I
«Сегодня... Почему? Может через неделю? или две… О чем я думаю? Как такое вообще можно допустить?.. Сходить и проведать его? Нет, папенька нынче вспыльчив и станет подозревать что-то, если прийти к нему без поводу, просто проведать его здоровье… Граф Пален обещал, что всё наладиться, но я уже из окна вижу их… солдат, фаворитов бабушки и всех тех, кто был как-то обижен папенькой. Некоторых я даже впервые вижу…» — так думал Александр Павлович, русский цесаревич и будущий император Александр I, вечером 11 марта *, когда Михайловский замок был уже почти полностью захвачен военными, которые были настроены серьезно. Это были озлобленные и невероятно жестокие люди, которым дай сейчас их императора в руки – они порвут его на части, что мокрого места и не останется. Александр отошел от окна и перевел дыхание. По всему телу его пробежала дрожь, то-ли от страха, то-ли от холода. Кажется, что в помещении еще холоднее, чем на улице. Ночная рубашка совсем не греет. Скоро уже рук и ног почувствовать будет невозможно… Но нельзя терять ни минуты, ноги сами ведут к нему. К государю. К отцу. К Павлу. От движений ноги еще больше ощущают холод. Каждый шаг – мука как физическая так и моральная. В мыслях Александр уже прозвал себя отцеубийцей и теперь осознание того, что его молчание сейчас может привести к крови, к потери самого значимого человека в жизни его – давили, словно его заперли в комнате, где стены медленно, но верно приближаются к нему и нет способа спастись. Сейчас Павел, узнав обо всём, может проклясть, убить на месте или промолчать и в любом случае правильно сделает, но это неизвестность и непредсказуемость реакции императора пугали. От всего дышать становиться почти невозможно. Каждый новый шаг раздавался эхом, которое, казалось, могло оглушить всех в замке. Каждый шаг был невыносим, будто ты ходишь не по полу, а по ножам и истекаешь кровью. С каждым шагом Александр становился бледнее, и когда уже почти дошел до комнаты Павла Александр стал бледен, как мел.II
Павел сидел в своей комнате в ночной рубашке. Он взглядом сверлил стену напротив, а руки незаметно дрожали. Мысли его переходили от обещания Палена до самого Палена, потом переходили к народу, затем к России и так по кругу, пока его не потревожили шаги, которые доносились из коридора. Это не могло не удивить, ведь он сам повелел всем спать и сейчас никто по коридорам расхаживать не мог. За дверью стали слышны голоса и отворив её в комнату вошла толпа озлобленных мужчин. Они вытолкнули из середины толпы одного беднягу и тот сказал Павлу, чтоб тот отрёкся от престола в пользу Александра. Павел хотел что-то сказать, но толпа замолчала и расступилась перед только что пришедшим Александром. Когда он подходил к комнате императора, то успел увидеть только то, как толпа вошла в комнату, и увидев стал бежать что есть сил, а сил было у него мало. Александр, подойдя к отцу, отвернулся от него и посмотрел на толпу. Он поправил волосы и выдавил из себя два слова: «Я сам». Мужчины начали возмущаться, но всё же вышли из комнаты и Александр, закрыв дверь на ключ за ними, повалился на пол и стал тихо скулить. Павел подбежал к нему, и подняв на ноги, усадил подле себя на кровать. Александр успокоился, но слов боле не находил. Он ждал, что Павел его о чём-то спросит, но тот тоже молчал. Спустя минуту Александр всë же начал разговор: — Я хотел… Отец, вы… вы больны и я очень волнуюсь, как за вас, так и за страну. Сейчас вы уже не в силах исполнять обязанности государя и… — слова его застряли в горле, но глубоко вздохнув он, словно что-то пропустив, сказал, — Вы должны подписать манифест и императором стану я… — пришлось очень потрудиться, чтобы сказать это. Но даже так у Александра не получилось сказать ему это в глаза из-за чего это выглядело очень паршиво. Лицо его побледнело, а зрачки, даже не обращая внимания на кромешную тьму, сузились. Его кидало то в жар, то в холод, а голова кружилась. Павел потупил взгляд, но продолжал смотреть на Александра. — Что?.. — прошептал он. «Нет, нет, нет, нет. Я сказал уже всё, что мог. На подробные объяснения у меня просто сил не хватит. Почему ты не можешь понять всё с первого раза? Почему это так сложно? С ума сошёл? Просто подпиши, черт бы тебя побрал. Я и сам этого не хочу.» — подумалось Александру. Но молчать сейчас нельзя, но и сказать сложно. От волнения Александр встал и начал быстро ходить из стороны в сторону что-то бубня себе под нос. «Бред, бред, бред, бред, бред… Такое просто невозможно объяснить. Не сейчас, не сейчас… Манифест… » — Просто подпишите! — всё ещё бормотание себе под нос. Но громче. Нет, не бормотание, а крик. Кажется, его слышали во всём замке, а эхо всё повторяет, повторяет… Ноги стали ватными и Александр рухнул посреди комнаты на колени. Он поднял взгляд в потолок и у него ручьём потекли слёзы. В темноте этого совсем не видно к счастью, но Павел хоть и не видел, но услышал резкое падение и быстро подбежал к Александру. — Саша.. Саша, что с тобой?.. — тихо спросил он. В ответ ему прозвучали лишь всхлипы, а потом к нему прижались и начали дрожать, — Ну полно, полно, — он погладил Александра по голове, но тот стал только сильнее дрожать. Синими от холода губами Александр всё же тихо-тихо говорит: — Надо.. п-подписать.. Можете ли?.. — руки, что секунду назад гладили по голове вдруг со спины сжали рубашку и оторвали от Павла. Александр пытался что-либо разглядеть, но резкая пощечина не позволила. — Могу ли? Могу ли!? Да как ты можешь мне такое говорить!? — закричал Павел, — Подписать? Мне эта власть Богом дана! Не отрекусь! — ещё громче. Александр только начал чувствовать уверенность, а сейчас её растоптали и зарыли. Он не знает что делать. От этого дрожь увеличилась и он начал реветь. «Какой же я жалкий…» — промелькнуло у него в голове и он стал реветь еще сильнее и громче. Павла это испугало, он никогда не видел сына таким беспомощным. Прежняя злость переросла в жалость и Павел вновь прижал к себе Александра. Тот только больше почувствовал себя ничтожеством. «Как можно нормального человека так быстро простить? Никак. Следовательно я — ничтожество, пустышка. Так низко было начать плакать, а теперь меня еще и утешают, хотя я это начал… Ну раз начал, то стоит и закончить. Но как? Я всё еще плачу? Жалкий, ничтожный…» — подумалось ему. Он утих и уже формировал у себя в голове просьбу, нет, мольбу, но дрожать не переставал.III
«Возмутительно! «Я сам!» Вот тебе и ручной Александр!» — из-за шума голосов ничего полноценного нельзя было разобрать. Гам раздавался эхом по всему замку не давая никому спокойно спать. Зубовы пытались взять всё в свои руки и всех успокоить, но получалось у них плохо. — Господа, это не разумно! Я уверен, что государь справиться! — прозвучал голос из толпы, что вызвало бурное обсуждение, и некоторые уже согласились, как вдруг из покоев Павла донесся ужасающий крик, который становился всё громче. Все бросились в двери, но она оказалась закрыта на ключ. Крики прекратились, но это никого не остановило и многие уже хотели предложить выломать дверь, но та отворилась. Оттуда вышел Александр с бледным лицом и красными глазами. В руках у него был манифест, который уже был подписан. Он передал его не видя кому и чуть не упал, но его придержали. Он оглянулся на всех и улыбнулся. Вдалеке стали слышны женские голоса. Александр обернулся туда, откуда они доносились. Оттуда к нему подбежали перепуганные Мария Федоровна и Елизавета Алексеевна. — Paulchen! Paulchen! ¹ — кричала Мария, расталкивая каждого, пытаясь пройти к покоям Павла, но тот сам оттуда вышел. Она бросилась к нему, обхватив его шею и начала дрожать. Павел её успокаивал, но смотрел на Александра, которого Елизавета взяла под руку и повела по лестнице к балкону, шепотом о чём-то с ним разговаривая. Оба они были напуганы, но Елизавета, кажется, была смелее Александра. Они вышли на балкон. Что сказал толпе Александр — не знал Павел, но заметил, что лицо Александра стало спокойнее и начало приобретать человеческий оттенок. Благословили Александра быстро. Когда же уже хотели отправиться в Зимний, то Александр упал в обморок. Заговорщики подхватили его и усадили в карету. К нему села Елизавета. Так они и уехали, а за ними и остальные. Павел становился бледен, как мел.