Господин родом из Берлина.

Путёвку, даже билет на корабль, на котором Кику должен был проплыть по Рейну, - всё это подарил его друг. Японец был так благодарен, что его стеснительность уступила всему существующему, и подарок всё-таки был принят. Колесный пароход с трубой впечатлил его, и он с таким восторгом погрузился с остальными, неизвестному ему, людьми в корабль, часто осматриваясь кругом и что-то щёлкая на свою камеру. Он замечал, что плыли неподалеку более современные суда, но его ничуть не огорчало сие событие – на сохранившем исторические следы стареньком пароходе царила уютная атмосфера и она была так дорога ему. А открывавшийся вид как потрясал своей необычайностью! О, это был раем для романтизирующего средневековые времена человека: сохранившееся замки, прочие старенькие построения, что образовывали собой маленькие города и естественная природа. Здесь нашёлся экскурсовод, что увлекательно рассказывал про саму реку и города, на которые открывался хороший вид, не упустил и возможности предложить некоторым присутствующим здесь на борту, как сам Кику, туристам посетить замок. Живописные берега реки, местами сужающиеся, густота растительности, обрамляющей ее деревьями, так успокаивали. Наконец вскоре стемнело, и загорелись фонари борта. Полилась классическая музыка и люди разбились по парам, не упуская возможности потанцевать. Да, многие были здесь не одни, но это ничуть не расстроило японца: он рассматривал сделанные фотографии и улыбался слегка получившимся особенно хорошо. Будет что показать Феличиано, ведь это его заслуга. Был в жизни Кику такой же, как и Гера, человек, легко нарушавший его покои и при том не чувствующий не капельки вины за то, что вдруг оторвал японца от всех дел, и им был именно тот, кого он встретил тогда на пароходе. Одинокого застал его один немец, что подошёл по одному только велению души, как объяснил позже. Что-то вдруг его повлекло к брюнету, отошедшему подальше от остальных. Растерянный своим желанием, дотронувшись до чужого плеча, он только и мог выдавить как «э, извините, вы были одни, я…» - взгляд небесно голубых глаз поразил и пронзил его в душу, отпечатался там на весь остаток жизни. Немец смутился своим же словам и опустил взгляд, вся решительность вдруг испарилась, и теперь он желал никогда более не подходить к незнакомым людям. Но даже так он оставался рядом с Кику, ведь нечто к тому влекло. Ему хотелось поговорить с ним, узнать имя незнакомца и увидеть его темные глаза – это уже было причиной остаться рядом навсегда. – Я прибыл сюда один, это вполне объяснимо. – негромко произнес японец, внимательно рассматривая гостя (ведь должно было как-то назвать человека нарушающего личные границы? ). – Тогда я составлю вам компанию. Если вы не против. – последнее скорее добавили из приличия. Этот человек был так интересен, совсем внезапное желание изучить его расползлось по всему телу осознанием и табуном мурашек. Это что-то новое для него, но и Кику тоже не хотел прерывать не на чём построившиеся общение. Как-то так вышло, что уже через час они успели друг другу довериться так, что каждый рассказывал о своём прошлом. Оказалось, что Людвиг родился в Берлине, а сейчас часто менял место жительства из-за работы, и вот такие путешествия на пароходе по приезду в родной город волновали всё его нутро: он тогда и ностальгировал и одновременно был счастлив дорогими сердцу воспоминаниями, связанными с рекой и родным городом. Было и такое, что он посетил один из замков, на которые увлеченно прежде размахивал руками экскурсовод, желая привлечь внимание к слишком натуральной огромной атрибутике, сохранившейся со Средневековья, но они оказались такими длинными и высокими, что немец заблудился. А когда его нашли, то пообещал больше не ходить в такие таинственные места. Кику слушал с таким увлечением, любуясь собеседником. А когда под конец рассказа немца их взгляды встретились, то они почувствовали какое-то единение души. Да, это было так странно, но для каждого приятно и особенно. Как будто во сне они потянулись друг к другу и поцеловались. Первое для каждого по разным своим направлениям случившееся событие смутило обоих, они долго обнимались, отходя от поцелуя. В голове был целый сумбур мыслей, каждая из которых давала знать какая нелепица сейчас происходит. Они были как подростки, напичканные кто чем и познающие теперь друг друга во всём, набираясь опыта, по крайней мере у каждого пронеслась подобная мысль. Это произнесенное позже и Людвигом, и самим японцем «ich liebe dich» и «datte suki nanda mono» согревало далее всю оставшуюся жизнь обоих. Они странно провели ту ночь вместе – сначала опьяненные внезапно настигшими их с головою чувствами танцевали под всё ещё тихо льющуюся мелодию, всё так же оставаясь в стороне, а потом вдруг то Кику, то Людвиг приникал к губам уже по своему дорогого человека поцелуем, пытаясь вложить всю свою любовь и страсть. По воспоминанию Кику они целовались всю ночь, а когда пароход , наконец, приплыл к берегу, то и тогда они не расстались. Уснули трогательно вместе в гостинице, где остановился японец. Всё время, которое длился отпуск, они провели вместе – Людвиг посвящал в историю и культуру Берлина, они держались за ручки как настоящая пара и целовались ночью под светом луны и разбитым фонарём. Счастье кончилось и любовь осталась теплиться в душе, когда путёвка подошла к концу и им пришлось расстаться. Да, они обменялись контактами, адресами и пообещали писать друг другу письма, но как-то не получилось – ответ Людвига не дошёл до Кику из-за одного не так услышанного слова, японец принял это как осознание, что это было только курортным романом и попытался забыть милые сердцу черты арийского красавца. Но он видел слишком много голубые глаза, небо слишком сильно напоминало их ему и не давало забыть, длинные черные, как воронье крыло, ресницы слишком сильно впечатались в память подрагивающими от обилия взаимных теплых чувств, а уста были слишком сладкими, чтобы когда-нибудь забыть их поцелуев. Они приносили и боль, и скорбь, и радость. Он был слишком поглощен воспоминаниями и сам не заметил как скоро оказался у порога детского дома, где с трудом из-за проблем с документацией удочерил совсем малютку Геру, чьи глаза напомнили ему его глаза. Конечно, он расскажет ей всё измененным под необходимый ему параметр, будто Людвиг был самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо встречал, что они сошлись с нею, а потом родилась Гера. Совсем недолго она была с ними и после была вынуждена навсегда исчезнуть из их жизни, уехав в командировку далеко-далеко. Будет трудно, когда Гера начнет взрослеть, она будет задавать больше вопросов о матери, - и это совершенно нормально. К тому времени он придумает нечто более правдоподобное, он попытается, ведь ему никогда не хотелось бы, чтоб второй дорогой ему человек узнал жестокую правду эгоиста, слишком влюбившегося в господина родом из Берлина, и пошедшего на такой поступок. Нет, он любил Геру как свою дочку и ни разу не жалел, что удочерил её, но разве объяснишь ей это, если она вдруг всё узнает? Ослепленная правдой и не так принявшая всё она наверняка возненавидит и забудет про все ночи, которые Кику провёл с ней, глаз не смыкая над ее постелькой, когда она совсем малютка громко плакала, не то от желания поесть, не то просто от того, что режутся зубки. Будет очень трудно, но он попытается сохранить своё счастье, подарившее ему Гера и воскресшая по новому вспыхнувшие нежные чувства к Людвигу. Он теперь помнит о нём, как и правду второго родителя Геры… Это так странно, он будто воздвиг вокруг себя иллюзионный мир, когда рассказал Гере о том, как встретил её маму. Поверил сам в свои слова и, когда осознание реального настигло его, впал в какую-то апатию. Интересно, Людвиг помнит его?