В балете только геи

Микки терпеть не может балерин. Прежде всего, они брезгливые маленькие принцессы. И он не собирается это обсуждать. Но вот что действительно ему противно, так это то, что хотя бы одной балерине придёт в голову пофлиртовать с пианистом. А у Микки нет ни времени, ни терпения на это дерьмо. Избалованные принцесски умеют, разве что, перебирать тонкими пальчиками пачки и затягивать волосы на затылке туже, чем свои собственные задницы. И вот они — совершенно не во вкусе Микки. Именно поэтому он научился сливаться со стеной так же искусно, как и играть на фортепиано. В детстве это было выживанием, а сейчас — практичностью. Но оставаться невидимым трудно, когда на пальцах, взлетающих над клавишами, чёрными чернилами выбито FUCK U-UP. И, как бы это не было очевидно, на собеседованиях это первое, на что обращают внимание. Сейчас три часа дня и вот-вот начнётся вводное занятие для девочек-подростков. Они пытаются подняться на пальцах ног, что выглядит чертовски болезненно и Микки кривит губы, глядя на них. Преподавательница, одна из бывших учениц, сейчас руководящая занятием, говорит с девочками исключительно по-французски. Микки не понимает ни слова, но это ему и не нужно. В его обязанности входит играть для них в подходящем под элементы темпе. Занятие длится час и, так как оно одно из первых, то в основном время уходит на объяснение позиций и правильную постановку ног, соотвественно музыка им не требуется. Поэтому Микки проводит большую часть занятия по-дурацки сложив руки на коленях. Он безразлично наблюдает за балеринами, которые только и делают, что взмахивают ногами и ставят их в исходное положение под счёт. Но потом, когда до конца занятия остаётся не больше 10 минут, преподавательница даёт команду повторить всё быстро и под музыку. Это значит, что Микки нужно играть без остановки и в одном темпе. Перед ним на подставке ноты, ведь забыть их музыканту, всё равно что гимнасту забыть про страховочную сетку, когда он находится на пятидесятиметровой высоте. Через несколько минут Микки решает немного позабавиться и начинает играть то, что в голову взбредёт. Ведь пока темп соответствует, то кому какая разница, что именно он играет? Он не замечает, как начинает улыбаться. Губы сами собой вытягиваются в полоску, которая расползается по лицу, углубляясь в ямочки. Ещё с детства, они были явным признаком того, что Микки действительно счастлив. И пока он играет, то осознаёт, как ему чертовски повезло, что он делает то, что по-настоящему ему нравится и то, к чему лежит его душа. Микки напоминает себе по несколько раз в день, что это была его мечта. Ну, так или иначе. И пусть балетная студия не лучшее место, где он мог оказаться, но это уже что-то. Преподавательница взмахивает рукой, что является знаком остановиться, что Микки и делает. Он поднимается и начинает убирать свои ноты, пока балерины снимают пуанты и потягиваются, чтобы размять мышцы. Некоторые родители приходят, чтобы забрать своих детей после занятий и, слава Богу, никто не обращает внимания на Микки. Он уверен, что пианист может остаться незамеченным, только если не напортачит. Но один парень его замечает, этот сопляк — какого чёрта он такой молодой? — смотрит прямо на него. Милкович не собирается иметь дело с чуваком с Северной стороны и его отпрыском, которого он заставляет заниматься балетом. Когда Микки сюда устраивался, то заранее спросил, сколько он должен контактировать с людьми, так что он практически уверен, что слово «минимум» было написано в его блядском контракте. Микки убирает последние листки в рюкзак. Он собирается покинуть зал, но натыкается на взгляд рыжеволосого придурка, который стоит в дверях. Микки колеблется пару секунд, делая вид, что проверяет, всё ли он упаковал в рюкзак, потому что, может быть, парень поймет намёк и свалит. Но Милковичам редко улыбается удача, так как рыжая девчушка налетает на парня и цепляется руками за его талию. — Как прошёл урок, Дэбс? — интересуется парень, поглаживая непослушные кудряшки. Должно быть, они брат и сестра, потому что парень слишком молод, чтобы быть её отцом. Микки всё ещё возится с рюкзаком и это начинает выглядеть подозрительно и нелепо, потому что занимает намного больше времени, чем должно. — У нас новый пианист, — говорит девчонка. Микки пытается пробраться мимо рыжеволосых родственников, но парень протягивает руку, словно хочет дотронуться до плеча Микки, чтобы остановить. Теперь улизнуть незамеченным не удастся. — Вы новый пианист? — спрашивает рыжий. — Да, — говорит Микки. Он сопротивляется желанию выкинуть какую-нибудь грубость, не желая затевать ссору с родителями или родственниками. Хотя его профессионализм был перечёркнут раз двадцать, когда ему пытались указать на его место. Возможно, это из-за татуировок. — Приятно познакомиться, — улыбается парень, — Я Йен. — Микки. Они обмениваются рукопожатием, потому что это вежливость или что-то вроде того. Взгляд Йена скользит по костяшкам Микки и в его глазах читается что-то не слишком дружелюбное. Микки не привыкать. Блять, он для этого и сделал эти татуировки. Кажется, Йен хочет завязать дальнейший разговор, как это делают скучные и добропорядочные люди, но Микки просто уходит. Ему, блять, есть куда пойти и с кем встретиться. Под местом он подразумевает какой-нибудь бар, а под кем-нибудь — парня, которого он не знает, но который готов дать ему в переулке или в туалете. Он не привередлив.

***

Суббота — любимый день Микки. Ему не нужно идти в студию до полудня, поэтому он позволяет себе немножко отоспаться. Потом он принимает душ, где иногда может задержаться чуть подольше. Микки любит плотный завтрак — обычно ему требуется час или около того, чтобы перекусить перед теликом. Он, блять, просто счастлив, когда может спокойно начать свой день и не беспокоиться ни о чём. Это только его время, и похуй на всё. Кроме именно этой, блять, субботы. Телефон разрывается в половине восьмого утра — ёбаный боже — и лучше бы у того, кто звонит, был пожар. Он зло говорит «алло», когда слышит вздох в телефоне — звонит Лиллиан. Лиллиан — владелица студии — классический трудоголик, который настаивает на том, что её путь — единственный. И она, блять, не входит в число людей, с которыми Микки готов болтать с утра. — Нам пришлось перенести занятие, — говорит она. Русский акцент иногда прослеживался в её голосе. — Парные занятия начнутся сегодня в девять, нужно, чтобы ты пришёл. На осознание уходит секунда. Часы яркими красными цифрами слепят глаза, показывая время 7:32. Слишком, чёрт возьми, рано. — Микки? Ты придёшь? — Да, да, — говорит он, проводя рукой по лицу, — конечно. — Отлично, до встречи. Именно так утро становится дерьмовым. Тяжело вздыхая и сетуя на жизнь, Микки сползает с кровати, потому что до выхода из дома у него полчаса. Этого времени хватит на то, чтобы бы сполоснуться и быстро перекусить хлопьями. Он сыпет их прямо себе в рот, не утруждая себя использованием хотя бы ложки. Микки — взрослый только формально, по крайне мере, по закону. Но на самом деле, он в рот не ебёт, как быть этим самым взрослым. Иногда он удивляется самому себе, что живёт в съёмной квартире уже несколько месяцев. Прошлой ночью он лёг довольно поздно, не ожидая утреннего звонка, поэтому дремает в поезде. Это отстойно, потому что рядом с ним сидит огромный бородатый парень, и Микки не хочет рисковать и случайно упасть головой на эту гигантскую штуку. Пассажиры поездов — одни из самых злых придурков в городе, а этот чувак — лишь верхушка айсберга. К тому времени, когда Микки приходит в студию, он уже почти опаздывает. Лиллиан встречает его у входа. Она одета в свою чёрную танцевальную форму, как обычно, и улыбка сверкает на её лице. Это выглядит даже более устрашающе, чем если бы она злилась. Микки вскидывает одну руку в знак приветствия, а второй прикрывает зевок. — Зал С, — говорит она, — начало через пять минут, успеешь добраться. — Ага, — отвечает Микки. Он знает свой распорядок дня. Нет ничего легче, чем быть пианистом в балетной студии. Пришёл, поиграл и ушёл. Ему не нужно иметь дело с детьми, не нужно потеть на занятиях, не нужно носить странную тесную одежду. Отсутствие униформы — одна из тех вещей, которые привлекли его работать здесь. Он идёт туда, куда сказала ему Лиллиан и садится за фортепиано, разминая пальцы. Он достаёт ноты и ставит их перед собой, просматривая их глазами. Сегодня без импровизации — сложно это делать, когда ты спал пять или шесть часов. В зале уже есть люди — парни и девушки растягиваются на балетной стойке, а некоторые просто болтают между собой. Это кажется странным Микки, пока он не вспоминает, как Лиллиан упомянула, что это парное занятие. Может быть, если в зале будут парни, то ни одна из балерин не подойдёт к нему, демонстрируя неудачные попытки пикапа. Микки свято верил в то, что все парни, танцующие балет — педики. И он убеждается в этом, обводя взглядом зал. Блять, да их здесь больше, чем в гей-клубе. Пока танцоры разминаются, Микки играет несколько гамм для разогрева пальцев. Время от времени он поднимает глаза от клавиш и, чёрт, ему становится больно сидеть от одного взгляда на то, какие растяжки делают эти парни. Затем он видит, как в зале появляется ещё один, которого не было здесь раньше. Микки начинает сердиться. — Блять, только не это, — бормочет он себе под нос. Он бы хотел слиться с фортепиано, чтобы стать полностью невидимым. Потому что, очевидно, Йен не просто забирает свою сестру с балета. Он — один из педиков-танцоров. И Микки готов поспорить, что после занятия Йен снова попытается завести с ним блядскую беседу. Как будто у него хватит для этого нервов. Он благодарит свою чёртову счастливую звезду, когда входит Лиллиан и привлекает всеобщее внимание. Так как это первый парный урок, она тратит слишком много времени на объяснения, вместо того, чтобы сразу перейти к делу. В течении десяти минут или около того, Микки изо всех сил старается не смотреть на Йена. Он определённо не хочет подавать ему никаких невербальных сигналов, и более того, это трико, или как оно там, чёрт возьми, называется, слишком узкое. Больше похоже на носок для члена. — Микки, — зовёт Лиллиан, — и раз, и два, и три, и четыре. Под счёт Микки начинает играть первую мелодию, глядя перед собой в ноты, хотя знает их наизусть. Он медленно перебирает пальцами, потому что слышал, как Лиллиан говорила что-то о том, что партнёрам надо привыкнуть друг к другу. Микки обожает играть, это всегда приносит ему удовольствие. Он не хочет быть ни в каком другом месте и ничем другим не хочет заниматься. Это самое лучшее, что у него когда-либо было, самое приближённое к чувству счастья. И на секунду Микки забывает о Йене и его чертовски надоедливом лице. Пока, конечно же, он не поднимает глаза и не встречается взглядом с ним. Вы когда-нибудь встречали человека, которого сразу же находили самым раздражающим из всех, кого вы когда-либо видели? Микки отдал бы всё, чтобы иметь возможность нанести пару ударов по этому блядскому веснушчатому лицу. Йен обнимает свою партнершу за талию. У неё чёрные волосы и выраженная челюсть, и, по мнению Микки, она ничем не отличается от остальных девушек. Они все носят одинаковую одежду, делают одинаковую причёску и все они одинаково худые. Ничего, что выделяло бы их из толпы. За исключением одного рыжего придурка, который похож на ёбаного пришельца. Йен бросался в глаза. — Попробуйте поднять ваших партнёрш, — говорит Лиллиан, — немного приподнимите их над землей. Держите крепко, но не причиняйте боль. Микки больше не уверен, что играет правильно, потому что не смотрит на ноты, а смотрит на Йена. Он поднимает свою партнёршу так легко, как будто она ничего не весит. Милкович отводит взгляд, зло смотрит на клавиши и больше никогда не собирается отрывать от них взгляд. И уж тем более смотреть на грёбанного веснушчатого придурка. Он представляет, как бьёт Йена по лицу и получает от этого удовольствие. Когда урок заканчивается, Лиллиан подходит к Микки. — В этом зале ты до обеда. После обеда в зале А. Понял? — Да, — отвечает Микки. Лиллиан удаляется, пока Микки провожает взглядом её грациозную осанку, а потом возвращается к проигрыванию гамм, чтобы убить время до следующего занятия. Он придерживается своего плана не смотреть больше никуда, кроме своих пальцев, ловко стучащих по клавишам, и попытаться слиться со стеной. И у него это получается, но не более пяти минут. Где-то поблизости он слышит: — Эй, ты Микки, верно? Он поднимает взгляд. Йен стоит напротив с темноволосой девушкой, обнимающей его за талию. Йен ухмыляется и Микки ещё раз отмечает, что его лицо идеально подходит для кулаков. — Да, — отвечает Микки, — А вы… — Йен, — отвечает рыжий, — а это Мэнди. — Тебе что-нибудь нужно? — интересуется Микки. — Просто поздороваться, наверное, — говорит Йен. — Заебись. И прежде, чем Йен успевает что-либо ответить, Микки возвращается к игре и прерывает их громкими аккордами. Он понятия не имеет, что играет, но всё что угодно лучше голоса Йена. На мгновение Микки представляет, как ударит придурка прямо в челюсть под идеальным углом, выбив пару зубов. Он уверен, что педик-танцор понятия не имеет, как драться. Хотя у танцоров достаточно крепкие мышцы. И возможно, Микки думает об этом немного дольше, чем нужно, возвращаясь домой на поезде.