*
На перекрестке у магазинчика Писарро их уже ожидала Матильда Мальсибер со своим сыном и его друзьями. Дети уже виделись раньше с Северусом, так что теперь здоровались, болтали, и «суровый Коуквортский парень» ершился, скорее, по привычке, чем от неприятия посторонних. Все же замкнутый и несколько нелюдимый характер был у того от природы, хотя и покорялся регулярному общению. Шумная компания направилась в сторону замка, активно крутя головами. Матильда была молода, а потому с удовольствием вспоминала школьные истории наравне с Люциусом, шутила и вообще прекрасно проводила время. Он тоже расслабился, лишь краем глаза поглядывая, чтобы шебутные чада не разбежались. Пока остальные дети галдели, застряв у квиддичного магазина, Северус с Эдвардом Эйвери облюбовали аптеку. Его воспитанник при виде подобных лавок терял всякую волю и готов был простить даже траты на себя нелюбимого, а вот страсть к ингредиентам Эдварда для Люца была внове. — Мадам, как Вы смотрите на то, чтобы нам ненадолго разделиться? Вы обсудите с будущими игроками особенности новой полироли для метел, а я прослежу, чтобы юные зельевары не надышались паров? — Буду весьма признательна, — хихикнула та и направилась к своей паре подопечных. Тяжелый травяной дух аптеки привел маленьких посетителей в восторг, а Люциус скривился. Спустя десять минут Север уже страдал у какой-то банки с тараканами, а Эдвард подначивал того прикупить несколько, совершая тем самым большую стратегическую ошибку: требовать от нищего покупок — весьма опрометчиво. Меж тем Северус уже кипел, сжав губы в нитку. — Господа, подскажите, что это за жуткий зверь? Попытка сменить объект внимания удалась на славу. Дети активно принялись рассказывать о многолапой мерзости, и даже его мальчик, отпустив обиду на приятеля, с горящими глазами и большим интересом вещал о прелестях сушеной твари. Люциус им ее купил, но своему взял побольше и еще какой-то травы в придачу. Ревнивый взгляд, оценивший размер свертков, и легкое самодовольство на лице — «Меня любят больше», — закончили едва не начавшийся конфликт, и остаток пути до смотровой площадки Северус был доволен как нюхлер, с сумкой полной золота, и смеялся незатейливым детским шуткам.*
Хогвартс поразил всех. Величественный замок с башнями, галереями и мостом привел малышню в восторг, и даже леди Мальсибер только вздыхала, вспоминая что-то свое. Люциус склонился к взволнованному Северусу, трепетно глядевшему на древнее строение, и зашептал на ухо. — Запомни, Север, ты маг, этого у тебя никто не отнимет. И ты не один. У тебя есть мама, есть я, и встретятся еще разные люди, которые полюбят тебя, и которых будешь ценить ты. Тот вжался спиной в его ноги, маленькая ладошка обхватила его пальцы и сильно сжала. Уже на обратном пути Матильда заметила, с любопытством его разглядывая. — Вы так заботитесь об этом ребенке, мистер Малфой. Кое-кто недоверчивый сбился с шага и превратился в одно большое ухо. Люциус улыбнулся. — Он мне нравится. Храбрый, хитрый и очень талантливый. Нам повезло встретиться, и я решил, что хочу позаботиться о нем. — Решились на патронаж? Просто так? — Матильда лукаво сверкнула глазами. — Совершенно верно, — вежливая улыбка не затронула глаз. — Люц! — навстречу им двигалась большая компания членов клуба. Ученики насмешливо разглядывали малышню и вежливо раскланивались с сопровождающими. До этого равнодушно скользящая взглядом по кучке детей Беллатрисса вдруг цепко посмотрела на Снейпа. — Это он? Она спокойно присела около мальчика и протянула руку не то для пожатия, не то чтобы ухватить его и рассмотреть поближе. Не иначе как с перепугу Северус вцепился в девичьи пальцы и церемонно склонился, целуя воздух над ними. — Добрый день, леди! — дрожащий детский голосок прозвучал неожиданно громко. Беллатрисса отчего-то зарделась и кивнула головой в ответ. — Люциус, познакомишь нас с этим без сомнений достойным молодым человеком? — Мисс Блэк, позвольте представить — Северус Снейп, мой друг и в некоем роде подопечный. Север, знакомься — Беллатрисса Блэк, одна из сильнейших ведьм нашей школы. Очень рекомендую. — Приятно познакомиться, — Белла ласково провела пальцами по хрупкому плечику. — Мы всем факультетом гадали, кто же тот загадочный юноша, что настолько покорил сердце нашего холодного Люца, что тот бегает к нему каждые выходные. Северус окончательно онемел от такого заявления и до конца прогулки, в ответ на все разговоры, только блестел черными глазами и сильнее сжимал губы.*
Перестал молчать тот только в Коукворте, будто родные обветшалые переулки вернули тому уверенность. — Беллатрисса очень сильная? — Да, и прежде всего духом. Она никогда не сдается и ради цели способна почти на все. — Она тебе нравится? — Я уважаю ее. — То есть не нравится? — что-то странное мелькало в глазах Северуса, будто тот силился решить чрезвычайно важную задачу. — Я равнодушен. Мне вообще редко кто-то нравится или не нравится. Люди просто есть, и я могу с ними взаимодействовать или нет. — А я? — Сам мне скажи. Люциус растянул тонкие губы в улыбке, но взгляд его, напротив, стал холодным и пронзительным. Северус отвернулся и продолжил идти. Перед самым поворотом к реке, рядом с которой и находился дом Снейпов, тот остановился и беспомощно посмотрел на него. — Я тебе нравлюсь, — тот чуть скуксился, — и ты заботишься обо мне. Они смеялись… над тобой… из-за меня… — Нет, они шутили со мной, ведь мне не было обидно. И они по-своему правы, — Люциус пожал плечами. — Я, действительно, редко приближаю к себе людей. Малфои выбирают только лучшее. — Но я же ничего не сделал! — Значит, ты лучший сам по себе, — произнес Люциус как вполне очевидный факт, понятный без пояснений. Северус долго его разглядывал, а потом молча обнял. Эту привычку Малфой помнил еще по прошлой жизни. В минуты сильных эмоций его друг никогда не мог говорить, все, на что того хватало, — это неловкое, но крепкое объятие. Мало кто знал, но слова для Северуса всегда были лишь инструментом, а сам, сложный и замкнутый, тот более всего ценил поступки. Теперь вопрос доверия между ними был закрыт раз и навсегда. Что было очень кстати, ведь внимания Люциуса требовали задачи более глобальные, чем доверительный контакт с упрямым ребенком.*
Личный круг общения наследника Малфоев был довольно странным. Там не прослеживалась тяга ни к чистокровным, ни к самым богатым, да и в целом вокруг этого загадочного юноши крутились настолько разные маги, что вывести систему не получалось. Смущали также идеи и речи, что продвигал Малфой-младший: не травить маглов и магических детей из их мира, а сотрудничать, влиять из тени. Старшие волшебники в основном смеялись, а вот молодое поколение прислушивалось. Что-то такое им показали, что многие истово уверовали, а позже понесли свои знания в семьи. Эта загадочная подковерная возня начала приносить плоды в их небольшом сообществе. Абраксас дураком не был и понимал, что сын делает все это неспроста. Тот целенаправленно подтачивает привычный магическим семьям образ мыслей, сводит детей из разных слоев, почти заставляя тех общаться. Старый Джагсон, что раньше костерил своего внука на чем свет стоит, теперь только щерился от удовольствия. Мальчик взялся за ум и вполне успешно шел в политики. Ради этого глава семьи был готов закрыть глаза даже на шашни с полукровкой: «Пусть хоть с Мордредом общается, лишь бы род вытянул». Крэбб и Гойл старшие теперь хвастались сметливыми сыновьями. Еще бы, ум и прозорливость их отпрысков отметил «главный «змееныш» Слизерина». И таких примеров была масса. Особенно Абраксаса впечатлила история, услышанная им на одном из званых ужинов, когда Ребекка МакКасл, девушка из весьма традиционной семьи, с придыханием рассказала, как один из учеников вызвал Протего Диаболика, и оно не гасло «целых» десять минут. Заинтересовавшись столь перспективным молодым человеком, старший Пьюси уточнил его имя. — Оуэн Кимберли, он весьма одарен и предан темным искусствам, — отрекомендовала того чистокровная ведьма. — Не припомню эту фамилию ни среди магических семей, ни среди учеников Слизерина, — с подозрением уточнил почтенный маг. Абраксас с восторгом увидел, как в ужасе перекосился десяток лиц очень приличных магов, когда девица смущенно улыбнулась. — Он с Гриффиндора, сын пастора, из магловской семьи, — и с какой-то почти сестринской нежностью добавила, — очень мечтает изучать ритуалистику, но все отказываются с ним заниматься. Страшно попасться. Так что он пока практикуется сам и пишет статьи по темной магии для молодежной европейской газеты. Осознав сколько рассказала, мисс МакКасл побледнела и сбежала из-за стола. Кто подлил ей в кубок «Болтушку», лорд Малфой не знал, зато смог оценить глубину и результаты деятельности сына. Ну и полюбоваться на священный родительский трепет: их милые детки, без деления по статусу крови, колдуют от души, мечтают о кровной магии и общаются. И все это происходит под носом у Министерства. Самое забавное, что вытянуть больше сведений не из кого не удалось — школьники связали себя весьма хитрым договором о неразглашении с небольшой лазейкой «на похвастаться». Причем Абраксас был убежден, что эта лазейка была оставлена именно на такой случай. Радовало то, что торчащую из всего этого платиновую косу с бантом видел только он сам, даже школьники были несильно в курсе автора идеи, но в большинстве своем искренне радовались невозможности сболтнуть лишнего. Уже дома, сидя в одиночестве у камина, Абраксас размышлял обо всех тех фактах, что он собрал. Выходило, что его отпрыск подался в анархисты и затеял весьма непростую игру, противником выбрал не человека, а систему. Теперь становятся понятны взгляды того на Риддла. И тут Абраксас замер. В голове его в единую картину стали собираться все оговорки, намеки и знаки внимания сына в сторону Тома, и была это никакая не влюбленность. Люц опасался того, прощупывал и тыкал своему отцу в нос разрушительные последствия экспериментов этого мага над собой. А ведь его небольшой рождественский подарок уже отвел однажды беду, остановив в пылу ссоры старого приятеля от Круцио в адрес главы дома. Абраксас сжал виски и передернулся. В свете новой информации даже затея с дружбой между факультетами меняет свой смысл. Сын торопится создать буферную нейтральную зону. Тех, кто не выберет Министерство, но и не пойдет за Томом. Тех, кто через десяток-другой лет возглавит семьи. Люциус кует Джагсону электорат, и к седьмому курсу тот слепит из Леви звезду школы, но — в отличие от звезды Тома Риддла — светить она будет не избранным, а всем. Личный эльф незаметно подал ему почти наполовину заполненный снифтер. Виски обжег горло, и стало легче. Домовик осторожно спросил, очевидно видя его состояние. — Чем Ловви может помочь хозяину? Абраксас тяжело оперся о подлокотники кресла и попытался собраться с мыслями. — Расскажи мне, что ты знаешь о моем наследнике? — Юный наследник все время занят, он много учится, ведет активную переписку, занимается с Добби, — на последней фразе эльф сморщил нос. — Кто такой Добби? — Юный хозяин Малфой взял его в услужение позапрошлым летом. Добби слишком молод, а юный хозяин уже связал себя с ним кровью, — продолжало жаловаться волшебное существо. — Когда? — перебил ворчание домовика Абраксас. — Перед самой школой, в прошлом году! — Ловви недовольно дергал ушами. — Сначала отпустил из рода, а потом связал с собой. Теперь Добби делает что хочет, и приказать ему может только наследник. А еще юный хозяин любит Добби! Дарит тому вещи, научил читать книги и разбираться в зельях, даже нож красивый дал и сумочку. Обида и зависть эльфа, может, и рассмешили бы Абраксаса, но он был в полнейшем раздрае. Если Малфой дал кому-то нож, значит, вскоре этот кто-то им воспользуется. — Скажи, а от Добби когда-нибудь пахло кровью? Ловви глянул на хозяина из-под нависших надбровных дуг. — Добби убил, если хозяин спрашивает об этом. Этой весной. Сначала плакал вечером, а потом сказал, что господин Люциус любит Добби и таким, и Добби неважно, что скажут про него. Абраксас допил виски и прогнал слугу. Такое не мог провернуть четырнадцатилетний мальчик. Создать себе преданного эльфа-убийцу, за год собрать кружок по темномагическим интересам, продвинуть на факультете и в обществе таких разных магов, как Джагсон и тот же Крэбб. Не торопясь лепить себе протеже из младшего отпрыска Лестрейнджа, выкопать в трущобах последнего из адекватных Принцев, — тут его осенило. — Долохов! Ему зачем-то понадобился Антонин, и, судя по их переглядкам, Люц потащит того не только в кровать, но и в дела. После был проект с антиликантропным зельем. Весьма слабый, но и он, если удастся, многих примирит с этими существами. А еще сын играет с Томом. Ненавязчиво и очень аккуратно. Подтачивает издали авторитет и сами идеи, но при этом дарит полезные подарки и ведет задушевные разговоры, не то флиртуя, не то что-то выведывая. Началось это все с лихорадки. Что произошло с сыном в те трое суток? В личности ребенка он не сомневался, магия дома просто не пропустила бы чужака, а вот в возрасте… Абраксас направился в библиотеку, но уже у книжных полок остановил себя. «Не это сейчас важно, а то, для чего все эти ниточки, и к чему идет Люц». Поскольку тот не имел возможности рассказать сам, то Абраксас, подхватив пару из подаренных ему сыном книг, направился составлять план дальнейших действий.*
Рабастан Лестрейндж узнал о новом протеже своего куратора в первый же день после каникул. И хотя на собственный статус мальчика наличие еще одного опекаемого никак не влияло, но — Люциус знал, — червячок сомнений в собственной значимости грыз Рабастана. Уже вечером, в спальне старосты, тот украдкой поглядывал на него и, видимо, решал, как подступиться к разговору. — Скоро во мне дыру проглядишь, Басти, — Люциус отложил перо и повернулся к тому. В натуре слизеринцев — давить на чужие болевые точки, потому Малфой был уверен, что о юном Снейпе теперь в подробностях знали все кому положено. Но помогать Рабастану он не собирался, хотя воспользоваться случаем укрепить характер того и немного встряхнуть мелкого трусишку стоило. — Я хотел спросить Вас… Спустя пару минут молчания Люциус уже повернулся было обратно к столу, но разговор все же возобновился. — Я хотел спросить о мальчике, что видели с Вами. — Что ты хочешь узнать и зачем? — он сложил пальцы в замок на колене, приготовившись слушать. — Мне показалось интересным, что Вы дружны с никому не известным ребенком и проводите с ним время. — Ты ревнуешь, Басти? Тот заалел ушами и смутился, но взгляд не отвел. «Значит, мимо». — Или ты боишься, что я выброшу тебя из своей жизни и выберу его? Пальцы Рабастана судорожно сжали ткань мантии, губы побледнели. — Что буду травить так же, как сейчас забочусь? Или даже хуже — просто забуду… А ты останешься совсем один, без тепла и этих уютных вечеров, - Люциус продолжал накручивать мальчишку. - Что ты готов предложить, малыш, чтобы остаться подле меня? Его голосом можно было колоть лед. Рабастан — белее мела — сидел со сжатым в тонкую полоску ртом. Несколько раз тот порывался вскочить, потом — что-то сказать, но так и остался сидеть изваянием самого себя. — Если ты так же выглядел, когда в тебя «тыкали палкой» в гостиной факультета, то мне ясна причина, почему от тебя никак не отстанут. Это выражение на твоем лице не может надоесть. У Басти покраснели глаза, но ни слова добиться не удалось. — Что мне нужно сказать, чтобы ты взорвался? Накричал на меня, выплеснул ярость, наконец перестав быть снулой рыбой, в эмоциях которой только страх. Чего ты боишься? Как много ты позволишь с собой сделать? Люциус поднялся и подошел к собеседнику, тот смотрел на него распахнутыми в беспомощном ужасе глазами. — Мне можно тебя ударить? — его тонкий палец скользнул по чужому лбу, — Порезать? — палец сместился на щеку, давя ногтем на тонкую кожу. — А может, — его ладонь ласково скользнула в волосы Рабастана, а после резко сжалась в кулак и дернула, — мне надругаться над тобой, ломая не только магию, но и тело? Из глаз мальчишки покатились слезы. — Скажи, Басти, что мне сделать? Свой последний вопрос Люциус прошептал, очень интимно, в алеющее ушко. Когда ответа не последовало, он протянул руку к воротнику чужой рубашки. В следующий миг его просто отшвырнуло, впечатав в стену, а сам Рабастан вскочил, сжимая одежду у горла, будто защищаясь, и закричал. — Да как ты смеешь? Ты обещал заботиться! Мы заключили сделку! Я верил тебе! Да никогда в жизни я не позволю никому и пальцем до себя дотронуться, без моего на то согласия! Кто ты такой, чтобы говорить со мной в таком тоне?! Да пошел ты в… в… на хуй, вот куда! Тварь! Скотина! Ублюдок! Люциус охнул, выпрямляясь, и зааплодировал, даже не делая попыток встать. — Зачем ты держал все это в себе, Басти? Зачем терпел и молча страдал столько времени? Кому и что ты жертвуешь, мучая себя? — он прервался, чтобы исцелить себя и все же подняться. — Хоть раз я давал тебе повод усомниться? Или, может, без меня ты перестанешь быть умным, наблюдательным, волевым и сдержанным человеком с нежным сердцем? Рабастан растерялся — от смены тона, от обилия эмоций, слов, неприятных вопросов, — и расплакался. — Иди ко мне. Буду извиняться за агрессивное лечение. Люциус раскинул руки в объятиях. Никто к нему, естественно, не пошел, тогда он сам шагнул ближе и притянул Басти к себе. Тот брыкался, вырывался и прокусил ему плечо, а потом обмяк, зарыдав в голос. Люциус ждал, пока тот выплачется: его теплые ладони гладили вздрагивающую мальчишечью спину, легонько щекотали чужую шею, а потом он по-отечески поцеловал Рабастана в лоб. — Поздравляю, ты пережил свои страхи и теперь от них свободен. Ты умница, Басти. Дать отпор не просто постороннему, а тому, кому сам же дал на себя права, — это по-настоящему непросто. Запомни это чувство. — Зачем Вы так со мной? — пробормотали ему в грудь. — Я хотел, чтобы ты понял. — Что Вам нельзя верить? — Что решаешь свою судьбу и жизнь прежде всего ты сам. Никто не отнимет у тебя твой ум, — палец Люциуса вновь заскользил по лбу мальчика, — твою наблюдательность, — палец переместился на щеку, — и все другие твои сильные и слабые стороны, — его узкая ладонь погладила Рабастана по волосам. — Зачем ты принимал их слова на свой счет? Зачем бледнел и мучился, давая повод над собой посмеяться? Ты ведь знаешь себя, узнал меня. Я ведь уже говорил, что ты достоин всего лучшего, — мягкая интонация окончательно успокоила мальчика и тот расслабился. — А Малфои, значит, лучшее? — Конечно, посмотри на меня, разве я не совершенство? Люциус затрепетал ресницами, гордо задрав подбородок. А Рабастан засмеялся, немного истерически, но с огоньком. — Прав был Джагсон, Вы — Дьявол. — Мне приятно, что ты тоже признаешь меня высшим существом, — делано капризничая, он смотрел, как Рабастан ему улыбается. — Знаешь, Басти, если бы я хотел причинить тебе вред, я бы просто оставил все как есть. Ты бы так всю жизнь и провел, будучи бессловесным приложением к брату. Тот серьёзно на него посмотрел. — Я знаю. — Лечи мне руку, цербер, — Люциус кивнул в сторону собственного кровоточащего плеча.*
Теперь его «хвост» состоял из трех школьников, вместо одного: из вредности и чувства противоречия Рабастан истово задружил с гриффиндорским дуэтом Кимберли — Шафик, забывая, что его покровитель именно эмоций и социальных контактов и хотел. Лестрейндж-младший активно поднимал религиозные темы в присутствии Люциуса и, сверкая глазами, просил маглорожденного «гриффа» поподробнее рассказать о Дьяволе. Взамен очень хитрые гриффиндорцы прозрачно намекали, что не помешало бы, в качестве ответной услуги, показать им какой-нибудь ритуал. Этот цирк доводил его до колик от подавленного смеха, и вечерами, анализируя прошедший день, он ржал как долоховские пегасы. Через две недели, наигравшись, Рабастан решил поставить точку, появившись перед своим юным наставником с библией в руках. Результат данной эскапады все же довел Люциуса до публичного и совершенно неприличного хохота. Лестрейндж же попал в осаду маглорожденных первокурсников с Хаффлпаффа, посчитавших, что вот он — нормальный человек, с которым можно обсудить сложные вопросы. Следом к Лестрейнджу пристал Лавгуд, с просьбой написать статью о религии, для школьного вестника, который они с Экриваном пытались запустить в этом году. Видимо, чтобы не опозориться, Рабастан с серьезным лицом согласился, очевидно решив играть свою роль до конца. Красного, истерически хохочущего и вытирающего счастливые слезы Люциуса в тайном переходе за гобеленом нашли шестикурсники, которые сначала решили его расколдовать, а когда не получилось попробовали тащить в больничное крыло. Спасла положение Ребекка. — Да он просто смеется, — как-то растерянно сказала девушка. — Малфои не смеются, это тебе кто хочешь скажет, — возразили ей. — Да вы сами посмотрите! — она неаристократично ткнула в него пальцем. Пришлось наследнику древнего рода успокаиваться. — Мисс МакКасл совершенно права, я просто не сдержался. Наш Рабастан подался в христианские проповедники и теперь вещает перед большим залом для младшекурсников и Лавгуда. Рейвенкловцы и слизеринцы, за исключением Ребекки, ушли глядеть на свежую сплетню. — Благодарю Вас, мисс, за мое спасение от больничной койки. — А я — Вас. Девушка сделала книксен, низко опуская голову. Люциус лишь удивленно приподнял брови. — Вы действительно много делаете для нас. Приглядываете за малышами, истово защищаете свой факультет во всех конфликтах, поддерживаете клуб Леви и ботанический проект Кима, подтягиваете отстающих из числа тех, кто не посещает наши особые занятия. Вы отстояли мою честь в период этих жутких домогательств, и теперь у меня довольно широкий выбор кандидатов в мужья, — в конце своей тирады Ребекка гордо вскинула подбородок. — Как сказал бы наш внезапный проповедник, я практически святой. Он улыбнулся, а Ребекка усмехнулась. — Слава Мерлину, нет. Вы в нужной степени жестоки, и я рада этому. Все сломанные на факультете и за его пределами кости имеют вполне четкую причину, а Стюарт, портивший пастораль, теперь предельно вежлив со всеми, вплоть до фестралов, впряженных в школьные кареты. — Я признателен за столь лестную оценку моих качеств и принимаю Вашу благодарность. Но уже поздно, и думаю, нам пора на занятия. Развеяв Темпус, он повернулся в сторону выхода из коридора. — Постойте... Ребекка протянула было руку, но не решилась удержать собеседника. Люциус выжидательно замер. — Бекка, не тяните. Ваши слова приятны, но небесцельны. Чего Вы хотите? — Моя семья планирует примкнуть к некоему Лорду Волдеморту, — она напряженно смотрела ему в глаза, — что мне делать? — А если я предложу бежать? — он пристально взглянул в ответ. — У меня — маленький брат. — Что ж, пойдёмте. Расскажете мне всю историю.*
Спустя четыре часа, отпустив после тщательного допроса мисс МакКасл, прочитав письмо от отца и найдя записи по разговору с Рабастаном, Люциус в компании последнего пил чай и думал. Давить на Абраксаса — призывая урезонить Риддла — бессмысленно, бешеные собаки дрессировке не поддаются. Только тонкий контроль, желательно издалека. Оградить молодежь от последствий притязаний их родителей на власть тоже не получится. Нужно что-то знаковое… Рабастан, заметив его состояние, осторожно поинтересовался. — Что Вас гложет, Люциус? — Я думаю про фейерверк. Тот растерялся. — Не бери в голову, это все глупости. Я, наверное, просто устал от суматохи. Облегчите ли Вы мое сердце, святой отец? — он игриво подмигнул собеседнику. — Кайтесь. Тот настолько высокомерно и снисходительно взмахнул рукой, что Люциус рассмеялся и потрепал Рабастана по волосам, смущая. — Растешь, малыш. Это было очень красиво. День был длинным, предлагаю продолжить наше общение завтра. Ты не против? — Нет, я тоже устал. Доброй ночи, Люциус. — Доброй ночи, Басти. Когда дверь за Лестрейнджем закрылась, он наложил запирающие чары и быстро написал ответ домой и еще пару писем, отправив Добби в качестве почтальона. Того уже везде знали, а совам Малфой давно не доверял. Но закончив с делами, он понял, что каких-то особых действий против окружения Темного Лорда совершать не будет. Ни Ребекка, ни ее семья не были особо ценны, Родольфуса он прижмет к ногтю чуть позже, а отец письмом получит всю информацию, что он может тому рассказать. Пока Риддл играет с маглами, а Дамблдор ждет поста директора, он решил остаться в прежнем ритме жизни.*
Вечер субботы Люциус провел в тупике Прядильщиков, велев Добби заранее усыпить буйного Тобиаса, чтобы не мешал разговору. — Миссис Снейп, через год Северус отправится в Хогвартс. Благодаря своему уму и старательности, Ваш сын неплохо подтянул знания о магическом мире, однако ребенку нужно систематическое обучение. Зелья и книги — это не все. — Я понимаю, — Эйлин смотрела на сына с затаенной тоской. — Вы хотите забрать его? Северус вскочил и уже открыл рот для протеста, но она положила пальцы тому на губы и мальчик замер, будто споткнувшись. — Нет, это будет не только жестоко по отношению к вам обоим, но и совершенно бесполезно. Вы так и планируете находиться здесь? — Люциус обвел комнату взглядом. Эйлин кивнула, искреннее непонимание и горечь на лице сына если и тронули ее, то показать это она не посчитала нужным. — Что ж, тогда у меня два условия нахождения Вашего сына здесь, — он заговорил довольно холодно и четко. — Первое, никаких побоев от этого человека, — он указал глазами на потолок. — Второе, Северус будет заниматься с приглашенными учителями. Я не против магловского образования в целом, однако у меня много вопросов к его нынешней школе. Выбирая между этим заведение и теми уроками, что дают юным магам, я предпочту второе. Потому каждый день Добби будет переносить Вашего сына в дом одного из педагогов ранним утром и возвращать после обеда. — Хорошо, я согласна. У меня будет только одна просьба. — Слушаю. — Прокляните моего мужа, чтобы он не смог даже подумать о причинении вреда сыну, иначе его не сдержать, — было видно, как крепко Эйлин сжала зубы, и без того тяжелая челюсть стала почти квадратной. — Вы понимаете, что это преступление, применение Империуса к маглу? Люциус с интересом наблюдал за ней. — Мне все равно, как Вы этого добьетесь, после я готова дать Обет о неразглашении. Тобиас больше не должен коснуться моего ребенка и пальцем. Защитите его. В этот момент в усталой, смирившейся, потрепанной жизнью женщине на миг проглянула та ведьма, которой она, без сомнения, была в юности. Сильная, яростная, завораживающая в своей некрасоте и душной темной магии ее древнего рода. Он впервые серьезно задумался, что же сломило ее, вынуждая день за днем влачить столь жалкое существование. Для Северуса такой облик матери тоже стал откровением, тот во все глаза уставился на нее, такую яркую сейчас. Люциус видел, с какой болезненной жадностью он впитывал этот миг, запоминая волшебницу, с которой тому так и не довелось познакомиться. Возможно, именно это горькое озарение однажды удержит Севера от безрадостной многолетней жертвы во имя несуществующей любви.