***
Поместье Реддлов, 1995 год. — Мой Лорд, — Барти склонился над обшарпанным креслом так низко, что едва не уткнулся лбом в его подлокотник. Жест — раболепский и унизительный, однако Крауч, ставивший собственное достоинство лишь на полступени ниже безграничной преданности Темному Лорду, показал этим действием свою верность, не опустившись до трусоватого преклонения. — Встань и рассказывай, — приказал холодный голос сидевшего в кресле. — Мой Лорд, — Барти поднял голову, но с колен не встал, чтобы иметь возможность видеть лицо своего повелителя. — С декабря в замке появился аврор. Она занимает должность помощника преподавателя ЗОТИ. — Зачем Дамблдору в школе авроры? Тебя в чем-то подозревают, Крауч? — вкрадчиво поинтересовался голос. Из темного тряпья выглянуло лицо, похожее на старое сгнившее яблоко, а глаза, холодные и жестокие, никак не вязавшиеся с самим существом в коконе, внимательно посмотрели на коленопреклонного Крауча. Барти выдержал взгляд Темного Лорда, однако предательская дрожь сковала его спину и плечи. — Я не думаю, мой Лорд, девчонка появилась в середине учебного года, причем, буквально свалившись с неба. Ее нашли в окрестностях Хогсмида, едва живую, в подпаленной аврорской мантии. Она несла какую-то чушь про сообщников Гриндевальда и настаивала на том, что необходимо все сообщить Тесею Скамандеру — главе британского аврората, который лет сорок уже как в отставке. Случай удалось замять, ее представили как дочь близких друзей Дамблдора и предоставили работу в Хогвартсе. Но мне удалось втереться к ней в доверие и узнать больше… — оскалился Барти в ожидании похвалы. — Ее имя? Волдеморт, насколько позволяли силы, подался вперед. Неужели после стольких лет бесплодных поисков он, наконец, узнает ответы на свои вопросы? — Дора Грин. Черное сердце пропустило удар и вдруг забилось с новой силой. Волдеморт сложил все свое удивление, отчаяние, скорбь и робкую надежду в один короткий рваный выдох. Дора? Звук первого слога ее имени был долгим, гулким и густым, второй же звонко рычал и выстреливал, как из пулемета. Ее полное имя Доротея — приятно каталось во рту, отдавая терпким сладковатым вкусом и истинно аристократическим благозвучием. Доротеей она представлялась редко, как и была ею, чаще всего она — Дора, по обращению и по характеру. Под изнанкой век вспыхнул образ черноглазой любознательной девчонки, она веселилась и смех ее был звонким и рассыпчатым, она грустила и грусть ее томной и задумчивой. Вся такая разная, нескладная, составленная словно из тонких граней разбитого разноцветного стекла. Над псевдонимом Волдеморт даже усмехнулся — таким обрубком от отцовской фамилии Дора пользовалась, когда не желала раскрывать своего настоящего имени. — Опиши ее. — Невысокая, худощавая… — Не внешность, идиот. — резко перебил его Темный Лорд. — Личин — бесчисленное множество. Я хочу знать ее характер, боевые навыки, слабости. А лучше, покажи мне ее… Барти подчинился, открывая свое сознание. Перед глазами Волдеморта замелькали в строгом порядке все эпизоды, моменты и сцены, даже самые незначительные, с участием Доры Грин. Мозг Барти был похож на упорядоченную картотеку, что обоим было только на руку: Волдеморту облегчало поиск, Краучу — дискомфорт от вторжения. Темный Лорд с жадностью просматривал каждую деталь, анализируя, сравнивая, сопоставляя. Девчонка, как две капли воды похожая на Дору, шутила, спорила, язвила с набитым ртом, нахально поддразнивала, юлила, улыбалась, так, как умела лишь она одна, тепло и искренне — этому отвратительному мальчишке Поттеру, Краучу, Дамблдору, да всем вокруг, только не ему. И смеялась, смеялась, пока он гнил здесь, обессиленный, дряхлый, полный амбиций и ненависти, в этой тщедушной, жалкой телесной оболочке. Волдеморт выскользнул из сознания Крауча. Ярость разливалась жгучим кипящим ядом по венам. Девчонка — один в один, как покойница Дора Реддл. В ней все: внешность, характер, походка, мимика, жесты, выговор. Но все это может оказаться шелухой, красивой конфетной оберткой, скрывающей под своей личиной совершенно другого человека. Вероятность того, что Дора могла спастись из этого огненного рукотворного ада, выжить, вернуться — была, но мизерная. За эти годы, проведенные в агонии терзаний, со временем превратившихся в тупую ноющую боль, Темный Лорд не жалел ни времени, ни сил на разгадку ее исчезновения. И вот сейчас, когда эта разгадка была так близка, он не позволит себе упустить ее. Если окажется, что Дора Грин и Дора Реддл — два разных человека, то он все равно поймает девчонку и будет пытать ее до тех пор, пока от криков ее боли не успокоится душа, будет пытать ее простому потому, что черноглазой ведьме не повезло иметь такую же заразительную нежную улыбку, как у той, что была давно мертва. Отпустив Крауча, Волдеморт уставился на тлеющий равнодушно камин. На самом деле ему было все равно — она это или нет. Лжец. Вновь безжалостно вскрытая рана в груди болела нестерпимо. Волдеморт слабым жестом руки отпускает Барти Крауча, желая остаться наедине. Ему необходимо было подумать.***
Хогвартс, 1995 год. Давно уже перевалило заполночь, однако мне не спалось. Я отодвинула тяжёлый изумрудный, — изумрудный? — полог кровати и встала. Ноги коснулись мягкого ворса ковра. Серебристый свет луны бархатно стекал по креслам, тумбочкам и задернутым пологам других кроватей и рассеивался в складках. Выйдя в коридор, я окунулась в ночную прохладу. Температура между комнатой и каменным коридором ощутимо отличалась: согревающие чары в подземельях необходимо было обновлять каждые несколько часов, а ночью этим, понятное дело, никто не занимался. Я взмахнула палочкой и теплый кокон согревающего заклинания окутал меня большим одеялом. Стало уютнее, и я огляделась. Гостиная, которая с высоты нескольких ступеней виднелась мне как на ладони, была ярко освещена задорно потрескивающим пламенем в камине. В массивном кресле, повернутом к огню кто-то сидел, и я осторожно спустилась вниз, чтобы узнать, кто такой же полуночник как и я. Том сидел в глубоком кресле, положив локти на его подлокотники, а кончики пальцев соединив шпилем. Медовый свет играл золотыми нитями в его темных кудрях, освещал высокий лоб, трепетал на длинных ресницах, мерцал задумчиво в темных глазах и плавно, как патока, стекал по острым скулам, очерчивая благородный изгиб губ. Том настолько глубоко ушел в свои мысли, что не заметил ни моего приближения, ни деликатного покашливания прямо за своей спиной. Тогда я мягко дотронулась до его плеча, отчего он вздрогнул и стремительно обернулся. Черты его лица вмиг заострились, как лезвие, приобретая хищность и воинственность бога Сета. Мышцы под моей рукой напряглись, и все его тело словно окаменело и замерло, будто хищник, готовящийся к прыжку. Сравнение было пугающим, и я неуютно повела плечами. Том смотрел прямо на меня, но, я полагаю, что совсем не видел, хотя света от огня было достаточно. Чтобы развеять странный туман, клубящийся на дне его радужки, я тихо позвала: — Том, это я. Все в порядке? Услышав мое голос, он выдохнул, немного нервно. Дурманящая пелена растаяла в его глазах, как весенний снег, словно её там и не было. Он расслабился, оглядел с ног до головы и махнул рукой на соседнее кресло, магией придвигая его ближе к себе. Я благодарно опустилась на предложенное место, вытянув замёрзшие ноги поближе к камину, и вопросительно уставилась на Тома. Он говорить не спешил. Потянулся в кресле, разминая затекшие мышцы, а потом вновь вернулся в скованно напряженную задумчивую позу. Темные глаза пробежались по моим оголённые ногам и, казалось (да с чего бы вдруг?) стали ещё темнее. Том отвел взгляд в сторону и поспешно устремил его на пламя в камине, словно эти дрожащие танцующие оранжево-желтые ленты всецело завладели его вниманием. Я кончиками пальцев оттянула задравшуюся выше положенного ночную рубашку, прикрывая оголившиеся колени. Мы с Томом знали друг друга с детства, через многое прошли вместе, многое знали друг о друге, но почему-то именно в этот момент мне стало отчаянно неловко. Щеки расцвели алыми маками и я списала это на жар, исходящий от тлеющих углей. Том неожиданно сделал пас рукой и установил купол тишины над нами. — Ты же знаешь, что произошло… — заговорил он тихим голосом, не отрывая взгляда от огня. Я, не желая его прерывать, только молча кивнула. — Я был первым, кто нашел Миртл Уоррен в туалете. Она лежала там, на холодном полу, такая же белая, как и кафельная плитка. Ее лицо было как восковая маска… Знаешь, Дора, мы видели с тобой много смертей, там, в приюте, в бомбоубежище, но… Такой нечеловеческий ужас в глазах я видел впервые. Она лежала, как сломанная кукла, с неестественно выкрученными руками-шарнирами, с безобразно открытым ртом. Я стоял там и смотрел, не в силах сбросить это жуткое оцепенение. Я сочувственно взглянула на него. Эти несколько недель были для Тома невероятно тяжелыми: бесконечные разговоры с преподавателями, попечительским советом и работниками из Министерства — это изведет даже взрослого человека, не говоря уже о шестнадцатилетнем подростке. Но Том выдержал это испытание достойно и с честью, и я гордилась им безмерно. Спустя некоторое время, когда мне начало казаться, что вся эта история осталась позади, Реддл поделился со мной подозрениями по поводу личности убийцы. Он говорил, что подозревает Хагрида, третьекурсника с Гриффиндора. Я просила его не спешить с выводами, одуматься, подождать, оставить это дело аврорату, в конце концов, это их работа — но Том был непреклонен. Он уверял меня, что у него есть доказательства. Я же стояла на том, что обвинения слишком серьезные. Однако вскоре мне пришлось воочию лицезреть ту ядовитую тварь, что Хагрид держал в сундуке, спрятанном в одной из бесхозных комнат. После этого зрелища спорить я перестала, и Том пошел к директору. Его обвинениям поверили все: и преподаватели, и попечительский совет, и даже люди из Министерства. Все, кроме одного человека — Дамблдора. Однако его мнение ничего не смогло изменить в уже запущенном колесе правосудия: Хагрида исключили из школы и сломали палочку, запретив колдовать. Профессорского влияния хватило, чтобы уберечь подростка от Азкабана и дать ему место лесничего в Хогвартсе. Все это я уже знала, но все это сейчас мне проговаривал Том. И в какой-то момент ко мне пришло понимание, что это всего лишь сон-воспоминание. От этого в груди разлилось какое-то приятное чувство тепла и грусти одновременно. Реддл закончил свой рассказ, и я знала, что сейчас последует моя реплика. — Ты молодец, Том. Я рада, что эта трагическая история закончилась именно так: преступники были пойманы и наказаны, справедливость, благодаря тебе, Том, восторжествовала. И все же того мальчика, гриффиндорца, мне жаль. Одна ошибка, ставшая роковой, сломала ему жизнь навсегда. Сейчас Том мягко улыбнется и едва коснется губами моих костяшек, и в этом жесте, чуть усталом, невыносимо галантном и романтично старомодном, будет столько невысказанной благодарности и щемящих сердце нежных чувств, которых я, наверное, не заслужила вовсе. После этого я поцелую его в лоб, пожелаю доброй ночи, и мы разойдемся каждый по своим спальням. Его двойник действительно повторяет свои действия: подносит мою руку для поцелуя, но после не отнимает ее от своего лица, и коснувшись щекой, произносит, задумчиво глядя на огонь: — Забавно, что ты находишь это справедливым. Ведь справедливости тут никакой нет — настоящий убийца так и не был пойман. — Что? Том, прости, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. — Убийца не Хагрид. Я соврал тебе, Дора. Гостиная превращается в большое черное смазанное пятно, сужаясь до размеров камина и двух кресел, освещенных его пламенем. Это был уже не мой сон. Что это? Ментальная атака или все-таки дурной кошмар, пугающей своей реалистичностью? — Тогда кто убийца? — Лорд Волдеморт. Пространство сужается до одного лишь Тома, на лице которого неистово пляшут отблески уже несуществующего камина. В нем есть что-то демоническое, что-то опасное, что пугает и отталкивает меня. Мне хочется скорее проснуться. Дрожащим голосом я спрашиваю: — Кто такой Лорд Волдеморт? — Лорд Волдеморт это я. И словно наяву я слышу высокий холодный смех, вижу змееподобное лицо с пылающими, словно угли, багровыми глазами, и… просыпаюсь с криком. За окном занимается нежно-розовый рассвет нового дня.***
Весь день морозно зябкие остатки сна не покидали меня: они цеплялись за плечи, вызывая дрожь, за руки, за затылок. Поняв, что заснуть после такого кошмара буду не в силах. Я встала, оделась и вышла в коридоры Хогвартса. Благо что теперь, будучи уже не ученицей, а помощницей преподавателя, такая роскошь была мне доступна. И никакой завхоз не мог меня поймать и наказать. Однако такие прогулки потеряли свою прежнюю остроту. Я ходила, оглядывалась, и в каждой утренней тени видела то жуткое холодное лицо, а в далеких каплях воды слышала этот злой смех. Потерявшись в собственных мыслях, я едва не столкнулась с Аластором Грюмом. Он успел подхватить меня и разразиться страшной бранью. Но агрессивный настрой мага быстро сошел на нет, стоило ему разглядеть, что это была всего лишь я. — Что вы здесь делаете? — гаркнул он мне в лицо, по-прежнему держа меня за плечи, словно в ровно вертикальном положении я могла упасть. — Гуляю. — ответила я, оглядывая собеседника напротив, которому явно не спалось всю ночь, потому что вид у него был странный: взмыленный, немного грязный и неряшливый. Пряди светлых волос падали на изуродованный лоб, а здоровый глаз сверкал каким-то безумным восторгом. Аластор только сейчас понял, что держит меня дольше положенного и поспешно опустил руки, отойдя на полшага. На лице его обрисовалось смущение и, Мерлин помилуй, румянец? Грюм сделал несколько больших и глубоких вдохов, после чего облик его принял привычный сварливый вид. — А зачем вы так рано гуляете? — То же самое могу спросить и у вас. — беззлобно ворчливым тоном ответила я. — Намек понял, — миролюбиво сказал Аластор и подмигнул здоровым глазом (да что с ним сегодня такое?). — Не хотите составить мне компанию? — Давайте, — согласилась я, пожимая плечами. Компания мне сейчас была бы очень кстати. Мы прошлись пустынными коридорами Хогвартса и вышли во внутренний двор. Несмотря на то, что на дворе уже было лето, утром воздух все еще ощущался прохладным. Заметив это, Аластор наколдовал согревающие чары, я благодарно ему кивнула. Разговаривать не хотелось, мы молчали, и молчание это было приятным. Я не спрашивала, отчего у Грюма непривычно хорошее настроение, а тот в ответ не лез в мое задумчиво-угрюмое. Спустя время мракоборец нарушил молчание. — Пойдёте сегодня смотреть на финальное испытание турнира? Я пожала плечами, не отрывая взгляда от туманного пейзажа. Если быть откровенной — идти совсем не хотелось. Я не находила ни азарта, ни особой спортивной прелести в том, чтобы наблюдать как подростки, едва переступившие порог зрелости (а на деле вовсе нет) подвергали свою жизнь смертельному риску. Но Дамблдор просил присутствовать, не в качестве зрителя, но аврора, неприметного и непримечательного, почти невыразимца. Дамблдор что-то знал или, быть может, чувствовал надвигающуся угрозу. Только подозрениями, по обыкновению, ни с кем делиться не собирался. И я лишь изредка ловила на себе его внимательный и цепкий взгляд. — Буду, — ответила я. — Хотя и не очень хочется. Грюм просто кивнул, удовлетворившись моим лаконичным ответом. Потом взглянул на башенные часы замка. — Мне пора. Спасибо за приятную компанию, Дора. — И вам, Аластор. Грюм развернулся и грузной, тяжёлой поступью направился обратно в замок. Я проводила его взглядом и заметила, что через несколько шагов он остановился, замер, и в осанке его как будто что-то неуловимо изменилось: он вытянулся, едва заметно расправил плечи и произнес более чистым мягким голосом: — Будьте осторожны сегодня, Дора. Затем он отхлебнул из фляги, встряхнулся и пошел дальше как ни в чем не бывало, оставив меня в глубокой задумчивости.