***
Рома не любил школу. Это гиблое место, которое для него не могло стать никаким magic city. Он никогда не влюблялся в учеников, не искал на переменах того самого человека, не проходил мимо его кабинета «случайно». Для него это было чем-то, что прошло мимо, не затронуло его. И он был сказочно рад этому. Потому что этот период даже звучит глупо, а выглядит еще хуже. Покровский проснулся ровно в семь часов утра. Ему удалось поспать несколько часов, чему он был несомненно рад. В любом случае, настроение было тоскливым, а холод окутывал все его тело вплоть до костей, вызывая только дрожь. Вставать с постели категорически не хотелось, но выбора не было. Рома поднялся и начал собираться, думая над тем, как пройдет очередной типичный день. На телефоне в очередной раз не было ни одного уведомления. Это не расстраивало, но оставляло каждый раз неприятный осадок. Пустоту. В рюкзак быстро погрузились учебники, а после он оказался поверх яркой ветровки у Ромы на плечах. Кеды были уже на ногах, ключи в руках, а наушники в ушах. Дома царила мертвая тишина, из-за чего уйти хотелось как можно скорее. Как будто затишье перед бурей, которое не предвещает ничего хорошего. Рома вышел из дома, накидывая капюшон ветровки на себя, чтобы не намочить волосы осенним дождем. Серые многоэтажки становились еще более серыми, а асфальт казался все грустнее и грустнее с каждой новой лужей на нем. В такую погоду идти куда-то особенно не хотелось. Рука Покровского закрывала электронку, чтобы на нее не попали капли дождя, а последние спокойные затяжки оставляли за собой хоть какое-то чувство умиротворения. Так или иначе, уже скоро он был в стенах школы. Перед раздевалкой толпилась куча школьников, которые недовольно толкались. Никому не хотелось находиться здесь, поэтому большинство лиц были угрюмыми и блеклыми. Пробившись к раздевалке, Рома повесил свою ветровку, и, засунув руки в карман толстовки, пошел на свой этаж, в надежде на то, что там будет спокойнее. Ему казалось, что в школе нет ни одного человека, с которым он мог бы прообщаться более десяти минут. Он не считал себя особенным, как делало большинство подростков в его возрасте, но и не считал других в этом месте лучше него. Он просто молчаливо ходил по коридорам, не привлекая внимания. Все его общение в стенах школы состояло в общении со Славой, либо же в кратких перебросках фразами в школьном туалете, когда на переменах все стоят вместе и обсуждают что-то, параллельно выпрашивая покурить у знакомых. Он был не против, потому что большинство из них знали его, а он их, но исключительно в рамках туалета. Дальше они оставались незнакомцами. Таковы правила школьного туалета. Не дальше и не ближе. Рома любил там находиться. Слушать новые сплетни, в которые он, кажется, никогда не будет вовлечен, наблюдать за ровестниками. И вот уже через несколько минут он сидел там на подоконнике вместе со Славой, а вокруг толпилась еще кучка подростков, которые курили, разговаривали и слушали, как бы не зашел учитель. Кто-то сидел на раковине, кто-то стоял, кто-то одиноко прятался в кабинках. Это и было той самой школьной атмосферой. Той атмосферой, которая не знакома ни одному иностранному школьнику. — Ты сегодня какой-то особенно унылый, — протянул Слава, наклонившись поближе. — Погода просто плохая, — пожал плечами Покровский, пытаясь отмахнуться, — голова болит. Потемкин протянул «понятно». Рома посмотрел на школьников, стоящих перед ними. Кажется, развивалась драка. Мальчик из их параллели, которого звали Андрей, явно нарывался на старшеклассника, которого Рома не знал. Он хотел узнать, в чем дело, и уже потянулся к Славе, но увидел, как одна из сторон ударяет кулаком по носу вторую. Он не успел сказать ни слова, лишь перевел свой взгляд обратно в их сторону, приоткрыв рот. Рома чувствовал боковым зрением, как Слава одним взглядом просит его не лезть. Покровский лишь убрал электронку в карман штанов, потому что понимал, что скоро на этот гул придет учитель. Он наблюдал за тем, как один из парней бил другого, кажется, не думая ни о чем. На его лице не было эмоций. Ничего. И пока второй пытался что-то сказать, первый даже не пытался слушать. Но никто и не пытался их разъединить. Все были слишком сонными и всем было слишком насрать. Обычное дело. И вот, стук каблуков, открытая дверь, и учительница бежит разнимать учеников. Он выводит их из туалета, а после поворачивается и смотрит на Рому и Славу. — Не сидите на подоконниках, — почти равнодушно говорит она. Они одновременно кивают и спрыгивают на пол, а после улыбаются этой сихронности. Ждут, пока она выйдет и закроет дверь, а после садятся обратно. — Никогда не понимал, нахуя это запрещать, — недовольно протянул Рома, достав электронку обратно, — мне на полу сидеть надо что-ли? — Видимо расчет на то, что они могут сломаться. — Переклеят изолентой и будет нормально. Всегда так было, что изменилось? Слава ничего не ответил, лишь туманно улыбнулся. Потянулся, чтобы сделать затяжку с рук Ромы, а после вновь слез с подоконника. Одновременно с этим действием назойливо и ужасно громко сработал звонок. Покровский слез за ним.***
— Можно выйти? — Поднял руку Рома. — Быстрее только, — недовольно ответила ему учительница по русскому. Покровский кивнул и быстро вышел из класса, устало спрятав руки в карманы. В темном коридоре царила тишина, лишь из нескольких классов слышались недовольные голоса учителей. По пути в туалет Рома увидел, как перед ним стоит и пьет один из участников недавнего проишествия. Но он решил просто не обращать внимания и остаться не при деле. Его всегда привлекали те люди, которые могут отстаивать свое мнение. Но ровно с той же силой он ненавидел тех, кто считает разумным причинять кому-то вред из-за того, что их мнения не сошлись. Поэтому единственное, что он мог сделать в этой школьной тишине, находясь наедине с таким человеком, так это пройти мимо него, кинув недовольный взгляд. В школьном туалете в такое время была невероятная атмосфера. В темном помещении единственным, что служило источником света, являлось окно. Но из-за дождливой погоды и оно не справлялось. Благодаря тишине каждый шаг, каждый вздох подхватывало эхо, из-за чего совершать любое действие можно было лишь с отдельным трепетом и страхом того, что ты делаешь это слишком громко. Свежий воздух шел из приоткрытого окна, пах дождем и холодом, отчего хотелось лишь расствориться в этом месте, остаться там навсегда. Рома сел на подоконник и достал из кармана сигарету с зажигалкой, которые взял у Славы. Это было намного лучше, чем электронки. Он поджег ее и затянулся, обхватив ее покусанными в кровь губами. Прикрыл глаза, наслаждаясь процессом и надеясь, что в случае чего успеет выбросить сигарету в окно или за батарею. И даже если нет, то просто придумает что-то. Он слышал, как чьи-то шаги приближаются к туалету, но понимал, что это наверняка очередной ученик. На его душе было спокойствие и полное равнодушие, он лишь продолжал курить. Рома повернул голову и посмотрел на дверь. Высокий старшеклассник с волосами цвета костей и, казалось бы, слишком идеально выточенными чертами лица, закрыл за собой дверь и прошел к раковинам. — Не боишься, что увидят? — спросил он, включив воду. — Нет, — равнодушно ответил Покровский. Он не хотел продолжать разговор. — Если я расскажу? — продолжал ученик, мо’я руки. Рома не ответил, просто пожал плечами. Он знал, что не расскажет. Никто не рассказывает. Юноша улыбнулся, выключил воду, вытер руки и, перед этим посмотрев в свое отражение, вышел из туалета. Покровский потушил сигарету и бросил ее в унитаз, после чего смыл. Он тоже подошел помыть руки. Что угодно, лишь бы не возвращаться в кабинет. Казалось, что торчал он тут бесконечно много времени, но на самом деле — не больше пяти минут. Он понимал, что как только вернется в класс, все опять станет нервным, шумным и неприятным. Ему это не нравилось. Он уперся руками в холодную раковину и посмотрел в свое отражение. Худое лицо мертвого цвета разукрашивало новое яркое пятно: кровь сочилась из носа медленно, но упорно. Рома несколько секунд смотрел на это, любовался красным оттенком, который скрасил его лицо, добавил чего-то нового и живого. Но все же пришлось собраться и умыться, а после подождать, пока кровь перестанет так целеустремленно течь. У него никогда не текла кровь из носа. Он не хотел приписывать этому явлению что-то загадочно-мистическое, но все же взял себе на карандаш такой сюрприз от организма. И все же он решил, что лучше всего было бы вернуться в класс и переключиться на что-то другое в надежде на то, что он не болен смертельной болезнью и его организм не умирает медленно.***
После семи уроков улица кажется лучшим местом на земле. Даже при плохой погоде единственное, о чем мечтал Рома, — расствориться в улицах города, гулять до ночи и убивать время где угодно, но не дома. Он ненавидел даже сам факт того, что кто-то продолжает гнить по квартирам в свободеое время, когда есть так много всего, что еще можно увидеть. Даже если это просто старая детская площадка, крыши домов и гаражи. Около школы толпилось куча компаний подростков, которые обсуждали прошедший учебный день и разговаривали о ненужных мелочах. Рома и Слава держали путь в магазин и на ближайшую детскую площадку — пить пиво, купленное по подделанному паспорту, и курить сигареты, расслабляясь. Лучшее взаимопонимание выражалось именно в таких прогулках. Для них это было святой традицией, которой они не могли пренебрегать. Усевшись на качели и открыв «Эссу», начался продолжительный и такой отстраненный от всего мира диалог. Обо всем подряд, лишь бы не о главном. Рома рассказал о том, что было в туалете, а в ответ получил скептический взгляд. — Он с ебанцой какой-то. Я никогда его до этого не видел, но, мне кажется, скоро он будет нагибать половину школы. Явно неуравновешенный чел, — пожал плечами Слава. — Мне кажется, все не так плохо. Когда мы были одни, он выглядел не так неадекватно, как на людях. И я его понимаю. Мы же не знаем всей ситуации, может Андрей заслужил своего разъебанного носа. — Влюбился что-ли? — улыбнулся Потемкин, поправляя волосы. — Нет. Я не отрицаю, что он странный, просто не делаю поспешных выводов. Слава ничего не ответил, лишь перевел свой взгляд на бутылку с пивом и продолжил улыбаться. Его улыбка всегда была туманной и вечно грустной, как будто действительно радостно улыбаться он не умел. Лишь мрачно и тоскливо. Вероятно, это действительно так — никто не научил его улыбаться весело и счастливо. Оба подростка ушли в свои мысли, медленно покачиваясь на качелях и думая каждый о своем. Даже дома Покровского не отпускало чувство тошноты и боли в животе, которое сопровождалось трясущимися руками. Он не мог никак оправдать это, но и рассказывать никому не хотел. Даже Славе. Рома боялся, что в этом виноват он сам, и, когда ему скажут об этом, то начнут говорить о том, какой он дурак. Он не хотел опять был в чем-то виноват. В тихом доме не было никого, кроме его самого. Отец снова работал, а значит подростку предоставлялась полная свобода от вечных обвинений и ругательств, упреков и споров. И даже если бы этого всего не было, то ему все равно не нравилось бы находиться в четырех стенах собственной квартиры. Потому что в ней все еще царил мертвый запах и атмосфера, с которой он не мог справиться. Рома упал на свою кровать, закрыв дверь в комнату на замок. Спать хотелось ужасно, а организм буквально погибал от такого маленького количества часов сна. По окну вспыльчиво тарабанил дождь, не желая успокаиваться, но звук этот был ужасно приятен. Покровский запустил руку в отверстие между матрасом и кроватью и достал пачку таблеток «Триган-Д». Засыпать под ними было особенно приятно. Яркие сны, в которых хоть все и странно, но он счастлив. После нескольких таблеток Рома закрыл глаза, убирая пачку обратно. Его тело медленно начинало жить своей жизнью, руки приятно дрожали, а веки становились все тяжелее. Он почувствовал, как усталость еще сильнее навалилась на него. Последнее, что он смог услышать перед погружением в сон — крик детей во дворе и марафон вибраций на телефоне.