*
В первую ночь полной луны в доме стояла гробовая тишина, все электроприборы выключили еще вечером, а позже Лайелл как ответственный отец семейства дополнительно окружил дом чарами тишины. На закате Римус, морщась от горечи, выпил дымящееся зелье и отправился в специальную комнату, дожидаться ночи. Вскоре за этим и Хоуп уселась под дверью, замерев в тревожной надежде. Через четверть часа жуткий хруст и неприятные чавкающие звуки возвестили о начале превращения. Это было дико и жутко, но ее сыну больше не было больно, а потому она в очередной раз просто смирилась, как сделала это впервые больше десяти лет назад, принимая все магическое в своей жизни. — Лалли, началось! Лайелл быстро поднялся по лестнице и уставился на дверь в комнату. Ожидание тянуло жилы, но было слышно только дыхание двух человек. Хоуп не выдержала первой. — Римус, родной, как ты? За дверью вдруг заскулили. — Малыш, пожалуйста, сделай так, как вы договаривались с мистером Малфоем, — голос ее дрожал, окончания слов застревали в скованном спазмом горле. Лайелл почти не дышал, только стискивал до побелевших костяшек палочку. Раздалось шкрябанье, сначала чуть рваное, но с каждым разом все более уверенное. Их хитрый условный стук. Хоуп, в слезах, повернулась к нему. — Лалли, открывай! Но его вдруг сковал страх. А если это нам только кажется? Тогда, открыв дверь, мы сами выпустим кровожадного монстра, что убьет всех в округе. — А если… — Немедленно открой дверь, Лайелл! Там твой сын. Фраза ударила как пощечина, и он снял защитные чары, внутренне все равно содрогаясь от ужаса. Он и не знал, что настолько боится этих тварей, боится собственного ребенка. Все же он идиот. Дверь распахнулась, и в проем выглянул молоденький оборотень с прижатыми к голове ушами и совершенно по-дурацки поджатыми, как у динозавров из книжек, передними лапами. Хоуп расплакалась и потянулась к сыну, но тот отскочил вглубь помещения, нелепо запнувшись по дороге о стул. — Ну же, Римус, не бойся! Я тебя не съем. Лайелл рассмеялся, чувствуя себя все большим придурком. Его малыш боится их поранить, жена-магла уговаривает дать ей погладить мордочку, а он сам, у кого есть и сила, и магия — и вообще-то, именно он глава семьи — позорно трусится. Как все те, кто год за годом толкают оборотней на самое дно жизни. Как те, против кого он собрался бороться, сам от них, как оказалось, совсем не отличаясь. Он спрятал палочку в карман брюк и шагнул в комнату. — Иди к папе, Римус! Тебе нечего бояться. Зверь недоверчиво сжался, но, немного погодя, осторожно приблизился, цокая по полу непропорционально большими когтистыми лапами, и аккуратно боднул Лайелла лобастой головой в живот. Он неловко провел по шерсти между ушей, вызвав у оборотня тонкий скулеж, и обессиленно сел прямо там, где стоял, прижимая к себе плачущего ребенка в теле тихо воющего волка. — Милая, иди к нам. Будем обниматься.*
Утром, они всей семьей писали благодарственное письмо. Римус принес целый пергамент, исписанный с двух сторон, Хоуп приготовила какой-то французский пирог, а сам Лайелл уложился в две строчки:«Я благодарен и признаю Долг Жизни.
С уважением, Лайелл Люпин».
*
К вечеру пришел ответ:«Очень хотел бы поговорить со всеми вами лично, но в Хогвартсе скоро экзамены. У Римуса вышло чудесное письмо. Пирог великолепен миссис Люпин. Долг жизни принимаю.
С уважением, Люциус Абраксас Малфой».