***
Обычно Йен приходит около девяти и уходит в десять. Иногда он остаётся до десяти тридцати, если они действительно увлечены (в последнее время он остаётся до десяти тридцати почти каждый раз). Микки съедает свой ужин и теперь пялится в стену, не имея ни хрена чем можно заняться. Он пытался сделать вид, что время, которое он проводит дома, не ограничивается отсчётом минут до прихода Йена. Микки прикуривает сигарету только для того, чтобы чем-то занять руки, и каждые две минуты его взгляд устремляется на часы на микроволновке. Он с тоской думает, не сломалась ли эта чертова штука, потому что в данный момент она работает медленнее, чем когда-либо в другой день. Ещё не было и половины седьмого, когда раздаётся звонок домофона. Микки сразу же напрягается. Какая-то его часть просто хочет, чтобы это был Йен, может быть, его планы изменились и он пришёл раньше времени. Но Микки с детства приучили не быть оптимистом. Он тушит сигарету, кладет пульт на столик и хватает бейсбольную биту за холодильником. За микроволновкой лежит глок, если это что-то серьёзное. Он открывает дверь, кому бы там ни было, и ждёт. Микки ненавидит это знакомое чувство ужаса, кристаллизующееся в его желудке. Оно никогда не исчезало полностью, просто уменьшалось или увеличивалось в зависимости от ситуации. Большая часть страха ушла, когда Микки переехал из отцовского дома. Но это не значит, что ему по-прежнему не нужно быть начеку. Это помогает ему оставаться живым. Микки мало что нужно в этой жизни, кроме самой жизни, что бы ни случилось. Кто-то стучит в дверь. Это беспокойный, нервный стук, совсем не похожий на обычный стук Йена, и теперь Микки по-настоящему напуган. Кто, блять, узнал, где он живёт? Он говорит себе, что его не убьют, и поднимает биту, готовый к бою. Он открывает дверь. — Блять! — кричит Микки, размахивая битой. — Нихуя себе! — кричит Йен. — Чёрт, Галлагер, — говорит Микки. Он опускает биту и кладет её у двери, — какого хрена? Йен выглядит взволнованным, как будто кто-то следил за ним. — Можно войти? — Да, конечно, — говорит Микки. Теперь он чувствует себя глупо, так бурно отреагировав. Но Йен, кажется, ничего не замечает. Микки отходит в сторону, чтобы дать Йену войти, а затем направляется на кухню. Он достает привычные две бутылки пива и протягивает одну Йену, который качает головой. Микки медленно ставит его на стойку. Теперь он начинает волноваться. Йен никогда раньше не отказывался от выпивки. Он держит руки в карманах, а его плечи выгнуты дугой, как у испуганного ребёнка. А ещё у него такое выражение в глазах, что Микки хочется что-нибудь ударить. — Всё в порядке? — спрашивает Микки. Йен качает головой. Его губы сужаются, а глаза становятся большими. Сейчас он похож на беспомощного щенка. — Я не знаю, Микки, — говорит Йен, — я уже ни хрена не знаю. Микки не знает, как на это реагировать. Он чувствует, что с минуты на минуту начнётся выплеск эмоций, а это не в его компетенции. Всё, что ему удаётся, это выражение сочувствия, которого, кажется, достаточно для Йена. — Я всего лишь парень, — говорит Йен, — я не могу справиться со всем этим. Я больше не знаю, какого чёрта я делаю, и я не знаю, какого чёрта происходит с моей семьей, и я даже не знаю, какого чёрта мы с тобой делаем. И я ненавижу фразу «какого чёрта», но какого чёрта мы здесь делаем? Потому что я уже нихуя не знаю. Боже, я нихуя не знаю, а люди продолжают ждать, что я узнаю. А я ни хрена не знаю, Микки. Я не знаю. Йен выглядит так, как будто он на грани слёз. Ему явно нужен готовый ответ, и он, вероятно, нуждается в большем, чем то, что Микки может ему дать. Ебать его, если это не пугает Микки до смерти. Он не знает, как позаботиться о себе, не говоря уже о ком-то ещё. Он просто выхватывает одно из ругательств Йена и пытается что-то придумать. — Неужели тебя действительно волнует, что именно мы здесь делаем? Мы просто… — говорит он и понимает, что не может закончить предложение. Потому что нихуя не знает. Не знал ничего, когда начал смеяться над шутками Йена или делить с ним пиво перед сексом, и точно не знает ничего, когда Йен приходит сюда на грани слёз, потому что ему кто-то нужен. — Я не знаю, — снова говорит Йен, и в голосе его звучит такая потерянность и беспомощность, что это разбивает сердце Микки. Микки всегда считал себя эгоистичным человеком, но, возможно, сейчас он должен быть для Йена кем-то другим. Он не привык говорить о чувствах или пытаться делать что-то для других людей. Внезапно он осознает, что находится в этом глубже, чем намеревался, и больше увлечён Йеном Галлагером, чем следовало бы. Именно поэтому Микки так волнует, что Йен нуждается в нём сейчас, что он возьмет всё, что Микки сможет ему дать. И он делает это, когда целует Йена. Это бескорыстный поступок, потому что Йен нуждается в этом, и это всё, что Микки может предложить. Ему приходится встать на носочки, и он кладет руку на шею Йена, чтобы притянуть его к себе. Микки целовался ровно с тремя людьми в своей жизни, и все они были девушками в те давние школьные времена, когда он всё ещё пытался заставить себя быть натуралом. Поэтому он не знает, как целовать Йена, но зато Йен знает, как целовать Микки. Поэтому Микки позволяет ему направлять и брать всё, что ему нужно. Йен не очень сильно давит, но это поцелуй, и пока он длится, Микки понимает, что он пропал, полностью и окончательно. Всё заканчивается. Микки возвращается на ступни своих ног и смотрит на Йена, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Он надеется, что да. Йен смотрит на Микки так, как будто это он каждую ночь вешает луну на небо и каждое утро убирает её в потайной ящик. И он улыбается, слегка приоткрыв уголок рта, как бы говоря: «Да, я в порядке». И Микки улыбается в ответ. — Теперь мы можем трахаться? — спрашивает Йен. Микки смеётся. — Да, пожалуйста. Они идут в комнату Микки и раздеваются, как обычно, но затем Йен кладет руки на талию Микки и снова целует его. На этот раз всё по-другому. Меньше секса, больше чувств. Даже больше языка. Микки позволяет Йену задавать темп и позволяет уложить себя на кровать, продолжая целовать. Микки держит одну руку на шее Йена, а другой обхватывает его сзади, чтобы ощущать крепкие мышцы спины. Когда Йен входит в него, он делает это медленно, не как обычно. Они даже трахаются, когда Микки лежит на спине. И ему это нравится. Ему даже не нужно думать об этом или пытаться принять решение несколько раз, как это обычно бывает с новыми вещами, как это было перед минетом. Йен целует Микки, медленно и глубоко. Микки позволяет себе провести руками по всему телу Йена, ощущая все те места, к которым он до сих пор боялся прикоснуться. Йен целует его в шею. Это настоящие, чувственные поцелуи, а не просто посасывание и покусывание кожи. Они ставили друг другу засосы. Они жёстко трахались, оставляя синяки. Они делали всё, от чего у них перехватывало дыхание, но так, что у них оставалось ощущение, что они могут уйти, если захотят. Когда оба кончают, Йен ложится на кровать рядом с Микки. Он складывает руки на груди, и выражение его лица выражает задумчивость. Затем Микки прикуривает сигарету из пачки, лежащей на прикроватной тумбочке, и протягивает Йену. — Ты выглядишь так, будто тебе нужна одна, — говорит Микки. — Спасибо, — говорит Йен. Он слегка приподнимается и берёт сигарету. Он делает длинную затяжку и выпускает густую струю дыма, которая на секунду затуманивает Микки обзор его рыжих волос. Но потом она рассеивается, и у Йена такое выражение лица, словно он не знает, что делает. — Опять что-то не так? — спрашивает Микки. Бля, он же не психотерапевт. Он не знает, как вежливо или красноречиво задать кому-то вопрос о его чувствах. — Моя мама вернулась, — говорит Йен. Это всё, что нужно Микки для того, чтобы понять. Там, откуда они родом, это довольно многословное заявление. Микки считает, что не знает ни одного человека, у которого хотя бы один родитель не исчез в какой-то момент. Это портит жизнь всем, даже если они этого не признают. — Навсегда? — спрашивает Микки. Йен пожимает плечами. Он снова помещает сигарету между губами. — Ты можешь остаться, если тебе нужно, — говорит Микки. Йен улыбается, той же самой уязвимой улыбкой, которая появилась у него после того, как они поцеловались на кухне. — Спасибо. Микки кивает. Некоторое время они передают друг другу сигарету, и Микки раздумывает, не спросить ли ещё что-нибудь о маме Йена и о том, почему всё так запуталось. Но не решается. Он узнал Йена, даже если не собирался этого делать. Он расскажет, если захочет. А он не хочет. Кровать Микки скрипит. Ты двигаешь ногой, она скрипит. Натягиваешь одеяло — скрипит. Высокий рыжеволосый парень встаёт? Она определенно скрипит. Микки лежит на краю кровати, уткнувшись лицом в матрас. Он уже даже не лежит на подушке, она зажата между его челюстью и плечом. Микки поднимает голову и сонным взглядом смотрит, почему скрипит кровать. Йен сидит с другой стороны и смотрит в стену. Его спина обнажена и смутно освещена надвигающимся светом утра, проникающим через окно. Свет холодный, голубого оттенка, который шепчет Микки, что сейчас ему нужно просто поспать. Он почти дотягивается до Йена, чтобы затащить его обратно под одеяло, прежде чем осознаёт, что делает. — Ты уходишь? — спрашивает Микки. Его слова невнятны из-за сна. — В школу, — отвечает Йен, — мне нужно вернуться домой и забрать свои вещи. Микки ворчит и снова зарывается лицом в матрас. Ему потребовалось слишком много усилий, чтобы не спать, и он больше не может этого выносить. Он слышит, как Йен встаёт с кровати с последним скрипом матраса, затем Микки ловит каждый звук, как парень хватает свою одежду и выходит из комнаты. Микки едва успевает услышать звук закрывающейся входной двери, прежде чем снова проваливается в сон.***
В раздевалке всё проходит на удивление нормально. Микки думал, что он всё испортил, потому что поцелуи и близость определенно никогда не были частью сделки. Но Галлагер ведёт себя как в любой другой день. — Сегодня всё в силе? — спрашивает Йен, зашнуровывая ботинки. Он застаёт Микки врасплох. — Да, конечно, — говорит Микки, — хочешь свалить из дома? Йен пожимает плечами. Он уклончиво говорит о своей матери, но Микки его понимает. Кому интересно говорить о своих ебанутых родителях? Микки точно не знает, что за сумасшедшая мать у Йена (жестокая, апатичная, с тремя тайными семьями — он догадывается), но он знает, что это что-то другое. Никто так не переживает, если нормальный родитель возвращается в семью. Чёрт, нормальных родителей вообще не существует, насколько Микки знает. Микки заканчивает перебирать ноты и кладёт их обратно в шкафчик, разглаживает бумаги и проводит по ним руками, чтобы убедиться. Он закрывает шкафчик и берёт свой рюкзак. — Увидимся позже, — говорит Микки. Он кивает ему, готовый уйти. Но тут Йен тянется к нему, и Микки вздрагивает, инстинктивно отталкивая его. Он не сильно бьет его в грудь, но, вероятно, боль причиняет не столько сила, сколько действие. — Поцелуешь меня, и я вырву твой поганый язык, — говорит Микки. Йен сразу же выглядит растерянным и обиженным, как будто он не может собрать воедино кусочки того, что он сделал не так. — Мы не одни, — говорит Микки, просто чтобы убедиться, что он всё понял. От этого Йен не выглядит менее обиженным. — Мы одни. Микки качает головой. — Кто-нибудь может зайти и увидеть нас. Ты хочешь повторения того, что произошло в туалете? Если ты ещё раз так сделаешь так на публике, мне придется выколоть тебе глаз. — Но мы, блять, одни здесь! — протестует Йен. — Даже если я закрою дверь, то здесь всё равно куча народу, — тут же отвечает Микки, — Йен, пойми меня правильно и отвали. Йен кивает, но всё ещё выглядит поражённым. Микки пожимает плечами. Он взваливает свой рюкзак на одно плечо и обходит Йена. Он не может позволить себе так рисковать, если он не в своей квартире. Он не знает, как быть, если кто-то узнает о них с Йеном. Они с Йеном — это нечто личное, его тайна. Он не хочет, чтобы кто-то это испортил.***
Йен всё ещё выглядит обиженным, когда приходит позже, но, похоже, больше злится на свою мать. Микки меньший придурок из них обоих, и к тому же он — придурок с хорошей травой. Йен вскакивает и поспешно объясняет причину своего прихода. — Блядская Моника. — Твоя мать? — спрашивает Микки. Йен кивает. Микки не задаёт никаких вопросов, пока парень опускается на диван и вытягивается на нём, как будто он дома. Микки прислоняется к дверной раме между гостиной и кухней, скрестив руки и нахмурив брови. — Ты хочешь поговорить об этом? — спрашивает Микки. Он не прочь немного послушать, как Йен болтает без умолку. Похоже, парню это не помешает. Йен, кажется, на секунду задумывается над этим, потому что, похоже, в нём много чего накопилось. Но потом он качает головой. — Нет. Нет, я хочу забыть о ней на несколько часов. Предложение «накуриться и потрахаться» всё ещё в силе? Микки улыбается и идёт доставать свою заначку. Он в восторге от идеи увидеть Йена под кайфом. Он также в восторге от идеи потрахаться после этого, потому что он был уверен, что это совсем другие ощущения, чем когда ты просто пьян. Он никогда не расслаблялся с кем-то настолько, чтобы накуриться перед трахом, так что это будет впервые. Забавно, как много «впервые» у него с Йеном. С травой в руках Микки возвращается на диван и отодвигает ноги Галлагера в сторону. Он говорит: — Двигай жопу, веснушка. Это мой диван. Йен поджимает свои ноги и выпрямляется из лежачего положения. Он смотрит, как Микки сворачивает косяк, а затем поджигает его. Он делает несколько затяжек, прежде чем передать косяк Йену. Это не тот отличный сорт, который был у его дилера в прошлом месяце, но всё равно приличный. Йен пиздец какой сексуальный, когда курит, без сомнения. И даже больше, когда он курит траву — все его тело расслабляется. Мышцы его торса и плеч больше не скованы, как будто с них сходит напряжение. Микки безумно хочется наклониться вперёд и прижаться губами к шее Йена, но он сдерживается. — Лучше? — спрашивает Микки, после того как Йен выдыхает и закрывает глаза. Рыжий кивает. Теперь он улыбается, что, безусловно, прогресс. Это заставляет Микки тоже улыбаться. Они передают косяк по кругу в течение нескольких минут, курят, смотрят друг на друга и отпускают тупые шуточки. — Эй, а что случилось с твоей сестрой? — спрашивает Микки в какой-то момент. Йен смотрит на него, поднимая брови. Его челюсть едва заметно отвисает, и косяк едва не падает с его губ. Микки протягивает руку и забирает его, прежде чем он падает. — Твоя сестра, — повторяет Микки, — маленькая, рыжая. Она посещала занятия в начале года. — А, Дебби, — говорит Йен. — Неважно. — Она бросила. Денег нет. Их никогда нет, когда вас шестеро. — Шесть? Нихуя себе. Ты никогда не говорил мне, что вас так много. Вы все рыжие и веснушчатые? Йен смеётся. Он проводит рукой по волосам. — Нет, только я и Дебби. Микки кивает и делает ещё одну затяжку. — Кроме того, Дебби укусила кого-то из своего класса, — спокойно добавляет Йен. — Укусила? — переспрашивает Микки, — Ты шутишь, что ли? Йен качает головой. — Ты реально не в курсе? Какой-то ребенок дразнил её за то, что она бедная. Поэтому она укусила его. Фионе пришлось отвести её к врачу и проверить, не больна ли она и прочее дерьмо. Игра, которая не стоила свеч. — Вот почему я просто использую пистолет, — говорит Микки, — быстро и никаких проблем. — Кроме тех, когда ты оказываешься в тюрьме? Микки смеётся, наклонив голову вперед. Он сидит, скрестив ноги и положив локти на колени, а косяк болтается между двумя пальцами. Микки обхватывает его губами, делает последнюю затяжку и кладёт его в пепельницу. — Эй, мы его ещё не добили, — жалуется Йен. — Да похуй, — говорит Микки. Он наклоняется вперёд и хватает Йена за воротник, притягивая его для поцелуя. Йен обычно берет всё на себя, подминая губы Микки под свои и подчиняя его своей воле. Но теперь, из-за стресса и травки, он теряет хватку. Он готов брать то, что даёт ему Микки, поэтому он подаётся вперёд, когда Микки притягивает его сильнее и крепче целует. Они не доходят до спальни. Они даже не встают со своего места, потому что Микки слишком озабочен, а Йен слишком ленив. Они трахаются на диване, целуясь одновременно, как и в прошлый раз. Вот только Микки сейчас сверху, прижимается к плечу Йена и оставляет засосы на его шее. Обычно ему нравится отключать свой мозг в постели, но сегодня другой случай. Сегодня он держит всё под контролем, чтобы извлечь из Йена любой звук, который ему нравится, как будто он — музыкальный инструмент. Он слишком сосредоточен на Йене, так что его собственный оргазм застаёт его врасплох, и Йен даже немного смеётся, глядя на выражение лица Микки. Засранец. Микки уходит выкинуть презерватив, и, вернувшись, ложится головой на колени Йена. Он счастлив полежать так какое-то время, а потом, может быть, они найдут силы для второго захода. Но, как всегда, у Йена другие планы. — Оставайся, — медленно говорит Микки, и это звучит как мольба, — мы могли бы подкопить силы и продолжить. К тому же, ещё рано. Йен смотрит на него и улыбается, как будто это пиздецки смешно, каким нуждающимся становится Микки. Может быть, это действительно смешно, но сейчас Микки бесится, что Йен бросает его. Ну, он не совсем бросает его, так как они только что трахались, но дайте Микки полчаса, и он снова будет готов. Чёрт, он мог бы восстановить силы за пятнадцать или двадцать минут, если потребуется. — Я не могу, — говорит Йен. Он сталкивает Микки с ног и встаёт с дивана, — мне нужно идти домой. Фиона будет в ярости, если я не вернусь домой сегодня вечером. — Ты остался прошлой ночью, — отвечает Микки. — Да, но завтра День Благодарения, — говорит Йен. Микки смотрит на него. Серьёзно? Чёрт, он даже не смотрел на календарь. Но, похоже, у него никогда не было никого, с кем можно было бы повеселиться. Или кого-то, с кем можно отпраздновать, если уж на то пошло. Он вырос в доме Милковичей, так что ему некого благодарить. У него выходной завтра и в пятницу, и это единственная причина, почему он следит за выходными. — Я проведу эти выходные дома, — говорит Йен. Микки кивает. Он наблюдает, как Галлагер одевается, и незадолго до того, как он уходит, Микки говорит ему: — Хотя бы пиши мне какие-нибудь пошлости. — Я напишу, — крикнул Йен, прежде чем уйти. Затем дверь закрывается, и в квартире Микки воцаряется тишина. Странно, какой пустой она вдруг кажется, хотя остается такого же размера, как раньше. Каким глупым может быть Микки с голой задницей на диване. Какими пустыми могут быть следующие несколько дней, без музыки, чтобы играть, и Йена, чтобы трахаться. Йен не приходит. А ещё он не звонит и не пишет.