Темное пламя

      Под твоими каблуками, мой Дей, опять видны линии и завитушки: основная черта шириной в две твоих стопы, как раз такая, чтобы по ней можно было идти. Зачем это сделано, кем и когда — все ещё непонятно! Впрочем, наверняка дело такое же скучное и замшелое, как бок Оака, а у нас есть вопросы более занятные и срочные.       Тот же удав!       — Бранн, а Бранн!       Мой Дей, ты нетерпелив просто страшно, туча вопросов роится в самом твоем голосе. Осторожнее, как бы не пришлось заново изучать придворный этикет после визита в неблагие земли!       Ворона ещё и улыбается поощрительно. Вот точно! Научит он тебя плохому, мой молодой волк!       — Да, просто Дей, мой третий король, единственный и неповторимый, в отличие от Зануд? — в зеленом небе его глаз парят феи, которым вовсе дела нет до оборачивающихся стражников и прохожих.       Однако светловолосую неблагую, что засмотрелась на тебя, ахнула и оттого чуть не упала, он подхватывает за локоть не глядя. И так же быстро отпускает.       Подыши, мой Дей, румянец пройдет!       — Я хотел уточнить у тебя, мой неблагой и не благой королевский волк с вороньим клювом вместо пасти! — рыкает Дей в ответ.       Ну вот теперь Бранн смеется. Погоди, пусть отсмеется, а то не услышит собственно вопроса.       — Возможно ли детям разных Домов быть братьями? Или тот ши был братом удаву?       Озадачившийся Бранн некоторое время разглядывает твое лицо, мой волк, и он в этом занятии не одинок — все чаще попадающиеся высшие неблагие провожают тебя заинтересованными взглядами, меряют высоту твоих сапог, почтительно расступаются не перед Вороной, а как раз перед тобой. Даже кланяются очень низко, хоть они и не твои подданные. Думаю, их тоже пленяет твоя красота. Только, боюсь, в отличие от нашего неблагого, они видят и отдают дань лишь сугубо внешнему. Неужели твоя безупречность стала тебя тяготить? Ну, не рычи, не рычи. Думаю, говорить Бранну, что ты откусишь руку первому, кто посмеет до тебя дотронуться, тоже лишнее.       — Тот, кого ты называешь удавом… Напоминаю, его зовут Боаш, — Ворона не отчитывает тебя, он добивается ясности в своем неблагом стиле, — на самом деле первый принц Дома Первой стихии. И второй принц, разумеется, его брат.       Бранн разводит руками, по-прежнему не обращая внимания на прохожих, которые оглядываются и заглядываются преимущественно на тебя. В центре совсем мало отчетливо неблагих жителей, похоже, расселившихся по окраинам и средней части. Ближние возле дворца здания занимают только высшие неблагие. Они выглядят как ши, ходят как ши, восхищенно свистят как ши, но все это они проделывают, как очень и очень высокомерные ши.       Да, мой Дей, не надо сверкать глазами, это внимание липко и неприятно, следы от их взглядов хочется смыть с кожи.       Хотя твоим сапогам достается больше, мой Дей!       Ну вот, хоть улыбнулся. Да, та неблагая немного, самую малость похожа цветом волос на Алиенну. У меня тоже сердце заболело.       Ага, давай про Бранна поговорим!       Наш неблагой на подобном фоне смотрится все равно необъяснимо чудесным, при всех своих чудачествах — самым нормальным высшим неблагим, пусть некрасивым, хотя сейчас это слово по отношению к Бранну утратило смысл, но зато дружелюбным и стремящимся помочь. Тем более, он продолжает объяснять то, что ставит тебя в тупик:       — Боаш всегда любил заниматься исследованиями. Мы познакомились в библиотеке, когда он остался ночевать там в третий раз, а я  — уже не помню в какой, — Ворона не бравирует, рассеянно припоминая давние обстоятельства. — Он сетовал, что как только успеет додумать мысль до следующего этапа, так ночь или день, обед или завтрак, спать или просыпаться, во дворец или домой — все пора! — Бранн качает головой с пониманием и сочувствием.       Да, мой Дей, мне тоже кажется, что экспериментатором наш неблагой был с самого нежного воронячьего возраста. Ты видел его проекты, идея обезвредить Хрустальное море была только первой в списке. Удивительно, как библиотека вообще устояла.       — Мне показалось, что с основательностью стихии Земли надо подходить не только к исследованиям, но и к подготовке к ним, — Бранн приподнимает уголки длинных губ, закрываясь всей ладонью, снова почесывает кончик носа жестом, будто прячется. — О чем я Боашу и сказал. А он понял это на свой земляной манер: взял и принял ту форму, в которой ему удобнее всего думать.       — Как может удобство дум зависеть от формы?       Но мой Дей! Вспомни хоть себя! Волком ты отказался лезть в болото, тогда как в своем обычном виде — смог пересилить инстинкты и опасения. Нет, добавлять голос разума я в этот список изначально не собирался!       Ладно, не слишком удачный пример, мой волк, не сердись.       — Думать Боашу удобнее оттого, что удаву не нужно есть слишком часто, он только переваривать будет неделю, а еще несколько — ползать сытым! — Бранн загибает пальцы. — Удаву можно долгое время находиться в неподвижности, проползать везде и всюду, взбадриваться от жары и успокаиваться от холода, Боаш даже может влиять на свое настроение. Удавом быть очень удобно.       Наш неблагой кивает с таким видом, будто сам бы с удовольствием жил при библиотеке еще одним удавом.       — Правда, Боаш из-за этого пользуется репутацией опасного вольнодумца, вдобавок служит наглядным примером того, что бывает, если связаться со мной, — Бранн и сейчас не замечает взглядов от прохожих, причем взглядов любых — и любопытных, и осуждающих.       Я полагаю, у нашего неблагого тоже есть определенная репутация, и, скорее всего, не только вольнодумца.       Громада дворца приближается постепенно, линии, тянущиеся по проспекту, тоже идут к нему, а мы идем вместе с ними, да, мой Дей! Ближайшие строения не дают оценить весь вид целиком, но когда мы выбираемся на площадь с фонтаном, становится видно песчано-золотистую высь основного здания и немного наособицу — одиночную стрелу Парящей башни, сдвинутой правее всего ансамбля. Уже отсюда видно, что понизу завивается какой-то особенно вычурный барельеф, кажущийся поначалу пристройкой или игрой неблагого света.       Чем ближе мы подходим, тем отчетливее вырисовываются гигантские головы, больше всего похожие на змеиные, но серьезно от них отличающиеся: в пасти каждой из семи голов торчат сабельной длины клыки, глаза посажены глубоко и спрятаны под мощными гребнями, вдоль шеи каждой головы идет ряд костяных наростов. А сбоку мне блазятся плотно сомкнутые и очень жесткие крылья.       Мой Дей, я прошу тебя, скажи, что мне мерещится, или хоть уточни у Бранна: зачем им такое чудище?       — Сейчас ты можешь увидеть Семиглавого змея. Обрати внимание на его пасти и чешую, — неблагой опережает твой вопрос, мой волк, на какие-то жалкие мгновения. — Чешуя топорщится у него против обычного движения и роста шерсти, потому что появился он на свет из земли. Произрастал как сорняк у нас в дворцовом парке, выглядывая на поверхность самым кончиком хвоста…       Пока Бранн говорит, мы приближаемся ко дворцу. Вблизи работа скульптора и архитектора потрясает еще больше: изваяние щерится, как живое, всеми семью головами.       — Существует легенда, что Счастливчик, который вытянул Семиглавого из земли, дал ему команду защищаться и защищать столицу неблагих. А так как это был первый король из ши, а не старый бог, он не потрудился объяснить, каковы правила той самой защиты, — Бранн недовольно поводит плечом, не слишком восхищенный своим непредусмотрительным предком. — Или не смог этого сделать, я думаю. И долгие годы длилась война Неблагого двора с Семиглавым змеем, мы проигрывали, ибо мощь создания, полного магии и выпестованного землей нашего парка, не поддавалась измерению.       Наш неблагой вещает как заправский сказитель, а дворец все приближается. Перед ним вьется голубая лента то ли широкого рва, то ли узкой реки, через которую перекинут каменный мост. Прочная кладка глухо стучит под вашими сапогами — фортификация, видимо, давно потеряла значение укрепления, осталась единственно ради украшения.       Здание дворца вблизи кажется очень массивным, барельеф в виде Семиглавого змея только добавляет ему основательности, но я все равно не понимаю, мой Дей, зачем следовало увековечивать в камне настолько страшного врага? Кольца его шей в обхвате как пять воинов-волков, чешуя, встопорщенная острыми концами от морды, заставляет думать о дикобразе, только наоборот, иглы тут расходятся широко от тупого конца, собственно пасти, а сабельные клыки внутри пасти смотрятся очень острыми даже в камне. Сколько же потратили сил неблагие, чтобы воспроизвести каждую деталь угрожающего облика!       И самый нижний виток змеиной шеи на такой высоте, что ты едва дотянешься, мой волк, даже если встанешь на цыпочки. Да-да, я чувствую, что ты хочешь его потрогать.       — Когда почти все население столицы было истреблено, ибо змей защищал себя и город, но защищал в том числе и от жителей, — Бранн рассказывает историю, как хорошо выученный урок, даже руки за спину заложил, будто на самом деле держит ответ перед кем-то строгим, — была созвана коллегия магов, которые могли бы, при объединении сил, сравняться по мощи с самими старыми богами. Все высшие маги того времени, воспитанники древнего бога Кара-Крута, — Ворона косится на тебя, тут должны быть имена, но они, похоже, длинные и ничего тебе не скажут, поэтому уточняет: — Один из них, по имени Лорканн, маг Дома Воздуха, основал потом библиотеку и написал ту книгу, которая лежит у тебя в кармане.       Дворец приближается медленно, но чем короче расстояние до него, тем сильнее заметна разница архитектуры основного здания и Парящей башни. Шпиль устремляется в заоблачные выси, его окончание высоко, оно едва заметно даже твоему острому глазу, мой волк. Башня действительно парит. Висит в воздухе, не опираясь ни на что, связанная с другим крылом дворца веревочными мостками. Параллельно с ними, но чуть ниже, натянуты тяжелые даже на вид цепи, толщиной с тебя самого, мой волк. Как будто неблагие опасаются, что Парящая башня возьмет и улетит окончательно! И мостки, и цепи — все крепится к широкой металлической полосе, скользящей по стене, похоже, да, если присмотреться… Парящая башня еще и поворачивается вокруг своей оси. Я полагаю, что посетителям приходится дожидаться, когда хоть одна из арок входа окажется перед мостом. Все-таки заметно, что правящий Дом этого королевства принадлежит стихии Воздуха.       — Эта коллегия сначала попыталась повергнуть змея в прах, но Семиглавый впитал через волшебную землю защиту от всяких чар, а потому им пришлось пуститься на хитрость, — Бранн поднимает глаза на скалящийся барельеф. — Они решили опутать и обуздать мощь змея новыми условиями договора с ним. Многие сложили головы, чтобы удержать Семиглавого, давая возможность Счастливчику, вытянувшему его из земли, договорить нужные слова, а коллегии — напитать их магией.       Мы почти подошли к главным воротам, но Ворона сворачивает на боковую дорогу, тянущуюся, насколько можно судить, вокруг всего дворца. Парящая башня остается за спиной, мы направляемся к левому крылу. Праздных прохожих тут больше нет, их взгляды не отвлекают тебя, мой волк, зато отвлекает и дразнит принесенный порывом ветра запах свежей выпечки. Да, самое время подкрепиться, мой Дей!       — Счастливчик, бывший тогда королем Дома Первой стихии, погиб сразу после произнесения части новых слов, не успев сковать змея полностью, — так это был не его предок! Бранн прерывается, переводя дух и что-то активно не одобряя, — как и большая часть коллегии магов. А единственный выживший — Лорканн, объявил траур по всей стране, взял власть над опустошенным королевством в свои руки и установил новые правила: так как змей все ещё был опасным, посещать столицу предписывалось только днем. Новые слова договора с Семиглавым насилу замкнули его страшное могущество в пределах ночи, на время дня он обращается в камень.       О! Мой Дей! Так это не статуя?!       — И почему ты зовешь первого короля Счастливчиком? Если он сначала выпустил чудовище, затем сложил голову, а его династия лишилась титула?       — Потому что, в отличие от имени, это его официальное прозвище, пережившее века. Счастливчик — современник Лорканна, а рядом с ним можно было сложить голову куда более изощренно и куда менее героически, — Бранн в смущении чешет нос. — Для деда всегда была ценна власть.       «Для деда»! Ну да, мой Дей, семейка у нашего неблагого та ещё!       Стена с живым барельефом все тянется справа от вас. Хотя теперь понятно, отчего так сильно разнятся архитектурный стиль самого дворца и башни: дворец строили основательные дети Первого дома, а башня возводилась уже вспорхнувшими на престол детьми дома Четвертого.       — Братья, — Ворона печалится от подобного пренебрежения к жизням горожан. — Только рады, если он в темное время суток жрет что ни попадя, наводя страх и ужас на весь Темный мир. Контроль над магией всегда давался Занудам плохо, я спрашивал почему, они молчат. Хотя Семиглавого контролировать и с магией невозможно. Я пытался.       — То есть, — уточняет волк, постучав для верности по одной из загнутых каменных шей, самой низкой, до которой мы наконец дошли. — Ты хочешь сказать, ночные прогулки невозможны?       — Почему? Возможны, — без капли иронии отвечает Бранн, поднимает и так приподнятые брови. — Только они очень коротки и плохо заканчиваются.       Ворона напряженно наблюдает за тем, как ты хлопаешь по чешуе Семиглавого, мой волк, осторожно! Стоит тебе перестать, Бранн опять двигается по дороге. После очередного поворота она упирается в кованую фигурную решетку, отделяющую сам парк. На створках выкован силуэт странного создания, отчасти точно птицы, не разобрать, но мы подходим, и я знаю! Я знаю, кто тут изображен, мой Дей!..       Это-это-это грифон! Это среднее между львом и орлом создание, водившееся на заре эпохи ши и исчезнувшее примерно тогда же. Ну, не ворчи, мой волк, ты ещё очень молод, ты не можешь знать всё, но у тебя есть я! Старый и опытный ящер, повидавший в этой жизни столь многое, что не любой мудрец сравнится со… И вовсе я не раздуваюсь от гордости. Как ты можешь?! Это я ворчу, я?! Все, молчать буду.       Петли на воротах без скрипа поворачивают створку по мере приближения Бранна. Сами! Каким бы образом династия воздуха ни оказалась у власти, очевидно, закрепились они всерьез и надолго.       Ворона приостанавливается на входе, пропускает волка перед собой: похоже, створка распознает только детей Дома Четвертой стихии. Металлический силуэт грифона искажается, по нему проходит рябь, мне кажется, я слышу отголосок в шорохе листвы за оградой: «Благой? Ш-ш-што ты удумал, мальчиш-ш-шка?»       Но мы хотя бы не видим говорящего, да, мой Дей, можно особо не волноваться. Вот как увидим, так заволнуемся. А пока я не хочу представлять ни живого грифона на воротах, ни говорящие камни за воротами, ни даже смущенно улыбающегося в ответ на этот шепот Бранна! Он, имея весьма шкодливый вид, тоже проскальзывает за ограду.       В парке тихо и свежо, в отличие от широкого светлого проспекта, с желтыми стенами дворца контрастируют зеленые травы лужаек и кроны множества деревьев. Насыпные тропинки, тоже желтые, изгибаются во всех направлениях, между ними виднеются серые башенки маленьких скульптур, фонтанов, статуй и попросту колонн с чашами на вершинах. Изваянные в камне чаши изображаются наполненными, их много, есть небольшие, а есть просто громадные. Высокие кусты разграничивают пространство, создавая уединенные и темные уголки, воспроизводя коридоры и маленькие улочки. Бранн уверенно идет чуть впереди, и я рад этому. Чувствую, плутать здесь можно долго: что-то шумит на границе сознания: звенящие от бесконечных поворотов хрустальные нити или осколки зеркал. Этот парк, видимо, и есть родина Семиглавого змея, он наполнен магией даже сейчас!       Когда мы минуем одну аллею, почти выйдя из-за высоких кустов, в поле зрения показывается ши, но какой-то странный даже для неблагого: он не идет, он парит над землей, сцепив ноги в щиколотках. Небольшой рост и кругленькая фигура отчего-то не делают его добродушным, дорогой камзол туго обтягивает бока, рукава топорщатся в районе кистей, закрывая большую часть ладони. Тонкий нос выглядит особенно острым, когда чутко поворачивается по ветру, спрятанные под мощными бровями глазки блестят то ли бурым, то ли красным, а рыжие клочковатые волосы, обрамляющие плешь, делают этого ши окончательно неприятным. И я бы тоже не обратил на него отдельного пристального внимания, мой Дей, но едва завидевший эту фигуру Бранн резко выдыхает и с силой затягивает тебя обратно за куст, а затем повторяя ставший уже привычным жест, поднимает ладони и закрывает трепещущие ушки.       Наша Ворона смотрится одновременно пристыженным и устрашенным, оттого летучий ши становится интересен. Думаю, раз уши скрылись под руками так быстро, угроза существует и им. Да, думаю следует подождать, пока подозрительный ши скроется с глаз, а уже потом задавать вопросы.       Будто почуяв что-то, толстяк оборачивается, оглядывается, так что Бранн быстро приседает на корточки и вдобавок зажмуривается. И все это — не отнимая рук от ушей.       Не хмурься, мой волк, дай этому поганцу улететь, думаю, надо разобраться в ситуации, а потом уже решать, как поступить. Я уверен, шанс еще предоставится. Наконец маленький неблагой улетает, важно заложив руки за спину, можно подергать Бранна.       — Эй, эй, друг, ты как?       Присесть возле него на корточки хорошая мысль, мой Дей. Убери еще только отзвук рычания из голоса, и будет совсем хорошо.       — Это кто был? Главный маг? Прихвостень Зануд? Старый бог?       Наш неблагой качает головой, не отнимая рук от ушей. Как он слышит при этом — загадка!       — Хуже! — в свистящем шепоте Бранна — ужас, зеленые глаза широко раскрыты. — Это был церемониймейстер.       — Церемониймейстер? И что в нем настолько ужасного?       — У него очень длинные руки и пальцы! И он любит выкручивать мои уши! — в глазах нашего неблагого старая память и свежий ужас. — Очень больно! По любому поводу!       Ох, да, мой волк, можно похлопать нашего неблагого по плечу. Бранн теперь выглядит больше пристыженным, рук от ушей, однако, не отнимает и объясняет:       — Я раньше думал, что он наказывает меня таким образом за провинность, а потом оказалось, что наказывает он меня в любом случае, что бы я ни сделал, — глаза Вороны всё ещё очень круглые. — Даже если я все сделал, как было сказано! Так что единственный способ сберечь уши, — Бранн вздрагивает, и его можно понять, его ушки мягкие на ощупь и наверняка чувствительные, — это не попадаться ему под руку!       Ворона поднимается на ноги, осторожно выглядывает из-за куста, но летучий ши уже удалился, можно двигаться дальше. Бранн отнимает руки все равно весьма нерешительным жестом, видно, что ему совсем не хочется вспоминать эту часть прошлой жизни.       Под ногами успокаивающе стелется тропинка, другая, мелькают статуи и фонтаны, большие клумбы и закрытые цветники, но наш неблагой целенаправленно идет куда-то в середину парка. Услышав ворчание твоего желудка, поводит ухом и улыбается, извиняясь:       — Мы скоро пойдем подкрепиться, прошу, подожди, просто Дей, надо кое к кому заглянуть, поздороваться!       Кто бы сомневался, что у него есть знакомые и в парке. Я уже боюсь думать, кем окажется неблагой знакомый на этот раз. Кусты мы видели, фей тут, похоже, нет, удавами нас больше не удивишь, отражениями и глазами без тела — тоже. Но меня, как и тебя, все равно преследует ощущение, что Бранну это снова удастся. Во всем, что связано с неблагим миром, остается только надеяться на чувство равновесия, ибо главное — не упасть. Остальное переживем, да, мой Дей, мы пришли не просто так и просто так тоже не уйдем!       Примерно в центре парка, откуда разбегаются в разные стороны желтые тропинки, где плещутся сразу два фонтана, тоже выстроенные в виде гигантских чаш, возвышается памятник какому-то заслуженному ши, Бранн останавливается. Заговаривает:       — Извини меня: я не приходил давно. Этому есть разумное объяснение, хотя я знаю, что тебе больше нравятся неразумные объяснения, но я их давать не умею, — Ворона сияет, обращаясь в пространство. Непонятно, ждет он ответа или нет. — Я скучал!       — Бранн, а ты с кем?.. — только ты успеваешь начать вопрос, мой волк, как на границе зрения заметно движение.       Стоит начать оглядываться, движение пропадает, зато слышится скрип, и… О мой Дей!.. Памятник на постаменте распрямляется, привставая с каменного сиденья, разминает плечи и спускается вниз. Все равно, правда, продавливает следы на песчаной тропинке, опоясывающей пьедестал. Хорошо ещё, что там не растут цветы. Тебе хочется отшатнуться, мой волк, но Бранн стоит спокойно, да ещё улыбается. Полагаю, пока можно постоять рядом.       — Ну вот, явился не запылился! 1Каменный ши выше тебя на полголовы, мой волк, у него хищное лицо и его глаза горят злым янтарем, прошивают тебя насквозь, впрочем, взгляд скоро опять возвращается к нашему неблагому, неостановимо смягчаясь. Даже хищное лицо кажется попросту решительным, а уж слова…       — Ещё и благого с собой притащил! Нет, решительно плохая наследственность: что бесталанный сын, что бестолковая дочь! И ты этому живое доказательство! Мальчишка! — каменный ши отчитывает Ворону, но тот лишь улыбается, с каждым словом все шире. Мне тоже непонятно, мой Дей.       Каменный гость мира живых вздыхает сокрушенно, подходит к Бранну вплотную, янтарь искрится неблагим весельем, как ни странно — не жестоким:       — За это и люблю! — гремит на весь парк.       Каменная громада подхватывает Бранна под мышки, стовно маленького ребёнка. Поднимает выше своей головы, поворачивает то одним, то другим боком:       — Повзрослел, конечно, эх, а все равно птенчик! И как только раньше болото не сожрало? Ты хоть что-то там ел? Одни кости да глаза! — ворчание перемежается обеспокоенными вздохами — Интересно, а головой ты там думать не разучился? Раз ты здесь, может, все же решил воспользоваться советом старика и уничтожить братьев, а не ходить к ним на поклон? — на мгновение черты лица становятся истинно жестокими, даже где-то кровожадными.       — Де-ед! — Бранна это не пугает ни капельки. Он спокойно висит на руках жестокого и древнего создания. — Что о тебе подумает мой благой друг Дей?       Ты опять удостаиваешься пронизывающего взгляда, но на этот раз, мой волк, я рад, что ты готов к этому. Янтарь блестит хищно, но и довольно.       — Какая знакомая благая морда! Отпрыск волчьего короля, не иначе! Да уж вижу, вижу, мальчишка! Завел себе друга, так завел! На другой конец мира тащиться пришлось! И ещё потащитесь, под землю пойдете и под воду! Мальчишки! — каменные плечи недовольно поднимаются, но Бранна его старший родственник не выпускает. Ворона радостно смотрит на тебя, похоже, его радует услышанное от сурового деда «мальчишки». Переводит взгляд на родственника, дергает ушком, продолжая улыбаться еще шире и склоняя голову к плечу. — Вот и не смотри на меня так! Не смотри! Сколько раз я тебе говорил, убивать надо тварей, жаждущих твоей гибели в каждую секунду, то есть родственников, а сохранять жизнь предсказуемым и незлобивым, то есть магическим созданиям! Особенно — столь редким, что пора организовывать заповедник! И что я вижу?! Вместо того чтобы извести хоть одного Джока, эту глумливую тварь, не стоящую ни полфунта меди, ты порешил Трясину! Мальчишка!       — Это бы ничего не решило. Не заставило бы Джоков полюбить меня и не вернуло бы зрение Линнэт, — Ворона склоняет голову к другому плечу.       — Имей в виду, поплатишься ты за своё мягкосердечие! Ты маг! Ты не должен сострадать! Ты должен сражаться и пожинать плоды побед! — в глазах изваяния опять загораются яростные янтарные звезды. — И поплатишься прямо сегодня! Если не соберешься обмануть фей или хоть бросить кого-то на растерзание вместо себя! А всё эти мерзостные Джоки! — памятник потрясает Бранна в воздухе, пытаясь вложить в голову внука свои мысли.       — Джоки?!       Памятник оборачивается к волку очень быстро, а вот Ворона смотрит виновато.       — Джоки, Джоки! Джок Первый и Джок Второй, так называемые братья этого мальчишки, — Бранна опять потряхивают, — гадостные малявки, толком не умеющие обращаться с магией! Ну или Зануды, если Бранн представил их тебе так, хотя на самом деле им бы подошло «бездушные ублюдки»! Да если бы не жалкие городские колдуны, столицу уже смело бы Глубинным Ужасом Хрустального моря! Или разорвало когтями Семиглавого! Или разнесло на песчинки безумным ветром равнин! Или склевало бы птицами Роака!.. Не для таких потомков я строил Парящую башню! Падальщики-грифы!       — Грифы? Но на воротах же тоже гриф?       Мой Дей! На воротах грифон!       — Волчонок, ты разбиваешь мне сердце, а я разобью тебе голову! — Бранн обеспокоенно вскидывается, и жестокий памятник добавляет: — Если ещё раз посмеешь при мне сравнить жалкое создание грифа с могущественным грифоном! Неудивительно, что Джоки оборачиваются в падальщиков. Своих талантов у них нет, только и могут, что обдирать клювами труп былого величия моего дома!       Лицо каменного ши искажается, резкие морщины делают лицо жестоким снова. Перемены его настроения пугают, мой Дей. А вот наш неблагой, наоборот, похоже, сочувствует: мягко похлопывает по руке, отвлекая от безрадостных дум.       — Не думай о них, дед, не расстраивайся!       — Предлагаешь расстраиваться о тебе?! — гневное лицо статуи обращается к опечаленной его печалью Вороне. — Кто тебя просил экспериментировать с Цветком?! Ты хоть представляешь, чего добудился? — от вида дрогнувших ушек потомка предок опять необъяснимо смягчается. Договаривает спокойнее: — Это, конечно, хороший способ расширить свой потенциал, я вижу, что тебе удалось… Но хороший только для самоубийцы! Мальчишка!       Памятник переводит дух, мой Дей, возможно, это не только и не столько камень!       — И друга себе подобрал в масть! Что один самоубийца, что второй, — пронизывающий янтарный взгляд обращается к тебе, мой волк, читает что-то в твоих глазах. — Да еще и прокляты оба! Ох, мальчишки! Ну что за мальчишки!       — Проклят? — Бранн теперь вглядывается в волка и делает это, надо сказать, не хуже деда. — Проклят! Просто Дей! Почему ты не сказал раньше? — Ворона даже в подвешенном состоянии, дрыгая ногой, умудряется выглядеть обеспокоенным.       Ох, мой Дей, смири рык, не стоит срываться на Бранне. Во-первых, он волнуется за тебя, а во-вторых, на тебя очень внимательно смотрит его неуравновешенный предок!       — Проклят-проклят, родом проклят и любовью, кольцом проклят, землей и небом — проклят, обласкан лишь солнцем и сердцем. Хотя этого может и хватить, да, этого может и хватить! — непочтительный памятник бормочет что-то странное. — Проклятые мальчишки! Ну вот как вам помочь, если любое движение пошатнет равновесие или вас самих?       Бранн, не обращая на деда особого внимания, ёрзает и выкручивается из хватки каменных рук, мягко падает и тут же подступается к тебе, мой Дей.       — Почему не сказал? Почему?!       В зеленых глазах просто туча обеспокоенных фей, мой волк, и все они беспокоятся о тебе.       — А ты почему не сказал? Про братьев? Про опасность? Про возможность убийства?! Думаешь, это неважно?!       — Я думал, что это важно, но не думал, что важно для тебя! Какое тебе дело до неблагого, встреченного на болоте?       Осторожно, мой Дей, хоть переведи дух или оглянись вокруг. За вами страшно внимательно наблюдает живой памятник, и в его внимании есть опасность. Я не объясню какая, но есть.       Ну конечно!       Зачем меня слушать? Лучше ухвати Бранна за плечи! И потряси, да! Злая магическая статуя: это же «Пфе!» — вовсе не аргумент для тебя, мой волк! О да, сияй глазами и выпускай клыки в свое удовольствие!       — Какое мне дело?! А какое тебе дело до благого, встреченного на болоте?       Ворона нахохливается недовольно и вжимает голову в плечи, но смотрит так же упрямо. Опускает взгляд на серую замшу, обтягивающую твои пальцы, потом опять смотрит в глаза. Бранну нужно, очень нужно увидеть, как тебе — потрогать.       Ярость и недовольство стекают с лица моего волка, он стаскивает перчатку — зубами, разумеется! — шевелит кистью, показывая кольцо, и сразу натягивает обратно. Договаривает, по-мальчишески удивленный каверзой судьбы:       — Не понимаю, как любовь может стать проклятьем!       Памятник опять шевелится, но, видимо, передумывает что-то говорить, предоставляя вам разобраться самим.       — Да все может! Проклятью нужен повод, а не наполнение! Но как я не заметил? Ну почему, почему ты мне не сказал?       — Да о чем тут говорить?! — лающий смех, мой Дей, не лучший показатель хладнокровия и устойчивости.       — О, проклятье… — Бранн сначала произносит это, а потом понимает, до чего неуместно звучит фраза именно сейчас, поэтому несмело приподнимает уголки длинных губ, тоже порываясь засмеяться.       Памятник напоминает о себе заметнее, кажется, он сделал для себя какие-то выводы:       — Да, проклятье, маленький знак: уголь, золото и звездная ночь, но — знак удачи, как и трилистник! Тебе повезет, волчонок, если ты готов будешь пойти на риск, — голос памятника делается глуше, задумчивее. — Или расстанешься с чем-то жизненно важным для себя в пользу другого, бескорыстно и волшебно. Это послужит противовесом…       Дей вскидывается, чтобы задать вопрос, но памятник продолжает:       — Мальчишка, ты думаешь, что сражаешься за любовь? Но на кону многое, очень многое! А ты, Бранн, береги свои треклятые уши, поменьше их развешивай! А больше ушей — береги друга, по одному вам не выбраться, каждый может погибнуть не раз и не два, бойся темноты. И оба остерегайтесь воды! Ах, мальчишки! Проклятые и проклятые мальчишки! — большая голова немного скрипит, когда памятник качает ей удрученно.       Переглядки с Бранном, мой Дей, тоже бесполезны, кажется, даже родство не помогло ему понять загадочное бормотание деда. Он пожимает плечами, а потом осторожно, немного неловко двигает ими ещё раз в немой просьбе отпустить. Отходит к памятнику:       — Дед?.. Нам надо дальше, но покажи ещё напоследок их? — Ворона не уточняет, кого именно, видимо, это обычная просьба.       — Всё-таки вспомнил, что это парк воспоминаний? — памятник ворчит и хмурится. — Опять их? Столько лет прошло! Что ты как маленький? Может, не надо? — осекается, наткнувшись на умоляющее выражение лица Бранна. Вздыхает: — Ну хорошо, хорошо.       В зыбком мареве возле фонтана, сотканные на фоне брызг, под сопровождение усилившегося шелеста зеркал и звона хрусталя, начинают проявляться, повинуясь указующему жесту памятника, две фигуры. Бранн весь подается вперед, подходит к ним ближе на два шага. Соткавшийся из брызг силуэт высокого мужчины взмахивает руками, вещая о чем-то важном, постепенно проступает и его лицо: окладистая черная борода аккуратно подстрижена, яркие синие глаза смотрят решительно и высокомерно. Сидящая на бортике фонтана женщина беременна, она поглаживает живот и смотрит на супруга теплыми голубыми глазами, длинные губы такой же формы, как у нашего неблагого, только смотрящиеся гармоничнее, изгибаются в очаровательной улыбке.       Думаю, ты прав, мой Дей, это родители Бранна.       В пространство возле фонтана влетает другой высокий силуэт, изящный и золотоволосый, как мать, но памятник недовольно ворчит и меняет картину, полагаю, любого из Джоков он ненавидит даже в виде воспоминания.       Теперь у фонтана гуляют гораздо более молодые родители, явно не отягощенные грузом ответственности за детей: они идут под руку, озорные синие искры то вспыхивают, то гаснут в их глазах, ярких, но страшно непохожих на глаза нашей Вороны. Сам Бранн, кажется, вовсе и не дышит.       Моменты жизни сменяются один за другим, родителей много, Джоки встревают часто, как бы безжалостно ни обрывал их наш памятник, мелькают даже яркие зеленые глаза незрячей крошечной Линнэт, но нет ни одного воспоминания с самим Бранном. Родители все печальнее, Джоки все настырнее, Линнэт все больше, указывая на её зеленые глаза шумит отец, кажется, обвиняя супругу в измене, та сначала удивлена, потом огорчена, привычно перематывается рукой неблагого деда. Он вздыхает, цедит что-то неразборчивое о бесталанных ублюдках и возвращает первую картину счастливой семьи, ждущей пополнения.       — Там ты, Бранн, — рука памятника ложится на плечо Вороны, а вторая указывает на круглый живот женщины. — Они были счастливы с тобой.       Наш неблагой замедленно кивает, кажется, не в силах оторваться от завораживающего зрелища, но с усилием смыкает веки и отворачивается.       — Нам пора, дед, спасибо! — голос Вороны почти не дрожит. — Подумай тут еще на досуге, может, тебе стоит проснуться не только в парке?       Смягчившееся лицо памятника становится очень хитрым:       — Как только твоя сестра прозреет и сядет на трон предков!       Бранн против воли смеется, смотрит на тебя, мой Дей, и оттаивает окончательно:       — Спасибо за все! Нам надо дальше, ещё успеть перекусить.       Памятник снова перехватывает Бранна в объятиях, громким шепотом советует пару заклятий, смахивающих по результату на смерть от естественных причин, показывает на Парящую башню, на что Бранн только улыбается и дергает ушками.       Наконец полуживой предок нашей Вороны вновь устраивается на постаменте, закрывает глаза, кладет руки на колени и затихает. Можно обратить внимание на его имя, да, мой волк!       — Бранн, скажи, мне кажется или на постаменте твоего деда действительно высечено имя «Лорканн»? Или был ещё один Лорканн в истории твой родословной?       — Боюсь, Дей, двоих Лорканнов не выдержало бы даже неблагое королевство! — опять стрижет ушками от твоего откровенного удивления и добавляет: — Да, это именно он сражался с Семиглавым змеем.