Убивая Темного Лорда

Приют Вула, 1934 год. Ему было восемь лет, когда он впервые увидел ее: темноволосую кудрявую девочку с большими агатово-черными глазами. Все сиротские дети оборачивались ей вслед, косясь, украдкой называли ненормальной. Боялись, что проклянет, опасались, потому что чувствовали — она была другой, такой же странной, как и тот нелюдимый мальчик Том Реддл. Она держалась отчужденно. Оказавшись в приюте, бродила по его коридорам самым настоящим призраком, неприкаянной душой, что-то постоянно нашептывая себе под нос и дёргая за нитку свой странный кулон-амулет — старую пуговицу от мужского пальто. Она, казалось, не искала ни дружбы, ни вражды. И вовсе не тяготилась своим одиночеством. Они познакомились несколькими месяцами позже, когда всегда тихая и нелюдимая девочка неожиданно проявила себя. Она спасла Тома Реддла от старших хулиганов, бесстрашно и совершенно безрассудно вклинившись в драку. — Э-эй, найдите себе равного! — крикнула она спинам хулиганов. Круг мальчишек слегка разомкнулся, и теперь девочка увидела того, над кем они издевались — это был худощавый мальчик, скрючившийся на земле, в попытке защитить голову и живот. Все его руки и ноги были ободраны, кое-где на ранах проступила кровь. Весь его вид вызывал жалость и сочувствие, но взгляд… Взгляд темно-синих, как арктическиое море, глаз, был полон превосходства и холоден, как лед. Его взгляд был бездной, безжизненной и жуткой, завораживающей. Глаза мальчика не выражали ничего: ни боль, ни злость, ни раздражение. Только всепоглощающую пустоту. Девочка передернула плечами, ощутив как от этого взгляда у нее по спине пробежал озноб. — Пошла прочь, малявка, не то и тебе достанется. — сплюнул на землю самый старший из задир — ему было около тринадцати, но телосложением он вышел гораздо крупнее. — О-отойдите от него, — девочка предусмотрительно сделала шаг назад, но не ушла. Лежавший на земле мальчик, поняв, что внимание хулиганов отвлечено появлением неожиданной спасительницы, бесшумно, но с явным трудом поднялся на ноги. — Ну что, парни, покажем этой девке, что не стоит лезть в мужские разборки? Другие мальчики активно заголосили. — Семеро на одного — это не есть совсем по-мужски. — справедливо возразила девочка. — Бей немку поганую, парни! Не успели они сделать и шаг, как девочка пронзительно закричала, будто ее уже начали бить. Привлеченные шумом дети прибежали на пустырь за приютом, чтобы посмотреть на драку. Кто-то из них догадался позвать воспитательницу. Когда она пришла, мальчика с ледяными глазами уже не было. Воспитательница разогнала драчливых мальчишек, а сама девочка в суматохе скрылась из виду. Взгляд, которым ее одарил старший из хулиганов, не сулил ничего хорошего, но был не страшнее того, каким смотрел на нее темноволосый мальчик. Она нашла его на скамье за хозяйственной пристройкой. — Ты быть в порядке? Мальчик поднял на нее холодный взгляд и скривился, услышав явственный немецкий акцент в ее неправильной английской речи. — Не твое дело. — Иногда не есть стыдно просить помощи. — Я тебя ни о чем не просил. — Я знаю, я сама помочь. — Мне не нужна помощь. — прорычал Том. — Уходи. — Так ли ты быть уверен? — она указала пальцем на его синяки, разбитые колени и рассеченную скулу из которой сочилась кровь. Мальчик равнодушно посмотрел на свои раны и ничего не ответил, однако девочка приняла это за молчаливое согласие и отошла к ограде приюта, где росли какие-то растения. Она нарвала подорожник, измельчив его до мелких зеленоватых кусочков и полученный сок осторожно нанесла на рассеченную скулу. Том волчьими глазами следил за ее действиями, пальцы нервно складывались в кулак — он был готов в любой момент ударить, заметив лишь намек на издевку, и не посмотрит, что перед ним девчонка. Ее касания были мягкими, а от тонких пальцев шло тепло, не обжигающе, а нежное и лёгкое, почти невесомое, как птичье перо. Только спустя время Том догадался, что она лечила его магией, неосознанно черпая ее крупицы из природы и вкладывая в нее искреннее желание помочь. — Ну вот и всё, — она улыбается, обнажая ряд кривеньких молочных зубов. — Я Доротея Дамрау, можно просто Дора. А ты? Улыбка её искрення и веселая, а ещё ужасно заразительная. Губы Тома едва ли могут сложиться в такую же улыбку, которая ни разу не появлялась на его лице, а потому он просто дёргает уголком рта в намеке на дружелюбие и благодарность. — Я Том Реддл. И спустя время, покатав это слово на языке, будто раздумывая, уместно ли его произнести, достойна ли та, к которой оно будет обращено, все же добавляет: — Спасибо. — Не за что. Тому нередко перепадало от старших хулиганов. И горький опыт его научил платить той же монетой. Том всегда жестоко мстил своим обидчикам, с каким-то мрачным удовлетворением и затаенным садистским наслаждением упивался их болью и беспомощностью перед его силой. Месть его была коварна, не знала срока давности, всегда подавалась холодной и отличалась своей безжалостностью. Как бы ни было кровожадно, зато действенно: у обидчиков раз и навсегда отпадало желание строить козни Тому Реддлу. Приютские крысята понимали только силу. Том никаких иллюзий в отношении этого гнилого варварского мира не питал и понимал, что любые долги нужно отдавать — «услуга за услугу», а быть должным Том не любил. И потому стал выжидать, когда же Дора, спасшая его от хулиганов, потребует что-то взамен. Но шли дни, недели и месяцы, а маленькая ведьма ничего у него не просила. Доротея мало что рассказывала о себе и своей семье, не помнила ли или предпочитала не делиться, сохранив свои тайны в самых дальних уголках сердца, позволив им стать незаметными, потускневшими под пылью прошедших лет. Из тех крупиц, что Тому удалось узнать, Доротея была немецкой еврейкой бежавшей сначала из Германии, а затем и из Франции вместе со своей няней. После прибытия в Англию, няня скоропостижно скончалась, оставив воспитанницу без средств к существованию. Так домашняя девочка оказалась одна, никому ненужная, выкинутая из роскоши на обочину жизни, голодным оборванцем скитаясь по равнодушно серым улицам Лондона, пока кто-то из сердобольных взрослых не отдал ее в приют. Уже много позже Дора призналась, что поначалу даже помышляла сбежать. Магловский приют маленькой ведьме казался страшнее Азкабана. Но цена свободы на улице оказалась слишком высока и не по карману: Дора, чье раннее детство прошло в смутном и блаженном неведении бед, была уверена, что не принадлежит к той кремниевой породе людей, что готовы рвать глотки, чтобы выжить. В приюте же была относительная стабильность. А ещё там был Том, к которому Дора неожиданно сильно успела привязаться.

***

Англия, 1950 год Шаги в ветхом, старом коттедже, стоящем на перекрёстке морских ветров, отдавались непривычной гулкостью. В тёмных провалах распахнутых окон подобно призракам колыхалась белая тюль, терзаемая порывами осеннего ветра, она почти горизонтально подлетала над полом. Входная дверь была закрыта и признаков взлома на ней не наблюдалось, однако Том был настороже. Палочка из рукава мантии легко скользнула к нему в ладонь, посылая приятное тепло в руку. Сквозняки гуляли по коридорами и уныло завывали в дымоходной трубе. Том, питая какую-то робкую надежду, просканировал помещение на наличие следов магии, которые бы указали на то, что здесь недавно мог кто-то быть. Непривычная пустота отозвалась болью где-то в районе сердца. Реддл чувствовал, что руки начинают холодеть от странного предчувствия, словно кровь в венах постепенно заменял жидкий азот. Том дошёл до лестницы, ведущей на второй этаж, как вдруг позади него в конце коридора раздался грохот. Реддл вскинул палочку, направляя ее кончик в сторону источника шума, и требовательно крикнул: — Покажись. Ответа не последовало, и Реддл, теряя остатки самообладания, в несколько стремительных шагов дошёл до кухни, откуда шёл звук и уставился на опрокинутые со стола чашки. Виновницей шума оказалась министерская сипуха, влетевшая в дом через распахнутое окно. На столе рядом с ней лежало письмо с чёрной печатью. Сердце Тома пропустило удар. Послания с чёрными печатями никогда не приносили хороших вестей. Сипуха равнодушно ухнула и, взмахнув мощными крыльями, вылетела в окно. Том, чувствуя, как все замирает, замерзает внутри него, медленно подошёл к столу и кончиками пальцев коснулся шершавой бумаги, словно та могла быть отравленной. «Мистеру Томасу Марволо Реддлу. Белый коттедж у моря, графство Кент, Великобритания.» Снизу стоял адрес Министерства Магии и эмблема Аврората. Реддл рассеянно повертел в руках письмо, просканировал его на наличие зловредных проклятий и подлинность, но магия не выявила ничего, что указывало бы на обман. Разозлившись на собственную мнительность, Том резким взмахом палочки вскрыл конверт и начал читать. В письме говорилось, что вчера, второго октября, при выполнении задания погибла его, Тома, супруга — аврор Доротея Реддл. В письме сообщалось, что ее тело так и не было найдено. Хоронить было некого, однако чудом уцелело кое-что из личных вещей аврора. Эти вещи Министерство обещало прислать вместе со своим сотрудником. В конце письма сухо добавлялось, что Министерство искренне соболезнует утрате мистера Реддла и готово оказать посильную помощь, если таковая будет необходима и так далее, и тому подобное… Окна в доме с оглушительным треском лопнули и мелкими бесцветными осколками усеяли всю территорию вокруг. Ветер усилился, с яростным воплем проносясь по коридорам и срывая занавески вместе карнизом. Хлопали двери, натужно скрепя старыми петлями, падали стулья и кресла, слетали мелкие предметы со всех горизонтальных поверхностей. Том, словно обратившийся в каменную статую, стоял посреди этого хаоса, будто и вовсе не замечая, как магия мощными бурлящими потоками вихрится вокруг него. Он стоял в этом коконе, равнодушно наблюдая, как под его багровым взглядом плавится печать и сгорает, чернея, бумага, серым пеплом оседая на пол. Его отрезвляет громкий стук в дверь. Реддл хищно улыбается. Сейчас он убьёт любого, кто посмел потревожить его. На пороге стоит какой-то юнец. От кровожадной расправы Тома останавливает только то, что этот мальчик — из министерских, а Реддл пока не готов бросить вызов продажному министру и его своре. Приглядевшись повнимательнее, Том понимает, что мальчик не просто из министерских, а из Аврората. И этот аврор будет обязан рассказать ему все. Том милостиво разрешает ему войти в дом. Мальчик, на вид чуть моложе самого Тома, нервно теребит край мантии и оглядывает разрушенную гостиную, устремляя сочувственный взгляд на Реддла. Том с трудом удерживает бесстрастное лицо. Этот аврор то ли идиот, то ли новичок, чтобы понять, что его жалость Реддлу омерзительна. — Мистер Реддл, я… я сочувствую вашему горю. Дора была моим хорошим другом, мы вместе с ней были на том задании… Аврор рассказал, как они с отрядом из пяти магов выслеживали группу недобитых приспешников Гриндевальда. Он сказал, что это была ловушка — в Министерстве оказался кто-то из сторонников побеждённого Темного Лорда, который повёл их по ложному следу. Аврор говорил, что они дали бой темным магам где-то в лесах Шотландии и что жертв могло бы быть больше, но Дора отвлекла приспешников Гриндевальда, пока один из них не вызвал Адское пламя. Дора сконцентрировала его смертоносный напор на себя и сдерживала так долго, как могла, давая возможность своим друзьям уйти с поля сражения. Она спасла остальных, сгорев заживо в вихре огня вместе с темными магами. Уходя, аврор передал Тому вещи его супруги: стандартную справку о гибели аврора и ее амулет, который не мог работать по определению — это была простая пуговица с пальто её отца, которая была с ней с самого детства. Том провел большим пальцем по тонким звеньям порвавшейся цепочки и оплавившемуся цветочному рисунку на серебряной пуговице. Дора не расставалась с этой дурацкой вещицей никогда: с самого раннего детства она была при ней, она ее не выбросила, не потеряла и не продала, а хранила, носила на груди под одеждой, как иные носят нательный крестик. И то, что Том держал сейчас в руках эту дорогую сердцу его супруги вещь, лишь явственнее показывало ее отсутствие. Он сжал кулак. Белый ветхий коттедж, повинуясь чужой воле, разлетается на мелкие щепки. Это похоже на взрыв в замедленной съемке: обломки, доски, камень все замирает в сфере, удерживающей их внутри, а потом начинает закручиваться с немыслимой скоростью. Магия зверствует и лютует: управляемый вихрь ревет раненным зверем и устремляется ввысь к облакам. Воздух, словно наэлектризованный, искрится магией — дикой и злой, земля идет дрожью, а вековые дубы склоняют свои могучие кроны к земле. Это рукотворное торнадо вполне могли видеть маглы, жившие в деревне неподалеку, но Тому Реддлу плевать. Когда первые шок и неверие проходят, оставляя после себя всепоглощающую пустоту, вихрь постепенно опадает, так и не дотянувшись до облаков. Том стоит посреди разрушенного собственноручно места, которое еще час назад называл домом. Он чувствует как от сильного магического выброса у него трясутся руки, а на лбу выступает испарина. Такой вихрь из миллиона обломков был подобен адскому пламени, и удерживать его было крайне трудно и требовало большой концентрации, и теперь затраченные усилия вылились в страшную усталость. Но это все было таким ничтожным по сравнению с сердцем, разлетевшимся на тысячи осколков. В погоне за собственным бессмертием он и забыл, что супруга его была по-прежнему смертна и не ведала даже о половине дел, которыми он занимался. Том сухо улыбнулся, он и не думал, что способен еще что-то чувствовать. Выйдя из круга обломков, Реддл равнодушно оглядел место, что было когда-то для них домом. И также хладнокровно направил на остатки каркаса свою палочку. Земля вспыхнула, и яркое пламя заметалось, пожирая деревянные щепки. Том стоял и смотрел на то, как огонь уничтожает все, что было ему когда-то дорого, осознавая, что он дорожил не местом, а воспоминаниями, которое оно хранило. Но воспоминания, будь они прокляты, никуда не денутся — Том знал это, потому что его память была безупречна. Пламя постепенно догорает, и Реддл разворачивается, чтобы аппарировать отсюда, как неожиданно его окликают. Он оборачивается и видит неподалеку магловскую семью фермеров с телегой, запряженной старой клячей. Отец семейства спускается с повозки и грузно идет к Тому. — Сэр, вам не нужна помощь? Мы проезжали неподалеку и заметили огонь. Том оглядывается за его спину. В повозке остались женщина с маленькой девочкой, которая жмется к матери и нерешительно поглядывает на незнакомца своими черными большими глазами. Совсем как у нее. Он мотает головой и решительно отгоняет воспоминание. Мало ли в этом мире черноглазых девчонок? Теперь на каждом шагу ему что, будет мерещиться она? Нет, он не позволит этого. — Пошел прочь, магл. — отмахивается он от фермера. — Эй, парень, выбирай выражения… — Авада Кедавра! — истерично кричит Том. Зеленая вспышка смертельного заклятия, и магл падает замертво на землю. Том слышит вскрик — это жена фермера. Он переводит взгляд с мертвого тела на повозку. Ах да, свидетели ему ни к чему. Он приближается неторопливо, зная, что никуда эти жалкие маглы от него не денутся. Беспечно поигрывает в руках палочкой, та, чувствуя настрой хозяина, нетерпеливо нагревается в пальцах и выбрасывает сноп искр. Реддл направляет ее на женщину, закрывающую собой ребенка. Черствую душу Тома Реддла не трогает подобная картина. Зеленый луч пронзает грудь женщины, и она падает, а глазах, удивленных и испуганных, отражается как в зеркале серое небо. Том смотрит на девочку. Схожесть с его супругой действительно есть, как бы он не хотел видеть обратное. Девочка кричит от страха и заливается слезами, и ее лицо покрывается некрасивыми красными пятнами. Том не к месту вдруг припоминает, что Дора хотела большую семью и детей, и тут же морщится. Он бы не выдержал этого мерзкого плача. — Немедленно угомонись, магла. — холодно приказывает Реддл, и девочка послушно замолкает. И смотрит на него все такими же испуганными черными глазами. Что-то в ней было такое… Что не давало ему поднять палочку и убить ее. — Как твое имя, магла? — Дора Джонс, — несмело отвечает девочка. Проклятье! Том раздраженно вздыхает и опускает палочку. — Уходи. Пошла прочь, пока я не передумал. Девочка спрыгивает с тележки и несется прочь, как можно дальше и быстрее от убийцы ее родителей. В спину ей летит Обливиэйт.

***

После смерти Доры Том шутит злее обычного, его ядовитые насмешки превращаются в острые кинжалы, пересекающие грань дозволенного, приемлемого, из шуток превращаясь в оскорбительные унижения. После смерти Доры Том пытает своих врагов больше обычного. Он истязает и мучает с каким-то садистским удовольствием и мрачным наслаждением. Жажда крови — отрава сладостней вина. Власть, могущество и вседозволенность с каждым ударом пульса бьёт в голову сильнее хмеля. Нищий полукровка, единственное богатство которого — имя своего рода, чье былое могущество покрылось пылью веков. Убитый горем, ломающим ребра изнутри, Том окончательно теряет остатки своего благоразумия в этой нескончаемой веренице пыток и убийств. Его юношеские черты растворяются с красивого лица, кожа бледнеет и трескается — сквозь нее теперь видны темные нити вен. Глаза наливаются багряным винно-вишневым блеском злобы и безумия. О Доре он почти не вспоминает, потому что каждое воспоминание приносит боль: сердце ядовитой коброй вцепляется в хлипкие прутья ребер и впрыскивает смертоносный яд памяти в вены. Он не вспоминает о Доре потому что она — часть той жизни, с которой он распрощался навсегда. Свою жену горячо любил Том Реддл, Волдеморт же её горячо ненавидит. Вспоминает о ней Темный Лорд лишь однажды, когда оказывается в захваченных его верными слугами архивах Министерства. На секунду у него возникает желание восстановить справедливость — после гибели, Дора не получила ни почестей, ни похорон: Министерство стерло все упоминания о храбром мракоборце. Словно было в ее биографии что-то очень темное, бросающее тень на идеальную репутацию Министерства Магии и его сотрудников. Волдеморт стоит посреди архивов поверженного Аврората, и эта мысль, так внезапно посетившая его, острым клинком проходит по незаживающим вечно гноящимся ранам. Та часть Волдеморта, что он старательно прятал в себе, подавлял, вдруг неожиданно подняла голову. Том Реддл хочет если не справедливости, то хотя бы мести: имя ее, стертое по эгоистичному, лицемерному желанию министерских бюрократов должно быть восстановлено. И не просто восстановлено, а восславлено, со всеми почестями, пусть и посмертными. Волдеморт душит эту мысль на корню, истребляет этот мимолётный порыв: она мертва, канула в небытие, значит так тому и быть. Если всплывёт ее имя, воскреснут и подробности их отношений, их личная жизнь станет предметом пересудов, козырем против непобедимого безжалостного Темного Лорда. Эта карта, в умелых руках разыгранная, может доставить немало неприятностей. Нет смысла воскрешать покойников. Темный Лорд покинул архивы, ничего не став менять. Он забывает о ней на долгие десятилетия вперёд.