***
Во второй раз, когда Йен уезжает, они с Микки оказываются в почти тревожной частоте секса по телефону. Но, если честно, Йен очень, очень хорош в этом. Его умение вести грязные разговоры — хороший навык, поскольку это все, что есть в их распоряжении. — Потрогай себя, — говорит ему Йен. Микки так и делает. Он включает громкую связь, кладет телефон рядом со своей головой на подушку и тянется вниз, чтобы прикоснуться к своему члену. — Медленно, — добавляет Йен, — ты же знаешь, как мне нравится, когда ты трогаешь себя. Микки исполняет. Черт возьми, нет ничего такого, чего бы они еще не представляли себе в том, как им нравится прикасаться и чтобы к ним прикасались. Микки прекрасно знает, как Йен поглаживает кончик своего члена, а затем нежно спускается по бокам. Он продолжает, пока Йен не разрешает ему сделать больше. — Ты себя тоже трогаешь? — спрашивает Микки. — Черт, конечно, трогаю, — отвечает Йен, его голос заметно грубеет, — сильнее, Микки. Я хочу услышать твои стоны. Это приказ, который он может выполнить. Он сжимает сильнее и быстро двигает рукой, сжимая и расслабляя ее в идеальном ритме. Из его рта вырываются вздохи, затем из горла вырывается тихий стон. Через телефон он слышит ворчание Йена. — Два пальца, Микки, — приказывает ему Йен. Микки некоторое время сосет два пальца, а затем просовывает их между своих ягодиц. Он вводит их без прелюдии, ведь они занимаются этим почти каждую ночь. Но ему этого мало. Он не может насытиться, когда Йен не лежит с ним в постели. Микки быстро вводит и выводит пальцы, продолжая мастурбировать другой рукой. Затем он начинает стонать по-настоящему, что вызывает аналогичный звук у Йена. — Черт, ты хоть представляешь, как ты сексуален, Мик? — спрашивает Йен. — Не так, как ты, — вздыхает Микки, — боже мой. Он понимает, что близок к оргазму. Микки сильнее сжимает рукой кончик своего члена, обрабатывая хорошо знакомые ему чувствительные места. Он не уверен, стоит ли ему сосредоточиться на задней стороне, или на передней, или на Йене, но, Боже, он готов умереть на хрен. — Быстрее, Йен, — говорит Микки, — жестоко, как я. — Я стараюсь, — говорит Йен, — черт, ебать! Микки смеется, как только может в этой ситуации, но через секунду это выливается в невнятное пыхтение. — Это так же хорошо, как иметь мою задницу? — спрашивает Микки. — Определенно нет, — отвечает Йен. Его голос совершенно напряженный и нуждающийся. Микки чувствует под кожей теплое, тугое ощущение. — Черт, как бы я хотел, чтобы ты и твоя задница были сейчас здесь. Я бы трахнул тебя так чертовски жестко, — говорит Йен. — Я хочу, чтобы ты вошел в меня, Йен, — говорит Микки, — я хочу, чтобы ты показал мне гребаные звезды. Ты можешь это сделать? — Именно это я и собираюсь сделать, как только вернусь домой, — говорит Йен, — о-о, черт! Микки слышит по телефону звуки оргазма Йена и проводит рукой еще несколько раз, прежде чем тоже кончить. Ему нравится делать это с Йеном по телефону гораздо больше, чем самостоятельно. Конечно, ни тот, ни другой вариант даже отдаленно не напоминает о том, когда Йен снова будет с ним. — Две недели, — говорит Йен, когда его возбуждение ослабевает. — Я чертовски скучаю по тебе, — говорит Микки. — Я тоже по тебе скучаю, — отвечает Йен. Тишина. В такие моменты всегда наступает тишина — не негативная. Просто пространство, в котором они могут записать все те мелочи, о которых никогда не говорят вслух. На короткое мгновение они принимают молчание в унисон, а затем так же быстро включаются в разговор. — Как рано тебе завтра вставать? — спрашивает Микки. — Чертовски рано, — отвечает Йен, — вообще-то, мне уже пора ложиться спать. — Правда? — говорит Микки. Он не разочаровывается, когда проверяет часы и узнает время. Йен всегда ложится спать раньше него. Но время проходит слишком быстро, когда их разделяют километры, причем странным образом. Кто-то меняет часы и расстояния так, что Микки никогда не бывает достаточно. — Спокойной ночи, — говорит Йен, — я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Сладких снов, — отвечает Микки. В последнее время Микки очень редко снятся кошмары. Прошло чуть больше двух лет с того дня с отцом (он до сих пор не решается назвать своим именем то, что произошло на самом деле), а воспоминания не преследуют его так, как он думал. Оно не прилипло к нему, разве что под ботинками. Когда оно всплывает, а оно всплывает время от времени, Микки может отмахнуться от него с большей легкостью, чем раньше. Сегодня он проснулся от кошмара, в котором фигурировали перочинный нож и Терри шести футов ростом. Детали всегда меняются со временем, и отдаленность от реальной истории успокаивает. Микки встает, пьет воду, несколько минут играет на пианино, чтобы проветрить мозги, и снова ложится спать. Проснувшись на следующее утро, он даже не помнит о кошмаре.***
В третий раз, когда Йен уезжает, Мэнди составляет компанию Микки. Она переехала в Нью-Йорк примерно за месяц до отъезда Йена. Она состоит в другой балетной труппе, куда попала практически сразу после того, как ей исполнилось восемнадцать и она получила одобрение Лилиан. У нее есть своя квартира, но она практически живет на диване у Микки. В некоторые моменты Микки приходит в бешенство, обнаружив, что она спрятала запасную одежду в ящиках Йена. Он появляется в гостиной с одной из своих футболок в руках. Мэнди сидит на диване с включенным телевизором и журналом в руках, но, услышав его, оборачивается. — Мэнди, какого хрена? — говорит он. Он не в ярости, просто раздражен. — Какого хрена, что? — спрашивает она. — Какого хрена твоя одежда делает в моей квартире? — спрашивает он. Мэнди пожимает плечами, совершенно бесстрастно. — Мне надоело каждое утро уходить в вечерней одежде. Полагаю, другие жители дома будут менее подозрительны, если на мне не будет одежды с предыдущего дня. — О чем ты вообще говоришь? И ты действительно думаешь, что для тебя будет лучше, если ты, блять, переедешь? — спрашивает Микки. — Я имею в виду, что твои соседи, наверное, думают, что ты немного развлекаешься на другой стороне, раз Йена нет дома, — говорит она, ухмыляясь. Микки подражает жесту, которым засовывают палец в рот, чтобы вызвать рвоту, и бросает майку. Она приземляется ей на голову, и она с фырканьем снимает ее. — Держи свои вещи подальше от моих ящиков, — говорит он, возвращаясь в комнату, чтобы закончить убирать белье. — Не обещаю! — восклицает Мэнди. Позже они заказывают китайскую еду, потому что Микки готовит, как маленький ребенок. С тех пор как Йен начал уезжать, он более или менее исправился. Но каждый раз, когда Йен снова собирается уехать на несколько месяцев, у Микки возникает кратковременная паника, что он действительно может умереть с голоду. Неизбежно Микки и Мэнди приступают к бутылке крепкого спиртного. На следующее утро Мэнди нужно на работу, но эта девушка умеет справляться с похмельем лучше всех, кого Микки когда-либо знал. Она всегда встает и выходит за дверь раньше, чем Микки успевает продрать глаза, чтобы не сомкнуть их. Как бы он ни наслаждался присутствием Мэнди и как бы они ни начали по-настоящему дружить, Микки рад этому предлогу, чтобы выпроводить ее из дома, когда возвращается Йен. Мэнди поначалу пыталась оставаться, чтобы поболтать, но Микки ясно дал ей понять, что она может получить Йена только тогда, когда Микки с ним покончит, а это произойдет через пару дней. Черт, каждый раз, когда Йен возвращается домой, в жилах Микки словно сверкает гром и молния. Йен точно знает, где его поцеловать, где прикоснуться, а где укусить так, что спина Микки выгибается дугой, а ногти впиваются в кожу. Микки знает, что он стал мягким, однако, потому что он жаждет объятий после секса так же сильно, как и самого секса. Йен в лучшей форме, чем Микки когда-либо видел его, и его руки, сжимающие плечи Микки, удивительно надежны. — Я люблю тебя, — бормочет Йен сонным голосом. — Я люблю тебя, — отвечает Микки. Он засыпает, положив голову на грудь Йена. Она никогда не спит так хорошо, как в первые ночи, когда Йен снова дома.***
В четвертый раз, когда Йена нет дома, Микки решает заняться музыкой больше, чем когда-либо прежде. С тех пор как Йен сбежал, Микки играл, чтобы не сойти с ума. За эти пару месяцев он исполнил сотни различных произведений. Благодаря такой напряженной работе и значительному расширению репертуара он получает приличную прибавку к зарплате. Однако есть одна пьеса, которая ускользает от него. Он учит ее по ночам и просыпается рано утром, чтобы потренироваться. Но ноты застают его врасплох, и он спотыкается там, где должен был бы свободно играть. Однако, к возвращению Йена домой, он твердо намерен знать все досконально. Это определенный срок, и он не намерен торговаться. Чем ближе возвращение Йена, тем больше Микки напрягается. Он преследует его с яростным, почти навязчивым упорством. Он начинает играть более ловко и даже запоминает отдельные ее фрагменты. Конечно, трудно не запомнить произведение, которое играется не менее сотни раз (может быть, он преувеличивает, но, скорее всего, нет). Наконец Йен возвращается домой, а Микки все еще слышит, как ноты звенят в его голове. Когда Йен целует его, музыка становится громче, как бы банально это ни звучало. Забавно, но это произведение напоминало ему о Йене все время, пока его не было дома, и это успокаивало. Это было похоже на то, что у него есть частичка Йена, которую он может вытащить, когда ему это нужно. Они целуются на пороге, без рубашек проходят в гостиную и трутся друг о друга, пока добираются до спальни. Йен с жаром посасывает его член, а затем бросает Микки на кровать и трахает его, пока тот не перестает видеть. Йен притягивает Микки к себе и некоторое время держит его, а затем опускается, чтобы поцеловать его снова. Очевидно, что этот поцелуй означает, что им придется начать все сначала. Микки останавливает его. Йен смотрит на него, любопытствуя, почему. — Я хочу тебе кое-что показать, — говорит Микки. — Показать мне что-то? Как в тот раз с шариками Бен Ва? — спрашивает Йен с ухмылкой. Микки шлепает его по груди. — Нет, гребаный извращенец. Пойдем, это не займет много времени. Микки доходит до гостиной, и Йен идет следом. Ни один из них не удосужился одеться. Микки садится за пианино и, обернувшись, видит стоящего в нескольких шагах от него Йена с ласковой улыбкой на лице. Микки возвращается к роялю и кладет пальцы на клавиши. Он делает глубокий вдох, потому что знает, что если будет слишком много думать об этом, то все испортит. Он пытается сделать вид, что Йена нет рядом и что это все еще вчерашний день, когда ему удалось сыграть это идеально в трех разных случаях. Он начинает. Это довольно длинная пьеса, но в ней есть и колорит, и чувство, и сила, превосходящие все, что Микки когда-либо играл. Его пальцы танцуют по клавишам так быстро, что могут запутаться, но этого не происходит. Он просто следует за музыкой в партитуре и позволяет нотам течь сквозь пальцы, как будто его нервные окончания — это струны внутри рояля. С трудом он ощущает себя хозяином положения. Он отступает назад, позволяя музыке овладеть его руками, и теряет себя в ней. Он играет последнюю ноту. Она трезвонит и остается в воздухе. На его лице появляется простая улыбка, которая перерастает в ухмылку от уха до уха, когда он замечает реакцию Йена. — Вот это да, — тихо произносит Йен. Микки отворачивается, не в силах скрыть, как он гордится собой. Йен, похоже, тоже гордится им. Он делает шаг вперед и наклоняется, чтобы нежно поцеловать его. — Ты потрясающий, — шепчет Йен, осторожно приподнимая его подбородок. Микки краснеет. Он вырывается из рук Йена и отворачивается к роялю. Йен накрывает его грудь рукой сзади, и Микки видит, как рука Йена блуждает по роялю. Он осторожно нажимает на клавишу. Нота дрогнула и затихла, затем Йен нажал на другую. — Как ты думаешь, ты можешь научить меня играть? — спрашивает он. — Не думаю, что у тебя получится, — отвечает Микки, все еще улыбаясь. Микки чувствует, как Йен целует его в щеку, и поворачивается, чтобы увидеть, как Йен смотрит на него, как на самого большого в мире дурака. Он нажимает еще одну клавишу, после чего его рука отрывается от пианино, поднимаясь и ложась на руку Микки. — Сыграешь еще раз? — спрашивает Йен. Микки не может сказать «нет», когда Йен так смотрит на него. Его также распирает от гордости, что Йену так нравится это произведение. И Йен садится рядом с ним на скамейку, стараясь не мешать движению его рук. И Микки начинает играть. Он никогда не думал, что это может стать его реальностью, что в его жизни не будет ничего другого, кроме возвращения к Йену и его пианино. Он и представить себе не мог, что жизнь может стать такой замечательной, когда он сосредоточится на тех немногих вещах, которые имеют для него большее значение, чем все остальное. Долгое время его жизнь была похожа на это произведение — может быть, два-три отрывка он и понимал правильно, но все остальное было дерьмом. Все было грязно, неправильно и не в лад. Но постепенно, так незаметно, что порой он едва мог это осознать, он начал играть ноты правильно. Теперь он может играть практически с закрытыми глазами. Он может прожить свою жизнь, не беспокоясь о том, что она рассыплется, если он не будет на нее смотреть. Потому что у него есть музыка, и у него есть Йен. Все остальное — лишь фоновый шум.