Темное пламя

      Трясины не видно в ночной мгле. На уютном островке посреди болота весело трещит огонь, стараясь усыпить уставшего волка. Суетится возле котелка Бранн. Дей морщится: запах у того варева хуже, чем у болота.       Да, мой Дей, иногда волчий нюх скорее проклятье.       Волк лучше всего борется со сном в наблюдении и разговоре, по дороге даже со мной говорил. Завязать беседу сейчас мешает все ещё не отступивший надсадный кашель, поэтому принц с дерзко осмеянным титулом попросту наблюдает за новым знакомым.       Ну хоть бежать вперед не порывается.       Бранн бросает косые взгляды на Дея, что-то про себя прикидывая и словно взвешивая волка, помешивает бурлящую воду кривой палочкой. Потом, приговаривая негромко и непонятно, перетирает в ладонях мелкие белые цветы, словно соблюдая какой-то рецепт. Темное неаппетитное варево становится кристально чистым, как вода горных ручьев. А ещё — могу поклясться в этом, мой Дей! — мгновенно остывает.       Волк подозрительно внюхивается в чудной горьковатый аромат настойки, слабый и тоже горький запах неблагого, впитывает тяжелую прелость болота. Приглядывается к загадочному напитку, ещё раз всматривается в Бранна. Наш новый знакомец переливает голубовато светящуюся жидкость в гнутую закопченную кружку.       — Пусть ты и не веришь мне, благой Дей, но выпей.       Зелье в кружке плещется призывно. Неблагой, понимая, что смотрится все вместе несколько подозрительно, объясняет:       — Это от кашля.       Ох, Дей, если это просто от кашля, то я огромный дракон! Будь осторожнее! Мой волк, конечно, бесстрашен, косится, чуть ли не прижимая уши, но пьет. «Вода» и впрямь ледяная.       Я так и знал! Я знал! Дей, держись! Судорог от лекарств не бывает!       А ты! Ты! Чудище болотное! Вытащил, чтобы погубить?! Убери от него руки!       Неблагой меня не слышит. Сейчас точно укушу! Но тот перехватывает падающего поперек груди и быстро выливает остаток «воды» в рот Дея. Мой волк содрогается ещё раз, его рука выпрямляется и бьет наотмашь удерживающего его Бранна. Тот лишь слегка отворачивает голову, чтобы удар пришелся не в глаз. Этому неблагому хоть бы хны! Пропускает второй удар в ухо, переворачивает Дея набок, стучит по спине, в судороге что-то выкашливается из легких, что-то…       О, старые боги! Что-то живое!       Я передумал кусать неблагого. Я хочу укусить собственный хвост!       Дей приходит в себя. Распахивает глаза, отшатывается от склизких темно-зеленых комочков, копошащихся возле лица, опрокидывая Бранна на спину.       — Вот теперь кашель пройдет, — звучит приглушенно, но спокойно.       Волк кое-как собирает руки-ноги, чтобы помочь подняться Бранну, с удивлением разглядывает свежий синяк на его скуле, потом переводит взгляд на комочки у ног и вздрагивает от омерзения, представив это внутри себя. Выдыхает с присвистом:       — Что это такое?       Да, мой Дей, у меня тот же вопрос!       Неблагой отряхивается, хотя это никак не сказывается на порядке его костюма, сует Дею в руки вновь наполненную голубоватым зельем кружку, а сам подходит, склоняется над комочками без страха или брезгливости, рассматривает с прищуром. Легкий сапог с силой опускается на копошащуюся массу. Чпокает, словно со свистом лопается переполненная водой фляжка. Трясина обширно вздыхает в ответ.       Бранн поднимает голову, долго вглядывается в темный горизонт. Мой Дей не стремится прерывать молчание. Бранн вздыхает устало, оборачивается, улыбается еле заметно, будто и не давил только что живые комочки, приглашает жестом к костру, отпивая прозрачного зелья. Остаток разливает по двум объемным флягам, прикручивает их к поясу. Доходит и до объяснения. Все же странные они, эти неблагие. Кивает на раздавленные останки, словно это совершенно обычная вещь:       — Это было маленькое болото. Трясина любит расширять свои границы за счет ши. Стоит ей поймать кого-то достаточно сильного, она проникает внутрь, а потом отпускает свою жертву.       Ох, мой Дей, мне сразу не понравилось это болото! Хорошо, что у нас их нет.       Некрасивый ши, украшенный синяком, продолжает заунывно, заснуть можно:       — В груди этого несчастного клокочет живая болотная вода, болотная же вода остается в его следах, которые он оставляет за границами трясины, уверенный, что избежал гибели. А потом падает. Где упадет, там образуется новый, вытянутый по его тропе край болота.       Волк морщится, неблагой ворошит угли, отпивает ледяного зелья.       — То, что ты чуть не унёс отсюда, называется Детками Трясины. Они разводят новое болото, становятся его местным разумом. Маленькие опасные твари.       Мой Дей щурится, разглядывая лицо неблагого.       Бранн продолжает смотреть в огонь и вздыхает.       — Так умер мой предшественник, другой хранитель болота и этих границ, а за ним — ещё один и ещё, — подпирает ушибленную щеку кулаком, морщится и подпирает другую. — Трясина очень любит жрать нас, следует быть аккуратным, благой Дей. Но Трясина же и дает средство справиться со своим проклятьем. Если знать, как готовить Чистую воду, выжить можно.       И улыбается, улыбается — дикий, неправильный, не-благой ши!       — И сколько раз ты готовил её для себя?       Неблагой Бранн улыбается, радостный от деевой проницательности, изумрудные феи в глазах опять вырываются на волю и пускаются в пляс.       — Я не помню, благой Дей. Трясина очень упорна! Я живу здесь долго. Боюсь, теперь мне достаточно ее нюхать.       — Ты не нашел лучшего места для житья?       — Это был мой выбор! — вскидывает голову Бранн. — Это болото умно, для него нужен особый страж, иначе пожрет всех, поумнеет и разрастется, распространится на все земли, и ничего уже не…       Мой Дей, ничего. Ничего, что твои глаза закрываются. Не вскидывай голову тревожно на каждый шорох, это всего лишь вздыхает болото, злое, голодное, хищное болото, лишившееся ужина. Поспи хоть немного. Этому неблагому можно доверять.       Перед тем как окончательно погрузиться в сон, Дей проводит рукой по плечу. Это почти что «спокойной ночи» для меня. Бранн недоуменно косится, но молчит. Затем продолжает вновь говорить о болоте, и Дей засыпает под его монотонный речитатив. Неблагой смотрит на вздрагивающего во сне волка, а потом набрасывает на него свой плащ.       Когда Дей просыпается, брезжит рассвет. Неблагой не спал вовсе, он всматривается в так и не померкшие огоньки. Что-то его настораживает. Я не знаю, какое тут обычное утро, но сегодняшнее мне не нравится целиком и полностью. Тусклый свет, шепот болота, волны, идущие по воде непонятно откуда, набухающие все больше пузыри, пляшущие огни на кривых корягах.       Бранн бормочет сам себе, словно подтверждая мои и свои опасения:       — Возможно, рано. Стоит еще подождать, — поворачивает голову по-птичьи. — Куда же ты путь держишь, просто Дей?       После вчерашнего спасения волк без колебаний снимает меня с плеча и протягивает Бранну. Тот не удивляется. Мне кажется, он видит меня, хоть и нечетко.       Дорогу?       Не знаю, мой Дей, не знаю. Мне нравится сидеть на твоем плече. Не хочу я ступать по чужим рукам, не надо трогать мой живот, щекотно!       Неблагой осторожно принимает меня… Его ладонь не враждебна, но непривычна.       — Покажи ему, — говорит Дей.       О, мой волк, если ты просишь… Дорога, помеченная друидами, бежит вперед, она видна до горизонта строгой желтой линией. Но Бранн легко тянет ее на себя, словно бечевку, бормоча:       — Кто тебе дал эту карту, просто Дей? Ей не одна тысяча лет. Тогда и трясины тут не было. А тут, вот тут — тут обрыв! Еще хуже, чем мое болото.       Эй, вот не надо так меня крутить!       Неблагой основательно упирается сапогами в землю, ухватывает ленту двумя руками, и она приближается вместе со смутными образами реальности. Я успеваю подметить долгий путь, горы, воду, много воды, над ней кружат странные птицы, похожие на драконов. Золотой песок, золотой город из перевернутых домов. Резная белая башня парит на землей. Там, на самом верху, горит заветный цветок. Там конец нашей дороги.       Бранн, поцокав языком, отпускает меня и ленту, лежащую у его ног пылающими кольцами. Она вытягивается, распрямляется обратно в струну.       А я перепрыгиваю на Дея. Уф, аж голова кругом.       — У тебя, видно, сильный поручитель, раз ты суешься к цветку папоротника, — щурит холодные глаза неблагой.       — Поручитель? Какой поручитель? Нет у меня никакого поручителя!       Какие-то правила неблагих, о которых нам неизвестно. И похоже, правила серьезные, раз Бранн не только приподнимает брови, но и стрижет острыми ушками.       — Ох ты, благой-благой! Ты же утонешь еще в Хрустальном море без поддержки неблагого королевской крови. Возвращайся откуда пришел.       Равнодушия уже нет, непонимания — целое болото. Дей злится, рычит, а Бранн продолжает:       — Что, Майлгуиру маловато показалось четырех волшебных предметов, он захотел средоточие магии? Сына не пожалел?       — Отец пытался запретить мне!       — Тогда что тебя занесло сюда? Гордыня, беда всех благих?! Подвигов захотелось, как у древних богов? Объясни мне, неблагому! Почему ты прешься по нашим и вашим землям, пугая все живое и не разбирая дороги? Думаешь, мне тут мало покойников, еще и благих хоронить?! — и смотрит зелеными глазюками в пол-лица.       О, я знал, я знал, чей это взгляд! Не он ли заманил нас на маковое поле?       — Что сподвигло тебя нарушить законы вашего двора и правила волков?       Дей открывает медальон.       — Она.       Я тоже смотрю, я подзабыл, какая ты, моя госпожа. На островке посветлело от твоих волос, а призрачные огоньки болота словно загорелись ярче.       — Алиенна, принцесса Солнца, — читает Бранн тонкую вязь. — Она… — ши замирает, вглядываясь в рисунок.       — Она прекрасна.       — Вы все-таки слепцы, благие. «Прекра-а-асна»! — дразнит он Дея. — Доброта, чистота, ясный огонь.       — Она умирает, — глухо выдыхает Дей, едва сдержав рычание в горле.       — Сколько вы были вместе?       Дей защелкивает медальон, сжимает его в руке.       — Одну ночь… И всю жизнь.       — Ладно! — хлопает себя по бедрам Бранн. — Не думал я, что вновь… До дворца путь неблизкий. Я провожу тебя.       — А как же твое болото?       Трясина булькает за границей островка, словно понимает, что говорят и думают сейчас о ней. Мне кажется, она хочет отомстить за своих Деток. Бранн приглядывается к трясине, к серому горизонту тревожно и беспокойно. Уголки длинных губ снова загибаются вниз, он хмурится и молчит.       Не нравится мне это, мой Дей, ой как не нравится! Мой Дей нетерпелив. Как и всегда. Ох уж эти волки.       — Мне нужно идти дальше! Ты видел! Я срочно должен попасть к Неблагому двору!       Дей расправляет плечи и опускает левую руку на кинжал. Бранн, однако, не оборачивается, не сводит глаз с Трясины, отвечает умиротворенно:       — Я помню, Дей, я видел, я знаю срочность твоего дела. Сегодня воздух другой, что-то изменилось. Будь так добр, не сходи… — застывает на месте, что-то углядев вдалеке.       Но тут нога волка касается первой кочки, болото выдыхает ровно и все пузыри на поверхности лопаются одновременно.       — …с острова, — произносит Бранн и оборачивается. Приподнимает брови, будто говоря: «Так сложно было дослушать?» — прихватывает моего волка за рукав и подтягивает обратно на остров так же спокойно.       — Она нас видит. Приготовься, просто Дей, мы разбудили что-то небывалое.       Трясина оживает в ответ. Бурлит, шевелится, ворчит. Просто всемирная клоака, а не болото!       — Что это? — щурится Дей, втягивая воздух.       — Небывалое, мой друг, это как раз-таки небывалое!       Бранн обретает резкость движений и кидает в огонь все дрова, что лежат рядом. Пламя взлетает в два роста ши. Оголяет меч, кривой и волнистый, а в другой руке зажимает горящую палку, вчера служившую кочергой.       Мой Дей становится рядом, с шорохом вытягивает из-за плеча отцовский двуручник. Ровный, как солнечный луч, клинок самого Нуаду. Я знаю, да, отец передал его, когда Дей уехал на границу с фоморами, на войну-которая-мир.       Трясина слитно и злорадно выдыхает, эхом слышится вздох Бранна: неблагой хранитель этих земель изрядно обеспокоен. Зато благой хранит веское молчание! Сражается он великолепно, а болото страшным противником не считает.       Мой Дей ещё очень-очень молод.       Когда ожидание становится невыносимым, болото возле островка вспучивает — на берег выметываются, гибко скользя гладкими боками, какие-то… корни? Их встречают мечи неблагого и волка.       Мой Дей, тебе тоже стоит обеспокоиться, болото не собирается сражаться честно! Один корень тянется со спины, его отсекает меч Бранна, на землю льется коричневая жижа, конечность извивается, старается дотянуться до цели. Прижженная палкой — отдергивается, над болотом проносится потусторонний вой.       Ох, мой Дей, думаю, даже если спросить у хитрого Финтана, все знающего о своем Лесе, он скажет, что деревья не кричат. Неблагой двор сильнее отличается от Благого, чем Дом Волка от Дома Леса.       Вслед за длинными корнями-лианами, которые оба ши — благой и неблагой — рассекают клинками, на островок лезут головы? Тела? Плечи? Стволы?       Я не знаю, мой Дей, я никогда такого не видел, прости-прости, шкурка греется сама собой!       Коряги очень живучи! Бранн толкает ногой головешки, они раскатываются, не касаясь ши, но не давая наседать корягам. Подвижные гнилушки переваливают свои тела все ближе, а их щупальца все быстрее атакуют ши, словно утвердившись на сухой почве. Но наталкиваются, напарываются телом на огонь, даже слишком живой для этого места огонь, и воздух наполняется визгом.       Дей морщится, а Бранн вздрагивает спиной: он явно хуже переносит этот нестерпимо высокий звук.       Волк обрубает щупальца, добирается до одного из тел, рассекает на две половины. Они растекаются, едко дымясь, разбрызгивая жижу, заменяющую им кровь. Бранн кашляет от дыма, глаза его слезятся, но кривой меч почти не теряет скорости и точности.       От его очередного удара одно из щупалец плюхается на плечо Дею. Прямо на меня! И тут же, шипя, падает наземь, обжегшись о мою спину. Я тоже могу помочь! Да, мой Дей, прости-прости! Я помню про нашу цель, я больше не буду лезть, это он сам!       Когда коряги, нашедшие брюхом угли, останавливаются, волк хочет добить их, но Бранн обессиленно хватает Дея за рукав: едкий злой дым из тел чудовищ действует на него гораздо сильнее, чем на волка. Может быть потому, мой Дей, что неблагой уже достаточно долго живет на этом отравленном болоте.       Дей, придерживая неблагого, досадливо обрубает самые длинные щупальца, подталкивает к ним угли. Поворачивает Бранна, усаживает его, отирает лицо тряпкой и поливает водой из своей фляжки — водой чистой, взятой далеко от злосчастного болота.       Неблагой дышит шумно, но глаза больше не слезятся, ему явно лучше, он признательно кивает моему Дею. Но стоит волку попытаться сойти с островка, Бранн опять удерживает его за рукав, качает головой:       — Ещё не всё.       Откуда он знает, я тоже теряюсь в догадках, мой Дей, но он долго был хранителем этих мест, было бы неплохо его послушать.       Волк отбрасывает подальше салат из щупальцев и разрубленные коряги. Они дымятся, слабо подергиваются и так и норовят вцепиться в ногу. Островок свободен, но весь покрыт липкой вонючей жижей.       — Только, благой… не давай им дотрагиваться до себя, — хрипит Бранн, и волк кивает в ответ.       Я горжусь тобой, мой Дей! Ой! Что это? Там! Вон-вон там!       Дей и Бранн — оба застывают. Вид этого существа не предназначен для живых. Мой хвост сворачивается в тугую спираль, гребешок прижимается к голове, я хочу бежать отсюда! Бежать быстро!       Неживое создание — явно неживое! — всходит из глубины по ступенькам. Лучи солнца пронизывают ее насквозь.       О, мой Дей! Бывшая ши теперь оболочка чего-то внушительного и опасного. Бесцветная девушка, под прозрачной кожей которой шевелится черная гнилая вода. Да там копошатся и Детки! Длинные волосы прикрывают лицо, она откидывает их аристократическим жестом, открывая красивые, но искаженные черты. Впечатление несколько портит разорванный до ушей рот. Мертвая ши улыбается. Помоги нам, старые боги! За прозрачными белесыми губами — острые игольчатые клыки.       — Вы думали убеш-ш-шать от меня? — в шуршащем заунывном голосе эхом, на грани слуха — звуки болота.       Мертвая ши обращает голову к волку я хочу закрыть его, но всего меня на это не хватит! Взгляд бледных, немигающих глаз ощупывает моего волка, по ресницам мертвой ещё скользят капли черной воды. Дей не дрожит, он неприступен.       Его греет черно-золотое кольцо.       — Волк, редкая добыча! — подвывание усиливается, в вытянутой к нам прозрачной руке копошится склизкий комочек. — Точно не хочеш-ш-шь покормить моих деток?       Бранн дергает волчьего принца за рукав совершенно зря. Мой Дей слишком высокомерен, чтобы отвечать на подобные вопросы, но я благодарен неблагому.       Этой особе лучше тоже не давать дотрагиваться до себя. Похоже, ей и  отвечать крайне опасно.       — Ах, волки не добыча, как же я позабыла?       Тварь глумится над моим волком, это уже опасно. Теряет интерес, поворачивая голову к закашлявшемуся опять, словно от ее голоса, Бранну.       — О-о-о, мой Хранитель…       Эта тварь трепещет ресницами. Ущипните меня!       — Которого лучш-ш-ше назвать тюремщ-щ-щиком!       В хлестком голосе отчетливо прорывается бульканье топи, в него легко погрузиться, а выбраться будет сложно, как из ее трясины. Слух спасает бьющийся в панике разум, и голос Трясины опять складывается в обычный, лишь с неприятным призвуком и присвистом.       — Ты кормил меня отбросами! Ты заставил меня уснуть! Эти твои разбойники!       Она всплескивает руками, как настоящая девушка в жестоком разочаровании от проступков любимого, трясет головой с редкими длинными волосами.       Бранн бледнеет, но продолжает смотреть на Трясину как на обычный пень, а потом уводит взгляд чуть в сторону, словно не увидев ничего интересного. Её это злит. То есть, злит ещё больше.       — Ты уводил от меня самых лакомых! — рот оскаливается до середины щеки, потом со щелчком закрывается, и она продолжает подвывать: — Ты похитил у меня моего волка! Ты ш-ш-швырял мне отбросы!       Э нет! Волк тут только один! И он — мой! Мой и моей госпожи!       — Ну так полуш-ш-ши их обратно!       По легкому движению руки, роняющей комочек слизи, топь набухает бесчисленными волдырями.       Берегись, мой Дей!       И Бранну тоже лучше бы поберечься! Из глубин поднимаются давно уже умершие, опухшие, уродливые утопленники, и при жизни не блиставшие разумом или красотой, но сейчас вовсе их лишившиеся. Белые глаза без зрачков и радужки рыщут в поисках жертвы, из-под ржавых шлемов раздается хриплый вой и стон, мертвые руки ловко тянут клинки из ножен, а позади смеется, задирая голову к небу и раскрывая жадную ненасытную пасть, сама Трясина. Подгоняя, приободряя, вдыхая силы и жажду убийства.       — Ты отдавал ей разбойников? — мой Дей спрашивает это шепотом и настолько спокойно, что я поражаюсь.       — Её надо было кем-то кормить! — шипит неблагой. — Чтобы гулять не ходила и совсем с ума не сошла!       — По-твоему, похоже, что не сошла?       Бранн косится на серьезного Дея. Недоверчиво, несмело приподнимает уголки длинных губ. О, старые боги! Ну наконец шутка понятна обоим!       — Если бы я скормил ей всех тех бабок, которые пошли за клюквой да заблудились, боюсь, она бы старческое слабоумие заработала!       — Никогда не калечил старушек, — Дей разминает плечи, ожидая, пока враги двинутся вперед, — и впредь не собираюсь.       Неблагой подбрасывает деревяшек, дует в сторону костра, и тот разгорается мгновенно, как от сильного ветра. Чую, огонь нам еще понадобится!       — Еще была невеста. Еле отговорил ее топиться. Приходит раз в год, грустит и уходит. Вот сейчас бы вылезла в красном подвенечном платье!       Дей фыркает, перехватывает двуручник поудобнее.       — Хватит нам одной красавицы, которая тебя жаждет!       Трясина подозрительно смотрит на приободрившихся ши, ей вовсе не нравится, что их настроение изменилось. Она поднимает руку, и остальные разбойники, послужившие ей ранее едой, а теперь — войском, резво бросаются в бой.       Единственный крепкий островок посреди топи вмиг оказывается очень тесным. Спина Бранна вновь прижимается к спине моего волка, воздух свистит под их мечами, но рубить утопленникам руки или ноги бесполезно: они и так мертвы, они не ощущают боли и лезут вперед все резвее, забрызгивают жижей из обрубков.       Особенно тяжко приходится Бранну, зловонное дыхание трясины давно стало его привычным воздухом и тянет силы быстрее, словно зная, куда бить старую жертву. Жертвой Бранн быть не хочет. Он торопливо стирает вонючую кровь с лица, замах — кривой меч сносит очередную голову, горящая палка прижигает шею, следующее умертвие падает, а потом еще одно…       Трясина заинтересованно подается вперед.       — Головы! Руби головы! — бросает волку.       Мой Дей кивает, полагая, что стоит пока сберечь дыхание. Разбойники прибывают.       — И вот что тебе стоило сначала лишать их оружия?       Мой волк пыхтит, ему изрядно надоело мельтешение коротких клинков перед лицом, он бы с удовольствием провел круговой удар, снося головы хоть ближайшим, но голову Бранна немного жаль.       — Когда я скажу, пригнись!       Мой волк, Бранн кивнул. Умертвия бросаются вперед.       — Пр-р-ригнись!       Бранн бросается на землю куда быстрее, чем можно просто упасть.       Полтора оборота, свист меча, рассекающего ходячие трупы, и первая линия опрокинута. Неблагой прижигает головы, а благой отшвыривает сапогами туловища разбойничков обратно в черную воду.       Передышка. Мне тоже неплохо бы отдышаться.       Трясина продолжает любоваться на сражение и пропадать не собирается. Я полагаю, что это далеко не конец. Может, ей нравятся сильные противники?       — И сколько было уморено душегубов на твоей памяти? — мой Дей тоже думает быстро. Он отдыхает, опираясь на меч.       Бранн вздыхает не менее прерывисто. Он опускается на корточки, вцепляется руками в колени.       — Слишком много. Ещё раз пять по столько же и ещё столько же. Я долго был хранителем. Она почти уснула.       Пауза закончена. Чавканье трясины, всплеск — и вторая волна утопленников отчаянно рвется к нам. Тянут костлявые руки, хватают за сапоги, их не смущают удары, их цель — утянуть в родную топь.       Ши перестали замахиваться широко, их удары резки, коротки и точны. Один поддерживает другого. Дей и Бранн берегут силы. Они будто о чём-то безмолвно договорились. Неблагой, зажав в руке длинную палку, терпеливо и дотошно прижигает головы, отрубленные обоими. Двуручник благого еще трижды очерчивает полный круг.       Кривой меч и горящая палка Бранна рассыпают удары щедро и с толком, разбойники отшатываются, попадая под замах Дея, а кто проскальзывает, натыкается на короткий меч неблагого.       Когда очередная волна утопленников упокаивается, Дей зашвыривает горящие головни в воду.       Трясина вскрикивает недоуменно, а Бранн за рукав тащит Дея к ней. Навстречу бледной болотной душе, поселившейся в теле давно умершей ши.       Ох, вот связался же я с этими двумя! Им, видимо, мало того, что сейчас нас хочет сожрать сама Трясина!       Там, куда ступает Бранн, топь схватывается, недаром Трясина назвала его хранителем — у неблагого тоже есть власть. Другое дело, что я не понимаю, как он собирается справиться с обезумевшей тварью. Да еще и Дея моего тащит! Дей, однако, не сопротивляется, что и вовсе необыкновенно, следит только, чтобы сапог попадал на твердую землю. Несколько раз, оказавшись чуть дальше, чем на расстояние шага от неблагого, оступается, но быстро вытягивает ногу из черной, вмиг размягчившейся няши.       Трясина начинает улыбаться. Во все свои клыки. Улыбка у нее выходит теперь в полголовы.       Не ходи туда, мой Дей! Не смей! Нет! Нет! Мы должны вернуться! Она же сожрет тебя, мой волк!..       — Ах, вы идёте ко мне сами, как это мило!       Рука вытягивается в нашу сторону, манящим жестом сгибает пальцы, будто рассчитывая соблазнить. Рука красива, но по ней ползают Детки Трясины, а это портит впечатление.       — Я надеялась, что мы ещё развлечемся! У меня ещё много разбойников! — подвывает красавица.       Пауза, и опять этот томный трепет ресниц!       — Благодаря моему Хранителю!       Бранн в ответ на это отбрасывает все ещё горящую палку, которая без плеска скрывается в болотной воде. Лишь поднимается легкий дымок.       И как прикажете это понимать? Он идет сдаваться?       Левая рука неблагого тянется теперь к поясу, правой он отмахивает Дею, мой волк делает рывок вперед, но на его сапоге повисает сразу несколько всплывших трупов, тянут его вниз. Дей на земле, ловко переворачивается, рубит руки разбойников, торопясь за Бранном уже ползком, не давая никому приблизиться к его незащищенной спине.       Трясина успевает расхохотаться неблагому в лицо, раскрывая пасть, с игольчатых зубов летит жижа, внутри неё, сразу за ребрами, там, где у порядочных ши сердце, клубится и извивается тьма, из которой, как мне теперь видно, падают вниз комки Деток. Бранн срывает с пояса флягу, выдергивает пробку и широким замахом выплескивает зелье в лицо Трясине.       Воздух наполняется зловонием, от которого можно сойти с ума, призрачная ши тонет в черной воде, утопленники сползают, бессильно разжимая почти дотянувшиеся до ши руки, поднимается ветер, уши опять закладывает от визга. Бранн прикрывает их руками, сгибаясь, длинные губы мучительно поджимаются, мой Дей поднимается, преодолевая порывы ветра, обхватывает неблагого за плечи. Упадет Бранн — пропадет твердь под ногами, но я думаю, мой Дей хочет помочь ему и так.       Ветер разгоняет дым и развеивает крики, разносит их по всей топи, как предупреждение и команду. Мне вовсе это не нравится, мой Дей!       Бранн вместе с Деем возвращаются к островку, подбирают еще могущие сгодиться вещи. Молча, не сговариваясь, отходят от поля битвы и встречи с Трясиной. Протирают клинки, а потом так же молча оглядывают друг друга — не осталось ли где налипших частей разбойников, остатков коряг или деток болота?       Бранн, примостив рядом уже три длинные жерди, разводит огонь опять и принимается варить Чистую воду.       — По болоту идти будет очень непросто и опасно, — Бранн вглядывается в Дея как-то иначе. — Она так просто нас не отпустит, но на границе мы сможем её запереть, замкнуть, я недаром Хранитель, я умею запирать калитки!       Мой Дей хмыкает, весело прищуриваясь:       — И это тоже твой выбор из многочисленных свобод? — моему волку понравилось подшучивать над неблагим, кто бы мог подумать!       — Разумеется! — Бранн не понимает шутки, он слишком устал. — Каждый выбор в моей жизни сделан мной самим, — отводит глаза. — Пусть и немного подготовлен обстоятельствами. Но ты представь: оставить такое болото без Хранителя вовсе!       Теперь, о-о-о, теперь мы с Деем прекрасно это представляем. Оно и с хранителем не то чтобы очень дружелюбно.       Бранн разливает зелье по фляжкам, рука его дрожит. Он отпивает и валится на спину.       — Знаешь, что я тебе скажу, благой? — косит глазами туда, куда упал волк.       Мой Дей хмыкает заинтересованно и поворачивает голову.       — Я тебе скажу, благой, что ты очень вкусный! Вкусный просто небывало! Ни одно поколение хранителей не помнит таких вкусных ши, чтобы за них стоило вырезать все живое на болоте!       Взгляд Бранна устремляется в небо. Неблагой ши и не меняет тона, но благому, я чую, тоже хочется рассмеяться.       Мне вовсе не весело. Если так встречает край земли неблагих, то что ждет нас дальше?