьги шёлково касается кожи. Мурашки сбегают по позвоночнику, откликаясь слабой дрожью в ногах. — Больше никогда, никогда не смей забывать, — одержимо, ревностно шепчет он на ухо, а после улыбается, добавляя: — мой генерал. Цзин Юань сглатывает, чувствуя, как гортань толкается в чужую ладонь и пульс бешено бьётся о перебинтованные пальцы. Кровь подступает к горлу и ушам; лицо горит, точно обожжённое. От обращения, столь обыденного и столь интимного, на миг хочется повернуть головой, прильнуть к губам поцелуем, слизать это слово с языка, как сливки, держа пальцы на острой скуле, притянуть за шнуровку на спине и — Блэйд властно двигает рукой, и мысль растворяется в ощущениях. В звуке их неровного, разрозненного дыхания, в крепкой хватке перебинтованной руки на горле, в быстром, уверенном движении другой, в знакомом, тёплом запахе, в жаре, опаляющем спину; в имени, тонущем в тихих, низких стонах, в имени, вгрызающемся в кости и плоть. Наконец удовольствие пронизывает Цзин Юаня, как удар молнией. Звёзды плывут перед глазами, путаются друг с другом — блеск стёклышек на дне калейдоскопа, — и Цзин Юань прикрывает глаза. Приятная слабость затапливает тело и вынуждает на несколько мгновений перенести вес на Блэйда. Тот удерживает его, не выпуская руку из белья и не ослабляя хватки на горле. Проходит какое-то время, прежде чем Цзин Юань нехотя отпускает ногу Блэйда, — бёдра всё ещё дрожат, а последние искры покусывают кончики пальцев. После этого хватка на горле исчезает, и влажная ладонь Блэйда сменяется бинтами, от ощущения которых что-то нежное зреет в груди, откровенное, признательное. Такое же безрассудное и запальчивое, как «Останься», сдерживаемое на языке. Цзин Юань сглатывает. Блэйд трётся щекой о его волосы, и серьга лижет перекат между шеей и плечом. Сердце успокаивается, и жар в теле медленно остывает — Цзин Юань впервые замечает, как сердце Блэйда гулко стучит у лопаток и как его тепло успокаивающе стелется по спине, словно мантия. Аккуратно стерев влагу, Блэйд, точно задумавшись, начинает лениво гладить большим пальцем низ его живота. Тихое, спокойное мгновение, так редко разделяемое ими. Вдруг позади, вдалеке, раздаётся металлический скрежет и болезненное, полусонное мычание. — Время вышло, — бесстрастно говорит Блэйд, но глуше, надломленнее, чем обычно, и вытаскивает руку из-под белья. — Передай своим... компаньонам, что я учёл бреши в системе, — в следующий раз их не допустят даже до порога, — хрипло замечает Цзин Юань. — Мои искренние сожаления, если они не успели насладиться видом. Смешок Блэйда щекочет горло. Он отдаляет лицо, и изжелта-алый отблеск вновь вспыхивает на стекле. Цзин Юань находит рядом раскалённый жёлтый блик — собственный глаз, не скрытый волосами. — Это приглашение проверить? — вкрадчиво спрашивает Блэйд. Едва Цзин Юань хочет парировать, как Блэйд оттягивает пряди за его ухо и почти ласково сцепляет зубы на мочке, тотчас ловко застёгивая брюки перебинтованной рукой. Грудь заливает тёплым, и это точно — нежность. Блэйд утыкается носом в волосы Цзин Юаня, словно вбирая в себя запах напоследок, а после резко, разом отстраняется. Его отсутствие ощущается как нагота. — Постарайся не скучать слишком сильно. — Уверен, это принесёт тебе куда меньше удовольствия, чем ты бы хотел, — произносит Цзин Юань, смотря в окно; голос всё ещё предательски, уязвимо хрипит. Блэйд смешливо фыркает, а после делает пару шагов назад и исчезает — прохладный воздух на прощание треплет Цзин Юаня по затылку. Стража вдалеке бормочет и скрежещет доспехами. Скоро Юйте примчится проверить, не пострадал ли он, — нужно отыграть непонимание, спокойствие; выслушав, сделать вид, что всё под контролем, распорядиться отсмотреть записи на камерах, в которых будут стёрты последние минуты, или зациклен один и тот же кадр, или, быть может, он найдёт там послание Серебряного Волка, а после... Усталость возвращается — сладкой истомой, лёгкой сонливостью, — и мысли блекнут, приглушаются, будто погружённые под водную гладь. (Столько всего необходимо сделать. Он подумает об этом позже.) Цзин Юань выдыхает, позволяя на миг опустить плечи, и, как и прежде, складывает руки за спиной. Смотрит в смутное отражение на стекле поверх звёзд и напоминает себе: это в последний раз. В последний раз. Сколько ещё раз нужно повторить, чтобы это стало правдой.