Темное пламя

      К зданию дворца, подсвеченному солнцем, мы подходим молча. Бранн пребывает в меланхолии, разглядывая песок дорожек под ногами.       Он словно слегка смущается своих все более оригинальных родственников, наверное, поэтому на твое очередное подергивание у кованой ограды: «Бранн, а, Бранн!», отвечает торопливо:       — Чего тебе, мой проклятый и обласканный любовью король, молчащий о важном?       — Вот это ты сейчас к чему? — Дей щурится, прикрывая глаза, на мгновение полыхнувшие желтым пламенем.       — Что еще я не знаю о тебе?       Бранн прямолинеен, да, мой волк, на понятный вопрос ты получишь самый искренний ответ. Надо только уметь спросить, да.       Ну вот, ты злишься напрасно. Не нужно поднимать еще и шерсть на загривке! И разводить руки так широко — тоже!       — Что я сам не хочу знать о себе! Но спра-ашивай, — не стоит издевательски и сердито тянуть слова, это же Ворона, — мой королевский волк! — ладно, Дей, не совсем ворона. — Я готов поведать все свои секреты! Хочешь узнать, как рано я лишился девственности? Может, тебе интересно, сколько женщин было у меня до Лили? Или спал ли я со своей сестрой?!       Ты задираешься совсем как щенок. А незначащее Ворона давно навострился пропускать мимо своих неблагих ушей. Недаром они у него такие острые!       — Меня не интересует даже, спят ли мои братья друг с другом. Давай оставим пустое для сплетен, коими полнятся Дворы и без наших усилий… — в голосе Бранна нет насмешки или издевки, да, я подтверждаю. И чувствую, что лишь поэтому ты говоришь с ним, мой гордый волк. — С Кольцами ясно. Вернее, непонятно, требует изучения, в огромной опасности ты и принцесса Солнца, но факт. Что с проклятым родом?       — Р-р-родом?!       Мой Дей, не стоит сотрясать ограду и рычать, задирая верхнюю губу, на абсолютно, совершенно спокойного Бранна с мирно спящими феями на тихих лугах его глаз. Ему правда нужно разложить все по полочкам. Не только тебе задавать вопросы. Да, секреты Дома куда страшнее, чем личные, тут задеты гордость и честь твоего рода… Думаешь, твои расспросы были для Вороны менее болезненными? Сомневаюсь. Ну так ответь своему другу, ответь!       — Мой отец — Мидир-р-р!       Бранн хмурится, что-то не стыкуется в его неблагой голове.       — Услышь это дед, мигом отправил бы моих учителей охранять Хрустальное море в самой болотной его части, а то и сразу на русалочий корм. Так ошибиться с правящей династией! Разве король Дома Волка на протяжении многих веков, властитель Благого Двора, засим твой отец, не Майлгуир?       Подыши, подыши, мой Дей. Все же иметь одного отца с двумя именами проще, чем двух братьев с одним. Да, сам доволен. Отпусти уже эту железку, пока не погнул, а то еще грифон оживет и клюнет тебя! В конце концов ты — это не твой отец! Ладно, молчу, молчу.       — Мой отец не был наречен Майлгуиром при рождении. Он стал им по доброй воле, — монотонно отвечает волк, окончательно прикрыв глаза.       Но я вижу, что ограда в твоих побелевших пальцах все же изгибается со скрипом.       Ворона поднимает брови: все же смена имени штука неслыханная. Это смена жизни. Волк продолжает столь же невыразительно, не глядя на Бранна:       — Мидир вычеркнут изо всех хроник и генеалогических древ. Его ничего не связывает с Домом Волка, кроме родовой памяти немногих. Имя он сменил после того, как…       Все же волк запинается.       — …украденная у земного друга жена прокляла его самого, его род и весь наш мир? — не шелохнувшись, еще более спокойно договаривает Бранн.       Мой Дей, не надо сжимать челюсти и раздувать ноздри. Неприятно, но так оно и есть. Да, тебе рассказывали по-иному. Можно шалить с девками, но обидеть замужнюю… Я тоже не знал про друга. Ну что поделать? Во-о-от, расправь ограду обратно. Не будем злить грифона, та еще птичка!       — Что-то навр-р-роде того!       Отмашка рукой больше похожа на выпад мечом или удар, осторожно, мой волк! И что с того, что твой отец разломал играючи два ваших мира? Молчу, мой Дей.       — Разве это не случилось очень, очень, очень давно? — уточняет Бранн.       — Не так уж и давно, — не приподнимай брови так невозмутимо, мой волк, ты сам встретил только восемнадцатую ночь Самхейна! — Всего какая-то одна или две тысячи лет!       — Что же делал Мидир — прости, Майлгуир — эту одну или две тысячи лет?       Бранн по-прежнему спокоен, хотя трудно избавиться от чувства, что он клюет тебя, выискивая, выслеживая ответ наводящими вопросами.       — Боролся с Проклятием. Воевал, насколько мне известно, когда началась Смута и Дом пошел против Дома, — Дей дергает щекой, слишком многое в его знании о родителе изменилось за последнее время. — Появились первые Кольца, первые погибшие, и Мидира стали проклинать еще и во всех Домах Благого Двора. У вас ведь нет ничего подобного?       Бранн слушает внимательно и сразу качает головой.       Да, мой Дей. Лишь Проклятый благой может снять Проклятие, это наш проступок и наша боль. Знать бы, как!.. Я помню, помню это время, время Темных Небес, когда весна все не приходила, а солнце словно померкло. Жизнь тогда скудела, выцветала на глазах, теряя любовь и магию.       — Отец пытался убрать Тень любыми средствами, использовал все стихии, кроме одной, которой опасался, — рассказывает Дей почти спокойно. — Пока не встретил ту, что полюбила его беззаветно. Попробовал последнее средство — не получилось. Кольца не возникли, Проклятие не снялось, хотя «то, что взято быть не может», было подарено волчьему королю. Видно, отец не слишком любил маму, если любил вообще… Можно сказать, мы с Гвенн — побочный эффект очередного провального эксперимента.       Не надо, мой Дей. Уж в чем-чем, а в любви отца сомневаться не надо.       — Получается, твой отец из первых богов? — занудно уточняет неуемная Ворона. — Сильнейший маг, который мог черпать первозданную энергию всех стихий?       — Он был им до Проклятия. Кажется, единственный, кто остался. Если остался, — гордость мешается в твоем голосе с печалью, но это не слишком заметно, не волнуйся, мой волк. А даже если бы и заметно, это Бранн. — Вроде, есть еще Балор у морских…       — Короля фоморов зовут Айджиан, Балор — его прозвище. За ярость в бою и в дни мира, за отсутствие детей, — Бранн растягивает губы в улыбке. — Нис, наследник — приемный сын. Еще Айджиан прищуривает глаз, поврежденный в битве, — Бранн неосознанно повторяет этот прищур правым глазом, — словно стрелять собирается, как тот жестокий древний бог. Только этот не ненавидит, а без меры обожает своего Ниса.       — Это все очень интересно и познавательно, Бранн. О фоморах нам известно мало. И я, несомненно, многое почерпнул из нашей беседы на зависть своим учителям. Но поведай еще одну вещь: есть неблагим и вовсе не положено?       — Прости за задержку, — примирительно говорит Бранн и трет пальцем нос.       Мы проходим в главное здание, стражники под одной из арок, на которой, кстати, змеятся силуэты удавов, приветствуют третьего принца Четвертой стихии троекратным перестуком древков. Порядком вымуштрованы, раз осматривают тебя взглядом, далеким от восхищения. Двое из четырех в пылающих на солнце доспехах выпускают из рук алебарды, и те, скрестившись в воздухе, закрывают путь волку.       — Он войдет с оружием в мой дом, — говорит Ворона. — Король Дей мой гость. Я ручаюсь за него.       Летающие алебарды возвращаются к хозяевам, и нас пропускают.       Не успевает, однако, Бранн даже на шаг зайти под арку входа, как сверху, прямо с этих неблагих небес, раздается громкий и протяжный крик. Крик становится все пронзительнее и громче, а существо, которое так внушительно заявляет о себе, трудно разглядеть даже твоим зорким глазам, мой волк.       Бранн шагает назад, прищуривается и бьет прямо в воздух волной, ощутимо идущей от его ладони. Крик замедляется, стремительное падение тоже. На легкий манящий жест застывший воздух с замершим внутри небольшим созданием подплывает к Вороне. Ровно волна выбрасывает свою добычу на берег.       Наш неблагой вытаскивает из прозрачного воздушного мешка небольшого грызуна, больше похожего на полевую мышь или хомяка, а ускорившийся до прежнего напора воздух взмётывает пыль под ногами Бранна.       — Ах! Ф-фпасибо! Ф-фпасибо, добрый колдун, я не ожидал, ф-фто Парящая баф-фня подкинет меня так высоко!.. — щеки хомяка забавно трясутся, натерпевшийся зверь, однако, не узнает Бранна. — Я теперь ф-ф неоплатном долгу перед ф-фами, добрый колдун!       При этих словах лицо Бранна искажается, брови сходятся на переносице, в глазах появляется злой изумрудный блеск — наша Ворона очень похожа теперь на своего деда.       — Это ненадолго, — облизывается, словно примериваясь, за какой бок покусать мышь сначала. — К счастью, вороны всеядны!..       Хомяк трясется всем телом и закатывает глаза, шмякаясь на приютившую ладонь очень натурально. Бранн встречается с тобой взглядом, и это опять наша неблагая Ворона. Пожимает плечами:       — Всегда срабатывает.       Бранн передает говорящего хомяка в руки одного из стражников, наказывая отнести подальше за ворота и только там отпустить.       — Надо им уже повесить табличку: «Не вставать под Парящей башней!» Дей, специально для тебя: руки, ноги или волчий хвост под нее лучше не просовывать. Там и правда лишь воздух. Только этот воздух пропитан магией древних.       Огромный пустой холл со стражниками вдоль стен, красивый, белый с голубым. Чаши с цветами парят в воздухе, что уже не очень-то и удивляет. Вот если бы парили стражники!       Мы поворачиваем налево и идем по длинному, тоже белоснежному коридору.       — Нам сюда, — говорит Бранн, толкая очередную неблагую дверь и перешагивая через достаточно высокий порог.       Видимо, это кухня, хотя — о мой Дей! — кухней ее можно назвать только по запаху.       Ущипни меня. Печальный серый осьминог сидит на низкой табуреточке и крошит остатки еды, которые шустро подбирают мелкие рыбешки, плавающие — плавающие! — на полу, покрытом тонким слоем воды. Завидев нашу Ворону, он резво вскакивает с места, становясь розово-зеленым.       На одних столах в колбах, напоминающих мастерскую Бранна, пузырятся разноцветные жидкости, на других из пробирок и стаканов идет пар, на третьем что-то греется, на четвертом насыпаны всевозможные порошки, на пятом… на пятом что-то охлаждают, раз пар опускается.       Да, наверное, это такие неблагие приправы Раз Бранн этим питался и все еще не умер, значит, есть можно и благому волку.       — Ужин мы пропустили, но нам принесут, — говорит Ворона, открывая дверь с другой стороны коридора, судя по всему, в трапезную, и рукой просит тебя зайти, подождать. — Я потороплю мистера Октопу.       Да, думаю, это тот самый осьминог, что аж затрясся от радости, увидев Бранна.       День был суматошным, а ты попал в тепло. Утром мы были у Хрустального моря, потом в Песках Забвения, затем в Золотом городе, а день все никак не может закончиться.       О, пять минут — достаточно для отдыха! Ну конечно! Зачем отдыхать вообще? А ведь комната уютная, кресло хоть и белое с голубым и вообще из непонятной материи, но мягкое. Думаю, Бранн надеялся, ты немного подремлешь… Ну, нет так нет. Сидеть на месте, это не для тебя, куда лучше заглянуть вслед за Вороной.       Какое нарушение этикета! Принцу самому бродить по кухне в поисках куска хлеба! Или о чем ты там мечтаешь, волчонок, о свежей вырезке, небось? Молчу, молчу.       На фоне обитателей библиолечебницы повар удивляет тебя не особо, хоть он явно из простых неблагих, раз носится по натертому до блеска полу на десятке щупалец, причем нарезает круги на непочтительном расстоянии от Бранна. И похож больше всего на упитанного осьминога при полном кухонном параде.       Ой, не поскользнись, мой Дей! Повар катается так шустро потому, что пол покрыт дюймовым слоем воды! Только неблагие могут придумать водяные полы!       Осьминог, то ли запыхавшись, то ли переволновавшись от лицезрения Бранна, подбегает в угол, толкает щупальцем более темную плитку, и сверху его орошает легким дождичком. Да, ему явно жарко, и он так остывает — вон, сразу из красного становится салатно-зеленым, под успокоительный цвет стен.       Почтительный осьминог опять кружится возле Бранна, подавая то ложечку, то лопаточку с самым различным содержимым, причем подцепляет присосками! Замирает в ожидании ответа, а услышав «Ах!» разной степени восторга, начинает носиться еще быстрее.       Штук десять осьминожек поменьше, тоже зеленые, тоже в колпаках и передничках, стоят в ряд вдоль стены, увешанной всевозможными кухонными приспособлениями, и вежливо молчат, прислушиваясь к разговору.       — О, какая прелесть! «Возьми ксантановую камедь, десять щепоток альгината натрия, пять — хлористого кальция, добавь пыльцы персиковых фей, но не больше, чем в земляной чай с трюфелями», — с придыханием читает Бранн подвешенный на золотой гвоздик листок. — Я смотрю, мистер Октопа, все-таки пробуешь себя в паракулинарии?       Бранн присаживается на корточки, благодарно пожимает щупальца, предварительно ополоснув руку в воде на полу, видно, чтобы не высушить нежную кожу неблагого.       О, мой Дей!       Этот мистер Октопа обвивает пальцы Вороны щупальцами, присасывается присосками, а потом с чпоканьем отрывает, покрываясь золотыми пульсирующими звездами на фиолетовом фоне. Не будь я ящер, если это не поцелуи!       Затем отмирает, кивает довольно несколько раз и тычет в зеленую пену. Бранн, видя тебя, тоже кивает и тоже несколько раз. Пробует с лопаточки, закатывает глаза:       — Это достойно древних богов!       — Странно, что ты тут ничего не намагичил, — говорит Дей, а осьминог, отмерев, недовольно крякает в ответ.       — Ну, была одна идейка, — Бранн смущен более обычного, раз потирает нос двумя руками. — Но никто не захотел включать в меню желе, которое бы тряслось, моргало глазами и причитало: «Я такое вкусное! Я знаю, ты хочешь меня! Съешь, съешь меня поскорее!»       Бр-р-р! Я бы тоже не стал. Хотя мне тут многое из этого есть не хочется. Почти все. Ну и что, что я не ем! Я же сказал: и не хочется!       — Что это? — косится волк на зеленую пену.       — Попробуй, — сует лопатку под нос Бранн.       Фу, мой Дей, как это можно есть! Похоже на мыло.       — Спаржа с миндалем? Вкусно! — волк косит глазом на золотые тарелочки с белой пеной, выстроенные в ряд. — А это что, взбитые сливки?       А я не знал, что ты сластена!       — Нет, это пшеница разных сортов, — Бранн доволен твоим смущением. — Ну… ужин более… э… — взгляд Вороны затуманивается в поисках подходящего слова, — оригинален, вот я выискивал для тебя что-то попривычнее.       — Чем говорящая яичница?       Мой Дей, что я слышу! Это азарт! Тебе действительно хочется взглянуть на неблагую трапезу во всей красе? Я бы не советовал!       — Мороженое со вкусом яичницы, лосось в виде зефира или в должной степени подтухлое яйцо, — отвечает еще более довольный Бранн и поднимает уголки длинных губ. — Думаю, не стоит! Но мы можем быстро поджарить рыбу!       Осьминог наставительно тыкает зеленым щупальцем, показывая, где они эту рыбу собрались жарить. Ну точно неблагие!       — А там вода! — указывает Дей на булькающую жидкость и полную несуразицу происходящего.       — Немножко посахарить, и пойдет!       Правильно. Лучше не уточнять, как можно жарить на сахарной воде.       — Да-да, я знаю, — отвечает Бранн на кряканье осьминога. — Холодный чай с трюфелями есть всегда. Не думаю, что мой благой друг оценит вкус.       — Бранн, я не трус, — мой Дей, никто и не сомневается. Наоборот, мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного думал о безопасности. Ну хоть иногда! Ну, нет так нет, продолжай тут все пробовать. — Но даже я боюсь спросить, из чего этот чай?       — Из говядины, — прищуривается Бранн.       Видно, боится выпустить таких же ошеломленных, как ты, фей. Глотает протянутый одним, самым длинным осьминожьим щупальцем напиток и постанывает:       — Выдерживали неделю? — кивает на радостное крякание с посвистом. — Я предлагал это еще триста лет назад, а меня никто не слушал!.. — теперь в крякании осьминога явственно слышится возмущение. — А, ты тоже предлагал и тебя тоже не слушали, и вот наконец распробовали? Чудесно!       Нам выносят вполне приличный окорок, холодную курицу, тушеные овощи в горшочке. А вот вкус и цвет напитка не поддается описанию. Переливается синим и желтым, меняется, как Хрустальное море. Надеюсь, не столь ядовит.       Бранн поглощает собранные специально для него всякие пенные и желейные странности.       — М-м-м! Вот чего мне так не хватало на болоте!       Феи в его глазах трепещут от восторга. Неблагой, что с него взять? Мне хлеб с мясом приятнее даже на вид. Мой волк, тебе, видно, тоже. Осторожнее, язык прикусишь! Конечно я помню, что вы толком не ели почти неделю, но так можно сгрызть и тарелку!       Напиток бодрит и веселит одновременно? Точно неблагой. И еще пузырится? Так это же Дом Воздуха! Тут все либо пузырится, либо взрывается, либо летает.       Высокие табуреты, на которые вас усадили, стоят чуть в стороне от исходящих паром и холодным воздухом столов, вряд ли на такой конструкции может усидеть сам мистер Октопа, зато вам, ши, очень удобно подбирать ноги на приступочку и давать им отдых. Да, почти как на жердочке, мой Дей, судя по вольготно расположившемуся Бранну. Детям Дома Четвертой стихии такие табуретки милее всевозможных уютных кресел вроде того, которое осталось в гостевой трапезной.       Ворона сидит чуть дальше, на расстоянии вытянутой руки, мой волк, и, похоже, не замечает ничего вокруг. А мистер Октопа некоторое время дергает нашего неблагого за штанину, тщетно пытаясь привлечь внимание, а потом просто поднимает еще одно блюдо на своих самых длинных щупальцах прямо на стол. Видимо, Бранн действительно по всему этому неблагому меню соскучился!       Моему волку мистер Октопа, одобрительно кряхтя, подсовывает все новые и новые деликатесы, пусть не настолько неблагие, а вполне обыкновенные, но отличающиеся тонким вкусом и богатым, а главное — приятным даже волчьему обонянию ароматом. Жареный окорок, овощи в горшочке — все сметается слишком быстро, за ними следуют мясной пирог и тушеная капуста, молодая картошка с маслом и котлеты. И пододвинутые отбивные ты тоже сможешь съесть, мой изголодавшийся волк?       Ах, ну да, чему я, собственно, удивляюсь, вы с Бранном потратили слишком много сил, а ты еще и воспринял очень много нового, тебе надо подкрепиться как следует, мой Дей, чтобы не загрызть грядущие неблагие чудеса просто на подлете. Да, что эти чудеса еще будут, я не сомневаюсь. Как и ты, мой молодой, но проницательный волк! И вовсе я не глажу тебя по голове, тебе кажется, вообще, ешь! И не отвлекайся! Мои лапы слишком крохотные, чтобы ты мог их почувствовать! А ну, вот не спорь со мной! Маленькие, и точка! Я точка с хвостом? Это ты с хвостом, а точки — они без хвоста!       О, мой волк. Мы немного отвлеклись.       Довольное крякание мистера Октопы в какой-то момент становится тревожным, но уследить за скользящим понизу осьминогом трудно, пусть он больше и не сливается со стенами, а отсвечивает рубиновыми пятнами вокруг каждой присоски! Среди поварят-осьминожек тоже происходит какое-то волнение, они скользят, меняются местами, как будто стараются спрятаться один за другого, но Бранн по левую руку от тебя убийственно спокоен.       Впрочем, наш третий принц и королевский волк сосредоточен исключительно на еде, а не замечать нюансы, не касающиеся дела, удается нашей Вороне исключительно хорошо. Появившийся в поле зрения мистер Октопа хватает поварешку и, грозясь пятью мягкими кулаками из скатанных на концах щупалец, начинает эту поварешку нагревать над раскаленным столом!..       Мой Дей! Что происходит? Кулаки направлены в сторону Бранна, но тот спокойно трапезничает…       Ох! Только не поперхнись! К нашей Вороне подкрадывается по воздуху тот самый ужасный церемониймейстер!       Недоеденная куриная ножка летит на пол, стоит тебе рвануться вперед, ибо неприятный толстяк уже тянет руку к острому ушку! Пальцев под пышным рукавом прячется как-то особенно много, но ты успел! Ты успел, мой волк! Рука церемониймейстера перехвачена за запястье, воротник сюртука мнется под твоей второй хваткой ладонью.       От резкого движения сбоку Бранн пригибается и сразу накрывает уши руками.       Ох, как хорошо, мой волк, что ты успел!       Толстяк шипит и как будто зудит у тебя в руках, извиваясь в нелепой попытке освободиться от твоей хватки, зато у нас есть время рассмотреть его руку. Пальцев тут гораздо больше, чем положено от природы обыкновенным ши, их по крайней мере десять! Тонкие, постоянно двигающиеся, сейчас сжимающиеся и разжимающиеся в кулак, с заостренными коготками, выточенными треугольным краем…       Бранн медленно оборачивается, все-таки находя в себе силы встретить самый страшный кошмар, но почти не меняется в лице, только немного бледнеет, да руки прижимаются к ушам плотнее.       — Отз-з-зовите з-з-звоего бешеного благого, третий принз-з-з, — толстяк не оставляет своих нелепых попыток освободиться то ли от тебя, мой волк, то ли от сюртука, а потому его требования выглядят жалко, он пыжится и брызжет слюной.  — Я к вам по делу!       Зудит, словно какое-то насекомое.       — Извольте проявить уважение, церемониймейстер Норвель!       Ворону как будто подменили! Обычно спокойный голос становится обжигающе холодным, сам Бранн, выпрямившись, застывает с безупречной осанкой, равнодушный взгляд сверлит собеседника, и вот теперь это не только титул — это афиша, это третий принц.        — Мой гость может вызывать какие угодно чувства у вас лично и Неблагого двора в целом, но король Дей имеет право на должную вежливость!       Картинку немного портит только то, что наш серьезный принц не отнимает рук от ушей. Я не вижу, мой волк, как и ты, но также уверен, что острые кончики нервно подрагивают. Видимость остается видимостью: Бранн в ужасе.       Пора напомнить им, что благие волки — создания очень импульсивные. Как считаешь, мой Дей?       — Вежливость оценить я умею!       Колобок щелкает челюстью, поддернутый вверх твоей рукой.       — Но таких неблагих еще не видел! Ты расскажешь мне, Бранн? — вторая рука, удерживающая запястье, что безуспешно пытается выкрутиться, приподнимается. — И что это за неблагое количество пальцев? Может быть, стоит превратить этого недоделанного ши в доделанного?       Волчьи клыки вытягиваются из-под твоих губ так выразительно и так смачно щелкают возле треугольных коготков, что Норвель перестает сопротивляться, обмирает в ужасе, а лицо Бранна становится таким неподвижным, что сразу понятно: он изо всех сил сдерживает улыбку.       Феи, однако, никакой мимике не поддаются — парят и сияют, словно изумрудные блики.       Мистер Октопа, про которого все ненадолго забыли, взмахивает раскаленной поварешкой в опасной близости от тоненьких, как и ручки, ножек Норвеля, заставляя того почти жаться к твоим пальцам, мой волк. Осьминог идет красными воинственными треугольными пятнами и что-то крякает ужасно агрессивно: только опусти сейчас церемониймейстера — и получишь отбивную.       Ворона все-таки не выдерживает и приподнимает уголки длинных губ, склоняет голову к плечу:       — Так какое было у вас ко мне дело?       Норвель, продолжая поджимать ноги и втягиваясь в свой плотно застегнутый сюртук, переводит загнанный взгляд на Бранна. В буро-красных глазках мелькает чистая, незамутненная и пламенная ненависть.       — Такое же, как и вз-з-зегда, третий принз-з-з! Чтобы вы не походз-з-зили на неправильного, гадкого, нечиз-з-зтокровного отвратительного бродягу! Или на дз-з-зевку из-з-з тех оз-з-зтроперых, что приз-з-злуживали вашей ма!..       Челюсти Норвеля снова ударяются друг о дружку, ты выбрал момент удачно, мой волк! Правда, язык этот зудящий ши все равно не прикусывает. Но всегда есть вторая попытка, да, мой волк.       — Ты давай поточнее, комарик, дела такими расплывчатыми не бывают даже у неблагих!       На «комарика» Норвель вскидывается так оскорбленно, так натурально захлебывается воздухом, так зло пытается прошить тебя взглядом, что сразу ясно: настолько сильно ранит лишь истинная правда. Тот, кого ты держишь, не был ши изначально, вероятнее всего, мы имеем дело с выбившимся из неблагих в высшие неблагие. Однако ему достался плохой переводчик, а может быть, так повлияло Искажение, но сущность Норвеля так и осталась истинно комариной, соответственно, не слишком изменилось и тело.       — Такое же, как и вз-з-зегда! — настойчиво и злобно зудит он, продолжая сверлить тебя взглядом, мой волк, хотя обращаясь, конечно, к Бранну.       Позабыв об опасности от мистера Октопы, церемониймейстер получает уже не такой горячей поварешкой по ноге и не менее злобно оглядывается, теряясь, кого же именно ему страстно ненавидеть в этот конкретный момент. Октопа радостно зеленеет темными кружочками, пять щупалец — одно с поварешкой — вытягиваются вверх, а неразборчивое кряхтенье с высоким оскорбительным свистом — несомненно, угрозы. Неблагой повар вряд ли допускает присутствие в своей вотчине этого комара-церемониймейстера.       — Я в-з-з-зегда напоминаю третьему принз-з-зу, что настала пора из-з-зменить портрет в з-з-земейной галерее! — Ненависть обжигающим потоком возвращается к Бранну, старающемуся спрятать длинную улыбку. — Его портрет не менялз-з-зя уже триз-з-зта лет!       Тонкие мерзкие пальчики ещё разок привычно смыкаются, словно пытаясь выловить чье-то нежное, беззащитное ухо прямо из воздуха, но Ворона даже не вздрагивает. Это можно считать твоим новым личным достижением, мой Дей!       — Хотя там вз-з-зего одно полотно! Наш третий принз-з-з! Никогдз-з-за не может уследз-з-зить з-з-за временем, пхф!       Да, мой волк, в этот раз колющий словами комаришка прикусил свой язык!       — Раз это требуется, я, конечно, приду, — феи в глазах Бранна парят на привычном месте, а вот руки спокойно опускаются на колени под неверящим взглядом Норвеля. — Вам лучше подождать за дверью, пока мы с моим монаршим гостем закончим трапезу.       На лице толстяка написано отчаяние, он дергается к принцу всем телом, стараясь быть угрожающим, но Ворона только сощуривается, целиком, мой волк, доверяя тебе и твоим рукам. Да, я полагаю, вполне можно порычать:       — А если нет, то монар-р-рший гость вполне готов подкр-р-репиться свежей комар-р-рятиной!       Мистер Октопа воздевает вверх половину щупалец и недружелюбно тычет в ляжку Норвеля поварешкой, видимо, обещая приготовить даже такое неблагое со всех сторон мясо по вкусному рецепту. Церемониймейстер вскидывает голову высокомерно и оскорбленно, но натыкается затылком на твою ладонь, мой Дей, и сразу ежится, теряя спесь. Цедит сквозь зубы, неповторимо зудя и шепелявя:       — Холос-с-со! З-с-св-фать больф-ф-шэ не буд-т-ту!       Маленькие осьминожки, радостно подкатившиеся к дверям, с готовностью распахивают створки, через которые ты с большим удовольствием отбрасываешь толстяка. И получаешь в награду один свирепый взгляд и двенадцать признательных. А если считать меня, то и все тринадцать, да, мой волк!       — Жаль только, что он действительно будет нас ждать, — Бранн качает головой, встает и протягивает руку. — Спасибо, мой друг.       Ворона выглядит благодарной и не менее благодарно трясет твою ладонь, ушки немного шевелятся, неповрежденные и тоже как будто счастливые. Ох, да, мой Дей, свяжешься с этими неблагими, даже уши счастливыми будут казаться!       Мистер Октопа идет смущенными овалами и обнимает твой сапог сразу двумя щупальцами, признательно крякает, свистит и ворчит! Вибрация довольного салатового осьминога — тоже весьма неблагое ощущение.       Однако же, мы чревоугодничали? Самое время вспомнить о еде, да, мой голодный волк! Ты оглядываешься на отброшенную и угодившую в воду на полу куриную ножку, но там только расплываются очень толстые придонные (припольные?) рыбки! Печальный вздох нескрываем, но все неблагие, начиная сияющим Бранном и заканчивая поварятами-осьминожками, веселятся. Шеф-повар ворчит что-то прямо в твой сапог, а Бранн переводит:       — Мистер Октопа обещает собрать тебе в дорогу самой вкусной и сытной благой еды. Ты поразил его своим поступком в сердце каждого щупальца! Отныне король Дей желанный гость на этой кухне, — и добавляет уже от себя. — Поздравляю, мой друг.