***
Даже в самые тяжёлые времена надо хоть немного думать о комфорте. Эрих Мария Ремарк «Триумфальная арка»
— Куда ты собираешься? — Ян хмуро глядит на Лёву, торопливо готовившегося к закрытию магазина. Ответом служит короткое «угу», от которого Ян нервно закатывает глаза: его снова игнорируют, не слушают и отмахиваются от него, как от назойливой мухи. Дуться на Лёву из-за этого бессмысленно: он так погружён в свои мысли, что просто не заметит обид и пройдёт мимо. Тут нужно хватать за ворот футболки, прижимать к стене и прямо говорить: «Я обиделся». — Лёва, — Ян произносит это имя несколько небрежно, торопливо с целью поскорее выполнить задачу. Виной всему жгучая и острая неприязнь к имени «Лев» и то количество раз, когда Лёва менял имена. Одно время он именовал себя Егором, именем грубым, отталкивающим от себя и предупреждающим об опасности и нервозности. По крайне мере, так всё ощущается в понимании Яна, не понимающего стремления к настолько жёстким переменам каждые несколько столетий. Потом Егор поменялся на Игоря, а характер и мысли стали более мрачными. Причина этому до сих пор неизвестна Яну, пусть он и находится в довольно тесных отношениях с этим ангелом. Он стал Лёвой совсем-совсем недавно — в девятнадцатом веке — и снова как-то оживился и стал более открытым. Странные перемены, пугающие своей внезапностью. — Лёва, — снова повторяет Ян, из-за всех сил стараясь не повышать голос, ведь в помещении находились собаки. Если они проснутся и начнут нервничать, Лёва из ангела превратится в какого-нибудь демона и сожжёт на костре. Вообще, Лёва остаётся для Яна личностью странной. Своеобразной. Той, с которой одновременно и интересно, и неприятно общаться. Возможно, Яну так кажется из-за того, что он мало времени проводил на Земле, предпочитая оставаться на небе. Так было безопаснее, комфортнее, а ещё не приходилось заботиться о физической оболочке. Она требует слишком много внимания: регулярный сон, нормальную здоровую пищу и даже странное изнурительное время провождение, которое люди называют коротким словом «спорт». Ни какого внимания на Яна не обращают. Лёва заботливо цепляет к ошейнику большого чёрного лабрадора Бутча поводок, напевая что-то себе под нос. Это определённо злит. Ян не так часто приходит в магазинчик Лёвы для выяснения рабочих моментов. Можно же им уделить хотя бы десять минут? — Лёва, я по делу, это срочно! — Не выдерживает и повышает голос Ян. — Хватит меня игнорировать! Бутч громко лает, дёргается, и лишь после этого Лёва смотрит в сторону Яна удивлённо, будто не видел последнего. — Оу… Привет? — Лёва вынимает из ушей беспроводные наушники и криво улыбается. — Ты что-то хотел? С губ Яна вырывается усталый и нервной вздох. Долго находиться в этом магазинчике-приюте порой бывает невозможно. Стены словно впитывают в себя настроение своего хозяина, который сейчас выглядит по-настоящему ужасно. На Лёве нет очков, из-за чего видно его покрасневшие глаза. Вряд ли он именно ревел, скорее всего, просто словил нечто вроде нервного срыва, что обычно бывает у людей, но никак не у ангелов. По крайней мере, сам Ян ничего подобного никогда не испытывал. Только Лёва — другой случай, можно сказать — уникальный в самом извращённом смысле этого определения. Лёва слишком много времени провёл среди людей, перенял их привычки, проникся особенностями и полюбил удовольствия смертных. Порой кажется, что Лёва не помнит, кем он на самом деле является, поэтому почти не появляется на небе. — Хотел узнать, — Ян на секунду перестаёт говорить, зацепившись взглядом за то, как футболка облегает тело Лёвы. Тот намного худее, чем в последнюю встречу. Вот вроде ангел, проживший среди смертных ни одну сотню лет, должен прекрасно понимать, насколько важно поддерживать физическую оболочку в хорошей форме. Вот вроде Лёва знает об этом всё (Ян иногда видит, как его коллега читает книги о здоровье). Однако в итоге он, Лёва, изводит физическую оболочку голодовками, физическими нагрузками, словно это способно улучшить состояние и закрепить иммунитет. — Что хотел узнать? Ян, не обижайся, но говори скорее, а то я... Я тороплюсь, — нетерпеливо говорит Лёва, переминаясь с ноги на ногу. — Давай скорее начнём, чтобы потом разбежаться и не мучить друг друга. Эти слова неприятно напрягают Яна. Он знает — Лёва не самое общительное существо, предпочитающее проводить время с животными, но никак не с кем-то более разумным. Спасать очередную кошечку он сейчас явно не собирается: слишком уж красиво и вычурно оделся, словно человек, собравшийся на свидание. Однако на подобные встречи никто и никогда не берёт собак. — Ты сделал отчёт? До тебя невозможно дозвониться! Уже третий день от тебя ни слуху ни духу! — Ян позволяет себе повысить голос, сорвать недовольство на источник большинства проблем (на самом деле малой части, просто утомительное ожидание заставляет думать иначе). — Ага, сейчас, — бегло произносит Лёва, отпускает поводок Бутча и торопится зайти в свой кабинет. Движения рваные, быстрые и небрежные. Они выдают раздражение. Тут лишь Ян имеет полное право злиться и нервничать. Это ему пришлось ждать сперва закрытия, потом пытаться обратить на себя внимание, а в конце прямо-таки разжёвывать очевидные вещи. После подобного Лёва должен дрожать и робеть от стыда, а не психовать, когда его просят выполнить его работу. — Лёва! Чего ты там так долго копошишься? Неужели, только сейчас писать сел? У тебя для этого был целый год! — Ян закатывает глаза и громко цокает языком, обращая внимание Бутча на себя. Пёс награждает строгим взглядом, полным презрения и некого высокомерия. Бутч сильно похож на своего хозяина, чем и невольно вводит в дискомфорт. Гладить эту собаку не очень-то и приятно: худая сильно. Но в этом вины Лёвы нет. Он, вроде как, спас собаку от малолетних живодёров, решивших «опробовать нож», и теперь старается восстановить её здоровье. Как же иронично, что после всех увиденных ужасов, что приносят люди, Лёва продолжает верить в то, что среди них есть доброта, честность и прочие хорошие качества. Тут большую роль играет либо не убиваемый оптимизм, либо наивность, являющаяся синонимом глупости. Ян снова открывает рот, чтобы позвать Лёву, но Бутч своим громким лаем перебивает. Собака явно старается защитить покой хозяина. Интересно, а Бутч хоть понимает, что его владелец не является человеком? Способен ли собачий мозг различить ангела, демона и человека? Ян не знает, но порой он ловит себя на мысли, что Бутч намного-намного умнее большинства смертных. Дверь кабинета открывается, оттуда выходит мрачный, как грозовая туча, Лёва, держащий в руках стопку бумаг. Он всовывает её в руки Яну и выжидающе смотрит, как бы говоря: «Ну? Доволен? А теперь уходи, разве не видишь — я тороплюсь». Вроде слова вслух не произносятся, а Яну всё равно невероятно мерзко и тошно. Он не заслуживает подобного обращения. Хотя, если учесть время, которое Лёва провёл среди людей, не стоит удивляться его чёрствости. — Что-то ещё? Если нет — говори сразу, — «отрезает» Лёва, доставая из кармана солнцезащитные очки, чьи стёкла настолько тёмные, что за ними наверняка мало что можно разглядеть. — Куда ты так торопишься? — Ян почему-то решает немного позлить собеседника, поиграть на его нервах. — Куда нужно, — сквозь стиснутые зубы отвечает Лёва, наматывая длинный поводок Бутча на руку. Повисает напряжение, напоминающее собой натянутую струну, угрожающую лопнуть в любой момент. Непонятно к чему это приведёт. Возможно, Лёва набросится на Яна с кулаками, изобьёт физическую оболочку, а потом предстанет перед начальством. Возможно, оно приговорит к казни. Возможно, заставит пасть. Возможно, тогда Лёва окажется в своей шкуре. — Ты в порядке? Плохо выглядишь. Совсем измучил тело, а оно у тебя всего одно! Не стоит им так рисковать, а то придётся вернуться на небеса, а там… — Ян не отказывает себе в удовольствии съязвить. — Там ты точно не справишься… Совсем отуземился и зачем-то возишься с этими животными. Тебе самому не надоело? Вот вроде по твоей инициативе подписали Нерчинский договор, такое великое дело! А теперь ты спасаешь гниющих собак. Понижение какое-то. — Я хотя бы не прячусь от всей грязи там, Ян, — холодно говорит Лёва. — Прекрати говорить так, будто ты тут самый великий ангел, который только и делает, что спасает людей от греха. Когда ты в последний раз общался со смертными? Я уверен, что в прошлом столетии. И разве ты помог тому человеку? Да, он поговорил со своей любовницей, а потом прострелил себе сердце. Грубо, но справедливо. Нечего сказать против. Ян сжимает стопку бумаг, которую его буквально принудили забрать. Настроение совсем плохое, но в этом частично виноват сам Ян. Он небрежно и как-то брезгливо прощается после чего торопится покинуть магазинчик, пропахший кормом и тоской. Она уже давно преследует Лёву, потому что тот снова пытается следовать разрушающим душевное здоровье правилам. Последних много, все они сковывают свободу, загоняя в тесные рамки, лишающие возможности спокойно дышать. Правила Лёва ненавидит, но иногда в голове у него что-то щёлкает, и он принимается слепо подчиняться им и страдать, мучаясь. Сейчас плохо, на языке горчит разочарование и боль в том, как себя ведут люди. Пора бы давно привыкнуть к тому, что они любят издеваться над слабыми. Пора бы привыкнуть к виду измученных животных. Пора бы перестать так остро реагировать на очередное измученное животное. Пора бы смириться с тем, что доброта среди людей — крайне редкое явление. Магазинчик закрывается легко: он словно хочет, чтобы его владелец отдохнул, избавил себя от невыносимой тоски и вернулся свежим, весёлым и готовым дальше верить в людей. Для этого необходимо прийти к тому, о ком никогда другие ангелы не скажут хорошо. Они будут плеваться, кривиться и говорить, что нельзя возиться с «такой тварью, как он» потому что «он скользкий и подлый». Как бы это существо не называли другие ангелы, Лёва по-ненормальному зависим от него и нуждается в нём, как человек в деньгах, как рыба в воде, как жертва от своего садиста. Разница лишь в том, что без своей одержимости Лёва вполне может существовать, пусть и не чувствовать радость и стремление двигаться вперёд, искренне веря в людей. Шаги даются как-то просто и невероятно легко. Возможно. Большую роль играет предвкушение скорой встречи с источником всех бед и несчастий. Он знает себе цену, редко когда приходит сам, не зовёт к себе и не выпрашивает внимания. Он старается требовать того же от Лёвы. Последний в силу различных обстоятельств по-прежнему в некоторых моментах робеет, спрашивая разрешение двадцать четыре на семь. В других моментах Лёва ничего не говорит и просто делает то, что хочет. Вот сейчас он никого не предупредил о своём приходе и просто шагает, стараясь не наступать в большие грязные лужи. Они чем-то напоминают своеобразную метафору о том, что всё чистое, попадая на землю, становится грязным, мерзким и порочным. Как же иронично, что Лёва сам такой — грязный, мерзкий и порочный — и упорно отрицает это. Кому понравится признаваться в том, что он отдался людским удовольствиям, перестал верить в бесконечную правоту бога и превратился в угрюмую личность, отчаянно цепляющуюся за хорошее. Последнего не так много, от того держаться за него крайне-крайне трудно. Бутч идёт рядом с хозяином, понурив голову. Он не виляет хвостом и лишь изредка облизывает морду. Бутч чувствует настроение Лёвы, потому и не старается поиграть с ним и лишь молча поддерживает в своей манере. Эти попытки невероятно умилительны, но по-настоящему может помочь лишь то существо, что вселяет (или пробуждает) в души людей порочность. Как же иронично: воплощение зла и ненависти спасает того, кто отчаянно пытается наставить людей на путь истинный. В подобном случае должна быть ненависть, острая и едкая, презрение, удушающее и отдающее тошнотой в горле, но никак не тяга и невероятной силы симпатия. Она преследует, вынуждает бегать за другим существом по всему земному шару и искать от него хоть каплю внимания. Оно действует, как наркотик на зависимого, вроде вредно и опасно, но остановиться и взять себя в руки банально невозможно. Наверно, не хватает силы духа, стойкости и уверенности в себе. А, может быть, бросать «вредную привычку» банально не хочется. До нужного места идти ещё приблизительно минут десять или пятнадцать. Как жаль, что нужное существо не живёт ближе и ошивается чуть ли не на другом конце города. И плевать, что жить близко друг к другу опасно и глупо, ведь начальство не поймёт и обвинит в сотрудничестве с «врагами». Но разве демоны — враги ангелам? Если первые не будут выполнять свою работу, ангелы сделаются бесполезными и никому ненужными. Тут не соперничество идёт, а сотрудничество, которое отказываются признавать другие, в том числе начальство. Вот Лёва понимает, насколько порой приятно иметь дела с демонами. Они не всегда плохие и в большинстве своём ленивые. Мало кто из них станет шевелить пальцем, если от подобного не будет какой-либо выгоды. Учитывая это, странно, что нужный Лёве демон терпит его общество и позволяет врываться в свой музыкальный магазин вместе с собакой. Тот демон объяснял свою позицию тем, что ему самому забавно и приятно общаться с «неправильным ангелом». «Правильность» в Лёве медленно растворяется в пучине времени. Так, примерно в веке пятнадцатом он перестал ломаться и впервые попробовал алкоголь в компании демона. Двойное непослушание, которое со временем переросло в настоящее безумие. В девятнадцатом веке Лёва стал «баловаться» с сигаретами, зависимость от которых преследует даже в двадцать первом веке. Подобных «мелочей» много, они накаливаются и делают Лёву порочным, фактически демоном. Непонятно, как Лёва ещё не стал одним из падших, ведь постоянно ходил на этой грани и будто ничего не боялся. Он знал от своего демона — «падать» не страшно, намного хуже, когда все близкие существа на небе о тебе навсегда забывают. Этот эффект — своего рода пытка и вечное наказание для тех, кто так и не смог сохранить статус ангела. Разве есть что-то хуже, чем быть забытым любимыми, с которыми ты провёл бок о бок ни один десяток лет? Демон Лёвы говорил, что ему до сих пор больно от этого. Перед глазами маячит вывеска самого любимого магазина, что нравится не товаром, а владельцем. Тот одновременно и отталкивает, и притягивает к себе. С ним приятно общаться, обсуждать вечные темы и сходиться в том, что века идут, а люди меняются мало и просто становятся более закрытыми, но никак не добрыми. Раньше такие беседы сопровождались «дегустацией» дорого старого вина, качественных сыров и виноградом. В какой-то момент всё это сменилось на обычный чай, нет, не совсем обычный, но не алкогольный, а просто дорогой. Двадцать первый век отличился новым напитком — пивом, не самым изысканным, но вполне вкусным. На самом деле, обвинять людей в их статичности не имеет смысла: Лёва сам мало чем отличается от них. Он тоже застрял в своеобразном кругу, состоящим из попыток сбежать от нужного демона и в конечном возвращении к нему. Много раз Лёва честно пользовался возможностью побыть независимым, но рано или поздно возвращался в крепкие объятия, философские разговоры и «дегустации» пищи и напитков. Тупо отрицать тягу, но Лёва ненавидит те вещи, объяснения которым банально нет. Вот непонятно, почему к нужному демону всегда хочется возвращаться. Лёва долгое время искал «зацепки», способные всё разъяснить, а потом сдался. Он принял все условности, смирился с ними и стал покорно подчиняться им. Лёва, игнорируя значок «без животных», заходит вместе с Бутчем в магазин, о чём оповещает колокольчик на двери. На звук оборачиваются двое: клиент и нужный демон, именующий себя Шурой. Раньше он просил называть себя полным красивым именем Александр, в девятнадцатом веке погнался за французской модой и стал Алексо, а в двадцать первом веке пришёл к Шуре. Последний сталкивается взглядом с зашедшим и самодовольно улыбается. Шуре невероятно льстит то, что такой «правильный ангел» идёт наперекор правилам и общается с ним, демоном. Ради подобного Шуре не жалко прогнать посетителя, ляпнув напоследок, что магазин закрывается. — Но он работает до девяти вечера! — Возражает посетитель, угрюмо глядя в сторону Лёвы и Бутча. — А сегодня он работает до шести. Вот такие дела! — безразлично отвечает Шура, не испытывающий нужды дорожить каждым клиентом. — Так что уходите, пока вас не вышвырнули отсюда. Клиент хмурит брови, сверля взглядом Лёву, прошедшего поближе к Шуре. Последний улыбается, встаёт со стула и вынимает из кармана джинсов ключи от магазина. Это явно задевает человека. — Почему это он, — молодой человек кивает в сторону Лёвы и Бутча. — Не уходит? Его выгнать не хотите? Шура делает задумчивое лицо, а после его губы расплывается в самодовольной усмешке. Он нагло приобнимает Лёву за плечи, прижимая к себе и продолжая «раздумывать» над чужим вопросом. Мужчина у дверей теряется, хлопает глазами и забывает обо всех недовольствах. Очевидно, ему невероятно некомфортно под таким пристальным взглядом, от такой едкой усмешки, от такого гордого вида собеседника и «нарушителя правил». Реакция мужчины забавляет, вызывает злобную улыбку. — Не хочу, молодой человек, — Шура делает демонстративную паузу, облизывает губы и прижимается виском к виску Лёвы. Последний сам улыбается, не отталкивает от себя Шуру, стараясь запомнить каждый миг прикосновения. Рядом с «главным врагом ангелов» невероятно хорошо. Он всегда честен, не льстит просто так, не играет с чувствами и не считает зазорным водиться с «правильным святошей». — Вы будете уходить? Или мне вам помочь? — Продолжает Шура, уже уставший от компании «лишнего человека». Мужчина издаёт звук, отдалённо похожий на мяуканье, и спешно покидает магазин, громко хлопнув дверью. За последнее человека хочется огреть чем-то тяжёлым по голове. Желательно насмерть. — Наконец-то он свалил, — Шура выдыхает, подходит к двери и вставляет в скважину ключ. — Он мне все мозги сделал, пока выбирал медиатор. Я уже думал прибить его и сделать из его костей бильярдные шары. — Так почему ты не пополнил свою коллекцию? — Поддерживает шутку Лёва, в чьи планы не входит вываливать на собеседника все проблемы разом, для откровений нужно подождать подходящей обстановки. На самом деле, Лёва не знает, шутит ли Шура, когда говорит о бильярдных шарах из человеческих костей. С одной стороны, подобное аморально и слишком энергозатратно для демонов. С другой, от Шуры можно ожидать буквально всего. Он вроде лениво, но при этом порой делает такие вещи, на какие любое гиперактивное существо не способно. В любом случае вынюхивать правду Лёва не спешит. Она мало волнует, не препятствует общению и не нервирует. — Потому что ты пришёл, — Шура поворачивается и кивает в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, где располагается жилая площадь. — Можно сказать, что ты опять помешал мне сотворить зло, хорошая работа, ангел, — он хихикает, перешагивая ступеньки и внимательно наблюдая за гостями. Бутч идёт медленно, виляя хвостом и громко-громко дыша в предвкушении уютного вечера. Сам Лёва невероятно его ждёт, фантазируя, как будет сидеть в своём кресле напротив Шуры и пить пиво. Последнее всегда есть у Шуры в спальне, как и закуски и относительно интересные фильмы. — Спасибо, — неловко пожимает плечами Лёва. — Но в твоём случае я не работаю, а отдыхаю и мешаю тебе случайно. Считай, что оставляю свою сущность за дверьми магазина и становлюсь демоном, как и ты. — С каких это пор ты стремишься пасть? — Шура открывает дверь и впускает внутрь гостей, несмотря на неприязнь к собакам. Бутча Шура терпит ради Лёвы, его компании, прикосновений, разговоров и банального молчания. Знакомых среди демонов много, однако лишь один ангел смог вызвать крепкую привязанность. Кажется, она сформировалась ещё в те далёкие времена, когда Шура не был падшим. Он чётко помнит, каково это — быть ангелом. А вот Лёва в силу «наказания падших» не помнит Шуру, не погрязшим в грехах. Правда, подобное ни капли не мешает общению и тесной связи. — Ни с каких, — Лёва отпускает Бутча с поводка. — Потому что мне необязательно падать, чтобы быть с тобой. Шура улыбается. Ему льстят сказанные слова, ведь они искренни и не направлены на пустую лесть. Вообще, к ней был больше склонен сам Шура, но он лил медовые речи в уши смертным, когда говорил, что из них получатся прекрасные музыканты. Конечно, это было далеко не так. Шура просто внушал ложную уверенность, чтобы потом человек расстроился, познал разочарование и обиду и потом пошёл срывать злость на всех окружающих его людей. Работает уже ни один десяток лет. — Да ты мне льстишь, — Шура проводит Лёву в нужную комнату, прекрасно зная, что последний говорит правду. — Можешь думать и так, — Лёва по-хозяйски садится в кресло, а рядом ложится верный Бутч. — Но я не вру, потому что не могу тебя обманывать. Больно уж ты близок мне, Алексо… Нет, прости, Шура. — Ты когда-нибудь прекратишь мне напоминать это? — Закатывает глаза Шура, разливая по бокалам пиво. Оно пенится, угрожая с секунды на секунду оказаться на махровом ковре. Однако Шура быстро слизывает пенку и ставит на стол два бокала. Лёва внимательно наблюдает за этим, предвкушая приятный вкус. Правда, не за этим он, Лёва, пришёл. Он преспокойно мог бы выпить алкоголь у себя дома за просмотром телевизора в компании Бутча, готового терпеть все срывы и приступы хозяина. Однако он нуждается в Шуре, готовом не только выслушать, но и заставить почувствовать себя не таким уж и никчёмным существом, чьи усилия ничего не стоит. — Никогда, — коротко отвечает Лёва, отпивает немного пива из бокала и довольно выдыхает. — Это часть истории, а люди говорят, что из неё нужно помнить всё-всё, в том числе и позорные моменты. — С каких пор мы чтим то, что говорят люди? Они историю знают, но на ошибках не учатся, — усмехается Шура, садясь на кресло и закидывая ногу на ногу. — Учиться у них — это значит раз за разом наступать на одни и те же грабли, пока твой череп не сломается и мозг не вытечет наружу. — Не все люди совершают ошибки, многие хорошие, — неуверенно в силу усталости возражает Лёва. Раздаётся громкий смех, напоминающий лай. Бутч поднимает голову и странно смотрит на Шуру, который впал в приступ. Ему смешно с той наивности, что всё ещё жива в ангеле. Тот, по идее, уже должен был сто раз понять — не существует на всей планете. Демонам уже не нужно подталкивать людей к войнам, убийствам, воровству и насилию: человечество само идёт к этому, позволяя демонам нагло врать в отчётах о работе. Обязанности ангелов с каждым десятилетием становятся только сложнее и сложнее. Можно сказать, скоро ангелы совсем утратит своё влияние. — Прекрати смеяться, ты же знаешь, что я не стану врать тебе, — робко говорит Лёва, вжимая голову в плечи. Он уже не уверен в том, что говорит. На днях в его магазинчик-приют сдали очередного щенка, с которым дети «наигрались». Грустно, но ужаса ситуации добавил внешний вид щенка. У него не было одного глаза, несколько зубов вырвали, а лапку сломали. Бедное животное смотрело на Лёву измученным взглядом, скулило, пока бывшая хозяйка (тварь поганая) уходила прочь. Щенок умер на следующий день, несмотря на все попытки помочь. Собачка просто закрыла здоровый глаз и уснула навсегда, а Лёва так и не смог помочь. Он сорвался, но не плакал, а только долго-долго гладил труп и просил у него прощение. Вроде пора привыкнуть к невозможности спасти всех, но Лёва не мог смириться со своей беспомощностью. — Зато ты врёшь себе, — Шура пьёт пиво, капли которого медленно стекают по подбородку. — Лёва, ты же знаешь — хороших людей не было, нет и не будет. Раньше их сковывала церковь, а сейчас они отрываются на полную катушку. Прекрати надеяться, а то потеряешься в своих переживаниях. — Но не могу! Не может же быть всё настолько плохо! — Лёва размахивает руками, мелко дрожа. — Мне недавно дети щенка принесли. Вот! Чем тебе это не добро? Да это самое настоящее добро! — Если бы этого добра было много, ты бы не выглядел, как помятая бумажка и не дрожал, — замечает Шура. — Так… Что у тебя уже успело произойти? Сомневаюсь, что ты так переживаешь просто так. Лёва тяжело вздыхает, набираясь с силами, и после принимается рассказывать ту историю про одноглазого щенка. Вообще, по идее, Лёва должен трястись за людей. Например, за детей, толком не проживших и пары лет, инвалидов, чьи судьбы искалечил недуг, смертельно больных, у которых громадные планы на будущее и самые яркие мечты. Однако никто из этих людей не способен заставить Лёву мучиться от вины. Ему по-настоящему жаль только животных. Они кажутся самыми искренними и чистыми в своих намерениях. Да и никто из них не разрушал планету. — Лёва, ты… Ты идиот, знаешь это? — Говорит Шура, не упрекая, не ругая. А просто приводя очевидные факты. — Знаю, знаю, — кивает Лёва, поджимая губы. — Но я не могу не пытаться спасти этих собак… Не могу не ненавидеть тех, кто их доводит до такого… Я же сам отдал той женщине щенка, а в итоге его погубил! Это моя вина… Мне не стоило отдавать ей животное. Нужно было спросить, для чего она берёт малыша… Да я бы в жизни не отдал его, если бы знал, что его берут в качестве подарка! — Но ты не мог этого знать и старался сделать лучше, — грубо обрывает чужой монолог Шура. — Твоё стремление помочь похвально, но ты не обязан отдавать всего себя этому, так же можно чокнуться. — Но это моя прямая обязанность, как ангела, — зачем-то возражает Лёва и тут же ловит себя на глупости. Не ему говорить о морали и ангельских обязанностях: он давным-давно нарушил всевозможные правила и отдался греху. Лёва не просто водится с демоном, пьёт и курит с ним, но порой даже спит. Нет, не просто спит, а отдаётся плотской страсти, стонет, целует и кусает чужую кожу, умоляя Шуру не останавливаться и продолжать двигаться. Повезло, что начальство не спешит вмешиваться в земную жизнь ангелов, иначе бы Лёва уже давно был бы одним из падших. — Твоя обязанность, как ангела, не пить со мной и ненавидеть меня, но ты чего-то не спешишь заниматься подобным, — мягко усмехается Шура. — Лёв, давай хотя бы при мне не строить из себя святошу? Мы не первый век знакомы и знаем друг друга вдоль и поперёк. И мне напомнить, кто за мной по всей планете бегал? Именно ты, Лёвчик, так что прекращай строить из себя правильного. Лёва кивает и облокачивается о спинку кресла. Он целиком и полностью признаёт правоту Шуры, но осадок от смерти щенка по-прежнему душит, сжимая лёгкие, как капкан лапу зверя. Необходимо отвлечься, напомнить себе, что в жизни есть множество прекрасных вещей и существ. Например, Шура, готовый окунуть в омут счастья и беззаботности. Для этого нужно просто забыть о своей сущности ангела, а вместе с этим правилах и обязанностях. — Прекратил, — гордо произносит Лёва, закидывая ногу на ногу. — А теперь подойди к мне и обними. Он не просит, а требует, не принимая каких-либо отказов. Эгоистично? Определённо, но Лёва знает себе цену и то, что Шура не может ему отказать. Он и сейчас вопреки гордости встаёт с кресла, подходит и обнимает, прижимая к себе. В этот миг смерть щенка удаётся отпустить. Она становится не переживанием, а фактом, простым и понятным. Лёва принимает беспомощность и трётся щекой о Шуру. — Предлагаю расслабиться не только при помощи объятий, — шепчет на ухо Шура, обдавая то горячим дыханием. Лёва довольно мычит и согласно кивает. Как же хорошо, что об очередном грешке никто, кроме Бутча, не узнает.***