Ladies and gentlemen, will you please stand?

      В конце концов, в пятницу Иваизуми сдался под напором Ойкавы и согласился провести вечер, лежа в постели за просмотром сериала от Нетфликс. Тот выбрал что-то отчаянно подростковое и милое в своей наивности, и Иваизуми пошутил, что зря Ойкава пытается молодиться.       – Или у тебя ранний кризис среднего возраста? Скоро поди и волосы красить начнешь?       Ойкава на это показал ему средний палец, мелодично пропев что-то о пугающей зацикленности Иваизуми на возрасте. Как-то за последние дни у них вошло в рутину вот так обмениваться ничего не значащими издевками. Словно ритуал, это приносило какой-то неведомый прежде вид комфорта. Чувство теплое, но скорее греющее, чем обжигающее. Не как когда их тела сталкиваются вместе в поисках всего до капли контакта кожи, который только могут получить. То тепло рождается в низу живота, от него очень быстро тяжелее становятся все конечности, и им не просто хочется, им приходится делиться, чтобы не захлебнуться густеющей в венах кровью. То чувство, что Иваизуми периодически находит кутающимся в уголке грудной клетки, оно другое. Оно мягкое и растекается по венам медленно, но верно, и ищешь ты его так же, как если бы это устойчиво горящее пламя нужно тебе, чтобы поддерживать температуру тела, чтобы сохранять комфортные для жизни условия внешней среды.       Ну да. Вот его новая зона комфорта – подле Ойкавы, так, чтобы можно было при желании дотянуться до него рукой. Не то чтобы Иваизуми когда-нибудь станет его просто так щупать, но сама возможность, она уже приятно щекочет подушечки пальцев.       Он еще раз намылил руки, глядя на себя в отражение в зеркале. Удивительное дело, но с начала отпуска Иваизуми не то что до полудня не начал спать, он еще и раньше обычного теперь встает, потому что Ойкава выползает из кровати с первыми петухами, а Иваизуми с каждым днем все дольше и дольше уговаривает себя проснуться. В среду ему пришлось ехать домой не почистив зубы, и это было, мягко сказать, отвратительно, так что Иваизуми мысленно делает ставки, сколько еще он продержится в таком режиме. Пожалуй, единственное, что намекает на то, что ему больше не приходится по восемь часов тратить на сомнительно оплачиваемую активность, это трехдневная щетина. Наверное, если Иваизуми еще хоть на полминуты останется у зеркала, он всерьез может начать задумываться, а не отпустить ли ему бороду... да, пора возвращаться к Ойкаве, пока тому не пришло в голову взять ванную штурмом. Перспектива оказаться запертым с ним в таком узком пространстве сама по себе звучит более чем хорошо, но Иваизуми все еще не оставил надежд поймать этот пресловутый идеальный момент и завести разговор, который вот уже третий день откладывает. И чутье подсказывало, что такой момент вряд ли представится, если они решат заняться сексом в ванной.       Пробравшись по-шпионски тихо через погруженный во мрак первый этаж лофта, Иваизуми включил на телефоне фонарик, чтобы не искушать судьбу, пока поднимается по лестнице. В спальне было так же тихо и темно, как и внизу. Вдруг возникла мысль, что Ойкава мог решить его разыграть и сейчас прячется у него за спиной, или в шкафу, или под кроватью, чтобы схватить его в самый неожиданный момент за ногу или плечо. Но Ойкава лежал все там же, фигура чуть гротескная в белом свете фонарика, на его стороне кровати. Иваизуми поначалу было решил, что он не дождался его и заснул, – лишь тяжелое движение грудной клетки вверх-вниз выдало его разочарование. Подошел поближе, чтобы забрать ноутбук и, видимо, подушку и пойти спать на диван внизу, но Ойкава пошевелился, заставив его шарахнуться в сторону, чуть запутавшись в собственных ногах.       – Нормально тебе в темноте? – раздражение просочилось в его голос и то, с какой силой он ударил по выключателю лампы. Ойкава зажмурился на мгновение, привыкая к теплому свету, потом на его лицо вернулось слегка недовольное выражение, словно его прервали посреди медитации или еще какой ерунды, которой можно заниматься в полнейшей темноте.       Ноутбук, забытый, лежал в стороне, экран черный, видимо, в спящем режиме, и Иваизуми взял на себя ответственность закрыть крышку. Что-то ему подсказывало, что к сериалу они в ближайшее время не вернутся.       – Что с лицом? – спросил, садясь на соседний край кровати. Ойкава подогнул ноги, и Иваизуми рассеянно пощекотал его пятки.       – Да вот задумался.       – М?       Молчание между ними ласково подуло Иваизуми на ухо, и ему показалось, что Ойкава стал еще тише, чем когда лежал тут в темноте, не то спящий, не то бездыханный. Пару глухих ударов сердца спустя матрас под ним заходил ходуном, и Иваизуми почти уже придумал, как бы позаковыристее донести до Ойкавы свое недовольство, когда тот одним взглядом обезоружил его. Он и вправду выглядел чуть-чуть сонным, но, наверное, этот отпечаток оставила неуверенность. Неуверенность и даже осторожность, две эмоции, которые выглядели настолько чуждыми всему существу Ойкавы, что Иваизуми тяжело было на него смотреть.       – Может, хочешь на выходных куда-нибудь съездить? – наконец сказал он, непринужденность в голосе – бравада, через которую Иваизуми видел Ойкаву насквозь. – Снять домик за городом, например? Мы как-то делали рекламу для одной базы отдыха, могу поискать контакты.       Если бы мог, он бы попросил повторить. Но странная смесь из удивления и облегчения затопила Иваизуми настолько, что его язык сам собой завязался в петельку. Он только и мог, что смотреть, даже, наверное, пялиться, потому что а) Ойкава только что предложил ему вместе провести выходные в загородном домике и б) он почему-то был уверен, что у Иваизуми была хоть одна дурацкая причина, чтобы ему отказать.       Видимо, истолковав его молчание по-своему, Ойкава хмуро уставился на него в ответ, как будто пытаясь выжечь у Иваизуми во лбу дыру.       – Что? Я чувствую себя виноватым из-за того, что ты проводишь отпуск... в городе, – "со мной" Ойкава не сказал, но Иваизуми почему-то был уверен, что как раз это он и имел в виду. Что ж, о таком Иваизуми не думал. Жалел ли он, что не запланировал ничего более-менее захватывающего на время отпуска? Действительно ли ему так уж нравилось проводить свои утра, наблюдая из-под прикрытых век за сборами Ойкавы, а потом получая от него нагоняи за то, что все никак не встанет с постели? Неужели у него правда не было идей получше, кроме как по полтора часа стоять в пробках каждый вечер, забирая Ойкаву с работы?       С незамедлительным и твердым ответом на каждый вопрос, рассудительность медленно сменилась гневом. Вот так сюрприз, но оказывается, когда кто-то в упор не видит твоих чувств, это ужасно бесит.       – Ты просто придурок, – чуть слышно прошептал на выдохе, желание вбить Ойкаве в голову то, насколько же он ошибается насчет Иваизуми, так и отставлено им в сторону, до лучших времен.       – Обзываться не обязательно, кстати, – услышал он слабую попытку отшутиться, и неверящая усмешка расползлась по его губам, подобно тупой боли, свернувшейся калачиком вокруг его сердца. – Надо мной смеешься? Иваизуми, я был о тебе лучшего мнения, – он состроил ту же рожицу, что и в четверг, когда они играли в карты на раздевание и Иваизуми специально надел на себя верхнюю одежду и несколько пар носков. Забавно, но надутые губы и наморщенный нос делали его настолько милым, что Иваизуми невольно засомневался, тот же ли это Ойкава, который по ночам своими поцелуями чертит на его теле карту. – Эй, – холодная нога мягко потерлась о его колено, и инстинктивно Иваизуми легко накрыл ступню ладонью. Все тело Ойкавы пошло мягкой рябью, но оба сделали вид, что ничего не заметили. – Если ты не хочешь ехать, я не настаиваю. Просто предложил.       – Тоору, ты... – он осекся на полуслове, зная, что сейчас как никогда нужно быть аккуратным. Взглядом Иваизуми проследил дорожку вверх от лодыжки Ойкавы, как раз к тому месту, где домашние шорты чуть-чуть задрались и показали узкую полозку бледной кожи, такой чувствительной и нежной. Кончики пальцев так и зудели, моля поддаться соблазну повторить этот маршрут, но Иваизуми воззвал к последним крохам терпения, курсировавшим по его венам. – Мы еще вернемся к твоей идее с домиком, но можно мне сначала у тебя кое-что спросить?       В конце концов, чем этот момент хуже, чем любой другой?       – Что-то неприличное?       Ну вот и как, скажите, так вышло, что из всех людей – именно он?       – Не делай такое лицо, Иваизуми, морщины появятся.       Ему только и оставалось, что тяжело вздыхать, и если так вышло, что он раз или два ущипнул Ойкаву за пятку, то это, честно говоря, просто случайность.       – Скажи, Тоору, – начал, прекрасно осознавая, что после его вопроса атмосфера в комнате поменяется на сто восемьдесят градусов, – почему ты на самом деле столько лет не начинал новых отношений?       Он и сам до самого последнего момента не знал, как именно прозвучит этот вопрос. Ведь ему столько всего хотелось об Ойкаве знать и о стольком они так и не поговорили, несмотря на то что знают друг друга уже целый месяц. Но, наверное, именно это его волновало больше всего остального – что, если Иваизуми ошибся, и все, чем их с Ойкавой отношениям суждено быть, – это секс без обязательств?       Потому что, сказать по правде, привязаться к Ойкаве ему действительно ничего не стоило. Но прошедшая неделя дала Иваизуми возможность по-настоящему взглянуть на их отношения с другой стороны. Не только с позиции слепого увлечения и страсти, но и с позиции рутины – даже, можно сказать, быта. Глупо, но каждое проведенное в компании Ойкавы утро только очевиднее делало то, с каким трепетом и нетерпением Иваизуми ждал наступления вечера, и все только ради того, чтобы повторить предыдущий день вплоть до малейших деталей. Если таковы условия, при которых ему позволено будет сохранить Ойкаву в своей жизни, Иваизуми даже дважды думать не станет, прежде чем согласиться. И потому его сюиминутное желание знать, что об этом думает Ойкава, это не столько прихоть, сколько необходимость. Потому что пока Иваизуми еще сможет заставить себя опомниться, сможет остановиться за шаг до края пропасти – но только пока. Чем дольше он будет откладывать, тем выше шансы, что Ойкава настолько плотно войдет в его жизнь, что заменит собою самое ее основание, и тогда, если Иваизуми придется от него отказаться, прахом пойдет все, что он о себе знает.       Видимо, все его эмоции были написаны у него на лице, потому что Ойкава вдруг растерял всю свою браваду и как будто бы даже в кои-то веки задумался, прежде чем ответить. Иваизуми жадно следил за каждой переменой в его мимике, чтобы точно не пропустить малейшее вранье или попытку что-то утаить, но Ойкава заговорил на удивление искренне.       – Помнишь, я тебе рассказывал про своего бывшего? С которым мы расстались из-за того, что он не поступил туда же, куда и я, как мы договаривались? – получив от Иваизуми краткий кивок, он продолжил, уставившись в потолок. – На самом деле, я еще очень долго не мог отойти от этих отношений. У нас было очень много соперничества, доходило до того, что он пытался побить мой средний балл за прошлые годы в школе. И у него получалось! – он цыкнул, и Иваизуми понял, что его до сих пор это задевает. Даже забавно, сколько в Ойкаве гордости. – А меня это бесило. Да и мое питание тогда... – он осекся, метнул острый взгляд в сторону Иваизуми и, не найдя на его лице ничего, кроме заинтересованности, прокашлялся. – В общем, я вышел из этих отношений совершенно разбитым. И решил, что, пока не разберусь со всеми своими проблемами, не стану начинать ничего нового, лишь бы не проходить снова через эти эмоциональные качели. Да у меня не то чтобы и был выбор, с учетом того, сколько сил и времени мне приходилось тратить на то, чтобы просто протянуть еще одну недельку, – последнее Иваизуми уже еле расслышал. Мысль о том, что он вряд ли когда-нибудь в полной мере узнает о том, с чем Ойкаве пришлось бороться в таком юном возрасте, больно кольнула его куда-то под ребро, но Иваизуми не обратил на это внимания.       Из чистого любопытства спросил:       – Ты знаешь, где сейчас этот парень?       – Не то чтобы я до сих пор за ним слежу, но... Слышал, он играет в сборной страны по волейболу, – и, вложив в это все свое раздражение, добавил: – Даже тут меня обскакал.       Иваизуми невольно подался вперед.       – Ты играл в волейбол?       – В школе, – даже со своего неудобного угла обзора Иваизуми увидел мелькнувшую на губах Ойкавы ностальгическую улыбку. – В универе пытался, но не сложилось. А ты?       – И я так же. На какой позиции?       – Связка.       – У нас в старшей школе был такой убогий связующий, я каждый год надеялся, что придет кто-нибудь получше, но все без толку.       – А ты был доигровщиком, да?       – Как ты догадался?       – Только доигровщики могут так злиться на связующих, – со знанием дела пропел Ойкава. Его голос так и искрился воспоминаниями. Иваизуми было открыл рот, чтобы спросить у Ойкавы, о чем он задумался, да опоздал. Тот уже во всю тараторил: – Если ты играл в волейбол, то как оказался в футбольном клубе? Мы в школе ненавидели футболистов за то, что они такие претенциозные.       Ну а давайте честно: кто хоть раз в жизни не ненавидел футболистов?       – Ну, я был недостаточно хорош, чтобы продолжать играть профессионально, поэтому пошел в университет. Там, конечно, надеялся, что найду работу в волейбольном клубе, и к шестому курсу, когда у большинства моих знакомых уже были приглашения на работу после выпуска, я все отказывался, слепо веря, что идеальное предложение еще впереди, – и как будто мало ему было воспоминаний о старшей школе, пришлось припомнить еще и каким наивным он был в универе. – Доотказывался до того, что, если бы не знакомый врач, которого как раз позвали в юниорскую футбольную команду, остался бы без работы. Там уж выбирать не пришлось. А теперь мне и представить сложно, чтобы я оттуда ушел.       – Ну да, тем более когда твоя команда на пике, – задумчиво пробормотал Ойкава, бездумно запустив пятерню в волосы. – Тебе, наверное, и зарплату теперь поднимут?       Иваизуми прыснул со смеху.       – Ты за кого меня принимаешь? Я ведь не полевой игрок.       – Ну да, ну да...       И только когда Иваизуми услышал в этом вялом ответе страх тишины, его поразило предположение, от которого было поутихшее раздражение вновь заставило жар прилить к лицу.       – Тоору, даже не пытайся тему поменять. Я прекрасно помню, зачем начал этот разговор.       – И зачем? – вскинулся Ойкава. – Зачем ты его начал, Иваизуми? – он ловко сел, словно эта игра в кошки-мышки и ему уже порядком надоела. Теперь только суровая правда, спрятанная на дне его карих глаз, смотрящих на Иваизуми теперь не иначе, как с вызовом.       Что ж, правда, так правда.       – Чтобы узнать, актуальна ли для тебя еще та причина, по которой ты даже с Куроо не стал встречаться, хотя он, я уверен, был более чем за.       Лишь лукавая улыбка дала ему понять, что Ойкава его услышал. Иваизуми кожей чувствовал разряды напряжения, проходившие между ними, и, когда Ойкава ловко придвинулся к нему поближе, сила тока возросла, и, наверное, поэтому его глаза так и сверкали в рассеянном свете лампы.       – Об этом я и сам догадался. Но зачем тебе это? Зачем знать?       Наверное, он мог бы и заупрямиться. Упереться рогом, обидеться на то, что Ойкава заставлял его словами через рот проговаривать то, что оба уже явно и без того поняли. Оставить поле для воображения, пусть сам додумывает. Позволить этому подвешенному состоянию, в котором прошла для Иваизуми последняя неделя, продлиться еще чуть-чуть, ведь в этом было свое изощренное удовольствие.       Но он не стал. Ни увиливать, ни выдумывать, ни игнорировать. Что толку изобретать велосипед?       – Чтобы понять, хочешь ли ты отношений со мной, – сказал и по расслабившимся плечам Ойкавы понял, что сделал правильный выбор. – Настоящих, а не вот этих вот тиндерных шарад.       Иваизуми только и успел сделать один-единственный вздох, а все расстояние между ними вдруг куда-то делось. Следующие слова Ойкавы он буквально чувствовал у себя на щеке.       – Иваизуми, а тебе не кажется, что мы и так уже фактически... переросли фазу тиндер-свиданий?       Они касались друг друга коленями, и Иваизуми совершенно уже по привычке положил руки Ойкаве на талию, притягивая того еще ближе.       – Ну, мы не целуемся, если после этого не занимаемся сексом.       Улыбка поделила лицо Ойкавы надвое. Насколько бы невыносимым он ни был в такие моменты, довольство очень ему шло.       – Серьезно? Это для тебя показатель отношений?       Если бы только ему дали шанс, Иваизуми бы каждый день находил, какую глупость сказать на этот раз, чтобы заставить Ойкаву вот так улыбнуться.       – Нет, показатель дня меня, это когда я спрашиваю, хочешь ли ты быть со мной, и ты отвечаешь "да".       Ойкава как будто задумался, наклонив голову чуть в сторону, так что Иваизуми открылся вид на его белоснежную шею и оголившееся плечо. И, поскольку он засранец, каких поискать, Ойкава, глядя ему в лицо, сказал:       – Ну, с такой щетиной я тебя просто так целовать не стану.       Нет, это выше его сил.       – Тоору. Я серьезно.       – И я.       Отпечаток невинной шалости сходил с его лица тем больше, чем дольше Иваизуми не сводил с него своих глаз. Может быть, это заняло полминуты, а может, одно лишь мгновение, но наконец Иваизуми поймал своими губами тяжелый выдох. Не что иное, как капитуляция. Ойкава закусил губу, то ли подбирая слова, то ли собирая мужество, чтобы решиться, и на случай, если все же второе, Иваизуми сколь мог нежно погладил его по спине. Если даже на этом все закончится, ему будет о чем вспомнить.       Словно услышав его мысли, Ойкава поднял взгляд со своих ладоней.       – Иваизуми, я не боюсь тебе довериться. Спроси Тетсу, я тот еще доверчивый идиот, – они оба улыбнулись, и лишь на этот миг притворились, что все в порядке. Если Ойкава и нервничал, ни его голос, ни его мимика этого не выдали. Иваизуми же напротив чувствовал, как комок нервов переместился из желудка прямо ему в глотку. – Но я боюсь, что, если ты правда меня узнаешь – по-настоящему, Иваизуми, – то не захочешь остаться.       – Не говори ерунды.       Слова сорвались с его губ, прежде чем мозг успел до конца осмыслить услышанное. Ойкава криво усмехнулся.       – Со мной сложно, знаешь?       – Кто тебе это сказал? – ему правда хотелось бы знать, кого винить за ту искренность, с которой Ойкава ему это сказал. Черт, да даже если Ойкава сам себе это твердил до тех пор, пока не поверил, даже если Иваизуми понадобится вдвое больше времени, чтобы убедить его в обратном, он готов это сделать своей второй работой. – Хотя неважно. Потому что это самое бредовое, что ты когда-либо говорил, а это надо постараться, учитывая, что однажды ты спросил, чем отличаются драконы от динозавров, – и вот снова она, улыбка, пусть робкая, но искренняя. Иваизуми взял его лицо в ладони, не в силах больше терпеть, и лбом оперся о его лоб. Закрыв глаза, почти представил, как розовеют уши Ойкавы. – И даже после этого я все еще хочу быть с тобой. Вряд ли в тебе есть что-то, что способно меня отпугнуть, Тоору.       И вот уже пальцы, такие же холодные, как ступни, обхватили его шею сзади, коснулись кончиков ушей, потрепали загривок. Иваизуми потерся носом о его щеку, вдыхая аромат зубной пасты, напоминающий, что им вот-вот нужно ложиться спать. Жарко, прямо ему в ухо, Ойкава прошептал:       – Это, конечно, безумно приятно слышать, но, борода – это правда не мое. Извини.       – Бляха муха, Тоору, я тебя сейчас укушу.       – Да, пожалуйста.       – Да?       – Да.