Право на чувства

Королева устало опустилась на банкетку, взглянула в обрамленное растительным орнаментом зеркало. Отражение смотрело на неё с тоскливым безразличием. Под глазами залегли синеватые тени, губы едва ощутимо дрожали. Девушка, одна из тех, что приехали с ней из Испании, неслышно возникла за спиной, почтительно склонилась перед ней: — Mi reina, позвольте, я распущу Ваши волосы. Мария-Терезия кивнула, чувствуя, как некстати заныли виски. Этот день оказался слишком долгим даже для неё. Прогулка на галеоне, толпы придворных, шум и гам. И, конечно, полное игнорирование со стороны короля. Он расточал улыбки и слова всем вокруг. Всем, кроме неё. А королеве не оставалось ничего другого, кроме как делать вид, что она ничего не замечает. Девушка меж тем осторожно вынимала украшенные жемчужинами шпильки из замысловатой прически Марии-Терезии, что-то напевая себе под нос на испанском. Затем ослабила завязки корсета, позволяя королеве наконец-то вдохнуть воздух полной грудью. — Оставь меня одну, — шепнула Мария-Терезия, и девушка мгновенно удалилась, послушная, как и всегда, оставляя после себя едва уловимый аромат ванили. Бостанджи лениво потянулся, зевнул, обнажая белоснежные клыки. Негромко вопросительно мурлыкнул, глядя на хозяйку. — Всё хорошо, mi querido, — королева наклонилась, чтобы почесать кота за ушком. Бостанджи взглянул на неё с укоризной, или ей так только показалось. Или кот всё же чувствовал, что она лжёт. Самой себе в первую очередь. Людовик никогда не любил и не полюбит её. Отъезд Луизы ничего не изменил. Неделя-другая, и у ног короля, а затем и в его постели, будет новая фаворитка. А её ложе так и останется холодным. И некому будет согреть тело, взращенное под жарким солнцем Испании. — Разве что… Нет, не стоит даже и думать о таком, — Мария-Терезия покачала головой, отгоняя непрошеные образы. Но напрасно. Юная мадемуазель де Ноай во плоти — смешливая, дерзкая — так и стояла перед глазами. То, как она в алькове целовала кончики пальцев королевы, так, словно это величайшая драгоценность на земле. И её касания в ванной, сразу после крушения воздушного шара. Нежность, потрясающая, та самая, по которой Мария-Терезия так истосковалась. И, наконец, тот поцелуй в каюте галеона. Короткий, но сладостный миг счастья. Рене никогда не заходила дальше дозволенного, и только взгляд — жадный, изучающий — говорил о том, насколько Мария-Терезия небезразлична юной аристократке. — Могу ли я? — спросила себя саму королева. — Не будет ли это предательством Франции и нарушением долга? Тишина была ей ответом. За окном комнаты струился лунный свет, отбрасывающий странные тени на паркет. — В любом случае у меня есть время на то, чтобы всё как следует обдумать, — пробормотала она, переодеваясь в тонкую шёлковую сорочку. И, быть может, у неё достанет храбрости, чтобы сделать первый робкий шаг к тому, что другие могли бы назвать чувствами. Раз подобное позволено королю, может и королева может быть счастлива? Хотя бы немножко?